Медвежий угол

скачать книгу бесплатно

Медвежий угол
Фредрик Бакман

Захолустный Бьорнстад – Медвежий город – затерян в северной шведской глуши: дальше только непроходимые леса. Когда-то здесь кипела жизнь, а теперь царят безработица и безысходность. Последняя надежда жителей – местный юниорский хоккейный клуб, когда-то занявший второе место в чемпионате страны. Хоккей в Бьорнстаде – не просто спорт: вокруг него кипят нешуточные страсти, на нем завязаны все интересы, от него зависит, как сложатся судьбы. День победы в матче четвертьфинала стал самым счастливым и для города, и для руководства клуба, и для команды, и для ее семнадцатилетнего капитана Кевина Эрдаля. Но для пятнадцатилетней Маи Эриксон и ее родителей это был страшный день, перевернувший всю их жизнь…

Перед каждым жителем города встала необходимость сделать моральный выбор, ответить на вопрос: какую цену ты готов заплатить за победу?

Фредрик Бакман

Медвежий угол

© 2016, Fredrik Backman

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление

* * *

Бьорнстад – выдуманный город. Все персонажи и события вымышлены, а совпадения случайны.

Моей бабушке Саге Бакман, которая привила мне любовь к спорту. Жизнь без него была бы ужасно скучной. Надеюсь, в баре на небесах подают хороший сухой мартини, а Уимблдон всегда показывают на большом экране.

Мне тебя не хватает

Неде Шафти-Бакман, моему самому веселому и умному другу. За то, что помогаешь мне воспарить, когда я в этом нуждаюсь, и удерживаешь на земле, когда я этого заслуживаю. Ашегетам

1

Как-то раз вечером в конце марта один подросток взял двустволку, пошел в лес, приставил дуло ко лбу человека и спустил курок.

Перед вами история о том, как мы до этого дошли.

2

Банк-банк-банк-банк-банк.

Сейчас начало марта, ничего еще не случилось. Наступила пятница, все в предвкушении. Завтра в Бьорнстаде команда юниоров играет в решающем матче – молодежном полуфинале страны. Вы скажете, ну и что? Кому ну и что, а кому ничего важнее на свете нет. Если вы, конечно, живете в Бьорнстаде.

Банк. Банк. Банк-банк-банк.

Город, как всегда, просыпается рано. Что поделаешь, маленьким городкам приходится давать себе фору, надо как-то выживать в этом мире. Ровные ряды автомобилей на фабричной парковке уже успели покрыться снегом, а вереницы людей клюют носом и молча ждут своей очереди к электронному контролеру, чтобы зафиксировать факт своего присутствия при полном его отсутствии. На автопилоте они отряхивают с ботинок налипшую грязь и переговариваются голосами автоответчиков в ожидании, пока кофеин, никотин или сахар доберутся до цели и обеспечат их сонным телам нормальную жизнедеятельность до первого перерыва на кофе.

Электрички отправляются с вокзала к большим населенным пунктам по ту сторону леса, заиндевелые варежки стучат по обогревателю, а ругательства звучат такие, которые обычно позволяют себе лишь в доску пьяные, умирающие либо сидящие ранним утром за рулем насквозь промерзшего «пежо».

Если замолчать и прислушаться, можно услышать: «Банк-банк-банк. Банк. Банк».

Проснувшись, Мая обвела взглядом свою комнату: на стенах вперемежку висят карандашные рисунки и билеты с концертов в больших городах, на которых она когда-то побывала: их не так много, как ей бы хотелось, но гораздо больше, чем позволяли родители. Мая еще лежала в кровати в пижаме, перебирая струны гитары. Она обожает свою гитару! Ей нравится чувствовать, как инструмент давит на тело, как отзывается дерево, когда она постукивает по корпусу, как струны впиваются в отекшие после сна подушечки пальцев. Простые аккорды, нежные переходы – чистое наслаждение. Мае пятнадцать лет, она часто влюблялась, но первой ее любовью была гитара. Она помогла ей, дочери спортивного директора хоккейного клуба, выжить в этом городе, окруженном лесной чащей.

