скачать книгу бесплатно
Молодая, красивая… ей, наверно, около тридцати, или чуть меньше, она старше Мэй, конечно, но куда моложе своего мужа. Роскошная. Было в ней что-то по-настоящему женственное, мягкое и одновременно изящное, почти непередаваемое, что Мэй слегка уколола зависть. Королева. И даже волосы, цвета спелой пшеницы, уложены, словно корона, вокруг головы.
Она окинула Ренцо взглядом свысока, неторопливо спустилась по мраморным ступеням.
– Лене… – Ренцо поставил Виолу на землю, шагнул вперед.
– Мы ждали тебя завтра, – сказала женщина. Все еще стояла на две ступеньки выше. – Уже так поздно.
– Ты ждала? – сарказм в его голосе. – Я решил не затягивать, раз уж ты совсем заждалась.
Она улыбнулась, все так же снисходительно, шагнула еще на одну ступеньку к нему, потянулась, поцеловала в щеку.
– Я так рада, дорогой, – в ее голосе едкая насмешка.
– Не так, – он сгреб ее в объятья, прижимая к себе, жадно поцеловал в губы. Только вот радости и нежности в этом не было ни капли. Мэй подумала, что так, наверно, целуют шлюх – по-хозяйски, властно, с одним только желанием получить свое.
Лене не сопротивлялась, но и не пыталась обнять в ответ, с чувством неизбежности.
– Пойдем в дом? – сказала она, когда Ренцо закончил и отпустил ее.
– Сейчас.
Он обернулся, вернулся, подойдя ближе к Мэй.
– Гильем! – велел он. – Подыщи сеньорите подходящую комнату, сделай все, как я тебя просил.
– Да, сеньор, – Гильем кивнул, поглядывая на Мэй с опаской.
«Сеньориту»?
– Что это за девка? – грубо поинтересовалась Лене.
– Заложница, – бросил Ренцо через плечо, не оборачиваясь. – Гильдия проследит за ней.
– Так и отдай ее Гильдии! Мне не нужна дикая джийнарка в доме.
– Это мой дом.
Ренцо умел говорить, почти не повышая голоса, но так резко и жестко, что не оставалось сомнений – будет так, как он сказал.
Он говорил для жены, но смотрел Мэй в глаза. И в его глазах была только усталость.
– Ничего не бойся, – тихо по-джийнарски сказал он. – Если что-то не так, ты сразу говори Гильему, а он передаст мне. Хорошо? И отдыхай.
– Хорошо, – так же по-джийнарски сказала она.
Гильем провел ее в дом через боковой вход, не вслед за Ренцо, а другим путем. Дом просто огромный, светлый, пол из лаорского мрамора, мягкие ковры, изящные вазы с цветами. Ничего излишнего, вычурного, хозяева не пытались произвести впечатление, у них и так было все, что только можно желать.
Мэй отвели небольшую комнату, удивительно уютную. Так, словно она гостья здесь, а не пленница. Но нет… все равно охрана у дверей – один из солдат, приехавших с ними, остался за дверью.
Ей принесли воды, умыться с дороги, принесли печенье, немного хлеба и сыра на ужин, молока… И домашнее илойское платье – переодеться. Молча, только осторожно улыбаясь. Здешние слуги, наверняка, думают, что она не знает языка.
Мягкая удобная кровать. Мэй и забыла уже, как спать на кровати. Присела на краешек…
Одна.
Впервые за долгое время она осталась одна. И совсем никого рядом.
Потом встала, обошла комнату по кругу, потрогала, посмотрела все, выглянула в окно – там сад апельсиновые деревья. Можно даже выскочить и убежать, не так уж высоко…
Было одиноко.
11. Хозяин дома
– Ренцо!
Она выпрыгнула в окно, в траву, так легко и грациозно, подошла. Босиком, но в новом платье. Золотоволосая утренняя нимфа.
Ведь сбежит же еще. Надо, наверно, охрану поставить.
Рассвет едва тронул небо, все спят. Только он сидит на скамейке у фонтана в саду, апельсины вокруг… Ушел от всех и сидит.
– Ренцо… – тихо шепнула нимфа, осторожно присела рядом на край скамейки.
Он невольно улыбнулся.
– Ты чего не спишь, Мэй?
– Не спится. Я плохо сплю на новом месте. А ты?
– И мне не спится, – сказал он.
– У тебя красивый дом… и дочка… тоже очень хорошая.
Ренцо усмехнулся невесело, но, как-то удивительно – стало легче.
