скачать книгу бесплатно
Круги и треугольники
Георгий Александрович Балл
Георгий Балл – автор более тридцати взрослых и детских книг. Его рассказы и повести в разное время публиковались в журналах «Знамя», «Новый мир», «НЛО», «Дружба народов», а также в периодических изданиях Франции и США. Работа писателя в жанре короткого рассказа была отмечена несколькими литературными премиями.
Проза Георгия Балла глубоко самобытна. Ее трудно отнести к определенному направлению в литературе. Скорее всего, это – притча, написана «летучими» словами. Рассказ на грани жизни и смерти, когда его края и четко очерчены, и одновременно весьма условны. Главное, что в прозе писателя земное бытие с его тоской, надеждами и одиночеством дышит свободно и легко, и оно так же естественно в какой-то момент уходит в бесконечность. Небо ведь близко, всегда рядом.
Георгий Балл
Круги и треугольники. Книга рассказов
Предисловие
Предложение написать предисловие к книге Георгия Александровича Балла поначалу вызвало у меня неловкость: вроде бы не по чину – представлять читателю автора, которому по возрасту годишься в сыновья, если не во внуки. Но на самом деле именно в этой не вполне обычной ситуации есть большая правда – и даже двойная. Во-первых, именно так вообще устроено воспроизводство культуры: только то и оста?тся, что принимают на ура дети и внуки. А во-вторых, лично и непосредственно Георгий Балл на моих глазах половину девяностых и добрую долю двухтысячных пров?л, можно сказать, в роли молодого автора: участвовал в сетевых литературных конкурсах, выступал, в лихо надвинутой на глаза бейсболке, с чтением своих сочинений на пару с Данилой Давыдовым – и было это совершенно органично, потому что и в текстах Балл владеет ровно этим же искусством: органично, без следа специальных усилий, встраивать свой голос, особую щемящую лирическую интонацию, в любые, сколь угодно причудливые контексты.
Невозможно быть современным по принуждению, лишь ради того, чтобы за кем-то другим угнаться. Недостаточно то и дело упоминать в текстах Интернет или мобильный телефон, чтобы они прочитывались как портрет эпохи. Но Балл и пода?т всякую эту технологическую новацию как недосягаемую сладкую небывальщину, до которой толком не дотянешься: даже распоследний пейджер не доста?тся пассажиру электрички Якову Норкину, заплатившему за него сполна, что уж говорить о Грише Фридкине, чаявшему благодаря «беспощадной магнитоструктуризации» сделаться «радиоактивно молодым». А тебе, читатель, кажется, что вот оно вс?, у тебя в кармане и под рукой? Может, и правильно кажется, но тогда ты получаешь голую технологию, ценную исключительно с прагматической точки зрения, – а у Балла ко всякой вещи прилагается ещ? и миф о ней (так в ранних текстах, задолго до всякого Интернета, всей полнотой мифологического бытования была наделена не только лодка, что нехитро, но и, скажем, грузовик).
При этом миф не сводится же к невинной сказочке. Он непременно восходит к какой-то древней стихии (у Балла по большей части к стихии Земли – впрочем, и с воздушной стихией многие его персонажи накоротке, то и дело норовя улететь), у него особый ход времени – зачастую не столько ускоренный или замедленный, сколько нелинейный, циклический (да ведь и сам Балл, см. выше, разом стар и молод). Более того, миф тотален: он втягивает в сво? пространство вс?, с чем соприкасается, вплоть до мельчайших деталей быта. Всякое действие – мистерия. Даже когда бродяга торгует тараканами на Птичьем рынке, даже когда полупарализованная старуха опорожняется под себя. Один только Платонов, может быть, так же готов видеть мистериальный смысл в любом слове и жесте любых своих персонажей – но у Платонова это в эпосе, непосредственным содержанием которого как раз и выступает попытка преобразования человеческой жизни в мистерию, а у Балла жизнь мистериальна просто так, это данность, задевающая героев как бы невзначай и резонирующая с их лирическими переживаниями, с их очень частными историями. При этом родовое и этническое начало присутствует в этих историях почти всегда – но как иллюзия, ложный след: «ошибка вышла: не Жид вечный, а земля вечная» – свой мистериальный сюжет каждому разыгрывать со стихией в одиночку.
