скачать книгу бесплатно
– Это как? – не сразу понял Серега.
– А вот так. Питаешься исключительно стервами. Иногда, правда, и блядями не брезгуешь, но тут первый случай… Слышал я про твою Десантницу… Немного, но кое-что…
Серега, наконец, вспомнил этот анекдот. Ничего смешного. Остряк доморощенный, подкованный в компьютерных анекдотах! А с ним, между прочим, как с человеком. Или – почти как.
– Пошел ты… – всерьез разозлился он.
Про свою Десантницу Серега ничего не хотел слышать.
– Понятно, – протянул Жека. – Потеря чувства юмора говорит о том, что исцеление больному хронически не грозит. Тогда я умолкаю навеки, как птица соловей, застигнутая врасплох заморозками. Вот увидишь, мир еще пожалеет о моих трелях, еще вспомнит скромного, серенького художника, так вдохновенно украшающего чужие жизни собственной мужской неудовлетворенностью…
– Да пошел ты, говорю!
– Молчу, молчу, Серый брат…
Больше он на эту тему не заговаривал. Иногда Жека умел быть серьезным.
А Серега задумался – может быть, он влюбился? Даже наверняка…
Они редко встречались с Таней по его инициативе. Обычно, когда он хотел проявить эту самую инициативу, домашний телефон не отвечал, по мобильнику абонент был недоступен, а на работе ее видели, но уже ушла. Серега злился, даже ревновал, но сдерживался. Интуитивно, где-то в глубине души он чувствовал, любые вожжи будут восприняты ею в штыки, как покушение на личную свободу, завоеванную в боях и маневрах. А терять ее ему не хотелось, настолько не хотелось, что приступами, как зубная боль, накатывала слепая, нелогичная ярость. Приходилось пережидать ее, стиснув зубы, и дальше сжимать в кулаке мужские, собственнические инстинкты…
Любовь? Если не она, то, по крайней мере, очень похоже…
Таня сама его находила. «Время перемен!» – значительно объявляла она. Эта фраза могла у нее значить все, что угодно: от постельных игрищ до поездки куда-нибудь за город, к друзьям на дачу, на шашлыки или просто прошвырнуться поближе к воде.
– А что такое «время перемен»? – спросил как-то Серега.
– Не знаю. Просто! Выражение красивое. Вот так живешь, живешь и чувствуешь – плесневеть начинаешь. Значит – время перемен. Пора встряхнуться!
– Ага, – глубокомысленно заметил Серега.
Что тут скажешь? Все понятно… Древние китайцы, конечно, вкладывали в это выражение совсем другой смысл, подразумевали смену эпох, а не брожение в тусовке. Мельчаем, господа?
Забавная она была… Несмотря на озабоченность всеобщей смертностью, мужей-маньяков и воздушно-десантное прошлое, оставалась в ней этакая детская непосредственность, лучистое веселье без повода, какое бывает у малышей.
Может, это и привлекало в первую очередь? Легкое, быстрое скольжение по жизни, как по гладкому льду. Вперед и только вперед, главное – не задумываться, задумаешься – упадешь. Разговоры о смерти, об откровенной обреченности всего живого накатывали, как короткие майские грозы, и уходили. И снова – вперед и вперед.
С ней Серега тоже начинал чувствовать себя легким, сильным и молодым. Обреченным, конечно, где-то в перспективе, все там будем, но пока – радующемуся тому, что отпущено.
С ней было интересно. Не скучно. И просто, что удивительно, как еще не бывало у него с женщинами. Она была классной любовницей, а во многих случаях – своим в доску парнем. Понимала и рюмку выпить, и опохмелиться с утра пораньше. Сама выпить любила. Хоть и спортсменка. Спортсмены почти все любят выпить. Это Серега заметил, когда занимался спортом.
Если бы она тогда проявила хоть малейшее желание, он бы на ней точно женился, вспоминал потом Серега. Для него – это высшая похвала. Но инициативы все-таки он ждал от нее. Сам Серега давно поставил себе за правило: никакой инициативы с женщинами не проявлять. Как раз тот случай, когда всякое телодвижение наказуемо по гроб жизни…
Все-таки Десантница всколыхнула его – это точно, вспоминал он потом. Вывела из того аморфного, вяло-наплевательского настроения, в котором он пребывал, закончив третий десяток прожитых лет. Сделала то, что не удалось Библиотекарше, Секретарше, Учительнице или кто там еще по списку?..
Как-то вечером Жека вышел к нему на террасу, устроился в соседнем шезлонге, взял со стола запотевшую банку пива и смачно ее открыл. Надолго припал, жадно глотая и небрежно роняя ошметки пены на светлую майку. Потом оторвался, удовлетворенно рыгнул и шумно почесал пузо. Снова припал.
Серега с иронией наблюдал за ним.