Мая ненавидит хоккей, но понимает отца. Спорт – это такой же инструмент, как гитара. Мама любит шептать ей на ухо: «Никогда не доверяй человеку, в чьей жизни нет того, что он любит без оглядки». Мама любит мужчину, сердце которого отдано городку, где все помешаны на спорте. Главное для этого города – хоккей, и, что бы там ни говорили, Бьорнстад – место надежное. Всегда знаешь, чего от него ждать. День за днем одно и то же.

Банк.

Бьорнстад расположен ни с чем не рядом и даже на карте выглядит неестественно. Как будто пьяный великан вышел пописать на снег и вывел на нем свое имя, скажут одни. Как будто природа и люди занимались перетягиванием жизненного пространства, скажут другие, более уравновешенные. Как бы то ни было, город пока проигрывает, выигрывать хоть в чем-то ему вообще давненько не приходилось. Работы все меньше, людей тоже, и каждый год лес съедает один-другой брошенный дом. В те времена, когда городу еще было чем похвастаться, местные власти повесили на въезде баннер со слоганом в популярной тогда манере: «Добро пожаловать в Бьорнстад! Нас ждут новые победы!» Однако за несколько лет трепки ветром и снегом баннер лишилась слога «по». Иногда Бьорнстад казался результатом философского эксперимента: что будет, если в лесу рухнет целый город, но никто этого не заметит?

Чтобы ответить на этот вопрос, пройдем сотню метров по направлению к озеру. Перед нами не бог весть что, но тем не менее это местный ледовый дворец, построенный фабричными рабочими, чьи потомки в четвертом поколении бродят сегодня по Бьорнстаду. Да-да, речь о тех самых фабричных рабочих, которые работали шесть дней в неделю, но хотели, чтобы было чего предвкушать в день седьмой. Оно сидело в генах; всю любовь, которую потихоньку размораживал город, он по-прежнему вкладывал в игру: лед и борт, красные и синие линии, клюшки, шайба – и каждая унция воли и силы в юношеском теле, устремленная на полной скорости за ней в погоню. Год за годом одно и то же: каждые выходные трибуны полны народа, хотя спортивные достижения падают пропорционально падению городской экономики. Возможно, именно поэтому все надеются, что, когда дела местного клуба снова пойдут на лад, остальное подтянется само собой.

Вот почему небольшие городки вроде Бьорнстада всегда возлагают надежды на детей и подростков – ведь те не помнят, что раньше жизнь была лучше. Иногда это дает преимущество. Команда юниоров собиралась по тому же принципу, по какому старшее поколение строило свой городок: работай как вол; терпи пинки и зуботычины; не ной; заткнись и покажи этим столичным чертям, кто мы такие.

Смотреть в Бьорнстаде особо не на что, но все, кто здесь побывал, знают, что это оплот шведского хоккея.

Банк.

Амату скоро исполнится шестнадцать. Его комнатка настолько мала, что в районе побогаче, где квартиры побольше, ее бы и для сортира сочли слишком тесной. Стены сплошь обклеены постерами с игроками НХЛ, так что не видно обоев; правда, имеются два исключения. Одно – фотография Амата в возрасте семи лет в сползающем на лоб шлеме и крагах, которые явно ему велики. Из всей команды он самый маленький. Второе – лист бумаги, на котором мама написала обрывки молитвы. Когда Амат появился на свет, мама лежала с ним на узкой кровати в маленькой больнице на другом конце земного шара, и не было у нее больше никого на всем белом свете. Медсестра прошептала эту молитву ей на ухо. Говорят, мать Тереза написала ее на стене у себя над кроватью, и медсестра надеялась, что эта молитва даст одинокой женщине надежду и силу. Скоро уже шестнадцать лет, как этот листок с молитвой висит на стене в комнате ее сына – слова немного перепутались, ведь она записала по памяти, что смогла:

«Честного могут предать. И все равно будь честным. Доброго могут оговорить. И все равно будь добрым. Все хорошее, что ты сделал сегодня, завтра могут забыть. И все же делай добро».