Верней сказать, не в одиночку, а с тем, к кому лежит сердце. И это тоже в некотором роде парадокс: мифопоэтическое мышление Георгия Балла неизменно оказывается антропоцентричным. И это, надо сказать, вдвойне поучительно с уч?том снова входящих в моду спекуляций о том, что авангардисты и новаторы-де ставят свои лабораторные опыты, а душой человека интересоваться не желают. И очень даже желают – но только так, чтобы этот интерес открывал в итоге какое-то новое знание и понимание, какую-то перспективу: вширь, вглубь или ввысь.
Вс? это, разумеется, не отменяет того, что в определ?нном смысле проза Георгия Балла – уже часть истории, глубоко укорен?нная в 60–70-х годах прошлого века, рядом с прозой Генриха Сапгира и Игоря Холина (чьей памяти в этой книге посвящены прочувствованные тексты – не траурные, а экстатические, то есть тоже взывающие к мистериальному началу), в ч?м-то родственной, а в ч?м-то глубоко отличной прозой мэтров питерского андеграунда (скажем, Бориса Дышленко)… Но времени с тех пор миновало изрядно, и многое из того, что виделось литературным мэйнстримом, с наивозможным почтением сдано в архив, на попечение Букеровского комитета etc. А вот эта проза – неожиданная, негладкая, сбивающая с толку то мнимым простодушием, то открывающимися безднами, – жив?т себе. И дай ей Бог.
Дмитрий Кузьмин
Две свадьбы
Свадьба Мейдл
Хор: Мы вытащили столы во двор дома № 34 по улице Новый Грачик, или, лучше сказать, Новый Герчик.
И, как всегда бывает на свадьбах, в ожидании несчастья, мы поем и веселимся.
Спикер: Песня матери невесты во время уборки комнаты.
– Мейдл, где та бутылочка?
Где та веревочка, Мейдл?
Если ты найдешь ту бутылочку,
Привяжи к ней веревку!
Мы положим в бутылку наше горе,
Только крепче ее завяжи,
Смотри же, крепче ее завяжи,
Да потяни за веревку,
Да брось бутылку в реку!
Не медли, брось бутылку в реку!
Пусть река унесет бутылку в море,
Подальше пусть река унесет бутылку в море!
И если море станет чуточку соленым,
Какое нам дело, Мейдл?
Так где же та бутылочка, Мейдл?
Спикер: Свадебная песнь Мейдл-невесты, которая крутится перед зеркалом и отчасти показывает свои прелести.
– Ку-рин, ку-рин,
Эндо, бендо, чендо, мендо-гук!
Ничего не значит это – гук!
Ничего не значит это –
Ку-у-рин, ку-у-рин,
Ничего не значит это –
Эндо, бендо, чендо, мендо-гук!
Ку-рин, ку-у-рин,
Эндо, бендо, мендо, чендо-гук!
Спикер: Свадебная песнь отца невесты.
– Если вы хотите,
Если вы хотите,
Если вы хотите
Посмотреть на старую больную жену,
Скорее к нам! Скорее к нам!
У нее – болит,
Нога болит – да,
Рука болит – о!
А что там на спине?
Нет, что там на спине?
Так если вы хотите,
Если вы хотите,
Если вы хотите
Посмотреть на старую больную жену,
Скорее к нам! Скорее к нам!
Второй этаж, третья дверь
Налево, налево,
Только не споткнитесь,
Ради Бога, не споткнитесь,
Чтобы у вас нигде не заболело…
Хор: Смотрите, отец невесты полез открывать форточку, и форточка вывалилась наружу, и он себе порезал-таки руку и, конечно, разбудил малыша-вундеркинда, брата Мейдл, которому два месяца. Брат Мейдл встал в своей люльке и сказал, что это когда-нибудь должно было случиться. Особенно с этими старыми домами на улице Новый Грачик. И папаша сказал: твоя сестра выходит замуж, твой папа порезал палец, и кругом столько несчастий, что ты мог бы помолчать и перестать философствовать хотя бы в такой торжественный день. И тогда вундеркинд замолчал.
