В поисках великого может быть

Как известно, всякая тень – это проекция трёхмерного пространства на двухмерное. А призрак – это проекция четырёхмерного пространства на трёхмерное. Четвёртой координатой здесь является время. Это прошлое, которое отбрасывает тень в настоящее. И встреча Гамлета с тенью отца – это встреча Гамлета с прошлым. Возникает ситуация, близкая к «Орестее» Эсхила. Там тоже дядя героя, узурпировавший власть, убивший царя Агамемнона, его отца, становится мужем его матери. И, подобно Оресту, Гамлет тоже должен отомстить. Но положение Гамлета не похоже на положение Ореста. Для Ореста не было никакой проблемы в том, чтобы покончить с Эгисфом, для него мучительно мстить матери, Клитемнестре. А Гамлета тень отца призывает:

Мой сын, не оставайся равнодушным.

Не дай постели датских королей

Служить кровосмешенью и распутству!

Однако, как бы ни сложилась месть,

Не оскверняй души и умышленьем

Не посягай на мать. На то ей Бог,

И совести глубокие уколы. (212)

(акт I, сцена пятая).

Призрак всячески подчёркивает: «Мать не трогай!» Таким образом, ситуация как бы упрощается. Гамлет должен наказать лишь негодяя Клавдия.

И в этой связи – одна странность. Из всего того, что рассказывает Призрак, Гамлета больше всего волнует, казалось бы, то, что не должно волновать:

Где грифель мой? Я это запишу,

Что можно улыбаться, улыбаться

И быть мерзавцем. Если не везде,

То, достоверно, в Дании. (213)

(акт I, сцена пятая).

Гамлета могло бы поразить другое: брат убил брата. Причём столь подло – спящему влил в ухо яд. А его почему-то больше всего волнует, что можно улыбаться и оставаться злодеем. Он даже считает нужным записать это наблюдение. Все притворяются, никто не бывает самим собой.

В первом акте трагедии мать спрашивает Гамлета, отчего ему кажется столь ужасным случившееся, ведь все родители рано или поздно уходят из жизни.

Не кажется, сударыня, а есть.

Мне "кажется" неведомы. Ни мрачность

Плаща на мне, ни платья чернота,

Ни хриплая прерывистость дыханья,

Ни слёзы в три ручья, ни худоба,

Ни прочие свидетельства страданья

Не в силах выразить моей души.

Вот способы казаться, ибо это

Лишь действия, и их легко сыграть,

Моя же скорбь чуждается прикрас

И их не выставляет напоказ. (214)

(акт I, сцена вторая).

Гамлет глубоко поражён тем, что в мире, который его окружает, никто не предстаёт таким, какой он есть на самом деле. Это важная особенность «Гамлета» как пьесы. Дело в том, что Гамлет почти ни с кем не разговаривает откровенно. Может, иногда с Горацием. А вообще он никому не доверяет…

Шекспир внёс в свою трагедию одну примечательную поправку: дал герою и его отцу одно и то же имя, хотя в хронике этого не было. Герой должен стать новым Гамлетом, тут даже имена совпадают. Однако он чувствует не связь времён, а их разрыв. Между Клавдием и старым Гамлетом – пропасть. Настало совершенно другое время, всё изменилось. Но Гамлет не в силах это исправить…

Итак, первая загадка «Гамлета». Это второй акт. Прошло уже два месяца, а Гамлет бездействует. Сам говорил, что хотел бы «со скоростью мечты и страстной мысли // пуститься к мести», но так ни на что и не решился. Гамлет притворяется шутом. Или безумцем… Впрочем, по-английски это выражается одним и тем же словом “fool”.

Почему он притворяется? Дело в том, что Гамлет ясно видит, что все вокруг притворяются, играют роли. Значит, и у Гамлета тоже должна быть роль. Коль все играют, нельзя не играть. И он выбирает роль шута.