Каждую ночь Амат ставит коньки возле кровати. «Бедная твоя мать, ты небось в коньках и родился», – частенько повторяет с усмешкой старенький вахтер в ледовом дворце. Он предлагал Амату оставлять коньки в шкафчике на складе, но мальчик предпочитал носить их с собой. Не хотел с ними расставаться.

Во всех командах Амат всегда оказывался ниже всех ростом, ему не хватало ни крепости мышц, ни силы броска. Зато никто не мог его поймать: в скорости равных ему не было. Амат не умел объяснить этого словами, тут как с музыкой, думал он: одни, глядя на скрипку, видят деревяшки и винтики, а другие слышат мелодию. Коньки он ощущал как часть себя и, переобувшись в обычные ботинки, чувствовал себя, будто моряк, ступивший на сушу.

Листок на стене заканчивался такими строчками:

«Все, что ты построишь, другие могут разрушить. И все же построй. Потому что в конечном счете отвечать перед Богом будут не другие, а ты».

А чуть ниже решительная рука второклассника вывела красным мелком:

«НУ И ПУСТЬ ГОВАРЯТ, ШТО ДЛЯ ИГРЫ Я НЕ ВЫШЫЛ РОСТОМ. ВСЕРАВНО СТАНУ КРУТЫМ ИГРАКОМ!»

Банк.

Когда-то хоккейная команда Бьорнстада занимала второе место в высшей лиге. С тех пор прошло лет двадцать, а состав высшей лиги успел трижды поменяться, зато завтра Бьорнстаду предстоит вновь помериться силами с лучшими. Так уж ли важен матч юниоров? Какое дело городу до каких-то полуфиналов в молодежной серии? Разумеется, никакого. Если только речь не идет о вышеназванном корявом пятне на карте.

В паре сотен метров к югу от дорожных указателей начинается район под названием Холм. Там расположен кластер эксклюзивных коттеджей с видом на озеро. Здесь живут владельцы супермаркетов, руководство фабрики или те, кто мотается в большие города за лучшей работой, где их коллеги на корпоративах, округлив глаза, спрашивают: «Бьорнстад? Как можно жить в такой глухомани?» В ответ им, разумеется, бормочут нечто невразумительное об охоте, рыбной ловле и близости к природе, думая про себя, что жить там и правда можно вряд ли. По крайней мере, в последнее время. Кроме недвижимости, цена на которую падает пропорционально температуре воздуха, там уже ничего не осталось.

Они просыпаются от звонкого «БАНК!». И улыбаются, лежа в постели.

3

За десять лет соседи уже привыкли к звукам, которые доносились из сада семейства Эрдаль: банк-банк-банк-банк-банк. Далее короткая пауза, пока Кевин собирает шайбы. Потом опять: банк-банк-банк-банк-банк. Впервые он встал на коньки, когда ему было два с половиной года; в три он получил в подарок свою первую клюшку; в четыре мог обыграть пятилетку, а в пять превзошел семилетних соперников. В ту зиму, когда ему исполнилось семь, он так обморозил лицо, что на скулах, если присмотреться, до сих пор можно различить маленькие белые шрамы. Тем вечером он впервые участвовал в настоящем матче, и в последние секунды игры не забил гол в пустые ворота. Детская команда Бьорнстада победила со счетом 12:0, все голы забил Кевин, и все же он был безутешен. Поздно вечером родители обнаружили, что ребенка в постели нет, и в полночь весь город цепочками прочесывал лес. Бьорнстад – неподходящее место для игры в прятки: стоит ребенку отойти на пару шагов, как его поглощает темнота, а при температуре минус тридцать маленькое тельце замерзает мгновенно. Кевина обнаружили лишь на рассвете – причем не в лесу, а на льду озера. Он притащил туда ворота, пять шайб и все карманные фонарики, которые удалось найти дома. Всю ночь напролет он забивал шайбу в ворота с того угла, под каким не смог забить в последние секунды матча. Когда его вели домой, он отчаянно рыдал. Белые отметины на лице остались на всю жизнь. Ему было всего семь, но все уже знали, что внутри у него живет настоящий медведь, сдержать которого невозможно.

