Море, горы и киты

скачать книгу бесплатно


Двадцать восемь, двадцать девять, тридцать – какая, в общем-то, разница? Хоть сто. Знаю уже сейчас, что порыв оптимизма пройдёт очень быстро, и поэтому хочу насладиться им сполна. Хоть пять минут, но любить эту жизнь. Да хотя бы и тридцать секунд. Лишь бы любить.

Спустя полчаса я стою в коридоре полностью одетый и с рюкзаком на спине и разглядываю покрасневшие костяшки на правой руке, из которых уже не сочится кровь. Выглядит брутально. Подрался с зеркалом или проиграл в битве с собственной глупостью? Пытаюсь придумать ответ на вопрос, который мне никто никогда не задаст. Останавливаюсь на втором варианте и улыбаюсь этой мысли. Отражение улыбается мне в ответ.

Ощущаю удивительную лёгкость. Может, потому что рюкзак почти пустой, а может, потому что что-то во мне надломилось вчера. Хочется, чтобы это чувство никогда не проходило. Как будто наконец вырвался из клетки и смог расправить крылья. Как будто летней ночью вышел на пустую дачную улицу и вдохнул полной грудью. Как будто снял зимние сапоги, вернувшись поздним вечером домой. Из меня словно выкачали всю злобу – я уверен, что при желании смог бы и полететь. Полететь высоко, прямо к звёздам, этим маленьким пробрешинам в чёрном полотне, называемом небом.

Но чем выше взлетаешь, тем больнее потом падать. Мудрость – в банальности.

Люблю рассматривать проходящих мимо меня людей, когда иду по улице. Изучать, во что они одеты, чем заняты их руки, какие у них причёски или сколько печали сокрыто в глубине их глаз. А печали в их глазах сокрыто достаточно. Хватит на два поколения вперёд.

Кажется, я пропустил тот момент, когда улыбки попали под запрет: смотрю по сторонам и не могу понять, почему люди такие хмурые. Неужели у них когда-нибудь будет повод улыбнуться весомее, чем прямо в эту секунду? Неужели они когда-нибудь станут моложе? Почему откладывают счастье на потом? Чего они боятся?

Вы знаете ответ? И я не знаю.

Приходится отдуваться за них всех. И стонущий северный ветер – не помеха. И низкое серое небо – не помеха. И осознание собственного бессилия – не помеха. Настроение на удивление отличное. Каким-то чудом я продержался так долго. Спасибо Анне Викторовне и кипятку. Я всё ещё люблю жизнь.

Девушка в жёлтой куртке проносится мимо меня: опаздывает. Мужчина в коричневом пальто надрывается в трубку телефона: пытается перекричать ветер. Мальчик с раскрытым портфелем, похожим на рот рыбы, лениво перебирает ногами: ему ко второму уроку. Старушка с авоськой сидит на лавочке у подъезда и почти не моргает: может, она так спит. А может, у неё слетели заводские настройки. Кто знает, что происходит с людьми после семидесяти. Может, программное обеспечение за это время устаревает, может, эту версию производителю поддерживать уже не выгодно. Вот они и не моргают, сидя на лавочках у подъезда. Ждут своего часа.

На горизонте появляется метро. Страшное место в это время суток. Уже на подходе начинаю вести себя так, как будто у меня в рюкзаке нет бомбы. Спойлер: её там и правда нет – только книга и пара тетрадок. Но охранники на входе каждый раз считают иначе: они чувствуют страх. Наверное, я очень подозрительно выгляжу. Нет, не так. Я точно выгляжу подозрительно. Не забываем про книги и их обложки.

В такие моменты я актёр. В такие моменты мы все – актёры. Вход в метро – наша сцена. Охрана – наши зрители. Все, кто здесь собрался, – актёры неизвестной и никому не интересной пьесы. Каждый день нам приходится отыгрывать роли тех, кем мы не являемся. Для каждого человека, для каждой ситуации у нас подготовлена специальная роль, и никто, кроме четырёх стен, никогда не узнает, кто мы есть на самом деле.

В этот раз мне везёт: на досмотр уже отправили какого-то бедолагу в шапке-ушанке и на меня никто не обращает внимания. Золотое правило работников метрополитена: в одно время – не больше одного террориста.

Надел бы террорист шапку-ушанку? Кто бы знал. Я думаю, что нет. Многое можно сказать о человеке по головному убору или его отсутствию. Многое, но, к сожалению, не всё.

Я рад, что кому-то другому не повезло вместо меня. Это придаёт мне сил. И мне не стыдно. Стыдно должно быть тому, кто не различает Натали Портман и Киру Найтли.

Снова бегу по эскалатору вниз. Никуда не спешу – просто чувствую в этом потребность. Надо бежать. Нельзя стоять на месте. Надо сейчас сэкономить две минуты жизни, чтобы потом получить лишние двенадцать часов для бессмысленного существования в год. А эта цифра уже внушительная.