– Этот дом построил мой отец, – сказал он. – Ему, в свое время, удалось подняться от мелкого провинциального землевладельца до народного трибуна, сколотившего свою коалицию в Сенате. Он удачно купил долю в железных рудниках, удачно вложил в торговлю… у него всегда была эта деловая жилка, как и у Лино. У меня нет, я так никогда не смогу. Потом дом перешел моему старшему брату, а после смерти Лино, десять лет назад, – мне. Но я здесь почти не бываю, меня вечно носит черт знает где…
– Почему? Разве ты не хотел остаться?
Вздохнул.
Все это слишком сложно, чтобы объяснить.
Пока Лино был жив, Ренцо считал, что военная карьера – единственно возможная для него. Война – это то, что он умел. От отца ему досталась квартира в инсуле с небольшим садом на Эсквилинском холме и плантации винограда под Алерой, где он поставил управляющего и успокоился на этом. Тихая Алера нравилась ему, и временами Ренцо приезжал туда пожить на пару месяцев, когда не было других дел. В коммерческие вопросы он предпочитал не лезть. А вот на войне сначала все удавалось… потом, правда, выяснилось, что с таким характером выше трибуна не подняться, но он и не стремился, его все устраивало. Жизнь казалась понятной и легкой в те времена.
А вернувшись из Тай-да-Каата, еще в первый раз, он узнал, что Лино мертв. Брата убили совсем недавно, зарезали темным вечером в переулке, недалеко от Субуры, и уже не понять, что там произошло. Ренцо пытался докопаться, кое-что нашел даже, и у него волосы дыбом вставали, когда он понимал, что за люди в этом деле замешаны. А потом, внезапно, женился…
Увлечение Лене было сродни помешательству, он не замечал ничего вокруг, ни о чем другом не мог думать. Наваждение. Она была так молода и так умопомрачительно прекрасна… Она и сейчас прекрасна, конечно. Но тогда Ренцо был готов на все, чтобы получить ее. Он встретил Лене на приеме, в доме ее отца, в саду, она стояла у куста алого гибискуса, беседуя о чем-то с подругой, и так мимоходом улыбнулась ему. И Ренцо попал.
Он влюбился без памяти, честно веря, что Лене любит его тоже. Поему бы и нет? Он сам был молод, красив, к тому же – герой, только вернувшийся с победой… богат… Вот богат – это да. Отец Лене, Витторио Моретти, все оценил правильно. Со свадьбой не тянули.
И первые месяцы Ренцо даже был счастлив… а потом что-то пошло не так.
Когда он узнал, что Витторио, пусть и косвенно, но причастен к смерти его брата, Лене была беременна, а он сам еще страшно влюблен. Ренцо подергался, попытался что-то предпринять, отомстить даже, но в итоге малодушно сбежал в Тай-да-Каат. Он прекрасно понимал, что брат никогда не был бедной овечкой в этом деле, что Лино, как и отец, вел такие дела, какие куда опаснее любых войн. Грязные дела, порой. Но прибыльные.
Как можно мстить отцу безумно любимой женщины? Она рыдала и валялась у Ренцо в ногах. Нет, он еще надеялся увести Лене с собой, подальше от всего этого, начать жизнь заново. Ему дали место при посольской миссии, обещали деньги и безопасность, там спокойно можно было жить с семьей, по крайней мере, еще несколько лет до новой войны, потом тихо уехать, или, хотя бы, увести их. Но Лене только посмеялась. Она вышла замуж за младшего Луци не для того, что бы мотаться по диким и дальним странам. Она желала быть хозяйкой здесь, в этом доме, в Илое. А Ренцо может проваливать, если ему этого хочется… Нет, тогда она сказала ему не так, мягче. Такими словами, прямо – уже позже. Возможно, обида говорила в ней, возможно, беременной женщине действительно было бы тяжело вдали от дома – Ренцо не спорил, и… он уехал, надеясь, что Лене передумает, что приедет к нему, он звал ее в каждом письме.
Потом, годы спустя, в очередной ссоре, Лене сказала ему, что никогда не любила, и вышла замуж только из-за денег и по воле отца. Сейчас сложно судить. Скорее всего, так и было, если оглянуться, и посмотреть на все уже здраво.
В Джийнар его выставили почти силой, поставили вопрос так, что отказаться было нельзя. Тогда он пытался развестись с Лене, хотел оставить ей дом и обеспечить содержание… но ей нужно было все. Он мог бы обвинить ее в измене и выставить на улицу, но дети… Кикко было всего три, а Виола должна была родиться вот-вот, и тогда еще Ренцо не мог сказать наверняка…
К черту.
На войне проще. Там противника можно просто убить.
Мэй тихо сидела на скамеечке рядом.
– На войне проще, – устало сказал он.
Мэй покачала головой.
Ренцо не спорил, у нее своя правда.