Родители Кевина оплатили постройку небольшого катка у себя в саду, за которым он ухаживал каждое утро, а летом соседи откапывали у себя на грядках целые кладбища шайб. Потомки веками будут находить в здешних садах частицы вулканизированной резины.

Год за годом соседи слышали, как мальчик растет, а тело крепчает: удары становились чаще и жестче. Теперь ему семнадцать, и не было в городе лучшего игрока с тех времен, как команда Бьорнстада попала в высшую лигу еще до его рождения. Все у него было на месте: мускулы, руки, сердце и голова. Но самое главное – он видел ситуацию на площадке так, как никто другой. В хоккее многому можно научиться, но умение видеть площадку – это врожденное. «Кевин? Золотой парень!» – говорил спортивный директор клуба Петер Андерсон, и он знал, что если в Бьорнстаде когда-то и был талант такого масштаба, то этим талантом был он сам: Петер прошел весь путь до Канады и НХЛ и играл против сильнейших игроков мира.

Кевин знает, что нужно в этом деле, этому его научили, когда он впервые ступил на лед. Нужен ты весь. Хоккей возьмет тебя без остатка. Каждое утро на рассвете, пока твои школьные товарищи видят десятый сон под теплыми одеялами, Кевин бежит в лес, и начинается банк-банк-банк-банк-банк. Затем он собирает шайбы. И повторяется банк-банк-банк-банк-банк. И снова он собирает шайбы. И каждый вечер непременная тренировка с лучшей командой, а затем упражнения и новый раунд в лесу, а потом заключительная тренировка во дворе при свете прожекторов, специально установленных на крыше виллы.

Банк-банк-банк-банк-банк. Вот и все, что нужно хоккею. Всего лишь ты весь, без остатка.

Кевину делали предложения крупные хоккейные клубы, его приглашала спортивная гимназия в большом городе, но он последовательно говорил «нет». Он простой парень из Бьорнстада, как и его отец. Возможно, в других местах это пустой звук, – но не в Бьорнстаде.

Так вот, насколько вообще важен какой-то полуфинал юниоров? Ровно настолько, чтобы лучшая команда юниоров напомнила стране о существовании городка, откуда они родом. Ровно настолько, чтобы региональные политики выделили деньги на постройку собственной спортивной гимназии здесь, а не в каком-нибудь Хеде, а самые талантливые ребята из окрестностей захотели переехать в Бьорнстад, а не в крупные города. Лучшая местная команда не подкачает и снова прорвется в высшую лигу и привлечет крутых спонсоров, коммуна построит новый ледовый дворец, проложит к нему широкие трассы, а может быть, даже возведет конференц- и торговый центры, о которых толкуют уже не первый год, откроются новые предприятия, появится больше рабочих мест, жители захотят отремонтировать свои дома, вместо того чтобы их продавать. Все это важно для экономики. Для чувства собственного достоинства. Для выживания.

Настолько важно, что семнадцатилетний парень так и стоит у себя во дворе, – с тех пор, как обморозил лицо ночью десять лет тому назад, – и забивает шайбы одну за другой, и держит на своих плечах весь городок.

Вот что это значит. И точка.

