скачать книгу бесплатно
– Как на Индию? Да ведь она же на краю света?! – возопил граф, чьи познания в географии всегда приводили в ужас домашнего учителя-француза.
– Войска дойдут. Ну конечно, те что в пути не подохнут. Жара, пустыня, жрать нечего, разве что конское мясо, да какую-нибудь там саранчу, или кто там у них водится, – князь еще раз глубоко вздохнул и принялся рассматривать не очень большой, всего-то с голубиное яйцо, алмаз у себя на перстне.
– Да неужели же все так ужасно? Куда же смотрят царевы министры, генералы, что же молчите вы? Так же мы всю армию погубим, к чертовой матери! – не сдержался граф.
– У государя теперь другие советники. Меня он выслушает, но не более того. Ныне его любимчик – это… ну ты помнишь его имя.
– О нет, – заныл граф, как будто у него заболел зуб, – это невозможно! бог не может допустить такое!
– Ну как видишь – допускает. После заключения мира с французами император желает в союзе с пруссаками воевать с Австрией, а также в кумпании с датчанами и шведами пойти войной на Англию.
– Да чем же ему Англия-то так досадила? – удивился граф и даже подскочил на стуле.
– А Мальту англичане захватили еще в минувшем году… а государь, как тебе известно – глава Мальтийского ордена. Я собственно и сам вошел теперь в состав священного совета ордена, но полагаю что в своей любви к братьям государь жертвует слишком уж многим. Ну он и обиделся, взыграло сердце. Решил он наказать непослушных англичан! Право слово, лучше бы вместо этих злосчастных островов было море, столько нам от них неприятностей. Казачье Войско Донское уже послано дабы завоевать Бухару и Хиву, а скоро и на Индию двинемся, без припасов, без обозов, прямиком через Персию!
– А что же Наполеон? – удивился граф Михайло, глядя на Александра Борисовича с изумлением во взоре.
– Наполеон считает Павла Петровича «русским Гамлетом», государь же в свою очередь отправил ему письмо с наказом «дорожить дружбой». А английским судам в наши порты заходить отныне запрещено. Я оставлен вице-канцлером и разбираю уж заодно и иностранные дела, обращал внимание государя на опасность войны с императором Наполеоном, но он и слушать не хочет. Подай ему дескать войну с англичанами, и все тут! В общем, будь наготове – скоро большие дела.
* * *
В это же время Черный барон, ведя свою коварную игру и направо и налево, внушал англичанам что им следует напасть на Россию немедля, и в то же время говорил Павлу I что островитяне – его злейшие враги, и с них следует начать российские воинские баталии, и совместно с Наполеоном завоевать неприступные британские острова, а заодно уж покорить и индийские колонии. Что же касается самого Бонапарта, то его не стоит опасаться вовсе, и он конечно никогда не посмеет нарушить свои союзнические обязательства перед Россией и собственно императором Павлом, которого очень высоко ценит и лично.
– Но ведь, барон, говорят что вы тесно связаны с Англией, и должны блюсти островные интересы? – спрашивал Павел Петрович с подозрением.
– Да что там хорошего на этом Альбионе, ваше величество? Дома все коричневые, смог, туман, никакой экологии, одна ностальгия. Они только и мечтают чтоб Крым у нас оттяпать, я точно знаю! Надо их сейчас додавить, а там уж и с Бонапартом разберемся, если он начнет рыпаться! У нас ведь только два союзника-то, армия и флот, это ж исторически верно!
– Блестящая мысль, надо будет запомнить и рассказать сыновьям, если придется их увидеть, этих изменников. Ну что ж, Борис… эээ… Валерьянович? Да, придется воевать с англичанами. Мальту им я простить не могу.
* * *
На следующей же неделе все намеки и поползновения царедворцев у подножия трона были опрокинуты одним ужасным известием – курьер с передовых позиций русской армии, загнав трех лошадей, донес что армада англичан наступает с моря, что балтийские порты взяты с налета за несколько часов и разбомблены ядрами с британских кораблей, и что британский десант вот-вот высадится близ Санкт-Петербурга, а наша армия поставлена практически в безвыходное положение. Превратив британцев из союзника в злейшего врага, Российская империя моментально очутилась чуть ли не на краю гибели.