Раньше я всегда провожал недовольным взглядом вечно спешащих, а теперь сам примкнул к их отряду. Жизнь в большом городе может сильно изменить людей. А может и не изменить. Зависит от людей. И от города. И от жизни.

На середине эскалатора я резко останавливаюсь и сдаю вправо. Кружится голова, кажется, что вот-вот упаду. Вот-вот ноги подведут меня, и я полечу в самый низ кубарем, снося всех на своём пути. Посмертно стану заголовком в локальной газете. Оставлю след. И в прямом, и в переносном смысле.

Стены и потолок медленно покачиваются, пока я прихожу в себя. Раньше со мной такого не случалось. А что есть раньше? Раньше я и говорить не мог, и под себя ходил. Не повод для удивления. Всё течёт. Мы стареем. Голова больше не кружится.

Ещё есть время, чтобы поразглядывать поднимающихся или спускающихся мимо меня людей, посчитывать их эмоции и делать абсолютно необоснованные и в большинстве своём неверные выводы об их жизнях. Все уткнулись в свои телефоны: наши жизни теперь там, а не здесь. Закупорены в микросхемах и выброшены в моря нулей и единиц.

Думаю, что вместе с эскалатором мимо людей порой проходит вся их жизнь. Но мудрого в этой мысли – как в анекдоте про Колобка.

Возможно, я уделяю слишком много внимания такой мелочи, как эскалатор в метро, но разве не в мелочах счастье? Спросите у любого бездомного. Они многое могут рассказать вам о мелочи и счастье.

В этот удивительно обычный ноябрьский день удача улыбается мне: я вижу свободное место рядом со старушкой в крохотной розовой шляпке. Это добрый знак. Это аномалия. Сажусь медленно, всё ещё не веря в своё счастье. Старушка даже не поднимает на меня взгляд: у неё на коленях – клетка с чёрным, как ночь, котом, и он занимает всё её внимание. Кому-то достаточно просто спать, свернувшись клубком, – этого будет достаточно.

С открытой книгой в руках я исподлобья поглядываю на других пассажиров сверху вниз, хотя и снизу вверх. Читаю книгу, видите? Видите ведь? Это книга – не телефон! У меня есть подозрение, что всем плевать. Ладно.

Девушка с короткими зелёными волосами и в очень толстых очках напротив меня – тоже с книгой. На обложке написано «1984»: наверное, что-то из современной истории. Я не очень силён в литературе или очень силён в иронии – решать вам.

Сейчас мы с этой девушкой одни в вагоне и связаны неразрывной нитью. Больше тут никого нет. Только я и она. И да, она хороша собой. И да, я, кажется, влюбляюсь. Несмотря на то, что в своих очках она немного смахивает на муху. Несмотря на то, что о девушках с зелёными волосами ходят разные слухи. Несмотря на то, что я вижу её впервые. Эти веснушки… Эти ямочки на щеках…

Я знаю, она чувствует то же самое – только не подаёт вида. Мы с ней – навсегда. Я уверен в этом. Разве может быть по-другому? Разве может быть иначе? Это точно навсегда.

Навсегда длится до первой остановки: здесь девушка поднимается со своего места, закрыв книгу без закладки, а на её место садится парень в белом пуховике. Она не смотрит на меня: не хочет причинять мне боль. Я её понимаю. Один взгляд может испортить всё.

Её зелёная макушка в последний раз мелькает посреди толпы. Двери вагона захлопываются.

Неразрывные нити рвутся не хуже разрывных.

Мне теперь ничего не остается, кроме как разглядывать парня в белом пуховике. Я не сразу понимаю, что именно так поразило меня в его внешнем виде. Что-то в нём не от мира сего. Потом до меня доходит.

Первое: он в пуховике, хотя на дворе ноябрь и мы, вообще-то, в метро. Но это ладно. Это я могу понять. Но! Второе: кожа его лица ослепительно чистая, как у младенца. Словно он сошёл с полотна великого мастера, словно его сгенерировала нейросеть или слепил Микеланджело…

Словно он продал душу кому-то очень влиятельному, связался с нечистыми силами, у которых есть управа даже на самые страшные недуги. Ну, навроде акне.

Совет: называйте прыщи акне. Звучит солиднее.

Если подумать, я тоже связался с нечистыми силами, но заработал в результате этой связи лишь ожог на руке. Мы разные.

Не могу оторвать от лица напротив взгляд. Думаю, со стороны это выглядит странно, но до меня, к счастью, никому нет дела. Даже этому парню: он сидит в наушниках, уткнувшись в телефон.

Это ведь невозможно. Такого ведь не бывает в реальном мире… Я загипнотизирован. Я околдован. Заворожён, очарован, что там дальше по списку? Это всё про меня. Для полноты картины не хватает только стекающей из моего рта слюны.

Улыбка на моём лице находится в угасающей стадии и выглядит глупо, наверное, но до меня, к счастью, по-прежнему никому нет дела.