На север от указателей лежит так называемая Низина. Если центр Бьорнстада занимают коттеджи и небольшие виллы, расположенные по нисходящей линии пропорционально расслоению среднего класса, то Низина застроена доходными домами, находящимися так далеко от Холма, как это только возможно. Безыскусные названия Холм и Низина изначально сложились как топографические обозначения: Низина в самом деле лежит ниже, чем основная часть города, она начинается там, где местность спускается к гравийному карьеру, а Холм возвышается над озером. Но когда со временем местные жители стали селиться в Низине или на Холме в зависимости от уровня благосостояния, названия превратились из обычных топонимов в классовые маркеры. Даже в мелких городках дети мгновенно усваивают, что такое социальный статус: чем дальше ты живешь от Низины, тем лучше для тебя.

Двушка Фатимы находится на самой окраине Низины. Мягким силовым приемом она вытаскивает из кровати своего сына, и тот хватается за коньки. Кроме них в автобусе никого, они молча сидят на своих местах – Амат научился транспортировать свое тело на автопилоте, не включая сознание. В такие минуты Фатима ласково зовет его мумией. Они приходят в ледовый дворец, и Фатима надевает форму уборщицы, а Амат отправляется искать вахтера. Но первым делом он помогает матери убрать мусор с трибун, пока та не прогоняет его. Парень беспокоится за ее спину, а мать переживает, что мальчика увидят с ней вместе и будут дразнить. Сколько Амат себя помнил, они с матерью были одни-одинешеньки в целом мире. Еще малышом он собирал на этих самых трибунах пустые банки из-под газировки в конце месяца; иногда он по-прежнему это делает.

Каждое утро он помогает вахтеру – отпирает двери, проверяет лампы дневного света, собирает шайбы, запускает ледовый комбайн – словом, готовит площадку к началу рабочего дня. Сначала, в самое неудобное время, приходят конькобежцы. Затем все хоккеисты, один за другим, в порядке убывания ранга: самое удобное время предназначено юниорам и основной, взрослой команде. Юниоры стали такими крутыми, что занимают в иерархии почти верхнее место.

Амат пока туда не попал, ему только пятнадцать, но может, попадет в следующем сезоне. Если сделает все, как надо. Настанет день, когда он заберет отсюда мать, он это точно знает; он перестанет постоянно складывать и вычитать в уме доходы и расходы. Есть четкая разница между детьми, живущими в семьях, где деньги могут закончиться и где деньги не кончаются никогда. Кроме того, немаловажно, в каком возрасте ты это понимаешь.

Амат знает, что выбор у него ограничен, поэтому план его простой: попасть в команду юниоров, оттуда в молодежку, а потом в команду профи. Как только на его счете окажется первая в жизни зарплата, он отберет у матери тележку с уборочным инвентарем, и больше она ее не увидит. Ее натруженные руки будут отдыхать, а больная спина – нежиться по утрам в кровати. Ему не нужно новое барахло. Он всего лишь хочет однажды вечером лечь в постель, не думая про гроши.

Когда все дела были закончены, вахтер похлопал Амата по плечу и протянул ему коньки. Амат зашнуровал их, взял клюшку и выехал на пустую площадку. В его обязанности входит помогать вахтеру, если надо поднять что-то тяжелое, а также открывать тугие дверцы бортика, которые не по силам старику из-за ревматизма. После этого Амат полирует лед и получает площадку в свое распоряжение на целый час, пока не придут конькобежцы. И это лучшие шестьдесят минут каждого его дня.

Он надел наушники, поставил звук на полную громкость и полетел со всех ног в другой конец площадки – так что шлем ударился о борт. Затем на полной скорости помчался обратно. И так снова и снова.

Фатима на мгновение оторвалась от уборки и посмотрела на сына. Вахтер, встретившись с ней взглядом, угадал по губам беззвучное «спасибо». И кивнул, пряча улыбку. Фатима вспомнила свое замешательство, когда тренеры хоккейного клуба первый раз сказали ей, что Амат исключительно одаренный ребенок. Она тогда еще не особо понимала по-шведски, и для нее было чудом то, что Амат стал кататься на коньках почти сразу, как научился ходить. Годы шли, она так и не привыкла к вечному холоду, но научилась любить город таким, каков он есть. И все же никогда в жизни не видела она ничего более странного, чем мальчик, рожденный играть на льду, которого она произвела на свет в краю, где никогда не видели снега.