Огромное сосредоточение сил Британской империи и ее колониальных владений, которое случилось в 1802 году и было направлено противу империи Российской, двинулось через море и сушу на восток и уже летом перешло морские и сухопутные границы России. Началась война, то есть событие несомненно противное, причем сразу всем чувствам и мыслям человека разумного, при котором совершалось столько злодеяний, обманов и воровства, что и помыслить было страшно, но решительно никто не почитал это в то время за преступления.
Историки с наивной уверенностью говорят, что причиной этого необычайного события были ошибки дипломатов, глупость и самоуверенность Павла I-го, властолюбие и психическое заболевание короля Георга и алчность его адмиралов, но мы-то с вами знаем, что подлинной причиной этого вошедшего во все учебники явления был тот весьма опасный эксперимент, выбранный для устранения опального олигарха Залысовского, что организовали в начале XXI века спецслужбы.
Главнокомандующим русскими войсками был назначен генерал от инфантерии Михаил Кутузов, как военачальник лично знакомый Павлу и ценимый им, а кроме того кавалер ордена св. Иоанна Иерусалимского. Однако и ему, одному из немногих фаворитов Екатерины, сумевшему удержаться и в царствование Павла, нелегко было спасти положение. Император, удалившийся в Гатчину, непрерывно производил смотры и маневры, однако же для войны решительно ничего не было готово, хотя ее и все ожидали. Не было единства командования, никак не могли принять общий план действий, все хотели как лучше а получалось решительно как всегда.
* * *
– Да вы что – с ума посходили? – с ненавистью спрашивал Павел у военного министра графа Аракчеева на спешном вечернем докладе. – Вы рекомендуете мне как можно скорее оставить мою северную столицу? Как сие возможно?!
– Английская эскадра под начальством Нельсона и Паркера вот-вот войдет на петербургский рейд, мы долго не продержимся, ваше величество, – отвечал Аракчеев, одновременно преданно глядя на Павла, как старый солдат, повернувши к нему свою коротко-обстриженную голову с висячим красным носом.
– А что же адмирал Ушаков? Наши средиземноморские силы?
– К сожалению наша флотилия не смогла достойно поддержать действия антианглийской коалиции. Остатки разбитой эскадры Ушакова ушли в Севастополь, британский флот превосходит российский многократно.
– А где же наш союзник Бонапарт? Почему он не спешит к нам на помощь?
– Такого гения как Бонапарте теперь к нам не дозовешься. Как видно французы заключили перемирие с британской короной, и придется нам самим отдуваться… Война с такими хитрыми бестиями как англичане требует глубокомысленнейшего знания военной науки. А король Георг еще до осени обещает быть в обеих российских столицах, – отвечал ему Аракчеев.
Как ни презирал Павел людей стоящих ниже его, как ни привык не считаться с чужим мнением, если только оно не вполне совпадало с его собственным, но тут он как будто замер, очевидно подавленный этим известием.
– Я приеду в Москву для совещания с моим народом. Надо воодушевить народ для ведения народной войны. Полагаю что московское дворянство поддержит меня в этих начинаниях. Не можем же мы отступать до Сибири, в конце концов!
– Под вашим скипетром, государь – хоть до Индии! – ответствовал ему военный министр не колеблясь, однако такая преданность на этот раз не порадовала государя.
– Ну уж это я полагаю лишнее. Ну каковы эти бриты. Без объявления войны вступить в Россию. Я помирюсь только тогда, когда ни одного вооруженного неприятеля не останется на моей земле. Передайте Кутузову, чтоб не смел сдавать по крайней мере Москву… иначе где ж я буду царствовать!