Почему именно шута? Есть много причин, начну с простой: потому что это – откровенно театральная роль. Гамлет играет, и все понимают, что он играет. Что он при этом думает – не важно. А остальные делают вид, что говорят всерьёз. Поэтому, если уж играть, то играть откровенно. Гамлет не лицемерит, но и не говорит то, что думает на самом деле. Он – шут…

Однако в шутовстве Гамлета присутствует и ещё нечно важное. Он считает, что с этими людьми невозможно разговаривать серьёзно: слова для них ничего не значат! И поэтому его шутовство носит столь явный характер. Оно является, как заметил Л.С. Выготский, своего рода «громоотводом откровенного бреда» (215), на фоне которого с особой ясностью выступает истинный смысл, то, что стоит за словами.

Приведу пример. Это из последнего акта: Гамлету является один из придворных, Озрик, который передаёт ему приглашение Клавдия принять участие в поединке с Лаэртом.

ОЗРИК

Милейший принц, если бы у вашего высочества нашлось время, я бы вам передал что-то от его величества.

ГАМЛЕТ

Сэр! Я это запечатлею глубоко в душе. Но пользуйтесь шляпой по назначению. Её место на голове.

ОЗРИК

Ваше высочество, благодарю вас. Очень жарко.

ГАМЛЕТ

Нет, поверьте, очень холодно. Ветер с севера.

ОЗРИК

Действительно, несколько холодновато. Ваша правда.

ГАМЛЕТ

И всё же, я бы сказал, страшная жара и духота для моей комплекции.

ОЗРИК

Принц, – неописуемая! (216)

(акт V, сцена вторая).

Можно с таким разговаривать? Нет. Шутовство – единственная форма, в которой Гамлет может проявлять себя в окружающем его мире. Кроме того, он и не может ни с кем быть откровенным, потому что никому не может рассказать о главном. Ему остаётся только шутовство. Иногда Гамлет говорит всерьёз, но всерьёз его слова никто не воспринимает.

Но это, конечно, не даёт ответа на вопрос: почему Гамлет бездействует? Я скажу так: он и сам этого до конца не понимает. Однако в конце второго акта кое-что приоткрывается. Это сцена с актёрами, так называемая, «мышеловка». Гамлет задумал проверить правдивость слов Призрака, решил устроить представление, в котором будет показано убийство короля, старого Гамлета. По его замыслу, это должно заставить Клавдия как-то себя обнаружить – он не может не прореагировать на этот спектакль.

…Послежу за дядей –

Возьмёт ли за живое. Если да,

Я знаю, как мне быть. Но может статься,

Тот дух был дьявол. Дьявол мог принять

Любимый образ. Может быть, лукавый

Расчёл, как я устал и удручён,

И пользуется этим мне на гибель.

Нужны улики поверней моих.

Я это представленье и задумал,

Чтоб совесть короля на нём суметь

Намёками, как на крючок, поддеть. (217)

(акт II, сцена вторая).

Итак, Гамлет не до конца доверяет Призраку. Гамлету всё-таки нужно проверить его слова. Может, Призрак вовсе не тот, за кого себя выдает, а Дьявол, принявший облик его отца. Гамлет хочет проверить, и только после этого решается действовать – во всяком случае, так он объясняет своё поведение. Кстати, после сцены с «мышеловкой» Гамлет действительно начинает действовать чрезвычайно активно.

Обращает на себя внимание то, что Гамлет вообще не верит. В его письме к Офелии главные слова – «не верь».

«Не верь дневному свету,

Не верь звезде ночей,

Не верь, что правда где-то.

Не верь…» (218)

(акт II, сцена вторая).

Трижды это повторено. Никому верить нельзя, все обманывают, притворяются. Это неверие вполне мотивировано в трагедии, но в то же время неверие – свойство человека Нового времени. Средние века были веками веры. Новое время – эпохи сомнения. Декарт говорил, что философия начинается с сомнения. Наука начинается тогда, когда возникают сомнения. В этом смысле Гамлет – человек Нового времени, который ничего не принимает на веру. У Ореста не было сомнений в том, что сказал ему Аполлон, – он и не думал ничего проверять. Люди Античности и Средневековья ничего не проверяли, а вот Гамлету необходимо убедиться. Хотя, повторяю, в трагедии это продиктовано самой ситуацией, но в то же время имеет и более широкий смысл.