Спикер: Свадебная песнь матери невесты, которая сидит в убранной комнате со своим несчастьем.
– Петушок запел около моего окошка:
Л?й, л?й, л?й,
Л?й, л?й, л?й,
Л?й!
Люди, соберите зернышки!
Те зернышки, что просыпались из дырявых мешков,
Бесполезно просыпались на землю…
Накормите моего петушка!
Кто прогонит теперь тишину из моего дома?
Мейдл, приди и прогони!
Мейдл, ты меня не слышишь?
Только петушок поет около моего окошка:
Л?й, л?й, л?й, л?й,
Л?й, л?й, л?й, л?й,
Л?Й!
Хор: Мы заторопились. Мы стараемся нарядиться. Потому что кто-то кому-то сказал, что на свадьбу приедет сам Мухеншток со своими семью сыновьями. О, Мухеншток и твои семь сыновей! Они курят сигары, о, Мухеншток, ты тоже куришь сигару! О, Мухеншток, какое счастье, что ты к нам приедешь! О, Мухеншток! Со своими семью сыновьями!
Спикер: Свадебная песнь отца жениха, когда в его дом пришли родители невесты, и он показывает им обстановку.
– Вы думаете, это кусок полыни?
Нет, это розы!
Их прислала в наш дом королева Испании!
Я ее видел по телевизору,
Ой, лори-лори-мирчик,
Ой, лори-лори-мирчик!
Красивая такая дамочка.
А может, мы с ней познакомились на балу?
И я случайно ей сказал: мой сын женится.
Конечно, я зря проболтался,
Может, ни к чему так хвастаться?
Хотя в Испании или где-нибудь роз хватает.
Особенно для королев.
А вы-то думали, что это кусок полыни?
Нет, это розы!
Ой, лори-лори-мирчик!
Ой, лори-лори-мирчик!
Это – розы.
Вы можете их пощупать…
Спикер: Хор философов, приглашенных по случаю свадьбы с улицы Новый Грачик, дом 34.
– Луг еще в цветах!
Ой, луг еще в цветах!
Вы будете, как земля!
Вы будете, как вода.
Не делайте так, не делайте так, не делайте так.
КАК?
Наденьте помягче обувь.
Самую мягкую обувь,
Вы пойдете по праху,
По праху наших надежд,
Не делайте так,
Не делайте так,
Не делайте так, Чтоб семя
Зря изливалось в землю,
Подумайте, зачем вам это нужно?
Нет, скажите, ну зачем?
Зачем?! Зачем?!
Луг еще в цветах!
Ой, луг еще в цветах!
Вы будете, как земля!
Вы будете, как вода!
Спикер: Хор прерывается криком матери:
– Мейдл, они уже пришли!
Скорей надевай то свое платье!
Ты в нем, как розочка!
Спикер: Песня дедушки невесты, когда к нему привели жениха, чтобы старик мог с ним познакомиться.
– Ой-ой-ой,
Э-э-э-э…
Ой-ой-ой…
Э-э-э…
Ой-ой-ой…
Стыдно!
Ой-ой-ой-ой…
Стыдно час,
Стыдно два,
Стыдно год,
Стыдно жизнь.
Жизнь – одна…
Бегите от стыда!
Бегите вы все!
Я останусь один,
Совсем один!
Не могу взять ложку,
Чтоб она не тряслась, как ветка Ириса,
Может, взять мне ветку Ириса с белыми цветами?
Но она тоже трясется!
Может, мне взять пушинку,
Что спряталась в ветках Ириса?
Но и она дрожит!
Может, так было всегда?
ЧТО?
Может, мне подсунули плохой Ирис?
ЧТО?
Может, мне досталась слишком тонкая пушинка?
Ой-ой-ой-ой…
Ой-ой-ой-ой…
Стыдно мне!
Стыдно!
Бегите все!
Бегите!
Оставьте меня одного!
Ведь рука моя сжимала кожаный ремень
С серебряными колечками уздечки,
И конь не дрожал,