Аракчеев, сказавши что исполнит все в точности и немедля направит главнокомандующему рескрипт, покинул кабинет, придерживая шпагу на ходу. После этого государь позвал к себе статс-даму Лесистратову и наказал ей немедля отъехать из пределов северной столицы для исполнения особого поручения – передать личное послание королю Георгу III. Лиза выслушала все необычайно внимательно, взяла письмо и вышла, сделав глубокий реверанс, попросив только государя не доверяться более советам барона фон Залысовского, которого почему-то решительно не могла переносить. С похожим обращением обратился к графу Михайле Г. и его покровитель вице-канцлер князь Куракин.
* * *
– Ну вот и началось, голубчик, двунадесять языков на нас идут… и британцы, и индийцы, и бенгальцы, кого только нет! Говорят у них в войсках белого человека трудно отыскать, одни черномазые, ну разве что кроме офицеров. А ведь я предупреждал, чем кончится это заигрывание с Бонапарте да грызня с Британией, да кто ж меня слушал? Сначала по нам англичане пройдутся, а потом французы добавят, да впрочем и первых хватит.
– Неужели же все так ужасно?
– Посуди сам, сударь мой. Петербург оставляем, все бросаем, бежим впопыхах. Немного времени пройдет, и Москву сдадим. Народ уже бунтует. Из Северной Пальмиры все поразбежались. Народ перестает нас слушать, вчера мой камердинер отказался подавать мне на выбор двенадцатую табакерку, сказавши что хватит с меня и первых одиннадцати – можешь себе вообразить?
– Негодяи начали грубить, – догадливо сказал граф Г., – а разве вы не приказали его выпороть?
– Если так дела дальше пойдут, скоро нас самих пороть начнут. По улицам уже ходить нельзя без лакеев. Нет, вот что… ты ведь не токмо дворянин, но и офицер – езжай пожалуй что в действующую армию. Отвезешь письмо к генералу Кутузову, да и останешься при нем. Будешь там примечать, на ус все мотать, мне отписывать. Ну а уж если дойдет до того, что и Москву придется отдать…
– Что же тогда? – вопросил граф Г.
– Тогда… а вот что, тогда ты останешься там, прикинешься простым жителем, обывателем, а сам проберешься в неприятельский стан и убьешь ихнего командующего! А твой Морозявкин пущай всю Москву подпалит, вот что. Пускай уж не достается она никому!
– Ваше сиятельство, вы это всерьез? Да ведь меня за это расстреляют, а его вздернут в мгновение ока! Или наоборот, – граф Г. замер, очевидно вовсе не прельщаемый такой перспективой.
В ответ на это Александр Борисович помолчал несколько времени, а затем подошел к окну в кабинете, поглядев на серое с розовым закатное небо.
– Да ведь надобно иногда делать над собой такое усилие, чтобы думать о родине, а не токмо о себе, не просто ловить рубли, кресты и чины… Ладно, ступай. Письмо с подробными инструкциями тебе доставят после.
* * *
В это время Лиза Лесистратова, сопровождаемая небольшим конвоем из казаков и трубачом, скакала к британским аванпостам, располагавшимся столь близко от северной столицы, что ее казалось можно уже было взять за один переход британских войск. Она была остановлена англичанами-кавалеристами. Унтер-офицер армии Его величества, увидев ее выезд, проворчал какое-то ругательство и грубо прикрикнул на русскую статс-даму, приказывая ей немедля остановиться.
Для Лесистратовой, уже привыкшей что к ней обращаются не иначе как «ваше высокопревосходительство», после недавнего общения накоротке с самим государем, после близости с высшей властью, такое непочтительно отношение очевидно враждебных сил, да еще и на российской земле, было крайне оскорбительно. Правда в былую бытность свою на государевой службе она выполняла много деликатных поручений Тайной экспедиции и часто попадала в затруднительные ситуации, однако же это уже несколько забылось, уйдя в прошлое.
Сдержав гнев, Лесистратова назвала себя и сказала о своем деле. Навстречу ей из деревни приехал полковник и несколько солдат в красных однобортных мундирах, с белыми султанчиками на киверах и в белых походных штанах, которые должны были отвести ее к командующему британскими войсками генералу Веллингтону.