Однако надо понять, чего боится Гамлет. Его не страшит убить невиновного. Во-первых, он убивает ни в чем не повинного Полония и никакого раскаяния при этом не испытывает. Он отправляет на смерть Гильденстерна и Розенкранца и тоже не чувствует никаких угрызений совести. Что касается Клавдия, то в монологе, к которому мы ещё вернемся, как он его называет? «Блудливый шарлатан! // Кровавый, лживый, злой, сластолюбивый». Может, Клавдий и не убивал старого Гамлета, но он такой негодяй, что покончить с ним не грех.

Чего же боится Гамлет?

Я уже говорил применительно к комедиям, что Шекспир любит параллельное развитие действия. Это присуще и трагедии «Гамлет». Есть сюжетная линия, параллельная линии Гамлета, – это линия Лаэрта. Лаэрт уезжает во Францию, а вернувшись, узнаёт, что Гамлет убил его отца, Полония. В этом смысле его ситуация близка к ситуации Гамлета. Но в отличие от Гамлета, он страстно желает мести и договаривается с Клавдием о том, что в его поединке с Гамлетом шпаги будут отравлены. Он убивает Гамлета, но затем раскаивается в совершенном. Почему? Потому что понял, что это не он мстил за смерть отца, а король Клавдий сыграл на его чувствах. Лаэрт был лишь орудием, и эта мысль заставила его в последнюю минуту раскаяться и во всём признаться Гамлету.

Так вот, Гамлет боится стать орудием в руках зла. Может, это Дьявол принял облик его отца? Ведь неизвестно… Гамлета страшит, что какие-то неизвестные ему силы станут им управлять – вот чего он боится, а не убить невиновного. Вот почему он хочет сначала убедиться, проверить…

Третий акт. Он начинается со знаменитого монолога Гамлета «Быть или не быть». Многим режиссёрам казалось, что этот монолог стоит не на месте, и, берясь за постановку трагедии, они его переставляли. Даже в очень хороших спектаклях… В этом монологе Гамлет как будто бы не задаётся вопросом, виновен ли Клавдий. Он говорит совсем о другом: о жизни и смерти. Монолог произносится перед сценой «мышеловки», но мысль о том, как поведёт себя Клавдий, в нём совершенно отсутствует. Многим поэтому кажется, что этот монолог должен звучать позже, , и надо это исправить. На самом деле, монолог стоит там, где нужно. Не следует режиссёрам думать, что они умнее Шекспира. Хотя «Гамлет» и подвергался на протяжении веков множеству разных трактовок и интерпретаций, главный вопрос трагедии все же был ясен всем с самого начала, даже тем, кто никогда «Гамлета» не читал. Это вопрос – «быть или не быть», а не «мстить или не мстить».

Быть иль не быть, вот в чём вопрос. Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними? Умереть. Забыться

И знать, что этим обрываешь цепь

Сердечных мук и тысячи лишений,

Присущих телу. Это ли не цель

Желанная? Скончаться. Сном забыться.

Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ.

Какие сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров земного чувства снят?

Вот в чём разгадка. Вот что удлиняет

Несчастьям нашим жизнь на столько лет.

А то кто снёс бы униженья века,

Неправду угнетателя, вельмож

Заносчивость, отринутое чувство,

Нескорый суд и более всего

Насмешки недостойных над достойным,

Когда так просто сводит все концы

Удар кинжала! Кто бы согласился,

Кряхтя, под ношей жизненной плестись,

Когда бы неизвестность после смерти,

Боязнь страны, откуда ни один

Не возвращался, не склоняла воли

Мириться лучше со знакомым злом,

Чем бегством к незнакомому стремиться!

Так всех нас в трусов превращает мысль,

И вянет, как цветок, решимость наша

В бесплодье умственного тупика.

Так погибают замыслы с размахом,

Вначале обещавшие успех,

От долгих отлагательств… (219)

(акт III, сцена первая).

