Незаконные похождения Max'a и Дамы в Розовых Очках. Книга 2

Afigo Baltasar

Незаконные похождения Max'a и Дамы в Розовых Очках. Книга 2

Пушкин Александр Сергеевич – ремесленник, мистик и поэт 1978 года рождения, не нашедший своего места в общественной системе Азирии, и вошедший в конфронтацию с моралью политиков и священнослужителей, чтобы стать символом и рупором восстания анархистов на площади имени Пушкина под руководством Дамы в Розовых Очках, и президент государства Азирия − Меркурий Валерьевич Керенский, в тело которого вселился дух замучанного палачами 18 летнего музыканта Маx’a, узнавшего не только секреты государственной важности, но и личные тайны правителя страны, − все они, вместе со знакомыми уже читателю героями романа и новыми персонажами, завязаны в клубок общих проблем и чаяний, а так же противоречий и взаимной ненависти.

Внимание, читатель: роман содержит сцены яркого эротического раскрепощения, и я надеюсь, они вдохновят вас на более свободное восприятие мира.

Попытки поиска в этом произведении аналогии с реальными объектами мира сего, намеренно предосудительны, поскольку заведомо обнажат порочную склонность искателя видеть в абстрактном и непричастном к предмету его сравнения, нечто совершенно чуждое и постороннее, как часто рассматривают абстрактные рисунки в кабинете психотерапевта маньяки и извращенцы, видя в бессмысленных и хаотичных каракулях предметы их порочных вожделений. Так, например, если в романе присутствует персонаж, называемый «президент», то это не означает какого-либо сравнения или подражания вымышленного героя некоему реальному президенту, или, хотя бы, министру, или войсковому ефрейтору.

Поэтому отбросьте предубеждения, и смело следуйте за приключениями героев второй книги романа.

глоссарий:

*азнет – азирийский аспект интернета.

*Госнаркодонос – азирийский комитет по борьбе с незаконным оборотом запрещённых веществ.

*бурли – мера денег в Азирии.

*Кокус тити − упоминаемая в разговоре героев деловая компания, ведущая свой бизнес на территории Азирийской столицы Сквы.

*Однокурсники − популярная социальная интернет-сеть в Азирии.

*Роис Борисеев – популярный своим скандальным поведением эстрадный артист Азирии.

*Мораль − государственный телеканал Азирии.

*Социизм – прежде существовавший на территории Азирийского государства политический строй, основанный на отсутствии права граждан на частную собственность и передачу таковой по наследству.

*холщёвка − типовое жильё обитателей Азирии эпохи социизма

*тринитрон − базовое название для серии телевизоров одной из фирм в конце двадцатого века

*Институт Шмырова − пользующееся скандальной репутацией государственное образовательное заведение Азирии

*армейцы – древняя народность, описанная в эпосе древних, повлиявших на культуру и религию Азирии народов

*поколение «Ке» − поколение Азирийцев, выросшее при правлении президента Керенского (Керенский Меркурий Валерьевич – президент Азирии)

*плюшки (допчики, порох и кувалда) – жаргонные именования, известных некоторым исследователям состояний сознания экспериментаторам, веществ

*Патриса – легендарная для Азирийской столицы Сквы улица, где традиционно приобретались искомые Госнаркодоносом вещества

*Уру-ра – популярная компьютерная игра

*номер первый или второй номер – вещества, признанные у потребителей наиболее значительными

*дубак – конвойный в лагере для заключённых (жаргонное выражение)

*Халла – мифическая для Азирии обитель древних воинов и поэтов, мистическое место обитания языческих Божеств

*Дилленджерз клуб – подпольный ночной клуб мотоциклистов, разделяющих анархические воззрения в столице Азирии Скве

*Ванштейн (здесь – Соломон) – порнографический продюсер с одноимённой фамилией действительно существовал, и был весьма популярен в США до своего ареста и привлечения к ответственности, после принятия полномочий президента Джозефом Байденом

*Хулио-Джулио – марка производителя товаров сексуальной индустрии, популярная в секс-шопах Азирии и, в частности, её столице – Скве

*Интержандарм − международная правохранительная структура в описываемой здесь реальности

*Иаков – хитрый (Ветхозаветное)

*Сантана – чем-то схожий и с Сатаной и с Санта Клаусом персонаж тёмного эпоса народов Азирии