– Какая-то наглая русская шлюха, говорит что она статс-дама и посланница, – так отрекомендовал ее часовой полковнику. – Они разъезжают тут как по своей собственной территории, а иногда залезают и на наш прекрасный остров, от них столь же трудно избавиться как от блох на болонке.
– Но все равно следует отвести ее к Веллингтону, – промолвил полковник, – этого требует дисциплина.
Лиза полагала быть скоро представлена главнокомандующему, однако же вместо этого часовые задерживали ее у каждого селения. Наконец вызванный адъютант передового корпуса британской пехоты препроводил ее в деревню к адмиралу Горацио Нельсону, национальному герою Британии, командующему британской флотилией, игравшей важную роль в наступлении англичан на море.
Мадемуазель Лесистратова застала Нельсона в сарае крестьянской избы, где он восседал на бочонке с порохом, как старый морской волк очевидно вовсе не боясь этого соседства. Он проверял счета и видимо тяготился этим занятием, будучи более привычным к морскому ветру и битвам.
Заметив Лесистратову, Нельсон, длинноносый мужчина с приятным лицом, высокими бровями и тонко очерченными губами, оторвал голову от бумаг и весьма холодно спросил что ей от него нужно. Правую руку он потерял при захвате порта Санта-Крус-де-Тенерифе, а правый глаз его, поврежденный в битве при Корсике, плохо видел, вообще с правой стороной ему как-то не везло. Всем своим видом он показывал, что ради интересов Англии готов оставить и прекрасную леди Гамильтон, свою любовницу, и новорожденную дочь Горацию, готов разгромить русский флот так же легко, как он разгромил уже французский в битве при Абукире в 1798 году, и даже согласен сидеть здесь, в сарае в глухой русской деревне, ежели Англия ждет что каждый будет исполнять свой долг.
Понимая что адмирал как говорится закусил удила, и к тому же не знает ее высокого звания, госпожа Лесистратова еще раз пояснила что она статс-дама при дворе императора Павла, и имеет особое поручение. Однако вопреки ее ожиданиям Нельсон стал еще суровее.
– Где же ваше послание? Отдайте мне пакет для короля Георга III, я его передам.
Лиза пояснила, что имеет приказание передать пакет лично главнокомандующему британскими силами.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии. Здесь короля Георга замещаю я, и вы должны делать что вам говорят, – сказал адмирал.
Лесистратова двумя пальцами достала из-за корсажа пакет и положила его на стол, как видно сделанный из двери свиного хлева, кинутой на бочонок.
– Вы вправе не оказывать мне уважение, адмирал, но позвольте вам заметить что я ношу звание статс-дамы Российской империи, – добавила Лизонька.
Нельсон окинул взглядом ее фигуру, и смущение Лесистратовой, испугавшейся что ее пожалуй пленят или снасилуют, видимо доставило ему удовольствие. Лесистратова вспомнила, будто слышала где-то, что в британской армии быть отодранным самим командующим считалось большой честью для офицеров Его величества.
– Вам будет оказано должное, юная леди, – сказал адмирал и вышел из сарая.
Через несколько суток ожидания, скуки, сознания своей подвластности, особенно ощутительной по сравнению с былым могуществом, после нескольких переходов с морской пехотой Нельсона, занимавшей всю местность, в составе его личного багажа, Лесистратова была перевезена в Гатчину, занятую теперь англичанами, и ей передали желание генерала Веллингтона, завоевателя Индии, спешно призванного для возглавления российской кампании, удостоить ее аудиенции.
Несколько суток назад около крепости Ингербург, к которой подвезли Лесистратову, стояли часовые Преображенского полка, теперь же ее охраняли шотландские солдаты в зеленых клетчатых юбках-килтах, за что за ними закрепилось прозвище «дамы из ада» и «амазонки». Веллингтон принимал Лесистратову в том же замке, из которого ее отправлял император Павел.