Как видите, здесь нет ни слова, связанного с темой виновности Клавдия. Это, действительно, главная проблема Гамлета: если обратиться к монологу, который завершается этими словами, то Гамлет с самого начала упрекает себя за бездействие. И для него укором является поведение актёров, которые в сценическую постановку куда больше вкладывают живых чувств, чем он, исполняя в реальности выпавшую ему роль мстителя:

Не страшно ль, что актёр проезжий этот

В фантазии, для сочиненных чувств

Так подчинил мечте своё сознанье,

Что сходит кровь со щёк его, глаза

И облик каждой складкой говорит,

Чем он живёт! А для чего в итоге?

Из-за Гекубы!

Что он Гекубе? Что ему Гекуба?

А он рыдает. Что б он натворил,

Будь у него такой же повод к мести,

Как у меня? Он сцену б утопил

В потоке слёз, и оглушил бы речью,

И свёл бы виноватого с ума,

Потряс бы правого, смутил невежду

И изумил бы зрение и слух.

А я,

Тупой и жалкий выродок, слоняюсь

В сонливой лени и ни о себе

Не заикнусь, ни пальцем не ударю

Для короля, чью жизнь и власть смели

Так подло. Что ж, я трус? Кому угодно

Сказать мне дерзость? Дать мне тумака?

Развязно ущипнуть за подбородок?

Взять за нос? Обозвать меня лжецом

Заведомо безвинно? Кто охотник?

Смелее! В полученье распишусь.

Не желчь в моей печёнке голубиной,

Позор не злит меня, а то б давно

Я выкинул стервятникам на сало

Труп изверга. Блудливый шарлатан!

Кровавый, лживый, злой, сластолюбивый!

О мщенье!

Ну и осёл я, нечего сказать!

Я сын отца убитого. Мне небо

Сказало: встань и отомсти. А я,

Я изощряюсь в жалких восклицаньях

И сквернословьем душу отвожу,

Как судомойка!

Тьфу, чёрт! Проснись, мой мозг!.. (220)

(акт II, сцена вторая).

И в этот момент у него возникает мысль: может быть, надо проверить? Я не хочу сказать, что Гамлет не хочет поверить, – он с готовностью поверил бы, и это важно. Но это не главная причина его бездействия. Он сам ищет эту причину и вот наконец находит. Она открывается ему в ходе размышлений – а не то, чтобы эта причина его останавливала. Он и сам поначалу не знает, почему всё-таки колеблется, всё время пытается ответить себе на этот вопрос. Один из ответов Гамлет дает в конце: может быть, за всем этим стоит Дьявол? Надо проверить. А другой ответ звучит в монологе «Быть или не быть»…

Гамлет хотел бы покончить с собственной жизнью. Я ещё к этому вернусь. Но пока его занимает вопрос: что останавливает, удерживает человека от этого шага? Гамлет отвечает на этот вопрос так: «Когда бы неизвестность после смерти, боязнь страны, откуда ни один не возвращался, не склоняла воли мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться». Вот если бы знать! Неизвестность страшнее всего… Это одна из главных тем «Гамлета»… Это касается даже вопроса, ответа на который не существует: что ждёт человека после смерти? Гамлет не может действовать, не зная, чем всё это закончится. Может, все произошло по наущению Дьявола? Вот что хочет знать Гамлет. И когда появляется шанс узнать, он действует без колебаний. Например, после встречи с Призраком он ни минуты не медлит. Хотя друзья его уговаривали: не ходи один, неизвестно, что там такое. Но действие без знания Гамлета пугает. Он хочет знать последствия того, что может совершить.

Это касается и проблемы самоубийства. Если Гамлета что-то и останавливает, так это – неизвестность. Может быть, это не единственная причина, но, по крайней мере, о ней он говорит определенно.