Писатель… Можно сказать, самодвижущийся очаг культуры. Поперла культура изо всех щелей, не остановишь, того гляди – пена из ушей закапает… Итак, подавится господин писатель или добьет банку влет?
– Вот так! – значительно сказал Жека, добив банку.
– Чего именно? – уточнил Серега.
– Все подряд! – отрезал Жека.
Появление Малышева на террасе было неожиданным. Серега привык, что по вечерам Жека запирается в комнате и садится работать. Писать второй роман. Первый он уже написал, крупное московское издательство, что удивительно, приняло его к публикации и даже выплатило приличный аванс. Причем одновременно и за следующее произведение. Вдвойне удивительно.
Впрочем, первая книга Малышева пока так и не выходила. Жека, хоть и хорохорился, разглагольствуя про мимолетную пыль известности и вечный песок забвения, но ждал ее выхода с нетерпением. Переминался в пяти минутах от славы, как он говорил, жевал сопли и глотал горькие слюни сомнений. Выход книжки затягивался, и нетерпение нарастало. Равно как и слюни, и сопли, и опасения будущего провала…
– Не работается? – сочувственно спросил Серега.
Жека только передернул плечами и вытряс в себя последние капли пива. Ловко кинул банку в мусорную корзину. Закурил сигарету и без промедления взялся за вторую банку, с удовлетворением причмокивая губами. Все-таки рожа у светоча мысли, на удивление, хитрая и плотоядная. Может, у светочей так положено?
Серега весело глянул на него и снова отвернулся к морю.
Плещется, что характерно…
– Нет, скажу тебе не таясь, Серый брат, все ваше поколение – законченные индивидуалисты, – вдруг провозгласил Малышев.
Заявлено было громко, если не сказать – нахально.
Почему – ваше? С каких пор Жека отделился от собственного поколения, как дезертир от атакующего полка? – тут же подумал Серега, усмехнувшись внезапному сравнению. А потом, ругать поколение – занятие настолько не новое, что уже и не смешное…
Спорить, впрочем, особенно не хотелось. Ни спорить, ни говорить.
– Если мне не изменяет память, мы с тобой одногодки, – лениво заметил Серега. – Так что с критикой поколения я бы на твоем месте не горячился. Если по существу вопроса – сам дурак!
– Я – писатель! – нахально заявил Жека. – А следовательно, человек вне времени и пространства. Гражданин вселенной – никак не ниже. Звездный скиталец по необъятной вечности. И с присущей мне высоты все ваше копошение – вроде муравейника на обочине.
– Хорошо ты устроился, звездный скиталец…
– Спасибо, не жалуюсь.
– Дали бы книжечку почитать, господин писатель, – подколол Серега, откровенно наступив на больную мозоль.
– Ты же читал, – не сразу понял Жека.
– Я говорю, книжечку, а не компьютерную распечатку.
– Ах, вот ты о чем… Конечно! Обидеть художника, заткнуть поэта… Давайте, плюйте, топчите живую мысль кирзовыми сапогами! Наступайте валютными ресурсами на интимное место! Ваше время пришло, господин вице-президент по макаронам! Золотой телец капитала грохочет копытами инвестиций и всхрапывает рекламными слоганами в гонке за идолом потребления…
– Слезу пусти, – посоветовал Серега.
– Что? – прервал патетику Жека.
– Слезу, говорю, еще пусти. И размажь так красиво, чтоб как на сцене. Чтоб публику пробирало телесной дрожью до нижних когтей.
– Непременно… – пообещал Жека. – Дяденька, а пиво сначала можно допить?
– Пей, мальчик, на здоровье, – великодушно разрешил Серега.
Жекин роман Серега действительно читал в распечатке. Если коротко – ему понравилось. Ничего особенного вроде не происходит, живут себе люди, разговаривают свои разговоры. Пьют много, почти как в жизни. Любят друг друга недолго и беспорядочно. Но – интересно. Хочется читать дальше. Значит – понравилось. Проглотил почти на одном дыхании. Какая может быть лучшая похвала? Об этом он честно сказал автору.
Жека, конечно, не преминул разъяснить ему, что хвалить творчество нужно совсем не так. Хвалить нужно неторопливо, обстоятельно, с чувством, с толком, с расстановкой акцентов, выделяя особо удавшиеся места среди прочих равно-талантливых. А понравилось – не понравилось, это, извините, Сергей Батькович, не литературный разговор. Вы, извините, человек, читающий много и беспорядочно, как и всякий нормальный читатель, могли бы найти для гения более выдающиеся выражения…
Серега, для литературности, послал его куда следует. Жека ответил тем же. Но похвала друга детства писателю понравилась, это было видно невооруженным взглядом…
– Так что там про поколение? – спросил Серега, тоже взявшись за пиво.