Веллингтон был в сущности Аракчеев короля Георга III – тоже не гений, но столь же жестокий и исправный, выражающий преданность и сознание долга непреклонной твердостью, и люди эти в государственном механизме были нужны также, как волки в организме природы. Он участвовал в Нидерландском походе, успешно действовал против индийских раджей, и очевидно участие в кампании против русских войск было лишь очередным эпизодом в его обширной военной биографии, бывшей на своем пике.
Лесистратову ввели в приемную, где было множество генералов, польских магнатов и лифляндских дворян, многие из которых, как она помнила, подвизались и при российском дворе. Наконец дверь распахнулась и из кабинета вышел сам Веллингтон. В форменном красном мундире, увешанном наградами, белых брюках и черных сапогах, коротко подстриженный, с небольшими бакенбардами и пахнущий каким-то индийским ароматом, как показалось Лизе, он вошел энергичной походкой и приемная тотчас стихла. Генерал коротко кивнул головой на реверанс Лесистратовой и начал говорить, чеканя каждую фразу и видимо дорожа своим временем.
– Я получил письмо императора Павла и очень рад видеть вас, леди Лесистратоф. Поверьте что мы вовсе не желали войны с Россией, нашим бывшим союзником, но были просто вынуждены к ней.
Лиза хотела было сказать, что государь был крайне оскорблен взятием англичанами Мальты, которую, освободив, они так и не передали России, и из-за этого и начались все разногласия, но что-то удержало ее. Ей казалось странным, что большая война начинается из-за такой глупости. Заметив смущение Лесистратовой, Веллингтон оглядел ее походное платье и лицо с едва заметной улыбкой. Преодолев замешательство, Лиза начала говорить.
Она заметила, что Франция – их общий враг, и что мелкие разногласия по вопросу принадлежности земель Мальтийского ордена не должны приводить к противостоянию между столь великими державами как Британская и Российская империи. Она также хотела сказать о том, что британцы должны немедля оставить пределы России, передав таким образом волю императора Павла Петровича, но видя что положение вовсе не таково чтобы диктовать условия, смягчила императорское требование и лишь попросила отвести войска от Петербурга.
– Говорят вы заключили союз со Швецией? Это правда? – осведомился Веллингтон.
Лесистратова кивнула.
– Да, милорд, мир заключен, – начала было она, однако генерал не дал ей докончить.
– Что вы нашли в нелепом союзе с французами, пруссаками, шведами и датчанами такого, чего не могли бы получить от союза с Англией? Предопределение шведов – быть под управлением сумасшедших королей, это несомненно. Они сменили своего короля на другого психа – Бернадота, ведь несомненно, что только сумасшедший может заключать союз с Россией, будучи шведом. – Веллингтон зло усмехнулся.
Лесистратова могла бы ему возразить, например на фразу о сумасшествии шведов она подумала что британский король Георг также сумасшедший и его припадки безумия известны всей Европе, однако же сэр Артур Веллингтон решительно не желал ее слушать.
– Объединив наши усилия, мы могли бы разгромить Наполеона и завоевать пол-Европы. Вы получили бы множество прекрасных колоний. Император Павел мог бы расширить свою империю до Дуная – но он не пожелал этого. Его мать, Екатерина Великая, и то не достигла бы большего. Но он захотел окружить себя врагами Британии. Князь Куракин – болван, барон фон Залысовский – международный интриган, прочие – ничтожества. Беннигсен был военным, но он отправлен на каторгу, а остальные? Кутузов – военный человек, но он не столь удачлив как казалось, судя по первым движениям. Уже которая неделя как началась кампания, а вы не смогли защитить даже царское гнездо – Гатчину, и Петербург падет на днях. Ваша армия ропщет, она не желает воевать под командой истерика и сторонника палочной дисциплины для всех.