В эпоху «Гамлета» современником Шекспира Кристофером Марло была создана драма, в основу которой положена немецкая легенда о Фаусте. Герой драмы Фауст хочет познать мир и для этого заключает договор с чёртом. Главное устремление Фауста – знать. Такова, во всяком случае, мотивировка: чёрт должен открыть Фаусту знание, за которое тот заплатит душой. Оба героя, и Фауст и Гамлет, хотят знать, но Фауст хочет жить для того, чтобы знать, а Гамлету нужно знать для того, чтобы жить.

Но того, что хочет знать Гамлет, никому знать не дано.

В Средние века самоубийство считалось величайшим грехом. В «Божественной комедии» Данте самоубийцы представлены гораздо большими грешниками, чем убийцы: они находятся в седьмом круге Ада. А Гамлет говорит о праве человека покончить с собой. Вообще, с этого начинается человек Нового времени: с утверждения своего права распоряжаться собственной жизнью.

Уже в первой сцене первого акта, как только уходят королева и Клавдий, Гамлет произносит:

О, если б ты, моя тугая плоть,

Могла растаять, сгинуть, испариться!

О, если бы предвечный не занёс

В грехи самоубийство! Боже! Боже!

Каким ничтожным, плоским и тупым

Мне кажется весь свет в своих стремленьях! (221)

(акт I, сцена первая).

Гамлет считает, что жизнь должна иметь смысл и человек сам за этот смысл отвечает. Если создаётся ситуация, при которой смысл утрачивается, продолжать прежнее существование нельзя. Человек сам определяет смысл своей жизни – не Бог это делает, а он сам. Вот, собственно, вопрос, который стоит перед Гамлетом. «Быть» для Гамлета значит, что его жизнь имеет смысл. Почему он говорит, что готов покончить с собой? Потому что

…кто снёс бы униженья века, вельмож

Заносчивость, отринутое чувство,

Нескорый суд и более всего

Насмешки недостойных над достойным,

Когда так просто сводит все концы

Удар кинжала! (222)

(акт III, сцена первая).

То, что Гамлет видит при дворе Клавдия, его не устраивает. Этого он не может принять. Та жизнь, которая его окружает, смысла лишена. И для Гамлета это означает – «не быть».

Но есть разные формы «не быть». Первая – самоубийство, вторая – признать эту жизнь с её законами и жить, как все. Но вот именно этого Гамлет и не может допустить. Чем жить так, лучше уж не жить вообще. Однако есть и другой вопрос. С этого монолог начинается:

…Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними?.. (223)

(акт III, сцена первая).

И здесь сразу следует – «умереть». Гамлет понимает, что дело не в Клавдии. Эта трагедия появилась после «Юлия Цезаря». «Цезарь» был написан Шекспиром в 1600-м году, «Гамлет» – в 1601-м. Реминисценции из «Юлия Цезаря» встречаются в этой трагедии неоднократно. Уже в самом первом акте говорится о том, что на небосводе вновь то же самое расположение звёзд, что и в ночь убийства Цезаря. Об этом говорит стража, и с этого трагедия начинается. Полоний рассказывает, что ему приходилось играть роль Юлия Цезаря и Брут убивал его в Капитолии. Но не на сцене, а в жизни Полония убивает Гамлет. Он и есть Брут этой трагедии. Но только в отличие от исторического Брута он понимает, что можно сразить Цезаря, но нельзя изменить время. Поэтому он заключает: «Покончить с… морем бед». Вот что Гамлета на самом деле волнует! Его главный вопрос – «быть или не быть?» Отомстить Клавдию ничего не стоит. Но ему мало мести. Ему нужно связать распавшиеся времена, ведь он – наследник престола, будущий король Дании. Он должен взять на себя всю полноту ответственности за то, что происходит в королевстве. Он должен стать новым Гамлетом, но чувствует свою неспособность сделать это. Мир изменился.

Вопрос в том, что достойнее? И с этого начинается монолог: «Достойно ль // смиряться под ударами судьбы, // иль надо оказать сопротивленье…» Итак, нет ни одного шанса «быть». Можно покончить с собой, можно примириться с действительностью или же попытаться оказать сопротивленье и всё равно – погибнуть.

Вопрос в том, как достойно «не быть»?