– Про которое? – переспросил Жека.
– Про любое, – разрешил Серега.
– Если про наше – тогда ничего хорошего. Крайние индивидуалисты, но при этом жуткие приспособленцы. Воспитывались при социализме, становились на ноги во времена беспредела и теперь с удовольствием строят капиталистический рай в условиях отдельно взятых квартир. И, что характерно, всегда ухитряются жить припеваючи, приедаючи. Умеют, сволочи, адаптироваться в любом бурном море, научились как-то…
– Жизнь такая, – подтвердил Серега.
– Вот я про это и говорю… Девиз поколения – моя хата с краю. Точнее, говоря вашим коммерческим языком, мой коттедж – на околице охраняемой зоны отдыха.
– Очень образно… – пробормотал Серега.
– Еще бы не образно! Еще как образно! – продолжал злопыхательствовать Жека. – Если учесть, что поколение нынешних сорокалетних уже пришло и продолжает приходить к рулям и штурвалам высокой политики, то вечно грядущее светлое будущее нашей страны опять можно смело откладывать на потом. Не получится из нашего поколения несгибаемых кормчих, способных, так сказать, через рифы и мели – всем ветрам назло и с кукишем наперевес…
– Может, оно и к лучшему? – заметил Серега.
– Кто знает? Русские люди, скажу тебе откровенно, Серый брат, вообще по своей природе индивидуалисты. Поэтому, сбиваясь в кучу, перенимают друг от друга самое плохое. Хорошее – не тронь, оно мое, заветное, а плохое – нате, жрите. Вот и получается, глянешь отдельно на человека – умный, добрый, приятный, а глянешь на толпу – абсолютное быдло… А что из этого следует?
– Что?
– А следует из этого, что мы уже второе тысячелетие строим на Руси более-менее приемлемый социум и все так же от него далеки. Действуем строго по принципам господина Сизифа: надрываясь – в гору, а вниз – с визгом и уханьем. И так далее до бесконечности…
Да, Жека, похоже, записался всерьез, подумал Серега, открывая очередную банку. Вышел, мыслитель, на основной вопрос отечественной государственности – как нам обустроить Россию без колючей проволоки?
Серега с удовольствием выпил пива и закусил оливкой.
– Это все ты сейчас придумал? – поинтересовался он.
– Полтора часа назад, если быть точным.
– А что такой дерганный?
– Не работается!
– Бывает…
– Знаю, что бывает. Все бывает… – капризным тоном начинающей звезды протянул Жека. – Только от этого никак не легче…Начал сдуру рассуждать в тексте о великом будущем русского народа и окончательно в нем запутался. Хоть убей, не могу понять, как великое будущее может вырасти из темного прошлого. Не укладывается в голове…
Нет, смотреть на спокойное греческое море и рассуждать о страданиях народа, испокон веков угнетаемого собственным разгильдяйством, Сереге категорически не хотелось. Это Жеке не пишется, а ему – очень даже сидится…
– Вырастет как-нибудь, – философски заметил он. – Само-собой, помаленьку, да полегоньку, да с божьей помощью, глядишь, чего-нибудь и получится…
– Не умно и не логично!
– Так жизнь устроена! Как любит отвечать Бог, когда к нему пристают с глупыми вопросами о справедливости, – заявил Серега. – Хороший анекдот, между прочим. Многое объясняет про жизнь…
4
После армии Серега работал на стройке, сверлил дырки на заводе, таскал коробки на оптовом складе, потом поменял несколько не менее интеллектуальных работ, как говаривал ехидна-Жека. Серега всегда уходил без сожаления. Где-то – мало платили, где-то – много хотели. Но платили тоже, конечно, мало. Чего жалеть?
Вскоре после того как СССР развалился на самостоятельные республики, ему удалось сравнительно неплохо устроиться. По крайней мере, Серега тогда искренне так считал.
Просто повезло. Приперло само, как дураку – махорка. Его взяли охранником в совместную, итало-российскую парфюмерную фирму. Отобрали из других кандидатов за рост, плечи, представительный вид и правильную речь завзятого книгочея.
Работа – лафа, сутки отдежурил, двое – дома, гуляй не хочу, только на работу без опозданий, бритым, трезвым и свежим. В отглаженной серой униформе с дурацкой эмблемой на груди и спине, напоминающей фигу, намеченную пунктиром.
Внешний вид – это главное в новой работе, быстро разобрался он. Приветливая вежливость к постоянным заказчикам и солидная строгость перед случайными посетителями. Их и держали для солидности, охрана фирме была нужна как галоши в Сахаре. Фирма торговала дешевой, сомнительной парфюмерией, бойко торговала, богатая была фирма, платила всем исправно, и ментам, и бандитам. Кто ее после этого тронет? Серега там целыми сутками сидел за столом при входе, надувал щеки для важности, проверял документы и записывал приходящих в толстые ученические тетради. А вообще – читал книжки. Днем прятал книжку в ящик стола, приоткрывая его, когда поблизости никого не было. Ночью читал открыто, предпочитая забористую зарубежную фантастику.