– Напротив, господин генерал, – сказала Лесистратова, с трудом следившая за быстрым потоком малоразборчивой английской речи, так как переводчик переводил не более половины из сказанного главнокомандующим, – наши войска горят желанием защитить…
– Я знаю решительно все, и даже то чего вы не знаете, всю численность вашей армии и ее личный состав, у вас каждый второй – мой информатор, – отвечал Веллингтон, – у вас немало войска, это правда, однако вы видите что у нас много больше, и их дисциплина и выучка позволяет погружаться в ваши степи как нож в масло. Мы забросим вас в Сибирь, вы поймете что проиграли став нашими врагами. Если вы направите против нас пруссаков, мы сотрем их с европейской карты. Мы построим против вас железную стену, которую в своей глупости разрушили на европейском континенте, и вы будете сидеть за ней, и сидеть тихо!
Лесистратова хотела было сказать, что русским их дела не представляются столь мрачными, но очевидно было что ее мнение здесь интересовало лишь ее саму.
– Впрочем, передайте уверения императору Павлу в моем почтении и преданности, уверен что также выражаю мнение и всемилостивейшего короля Георга – сказал Веллингтон на прощание и пошел вниз по лестнице.
После всего сказанного Лесистратова была весьма удивлена, удостоившись приглашения на обед к главнокомандующему. За столом присутствовал Нельсон, Паркер и многие генералы, замеченные Лизой в приемной Веллингтона ранее. Веллингтон встретил ее весьма весело, посадил подле себя и вел себя так будто он уже премьер-министр Британии и наместник России в одном флаконе. Он полагал, что Лиза настолько покорена его обаянием и мощью британской армии, что уже стала союзницей и должна сочувствовать всем его планам. Между разговором он осведомлялся о Санкт-Петербурге и Москве, как обычный праздный путешественник, намеренный в скором времени посетить оба этих места.
– Говорят что в Петербурге есть большой морской собор, святой Николай? Неужели он и вправду не уступает Вестминстерскому аббатству? – спрашивал он. – И правда ли что там столь много церквей? Говорят, что город красив, но весь он построен европейскими архитекторами.
На это Лесистратова отвечала, что город хоть и построен иноземными мастерами, но по общему замыслу русского царя.
– Такое слепое подражание чужой культуре свидетельствует о крайней отсталости народа, – сказал Веллингтон, взглянув за одобрением на Нельсона, который, ловко орудуя левой рукой столовыми приборами, на секунду оторвался от этого занятия и коротко кивнул.
– Мы стараемся брать у каждой культуры что-то лучшее, но строить это у себя а не грабить колонии, наподобие индийских, – непочтительно ответила Лиза, не удержавшись. – У каждого народа свои нравы.
Генералы и адмиралы, сидевшие за столом, переглянулись, равнодушными лицами давая знать, что если тут и была острота, то они не поняли в чем она состоит.
– И зачем император Павел принял на себя управление армией? В отличие от гатчинских батальных потех тут настоящая война джентльменов, это не забава для королей. Готовы ли лошади для придворной статс-дамы? Дайте ей моих, ей далеко ехать – очень далеко.
* * *
А в это время граф Г. и его приятель Морозявкин, подобно двум странствующим рыцарям, наконец добрались до главной квартиры действующей армии. Все в ней были крайне недовольны ходом военных дел, и более всех государь, находившийся при армии. Однако же мыслям о том, что может быть нашествие в русские губернии, что война может перенестись далее чем Польша, до Кавказа, до Сибири, до Персии никто не предавался.
Лагерь Кутузова, к которому он направлялся, был на берегу Вильни, и чудовищное количество генералов и придворных осело по берегам реки по лучшим домам тамошних деревень, за неимением возможности сбиться в единую пышную кучу где-либо в одном месте. Кутузов находился в паре верст от государя, хотя будь его воля он отдалился бы от него вдесятеро далее.
Граф Г. уже четыре раза объехал укрепленный лагерь, и все-таки так и не понял выгоден он для нас или же невыгоден. Он собрал все свои познания в военном деле, но вспомнил только что заранее составленные планы решительно ничего не значат, как он ясно понял еще в походе за предсказаниями пророка Авеля. Тогда граф попытался поговорить со сведущими людьми, но увидел лишь что они разбились на несколько партий, каждая из которых гнет в свою сторону.