*Беломордер – марка папирос, популярная у невзыскательных, но практичных курильщиков Азирии

*Mersidance-Dance – респектабельная марка автомобиля

*Hardley Devilson – популярная у байкеров Азирии марка мотоцикла

*точка сборки – термин, заимствованный из произведений Карлоса Кастанеды

*Soca-Soca – популярная торговая марка

1. В ожидании худшего

– Так эти ребята, и есть – те самые – легендарные “Слуги Ночи”, под предводительством их бессменного руководителя Палача?! Я не раз заходил на их страничку в азнете*. Даже сам президент Керенский и патриарх Соломон Моисеев гоняли вместе с ними на байках… Обалдеть! И я, так запросто, оказался среди них… – оживился, услышавший возгласы толпы Max.

– Разве ты сразу не понял – кто это? У них же на рукавах и шлемах символика соответствующая имеется… – скупым до восторгов тоном потушил оживление Макса Ярила.

– Они без пахана своего, как правило, никуда не ездят… даже с президентом скорешились с его подачи… хотя, уж наверняка, мало кто тому был рад! – иронично усмехнулся над Максом Дон Джон, бережно поправляя добытую в недавней переделке трофейную кокарду Госнаркодоноса.

– Действительно странно, почему среди них нет самого Палача? По идее он, как руководитель банды, должен, как минимум, стоять среди нас, а то и на возвышении, как Нагваль с Александром Сергеевичем… – теребя свой громадный нос, высказал справедливое до логики недоумение Эрудит.

– Палач… да, это весьма влиятельный человек! Порой, даже наши сотрудники не решались проводить некоторые операции без его ведома и согласия… а он, хотите —верьте, хотите – нет, проводил совместные штабные совещания даже с генералами спецслужб… ведь за ним великая сила – банда негласно вооруженных мотоциклистов, количеством превосходящая тысячу человек! – презентовал личность предводителя байкеров усатый майор.

– Как?! Неужели, настолько прогнивший типус? Почему же тогда его не разоблачили в свете неформальной тусы?… Как же он умудряется обхитрить такую кучу народа, почитающего себя свободным людом, сам, при этом, сотрудничая с кентами-закона, не как агент, а как равный среди равных закона-кент?! – разбив пивную бутылку, переданную как угощение одним из байкеров банды Палача об гранитную тумбу, возмущённо воскликнул Дон Джон.

– Так же, как многие, так называемые авторитеты и всякого рода смотрящие в криминальном мире и на зоне, ходят не только на доклад к начальникам в погонах, но и сами задают тон разрабатываемым операциям, где братва ихняя, называющая себя преступниками, и даже не задающая себе резонного вопроса о том, как можно одновременно позировать и гарцевать, кичась своим незаконным статусом перед гражданами, вместе с тем думать, будто делают тёмные делишки, совершенно не в курсе истинных намерений своих руководителей… – просветил наивного идеалиста шнифтового майор, и вздохнул глубже, чтобы набирать сил для продолжения мудрёной лекции, но был перебит на слове, громким, звенящим на всю площадь гласом Велги.

– Кто такой этот Палач?! Почему его нет среди нас?! Ведь должен стоять, как минимум, рядом со мной и рядом с Александром, раз называется предводителем!… И, вообще – почему вся рать его в сборе, а он – отсутствует? Неужели самовольно, повинуясь лишь воззванию диктора нашей волны, собрались они здесь? Что за чертовщина?!

Толпа забушевала в своём расколе, и было видно, что решить это дело так просто не удастся. Поэтому, гневно взмахнув руками, так, что факелы в кистях её полыхнули ещё сильней, нарисовав в утреннем небе два огромных жёлто-синих чадящих следа, Велга снизошла на компромисс, заявив о том, что будет рада общению, и даже постарается быть лояльной к персоне ожидаемого всеми Палача, лишь стоит тому показаться, а не прятаться незнамо где, а ещё непонятнее – ради чего.

Узнавший правду из уст майора о столь званом предводителе банды байкеров по имени Палач, верный до справедливости Дон Джон полез уж было наверх, к бронзовому постаменту, к Даме, но, в этот миг исход возникшего противоречия разрешился сам собою, внезапно раздавшимся и приближающимся к самому сердцу восстания треском, летящего на угрожающе низкой высоте боевого вертолёта.