Организм у него был могучий, от похмелья он отходил быстро, на работу появлялся как штык. И выбритый, и наодеколоненный. Как положено. К нему замечаний почти не было. Иногда придирался вредный начальник смены, но он ко всем придирался.
В общем, работа – не бей лежачего, не сравнить со стройками и складами, а заработок – в твердой валюте. Журналист Жека, например, писал как черт в три-четыре издания, а зарабатывал тогда в несколько раз меньше его. Так жизнь устроена…
Серега считал, что он хорошо устроился. Разумно. А что, квартира у него двухкомнатная, живет один – кум королю и сват министру. Купил подержанный «жигуленок», получил права, поставил во дворе гараж-ракушку. В общем, не хуже, чем у людей. Как мать всегда говорила. По большому счету, не так уж она была не права. Жить не хуже других – это много. Конечно, не очень много, но лучше, чем ничего.
Жить надоело? Но это уже, извините, прямого отношения к самой жизни не имеет, рассуждал Серега. Это уже что-то из области входящего в моду психоанализа, толкующего проблемы головы воспалениями головки…
Как-то в одной газете Серега прочитал про вирус саморазрушения. Мол, есть такой, поселяется в человеке, приживается, как гриб-паразит, и давай себе разрушать все подряд. Сначала человеку перестает хотеться простых вещей – еды, например, или секса. А потом просто не хочется жить. Вирус не дремлет.
Врали, конечно. Фантастика махровая. А может, нет? В каждой шутке есть доля шутки. Если есть такой вирус, то он его подхватил.
Устал он, непонятно как, непонятно отчего, но – устал… Дом, работа, алкоголь, женщины… Ну и что? Секс тоже с какого-то времени становится скучным. Одинаковым. Теперь, глядя на очередную женщину, даже в одежде, Серега сразу мог рассказать, какая она без одежды и какая будет в постели. Потому что нечто похожее у него уже было. И, значит, опять ничего интересного.
А радость где? Искренняя радость, что так часто случалась у него в детстве? Другими словами, жизнь идет, катится своим чередом, а тепла в ней, как в улыбке утопленника. Один зеленый оскал на студенистой роже.
Нет, никто не спорит, жизнь – штука прикольная, иногда даже очень, особенно если выпить столько, чтобы захмелеть, но еще не отрубиться. Именно тогда начинают случаться всякие разности, о которых потом смешно вспоминать и приятно рассказывать. Весело это. Но как-то безрадостно. Как протяжные народные песни под раздолбанную гармонь.
В то время Серега иногда думал, что если бы с женой сложилось иначе, завел детишек, собак, кошек, как все, может, и чувствовал бы себя по-другому. А то один, как пес среди ночи. Бывают такие безнадежно пустые вечера, когда ничего не радует, ни книжка, ни телевизор, даже мысли об алкоголе вызывают только тошнотворное отвращение. Слоняешься по квартире и не знаешь, за что схватиться. Как будто давит что-то. Плохо быть одному в такие томительные вечера.
А потом он встречал своих одногодок, выглядевших в тридцать лет совсем уж замшелыми мужиками, озабоченных семьями, детьми, женами, тещами, квартирами и прочими глупостями. Озабоченными настолько, что, казалось, они вокруг себя уже ничего не видят. И себя-то не видят, если честно, на себя тоже рукой махнули, одна радость в жизни – дернуть стакан-другой втихаря от жены. И где радость?
Тогда он в очередной раз убеждался, что прав. Живет один, сам себе господин, товарищ и брат – и хорошо на том. В конце концов, каждый умирает в одиночку. Ему всегда нравилась эта фраза. Очень правильная, многое объясняет.
Наверное, это и называется возрастной кризис, вспоминал потом Серега.
Жека тоже неплохо устроился. Работал в популярной газете, уже второй по счету в его карьере. Дослужился до зам. завотделом. Маленький, но начальник.
Со школьных времен Жека был женат дважды. С первой женой он прожил года три, потом ушел, оставив ей годовалого сына и однокомнатную квартиру, подаренную его родителями на свадьбу. Со второй женой он прожил меньше года, детей завести они не успели. Богатый тесть тоже подарил им к свадьбе квартиру. Его родители на этот раз прогнулись на машину «девятку». На квартиру Жека, как порядочный человек, не претендовал. Уехал на «девятке», закинув в багажник чемодан с вещами и книгами. Книги и машина – это то, что мужику действительно принадлежит, распространялся он по этому поводу. Остальное – женское имущество.