Теоретики войны требовали отступления вглубь страны, особенно в этом усердствовали немцы. Они готовы были зайти как угодно далеко. Граф уже подумывал было попроситься у государя в немцы, как вдруг прислушался к представителям другой партии. Русские, упорно полагавшие что также имеют право на свое мнение, вспоминали Суворова и говорили что надобно не унывать а драться. Багратион с Ермоловым так и лезли в дело, крича что им уже надоело накалывать карты и пора играть. Прислушавшись к ним, граф Г. загорелся было азартом и уже сам почувствовал, что готов придушить всех англичан голыми руками, но тут он увидел что придворная партия, в которую входил и Аракчеев, желала придерживаться среднеарифметической линии между первыми двумя крайними позициями, хотя этим не достигалось никакой цели.
Четвертая же партия, к которой принадлежали и спешно выпущенные из крепости ввиду всеобщей опасности великие князья, цесаревичи Константин Павлович и Александр Павлович, боялась Веллингтона и Нельсона, видя в них силу, а в себе слабость. Они уверяли что не выйдет ничего кроме погибели, что оставивши Петербург и Вильну, неизбежно придется сдать и все остальное и что надобно скорее заключить мир, пока нас не прогнали из Москвы.
Были еще приверженцы Барклая-де-Толли, Кутузова, самого императора Павла, чей ум, близкий к сумрачному германскому гению, должен был, как им казалось, одним усилием остановить неприятеля, хотя и они сомневались, стоило ли влезать в свару с англичанами перед лицом столь мощного врага как Бонапарте, который теперь, когда дело дошло до драки, бросил нас на произвол судьбы и очевидно попытался бы добить при первой же возможности. Но самой большой и многочисленной партией была группа, не желавшая ни войны ни мира, ни обороны ни наступления, но искавшая только выгод и удовольствий.
«Вот еще любители половить рыбку в мутной воде, интриганы! – подумал граф. – Да тут творится такое, что в мирное время было бы просто немыслимо! Все делают чтобы угодить государю, меняют свое мнение по десять раз на дню, готовы идти на дуэль, только бы не попасть на переднюю линию! Выпрашивают себе у императора единовременное пособие или хотя бы обед на дармовщинку, дуют на флюгер царской милости так, что и сам Павел уже не повернет его потом в другую сторону… Чертовы трутни, только все путают – ну как тут воевать?!»
Однако же надо было дождаться наконец Светлейшего, как все теперь именовали Кутузова. Он был назначен главнокомандующим после большой чехарды, как сообщили графу по секрету те, что были всегда в курсе всех придворных дел. Наглый денщик командующего на вопрос, скоро ли будет хозяин, ответил с презрением:
– Светлейший должен быть сейчас, да вам-то чего?
Граф Г. с трудом удержался чтобы не перетянуть его плетью поперек красной морды, в глубине души удивляясь своему миролюбию и объясняя его только тем, что перед лицом опасности, грозящей родине, следует забывать о своих амбициях. В это время раздались крики казаков, что едет Сам. За адъютантами на коне, вынужденно ставшим иноходцем из-за тяжести седока, ехал Михаил Илларионович Кутузов, грузный, седой, кивающий головой в кавалергардской фуражке. Поглядев на молодцов гренадеров, которые вытянулись во фрунт при появлении командующего, он вздернул плечами:
– Сколько ж возможно отступать, ведь на таких пахать можно!
Увидев графа Г., с которым он был знаком не то чтобы коротко, но все же встречался пару раз в Петербурге, он минут пять вспоминал кто это, вглядываясь в его лицо единственным уцелевшим после турецких баталий глазом.
– А, здравствуй, голубчик граф Михайло, тезка. Как там твой батюшка?
– Да давно уже умер, – отвечал граф, не вдаваясь в подробности.
– Ну царствие ему небесное, раз так. Впрочем, сочувствую.