На одной из небольших вилл в центре поселка из душа вышел запыхавшийся и с покрасневшими глазами спортивный директор хоккейного клуба Бьорнстада Петер Андерсон. Этой ночью он глаз не сомкнул, и потоки воды не смогли смыть нервного напряжения. Его дважды вырвало. Петер слышал, как Мира хлопочет в коридоре возле ванной, как идет будить детей, и он в точности знал, что она скажет: «Господи, Петер, тебе уже за сорок! Если тренер нервничает за предстоящий юниорский матч больше, чем сами юниоры, значит, ему пора принять сабрил, запить его хорошим коктейлем и вообще немного расслабиться». Вот уже десять лет, как семья Андерсон вернулась из Канады домой, в Бьорнстад, но Петер так и не смог объяснить жене, что значит хоккей для этого города. «Ты серьезно? Взрослые мужики, чего вы так близко к сердцу это принимаете! – так повторяла Мира на протяжении всего сезона. – Этим юниорам семнадцать лет! Они еще дети!»

Сначала он ничего не отвечал. Но однажды вечером все-таки высказался: «Да знаю я, Мира, что это всего лишь игра. Все я понимаю. Но мы живем в лесу. У нас ни туризма, ни шахты, ни высоких технологий. Один мрак, холод да безработица. Если в этом городе хоть что-то начнут принимать близко к сердцу, значит, дело пошло на лад. Я понимаю, милая, что это не твой город, но ты посмотри вокруг: рабочих мест все меньше, коммуна затягивает пояс все туже. Мы народ суровый, настоящие медведи, но нам надавали столько пощечин. Этому городу необходимо в чем-нибудь победить. Нам надо один раз почувствовать, что мы хоть в чем-то лучшие. Я понимаю, это только игра. Но только не только… И не всегда».

Мира крепко поцеловала его в лоб, прижалась и, улыбнувшись, нежно прошептала ему на ухо: «Идиот!» Так и есть, он и без нее это знает.

Он вышел из ванной и постучал в дверь своей пятнадцатилетней дочери, пока оттуда не раздались звуки гитары. Дочь любит свой инструмент, а не спорт. Бывали дни, когда он из-за этого очень расстраивался, но случались и другие дни, когда он только радовался за нее.

Мая лежала в кровати. Когда раздался стук в дверь, она заиграла еще громче и услышала, как в коридоре хлопочут родители. Мама с двумя высшими образованиями, которая знает наизусть весь свод законов, но даже на скамье подсудимых не сможет вспомнить, что такое проброс и офсайд. Папа, знающий в тончайших нюансах все хоккейные стратегии, но не способный смотреть сериал, в котором больше трех героев, – каждые пять минут он будет спрашивать: «Что они делают? А это кто? Почему я должен молчать?! Ну вот, теперь я прослушал, что они сказали… можете отмотать назад?»

У Маи это вызывало то смех, то вздохи. Лишь в пятнадцать лет человеку может так нестерпимо хотеться сбежать из дома. Как говорит ее мама, когда холод и мрак вконец истощают терпение и она выпивает три-четыре бокала вина: «В этом городе, Мая, жить нельзя, здесь можно только выживать».

Оба даже не подозревали, насколько верны их слова.

4

Весь путь от раздевалки до кабинета правления для мальчика и мужчины из Бьорнстадского хоккейного клуба проходил под девизом: «Внутри – простор, а дверь на запор». Грубое слово, как и грубый силовой прием, – часть игры, но все, что происходит в клубе, не должно выходить за его пределы. Правило действует как на площадке, так и за ее пределами, потому что благо клуба – это главное.