Ценит ли этот человек то сокровище, что имеет? Дрожит над ним денно и нощно? Думаю, он вообще этого не замечает. Тут дело обстоит так же, как с насморком: мы начинаем ценить возможность беспрепятственно дышать только тогда, когда нос заложен. Так же дело порой обстоит и с людьми.

«Без расставаний не бывает встреч», – так сказал мне фантик от одной конфеты. И я склонен ему верить.

Этот парень не заслуживает такого. Он даже сидит, широко раздвинув ноги. Он даже не уступает место стоящей в сантиметре от него женщине. А ведь она, вероятно, на ранней стадии беременности. Кем он себя возомнил?

Сжимаю книгу в руках, и страница с хрустом надрывается. Только сейчас старушка отрывается от своего кота и смотрит на меня как будто бы понимающе. Но ей не понять. И никому из них не понять.

Меня переполняют злость и зависть. Чернейшая из завистей. Почему он, а не я?

Хочу, чтобы этот парень споткнулся где-нибудь поздней ночью и остался там навсегда. Это он заслужил. И мне не стыдно. Стыдно должно быть тому, кто убивает амурских тигров.

Моя станция. Наконец-то. Никогда я не был так рад услышать эти два слова.

Перед выходом в последний раз смотрю на парня, который так и сидит на своём месте, довольный собой и своей мужчинностью. Ну и ладно. Не мне его судить. Не мне расплачиваться за его грехи. Не мне смотреть по утрам на эту восхитительно чистую кожу…

Но что это? На его правой щеке, прямо рядом с ухом? Красная надутая точка, гордая в своём одиночестве и оттого ещё более заметная на бледной коже.

Как я мог не заметить её сразу? Это бы сильно облегчило мои страдания.

Хотя какое, в общем-то, это имеет значение сейчас? Поезд трогается, а я стою на краю платформы, обтекаемый толпой, и улыбаюсь по-дурацки. Я же говорил, что это невозможно, помните? Я говорил. Идеально чистой кожи не бывает.

Почему-то чешется рядом с правым ухом, но я не имею права трогать это место. Любое прикосновение будет стоит мне в будущем около трёх тысяч нервных клеток. Но чешется прилично. Как свежий комариный укус.

Зуд не проходит и на пути к выходу, и на эскалаторе. Он занимает все мои мысли. И на что у меня может быть аллергия?

Терпеть больше нет сил. Аккуратно касаюсь этой точки тыльной стороной ладони – я уверен, что бактерии там не обитают, – и, начав медленно и всё ускоряясь, вожу вверх-вниз по области возле уха. Приятно, каюсь. Зуд наконец проходит. Выдыхаю спокойнее. По-моему, я уже говорил, но для счастья порой нужно очень мало.

В этот момент в моей жизни всё хорошо.

Очень приятно знать, что у любой кожи есть недостатки. Это успокаивает. Тот факт, что все страдают точно так же, как и я, хотя и в разных масштабах, он успокаивает. На душе легко и тепло. И даже пять университетских пар, маячащие на горизонте, не в силах спугнуть это чувство.

По дороге от метро до вуза я разглядываю всё вокруг: вывески, людей, собак, небо – только тротуар не удостоен моего внимания. Ещё насмотрюсь на него на пенсии. Все эти витрины я вижу уже в сотый раз, но каждый раз они открывают мне что-то новое, как и все эти люди, собаки, небо… Оно каждый день выглядит по-разному, это ли не чудо? А ведь это то же самое небо, на которое в своё время смотрели динозавры, – только озоновых дыр тогда было поменьше. Тираннозавры, птеродактили и диплодоки и не думали, наверное, что нынешнее население планеты Земля променяет небо на экраны телефонов. Знай они это, может, и не вымерли бы.

В здании университета пахнет свежей штукатуркой. Наша маленькая Москва с вечным ремонтом. Моему приятному расположению духа здесь вторят подозрительный взгляд охранника и равнодушные лица студентов, которые просто хотят поскорее вернуться домой. Я их понимаю.

У меня вдруг появляется жгучее желание начать танцевать прямо посреди холла, чтобы хоть чуть-чуть поднять всем настроение. Смелости на это мне, конечно же, не хватит, но задумка сама по себе интересная. Ещё бы научиться танцевать. Ещё бы перестать зависеть от чужого мнения. Ещё бы перестать постоянно думать о том, что мне нужно перестать зависеть от чужого мнения.

Я опять опаздываю на первую пару. Не беда. Уже которую неделю опаздываю именно в пятницу и именно на первое занятие – я не прихожу не вовремя больше ни на один предмет, а тут как будто само время против меня. Ну и ладно. Не то чтобы я сделал хоть что-то, чтобы прийти вовремя сегодня. Даже не ускорил шаг. Если мне суждено опоздать, к чему тратить драгоценную энергию? А если мне суждено умереть в авиакатастрофе, то зачем дожидаться зелёного сигнала светофора? Иногда верить в судьбу очень удобно. Но только иногда.