Сцена «мышеловки». Поворотный момент трагедии. У Гамлета больше не осталось никаких сомнений в виновности Клавдия. Тот целиком себя разоблачил. Но сцена к этому не сводится. Дело в том, что Гамлет недаром задумал эту уловку со спектаклем. Он хотел прилюдного разоблачения Клавдия. Ведь Призрак беседовал с ним наедине, и если теперь он сразит нового короля, то окружающие могут воспринять это, как желание захватить трон. Никто ведь не знает о виновности Клавдия. А здесь всем станет очевидно, за что Гамлет ему отомстил.

И вот Клавдий действительно разоблачает себя, но никто этому даже не удивился. Наоборот, все сочли неподобающим поведение Гамлета.

Гамлет не ошибся ни в виновности Клавдия, ни в том, каков мир. Но после сцены с «мышеловкой» кончается бездействие Гамлета. Он переходит к активным действиям. У него больше нет внутреннего оправдания противиться воле Призрака. Хотя Гамлет и понимает, что вряд ли что-либо изменит в этом мире, но, с другой стороны, решает действовать. Наполеон когда-то якобы произнёс фразу: «Надо ввязаться в драку, а там видно будет…».

Итак, Гамлет начинает действовать. От его прежней нерешительности ничего не остаётся. Причём действует он порой успешно, иной раз – нет. Например, сумел подменить бумаги, и отправил на верную смерть Гильденстерна и Розенкранца, и тем самым спас собственную жизнь. А вот, скажем, с убийством Полония все вышло не столь удачно. Это стоило жизни Офелии, которую, если верить Гамлету, он любил, «как сорок тысяч братьев любить не могут». Это очень странная сцена – убийство Полония. Гамлет, такой осмотрительный и осторожный, во всем сомневающийся (даже Призраку не поверил), считающий, что нельзя действовать вслепую, чтобы не оказаться орудием в руках зла, даже не удосужился заглянуть за ковер, посмотреть, кто за ним спрятался. Он ведь не Полония разил, а короля – но не глядя! Он делает так, потому что уже знает главное. Размышления лишь заводят в тупик.

Это ясно выступает в ещё одном двойнике Гамлета – Фортинбрасе. Когда-то отец Гамлета в честном поединке сразил отца Фортинбраса, короля Норвегии. Теперь Норвегия вновь объявила Дании войну – кстати, в финале новым королём Дании вместо Гамлета становится именно Фортинбрас, так что внутренне образы связаны. Гамлет встречает войска Фортинбраса, которые направляются в Польшу. Он спрашивает капитана:

ГАМЛЕТ

Вы движетесь к границе или внутрь?

КАПИТАН

Сказать по правде, мы идем отторгнуть

Местечко, не заметное ничем.

Лишь званье, что земля. Пяти дукатов

Я б не дал за участок, да и тех

Не выручить Норвегии и Польше,

Отдай они в аренду этот клад. (224)

(акт IV, сцена четвертая).

И вот, встретив войска Фортинбраса, Гамлет произносит важный монолог:

Всё мне уликой служит, всё торопит

Ускорить месть. Что значит человек,

Когда его заветные желанья -

Еда да сон? Животное – и всё.

Наверно, тот, кто создал нас с понятьем

О будущем и прошлом, дивный дар

Вложил не с тем, чтоб разум гнил без пользы.

Что тут виной? Забывчивость скота

Или привычка разбирать поступки

До мелочей? Такой разбор всегда

На четверть – мысль, а на три прочих –

трусость.

Но что за смысл безумолку твердить,

Что это надо сделать, если к делу

Есть воля, сила, право и предлог?

Нелепость эту только оттеняет

Всё, что ни встречу. Например, ряды

Такого ополченья под командой

Решительного принца, гордеца

До кончиков ногтей. В мечтах о славе

Он рвётся к сече, смерти и судьбе

И жизнью рад пожертвовать, а дело

Не стоит выеденного яйца.

Но тот-то и велик, кто без причины

Не ступит шага; если ж в деле честь,

Подымет спор из-за пучка соломы.

Отец убит, и мать осквернена,