Еще довольно рано, и ледовый дворец пуст, не считая вахтера, уборщицы и одинокого хоккеиста из детской команды, который раскатывает по площадке туда-сюда. Однако из кабинета на верхнем этаже рокочут решительные голоса мужчин в пиджаках. На стене висит фотография почти двадцатилетней давности – ее сделали в тот год, когда команда хоккеистов Бьорнстада заняла второе место по стране. Кто-то из мужчин в пиджаках запечатлен на снимке, кто-то нет, но после победы все они решили вернуться в Бьорнстад. Ведь теперь город перестанет прозябать в низших дивизионах, они снова станут хоккейной элитой и потягаются силами с лучшими из лучших.

Генеральный директор клуба сидел за столом. Он был самым потливым человеком во всем городе, потому что жил в постоянном страхе, словно ребенок, который стянул чужое. А в то утро он был напуган как никогда. Директорскую рубашку усыпали крошки, он так неистово жевал бутерброд, что напрашивался вопрос, понимает ли он, в чем вообще смысл приема пищи. Так бывало всегда, когда гендиректор нервничал. Это его кабинет, и тем не менее власти у него здесь меньше, чем у любого из присутствующих.

Для человека со стороны иерархия клуба могла показаться очень простой: правление назначает генерального директора клуба, который, в свою очередь, нанимает спортивного директора, а тот набирает игроков в основную команду и их тренеров. Тренеры формируют команды и не лезут в чужие дела. Но за закрытыми дверями все обстоит иначе, и у генерального всегда есть причины хорошенько вспотеть, вот как сейчас. Генерального директора окружали члены правления и спонсоры, один из них – местный политик, а все вместе – главные инвесторы и крупнейшие работодатели. Здесь они находились, понятное дело, «неофициально». Так они сами выражаются в тех случаях, когда совершенно случайно со всем своим влиянием и деньгами оказываются в одном и том же месте, чтобы выпить по чашечке кофе, причем в такой ранний час, когда местные журналисты еще не проснулись.

Кофеварка хоккейного клуба Бьорнстада нуждалась в чистке больше, чем его гендиректор, так что вряд ли кто-то пришел сюда ради чашечки кофе. У каждого из собравшихся в кабинете были свои амбиции, свои планы на клуб в случае достижения успеха, но в одном сходились все: в кандидатуре на вылет.

Петер родился и вырос в Бьорнстаде, за свою жизнь он перебывал во многих ипостасях: шкетом из школы конькобежцев, многообещающим юниором, самым младшим игроком в основной команде, капитаном команды, сумевшим сделать Бьорнстадский клуб одним из лучших в стране, звездой хоккея, профи НХЛ и, наконец, героем, вернувшимся на родину, чтобы стать спортивным директором.

Но в данный момент Петер был простым смертным, который сонно бродил туда-сюда по прихожей своей маленькой виллы, третий раз натыкаясь лбом на шляпную полку, и бормотал:

– Ради всего святого… кто-нибудь видел ключи от моего «вольво»?

Он в четвертый раз перерыл карманы своих курток. Его двенадцатилетний сын, приближавшийся с другого конца прихожей, едва поравнявшись с ним, привычно отпрыгнул в сторону, не отрывая взгляда от телефона.

– Лео, ты не видел ключей от машины?

– Спроси у мамы.

– А где она?

– Спроси у Маи.

И Лео удалился в ванную комнату. Набрав побольше воздуха, Петер гаркнул:

– ДОРОГАЯ!!!