Вслед за вертолётом, со стороны Азирийского Кремля возникло некое красочное сверкание, отразившееся в мутном от смога куполе неба искрящейся зарницей, но более привлекающей внимание, исходящим от неё шумом, в котором различались хлопки взрываемых на фейерверки боевых предупреждающих петард, автоматных выстрелов и лютого гула, работающих в унисон, многочисленных моторов мощных машин.

– Похоже на приближение боевой техники… – навострив уши, предупреждающе мрачно, сообщил свою догадку Ярила.

– Да, колонна бронетехники движется нам навстречу со стороны Кремля! – оживившись до собранной боеготовности, поведал о шуме Че, тут же взявшись за ноутбук, и застучав по клавиатуре с неистовой яростью бывалого хакера.

– Уже от Кремля? Забавно: ведь, всего пару часов назад эта колонна размещалась у Химкинских противотанковых ежей, будучи направленной с севера на Калининградский проспект, где произошёл первый ваш дебош в Балтийском переулке… – с поразительным хладнокровием опытного военного, сообщил свои сведения о противнике майор.

– Ничего! Ещё посмотрим – кто кого! Ведь, и в первую гражданку пускали танки… Да ещё какие – аглицкие, размером с пол дома! А наши – их бутылками со смесью горючей закидали!… – принявшись плясать свой излюбленный танец, верно смахивающий на боевой гопак, завопил во всю свою лужёную глотку шнифтовой.

– Знал, что влипну, вот и влип! А дальше, видать, и вовсе – звездец! – с оглушающим чувства отчаянием промямлил Макс, и уселся на ступеньку гранитного помоста, охватив голову ладонями и ероша волосы в причёску панка.

Весть о высказанных нашими героями сведениях разлетелась по площади со скоростью лесного пожара в период многомесячного зноя; и вот, минуло лишь мгновение, и прежняя восторженность и бравада бесследно растаяла в пелене одновременно зажжённых сотнями рук сигаретами отчаянья и страха.

Чтобы хоть как-то урезонить смятение чувств и воли толпы народной, Велга махнула поэту, чтобы не молчал, и Александр, надрывая голосовые связки под грохотом вертолётной трещотки, разлил над поникшими головами жар новой, согревающей души своей песни: «Мы бросаем тебе вызов, небо! И не нужно нам земных вина и хлеба; не поможет нам из женщин ни одна… нам нужна война! Дух, живи и радуйся в бою! Тебя я страхом смерти напою! Тебе я сердца посвящу горенье! А ты за это, дух, пошли везенье!… И – либо потуши мой пыл совсем, а если нет – то пусть на горе всем, я вспыхну золотым пожаром, зарёй победы и отваги! Меня поймут, пожалуй, флаги, что реют на ветру, ловя войны… и в этом нет ничьей вины… Мы рьяные ловцы отваги, мы пьяные пивцы победной браги!»

Звучание последних слов стихотворного воззвания поэта почти потерялось, заглушаемое равнодушным, грохочущим треском лопастей, создававших внизу яростный ветер, повлекший ещё больший переполох толпы.

Но, вместе с оглушёнными своим страхом, в народе были и те, большинством своим из сформировавшегося возле Дилленджерз* клуба войска Велги, на коих стихи поэта повлияли весьма воодушевляюще. Эти, достойные своего имени, анархисты, не признавали даже власти самого страха, и, опьянённые, пренебрегая надвигающейся и буквально нависшей угрозой, они, подобно Дону Джону, бросились в разнузданный пляс с оружием наголо, кто – сверкая ножом, кто, потрясая пистолетами, крутились и подпрыгивали на зависть любому лезгину или Самаркандскому дервишу.

Увидав их дикое беснование, Велга тоже стряхнула с себя страх за общий упадок духа, и, набравшись в их сумасбродстве новой решительности, выкрикнула в толпу свой спасительный клич: «А ну, люди! Что ж приуныли-то?! Глядите лучше на собратьев ваших, что лихо пляшут перед битвой! И духом не падайте, потому что будет вам сейчас явлено чудо!»

Не все, конечно, из толпы, но многие, а особо те, что держались прежде близ Нагваля, повернули свои угрюмые головы к последней надежде, уповая на Велгу, почти уверенные в силе её обещания, вспоминая о том, как прежде выбрались из крутой переделки победителями.