– Здесь красивый вид с холма, поля и город вдали. Хочешь, пойдем, я покажу тебе?
Он поднялся первым и, как-то не задумываясь, протянул ей руку, приглашая.
Она тоже встала, улыбнулась, сделав вид, что не заметила руки.
– Пойдем.
Но отказываться не стала. Пошла рядом с ним. Рассветное солнце играло в ее волосах… И такая злая, циничная мысль – вот опять его тянет к молоденьким девочкам, кобель старый, но ничем хорошим это не кончится, жизнь его совсем не учит. И надо уже что-то менять.
– Ты родился здесь? – спросила Мэй.
– Нет, я родился в Алере, тогда этот дом только строился. Мне исполнилось два года, когда мы переехали сюда. Сада тогда не было, только дом и пустырь вокруг. Апельсины мы сажали вместе с Лино, он копал ямы, а я держал саженцы, потом поливали. Отец всегда настаивал на том, что мы должны все делать сами, он говорил, что мужчина не должен бояться запачкать руки в земле. Конечно, садовники у нас тоже были, но и нам доставалось работы. Мне нравилось. Потом долго ждали, пока деревца вырастут, пока впервые зацветут. Мне казалось, наши апельсины – самые вкусные во всем мире. Я помню, мама всегда хотела устроить тут цветники и настоящий парк, но отец настоял на том, чтобы был сад.
Это приятно вспомнить.
Сколько лет прошло… деревья выросли огромные, такая красота…
– А сколько тебе лет? – спросила Мэй.
Так своевременно.
– Тридцать восемь. А тебе?
– Девятнадцать, – сказала она.
Вдвое, значит.
– Да? Я думал, даже меньше.
Мэй улыбнулась, пожала плечами. Она, и правда, выглядит как ребенок, Ренцо дал бы не больше шестнадцати. Но и к лучшему.
– Дин всегда смеялся надо мной, – сказала она, – что такую малявку никто замуж не возьмет…
Осеклась, поняв, что сболтнула лишнее.
– Дин?
– Мой брат, – едва слышно сказала она.
Много ли это даст? «Дин»… Но ведь это тоже не официальное имя, поди узнай, кто он на самом деле. Дингир – скорее всего, «ветер», или Олдин – «ясень», но подобные имена мало значат для посторонних. Так и подмывало спросить сколько лет брату, тогда больше зацепок, но прямые вопросы опасны, она закроется снова. Не прямо, пусть разговорится сама… Значит, старший брат, если «малявку». Надо покопаться в списках джийнарских родов. Брат и сестра, в Этране этой зимой… не так уж и сложно?
«Малявка»! Ренцо едва ли не снизу вверх смотрел на нее. Впрочем, они же отчасти уграты, этот Дин, небось, выше на две головы.
За апельсиновой рощей – небольшая смотровая площадка, отсюда открывается невероятный вид. Дом стоит на холме, а там дальше внизу раскинулось озеро, и даже Илой виднеется где-то вдали. Верхом – меньше часа.
Мэй подошла, задумчиво положила ладони на мраморную балюстраду, вглядываясь в горизонт.
– Красиво, – сказала она. Глаза блестели, ей действительно нравилось.
Она расслабилась немного… и отчего бы не попробовать. Надо уже что-то решать.
– У меня тоже был старший брат, – сказал Ренцо, – Лино… Мариу. Но он погиб десять лет назад.
Почти запрещенный прием, Ренцо понимал, но уж если дело начало хоть немного сдвигаться, если о брате она сказала сама, пусть и случайно, то, может быть, скажет еще. Надо понять, что делать с ней, что делать с Лене, с детьми, со всем этим. Со всем сразу. Там, вдалеке от дома, еще казалось, что все как-нибудь образуется само… Не образуется.
Он немного подтянулся, запрыгнул и сел на балюстраду, потом перекинул одну ногу на ту сторону.
– Что ты делаешь? – спросила Мэй.
Ренцо пожал плечами.
– Детская привычка. Я всегда любил тут сидеть… мама только ругалась.
Глянул на нее осторожно, искоса. Любопытная лисичка.
Мэй долго не решалась, но все же.
– А где твои родители сейчас?
– Мама умерла почти пятнадцать лет назад, несчастный случай в море, – сказал Ренцо. – А отец пережил ее на полгода, просто не смог один. Мы с Лино остались вдвоем, ему пришлось разом брать на себя все дела отца, поначалу было нелегко, но он справился… он вообще сильный был и умный, не то, что я…
Лино бы не стал, как Ренцо, бегать от проблем, он давно бы уже все решил.
Это чистая правда, и все равно оставалось ощущение, что Ренцо обманывает ее. Ведь специально. Откровенность за откровенность.