Никто не ответил. Петер заглянул в свой телефон: четыре неотвеченных сообщения от директора клуба с требованием явиться в офис. Обычно Петер проводит в ледовом дворце около семидесяти-восьмидесяти часов в неделю и при этом едва успевает посмотреть тренировки собственного сына. В багажнике у него постоянно лежат клюшки для гольфа, которые он использует раза два за все лето – если повезет. Спортивный менеджмент съедает все время без остатка: подписание контрактов с игроками, телефонные разговоры с агентами, просмотр видео с записью игры новых хоккеистов клуба. Клуб у них маленький, поэтому, когда с основной работой покончено, он помогает вахтеру сменить перегоревшие лампы дневного света, наточить коньки, забронировать автобусные поездки, заказать футболки для матча, далее он выполняет работу транспортного агентства и завхоза, словом, тратит на обеспечение жизнедеятельности ледового дворца столько же времени, сколько на тренировки команды. И это сжирает все свободное время. В этом смысле с хоккеем все просто: он не может быть частью жизни. Он и есть вся жизнь.

Когда Петер согласился на должность спортивного директора, он всю ночь проговорил по телефону с Суне, который был тренером основной команды Бьорнстада с тех пор, как Петер себя помнит. Суне научил Петера стоять на коньках, он сделал ледовый дворец его вторым домом, пока в первом не было ничего, кроме побоев и пьянства. Он был его наставником и отцом в большей степени, нежели тренером. В определенные моменты жизни этот старик был единственным, на кого Петер мог положиться. «Ты должен стать узлом, – объяснял ему Суне, когда Петер приступил к работе. – Здесь сейчас у каждого своя веревка, и он тянет ее в свою сторону: спонсоры, правление, политики, болельщики, тренеры, игроки и их родители – у каждого своя веревка, за которую они тянут клуб в свою сторону. А ты должен стать узлом».

На следующее утро после этого разговора Петер объяснил Мире суть своей новой работы еще проще: «В Бьорнстаде все горят любовью к хоккею. Моя задача – следить за тем, чтобы никто не сгорел дотла». Мира поцеловала его в лоб и сказала, что он идиот.

– Дорогая!! Ты не видела ключей от моей машины?!! – заорал Петер на весь дом.

Никто не ответил.

Мужчины в пиджаках обсуждали повестку встречи, сухо и деловито, как будто речь шла о перестановке мебели. На старой фотографии, висевшей на стене, Петер Андерсон стоял в центре, он тогда был капитаном команды, а теперь стал спортивным директором клуба. Сказочная история успеха, мужчины в пиджаках прекрасно знали, как важно поддерживать мифы для журналистов и болельщиков. Рядом с Петером на снимке стоит Суне, тренер основной команды, который уговорил его со всей семьей переехать в Канаду, чтобы сделать карьеру. Они вдвоем занимались тренировками молодежи в Бьорнстаде, надеясь когда-нибудь воспитать лучшую команду юниоров в стране. Тогда все над ними смеялись. Теперь все иначе. Завтра команда юниоров играет в полуфинале, а в следующем году Кевин Эрдаль и другие перейдут в основную команду, спонсоры отвалят клубу миллион, и воспитание элиты начнется всерьез. Без Петера этого не случилось бы, он всегда был лучшим учеником Суне.

Один из спонсоров раздраженно посмотрел на часы. – Куда он запропастился?

Телефон выскользнул из потной ладони гендиректора.

– Он уже едет. Наверное, отвозил детей в школу.

Спонсор пренебрежительно ухмыльнулся:

– Небось у его адвокатши опять важная встреча. У него здесь вообще работа или хобби?

Член правления покашлял и отчасти в шутку, отчасти всерьез сказал:

– Спортивный директор должен быть сапогом, а не тапком.

Спонсор с ухмылкой подхватил:

– А может, лучше наймем его жену? Туфля на шпильке в роли спортивного директора – неплохой вариант!

Мужчины засмеялись. Эхо разнеслось по кабинету.

В поисках жены Петер зашел на кухню, но вместо нее наткнулся на лучшую подругу дочери Ану. Та готовила смузи. Во всяком случае, ему так показалось, потому что столешница возле раковины была покрыта розовой жижей, которая неумолимо растекалась во всех направлениях, приготовившись завоевать поверхность паркетного пола. Ана сняла наушники.