2. Палач

В этот миг с неба, пересиливая шум лопастей, и, словно бы объявляя Судный День, раздался ржавый металлический скрежет громкоговорителя, а за ним и сам, искажённый рупором, официальный в своей интонации голос блюстителя закона.

– Внимание, граждане! – начал вещать сей голос, и продолжил, сухо прокашлявшись: «От имени государства и закона мы обещаем вам не применять силовых мер воздействия… но это касается лишь тех, кто повинуется приказу сдать оружие… сдайте оружие и оставайтесь на своих местах! Все ваши передвижения будут зафиксированы! Любая попытка перемещения будет рассматриваться, как намеренное сопротивление властям!»

– Уверен, Нагваль, что их требование оставаться на месте, в первую очередь обращено именно к нам с вами! – бесстрастно прокомментировал слова с небес Ярослав.

– Верно, боец! Так оно и есть, раз придурки эти зависли на своей трещотке прямо над нами! Вывод здесь один: те бродяги, что тусят вдали от памятника, интересуют их меньше! – подняв сжатые кулаки в знак угрозы и неповиновения, согласился с Ярилой Дон Джон.

– Ах, если б мог я повлиять на их бортовой компьютер! Но, чтобы сделать такое, нужна аппаратура, посильнее моих мобильных средств… вот над Дилленджерз клубом я бы их приземлил, или хотя бы заставил бы понервничать! – с отчаянием азартного игрока, заявил Эрудит Че.

– Теперь-то уж нам действительно придётся сдаться… – с горестным облегчением проигравшего рассудил Макс.

– Да, дела наши плохи! Они действительно метят приземлиться рядом с нами… Если дать дёру, с высоты перестреляют как зайцев! А уж о бронетехнике в паре улиц от нашего балагана, я вообще – боюсь упоминать! Ведь, если нагрянут, то не спасут никакие переодевания в жандармскую форму… раздавят на слепую – всех разом! – почёсывая волевой и щетинистый свой подбородок, дал оценку ситуации майор, не понаслышке знающий о делах, подобных этому.

И во всех этих жутких прогнозах вероятной перспективы, как, впрочем, и в необоснованной задиристости пьяных духом и вином хулиганов, одна лишь Велга демонстрировала неподражаемый пример спокойствия и силы, зачем-то даже небрежно посмеиваясь над происходящим вокруг, чем пугала простой народ сильнее, нежели поддерживала надеждой.

Вертолётный рупор, меж тем, зафыркал какие-то полусловия, давая понять находящимся под его тенью людям, что разговор с ними – заведомо проигравшими силе и власти – окончен, и, что если и осталось делать дальше что-то, то лишь беспрекословно выполнять приказ.

Зеленовато-серый, похожий на большой утюг, военный вертолёт принялся кружиться над сквером, медленно, но верно сокращая радиус полёта.

Снизу было видно, что лётчик метит точно на пятачок перед памятником, а нарочито замедленное его снижение воспринималось с земли неким триумфальным жестом кичливого победителя.

И вот, шумному небесному чудищу осталось преодолеть какую-то дюжину метров над опустевшим пятачком возле подножия бронзового поэта. И неформальный сброд, испуганный необходимостью нарушить приказ сверху, но и не желающий быть раздавленным железным пузом вертолёта, отступил со своих прежних позиций и подался вспять – к отступлению, верно и скоро расширяя место для посадки.

Именно в этот момент, выглядящий однозначным поражением мятежа, обозначенного растерянным заявлением Ярилы о том, что стрелять на поражение машины – сродни самоубийству, Велга схватилась за короткий автомат, сунутый ей заботливым и рьяным до противостояния шнифтовым.

И без того напуганную бегущими людьми площадь растревожил ещё сильнее звук раздавшихся выстрелов укороченного “Шапаша” калибра 7,42, пересиливший своим бесподобным звучанием даже треск лопастей противника. Пули пролетели в разные стороны, ничуть не метясь попасть в стальной борт летающего монстра, но вместо попадания в плоть, расчистили себе дорогу к вниманию пренебрегающих народом чиновников, преждевременно возомнивших себя победителями и оттого глухих, способных слышать лишь голос реального оружия.

Вертолёт тут же замер и, удерживаясь в одной точке небесного пространства, закружил вокруг самого себя, будто дикий зверь, обозлившийся на собственный хвост.

– Повторяю приказ: бросить оружие и оставаться на местах! – с заметно притихшей бравадой в интонации, крякнул человек с рупором, и тут же настороженно замолк, явно вслушиваясь в площадной шум.

– Притих, сволочь?! Слушаешь? Тогда слушай, что я скажу тебе!… – взмахнув факелами и, небрежно отбросив сыгравший необходимую роль автомат обратно шнифтовому в руки, властным, на зависть любому чиновнику, гласом обратилась к сидящим в железном чудовище людям Велга.

Неразборчивое хмыканье, прозвучавшее из вертолёта, в ответ на дерзкие слова Нагваля, должно было означать ответ, достойный её речи, ответ, как минимум, смелый и осаживающий распоясавшуюся хулиганку, позволившую себе грубить и оскорблять представителей законной власти; но, вместо этого, не встречавшие ещё в своей практике такой смелости от противостоящей стороны чиновники весьма растерялись и, вместо слов, выпестовали в воздух какие-то хаотичные звуки.

– Разогнать народ решили, господа хорошие?! Когда собирается народ, не по душе вам дело эдакое?… – выкрикнула следующие слова Велга, и они звучали уже, как приговор: «А ведь люди эти живут здесь, в этом городе, в этой стране… и кто трудится из них, а кто крутится, а кто и баклуши бьёт – кому как нравится, и кто как может сегодня… ведь прежде – при социизме* люди эти не имели права даже на собственность, и когда ветхий политический строй Азирии пал, оказались в условиях неравной конкуренции с жителями свободного мира, уже имеющими капитал, как наследство и как плоды своего труда… а наши – вышли из социизма нищими, из отсталой станы устаревших технологий, повсеместной разрухи и рабского принудительного труда за похлёбку и куцый ночлег в убогих холщёвках*, и дошло до того, что главным предметом продажи и предпринимательства стал живой товар – дети, преимущественно несровершеннолетние девчонки Азирии стали проститутками, чтобы прокормить свои семьи, улучшить убогое материальное положение… тогда как ресурсы и недра этой страны узурпировала группа эгоистичных соакционеров – нынешнее правительство, олигархи, а не все, прежде лишённые права на собственность граждане Азирии, что было бы справедливо – сделать соакционерами всех ныне протестующих и обездоленных, всех этих, вышедших на улицу сегодня оборванцев, и тех и этих, всех нас – наследников этой земли! А они – люди чуткие до справедливости, и потому, когда вдруг война – все за вас, за ваше государство ратать должны будут – и тунеядцы прежние и работяги, все, лишённые своей доли и наследства… все они – все простые люди жертвуют даже своим правом жить или умереть именно для вашего государства! Но этого вам мало, и чтобы иметь с человека ещё больше, чтобы попробовать выжать его до последней потенциальной капли, государство ваше применяет всё более изощрённые уловки… и вот уже прежде здравствовавший гражданин, чудом или божьим провидением не отдавший свою жизнь в каком-нибудь межрегиональном конфликте группировок за ресурс, сегодня обложен налогами, скован социальными и нравственными обязательствами, и узы тех обязательств всё крепче, всё туже день ото дня… вот он должен бросить курить; вот он – вышедший из эпохи социизма голодранец должен создать семью и взять для этого кредит; вот он должен перестать употреблять спиртное и любые вещества, чтобы избежать штрафа дорожной инспекции, когда будет пользоваться взятым в кредит автомобилем… вот он должен сублимировать свои инстинкты, чтобы воспитать для государства сверх нравственных детей в условиях идеальной семьи, а следом отказаться от права путешествовать по миру свободно, и оставить эту несвободу в наследство своим детям… а вот он становится обязан платить налог за тунеядство в условиях стабильной безработицы и неуверенности в завтрашнем дне… а следом он должен участвовать в процессе суда над неугодными государству… и даже обязан донести на своего родственника под угрозой казни и расправы над ним самим, а следом добровольно, но истинно – из страха тот гражданин позволяет государству лишить его права на любое доступное благо, и позволяет навязывать ему любые вздорные ограничения… Всё больше уловок, всё меньше свободы! Всё меньше человеческого, и всё больше свинского! Увы такая атмосфера внутри одного общества, внутри одного государства долго держаться не может… всегда потребуется отдушина, потребуется прорыв оболочки, душащей собственное население без реальной причины! И если побеждает стремление к гражданской свободе, а не военная хунта, то происходит то, что начало происходить сегодня – бунт, восстание, революция!

От услышанной, даже сквозь грохот лопастей вертолёта, речи Нагваля, все, кто сидел там – в пузатом камуфлированном стальном салоне летающего судна пассажиры, вместе с самим пилотом, повысовывали верхи фигур своих, предоставив на неформальное обозрение, преимущественно чинно зачёсанные под уставной положняк, забитые государственными нуждами бошки.

Даже снизу было видно, что блюстители законопослушания буквально онемели от столь знатного манифеста, искренне понимая, что ораторствовать Нагвалю вопреки, будет смеху подобно.

Но всё ж один из них, будто в насмешку над своими товарищами по купе вертолёта – небритый, причёсанный весьма небрежно и даже буквально длинноволосый, облачённый, как было видно даже снизу, в откровенно неформальное одеяние, средних лет, но относительно молодой на вид мужчина, нашёл смелость дерзнуть в ответ, выплеснув из своего, кривого от позёрской ироничной улыбки сального рта следующее: «Эй, там, внизу, на памятнике, дамочка! Послушай! Не много ли берёшь на себя, красавица звонкоротая, когда звездуешь так дерзко с теми, кого даже не знаешь? Не иначе, как зачесалось зудом у тебя в публичных местах тела твоего модельного, шлюшка, раз так верещишь своим напомаженным отверстием, куда кобели нужду справляют по надобности?!… Так знай: мне лично неинтересно, что соска твоя там звездячит! Но, за базаром следить, что не научили тебя хахали – это дело криминальное! За такой базарчик тебя и на общак, пацанам отдать не грех… А опустить тебя, мокрощёлку балавую, полюбэ, придётся!… Так что думай, как с тобой поступать – по совести или по понятиям, шалавка!»

Произнесённые в рупор, слова человека этого, имеющего вокальный злой бас, произвели на оставшуюся возле памятника толпу эффект значительно больший, чем любые сухоголосые угрозы чиновников в серой форме. Вместе с тем, и вид сей ритор имел внушающий: будучи одет, как виделось снизу, в весьма неформальный костюм. Торс ритора украшала кожаная куртка “косуха”, а поверх лба, едва удерживая пышные патлы, намотана была у него и бандана, раздражающе алого цвета, в тон пёстрой, нарочито распахнутой, с широким воротником рубахи, до окаймленного золотыми цепями пупа.

Ничуть не растерявшись от столь физиологичных оскорблений, Велга тут же ответила ему своё слово, спросив с безжалостной насмешкой умницы: «А сам-то ты, кто?… Уж не кум ли зашерстившийся, коли базаришь с эдаким фраерским понтом? А одет, ля-ля-ля, бука, как голубь Гамбургский… не говоря уж о том, что сидишь в одном корыте со свиньями!»

От такого, годного скорее для атаки ответа, грубый ритор сей осел обратно в кабину, то ли намереваясь собраться с мыслями, толи по необходимости совета у бортового компьютера. Вместе с тем, остальные, преимущественно одетые в казённую форму его товарищи, продолжали висеть в вертолёте, высунув в окна добрые половины своих тел и, слушая этот диалог, открыли даже рты, сделавшись похожими на вываливших из пастей языки, служебных собак, ужаревших в тесной, казённой общей будке.

– Я, кто буду, – ты говоришь? – вновь вытаращив свой пижонский, приблатнённый торс из окна вертолёта, завопил, обращаясь к Велге уже без всякого усилителя голоса, тот самый грубиян-оратор: «Я-то – известно кто! У людей поспрашивай, кто я… а вот ты – от какой масти заделалась, лярва?!»

Поставленная таким бескомпромиссным выбором в логический тупик Велга, с отвращением фыркнув, принялась крутить головой, глазами своими высматривая какого-нибудь спасительного ответа от любого, держащегося неподалеку оборванца, – будь то бородатый грязнуля байкер или вовсе – созвучный по внешности со своим именованием оборванец-панк, – лишь бы хоть намекнул бы, как, не манифестируя своего высокого имени, кое и для астрала звучало весьма внушительно, выведать хотя бы кличку этого гнусного грубияна и забияки, отважившегося, пренебрегши всеми правилами приличного тона, беспардонно замарать её – Даму в Розовых Очках, держащую в своих руках власть над целым войском необузданных, вооружённых до зубов дикарей, пару часов назад одержавших внушительную для незыблемого порядка вещей победу.