Стихотворения

Происхождение

Я не запомнил – на каком ночлегеПробрал меня грядущей жизни зуд.Качнулся мир.Звезда споткнулась в бегеИ заплескалась в голубом тазу.Я к ней тянулся… Но, сквозь пальцы рея,Она рванулась – краснобокий язь.Над колыбелью ржавые евреиКосых бород скрестили лезвия.И все навыворот.Все как не надо.Стучал сазан в оконное стекло;Конь щебетал; в ладони ястреб падал;Плясало дерево.И детство шло.Его опресноками иссушали.Его свечой пытались обмануть.К нему в упор придвинули скрижали —Врата, которые не распахнуть.Еврейские павлины на обивке,Еврейские скисающие сливки,Костыль отца и матери чепец —Все бормотало мне:– Подлец! Подлец! —И только ночью, только на подушкеМой мир не рассекала борода;И медленно, как медные полушки,Из крана в кухне падала вода.Сворачивалась. Набегала тучей.Струистое точила лезвие…– Ну как, скажи, поверит в мир текучийЕврейское неверие мое?Меня учили: крыша – это крыша.Груб табурет. Убит подошвой пол,Ты должен видеть, понимать и слышать,На мир облокотиться, как на стол.А древоточца часовая точностьУже долбит подпорок бытие.…Ну как, скажи, поверит в эту прочностьЕврейское неверие мое?Любовь?Но съеденные вшами косы;Ключица, выпирающая косо;Прыщи; обмазанный селедкой ротДа шеи лошадиный поворот.Родители?Но, в сумраке старея,Горбаты, узловаты и дики,В меня кидают ржавые евреиОбросшие щетиной кулаки.Дверь! Настежь дверь!Качается снаружиОбглоданная звездами листва,Дымится месяц посредине лужи,Грач вопиет, не помнящий родства.И вся любовь,Бегущая навстречу,И все кликушествоМоих отцов,И все светила,Строящие вечер,И все деревья,Рвущие лицо, —Все это встало поперек дороги,Больными бронхами свистя в груди:– Отверженный!Возьми свой скарб убогий,Проклятье и презренье!Уходи! —Я покидаю старую кровать:– Уйти?Уйду!Тем лучше!Наплевать!1930

Баллада о нежной даме

Зачем читаешь ты страницыУнылых, плачущих газет?Там утки и иные птицыВ тебя вселяют ужас. – Нет,Внемли мой дружеский совет:Возьми ты объявлений пачку,Читай, – в них жизнь, в них яркий свет;«Куплю японскую собачку!»О дама нежная! СтолицыТебя взлелеяли! КорнетИменовал тебя царицей,Бела ты как вишневый цвет.Что для тебя кровавый бредИ в горле пушек мяса жвачка, —Твоя мечта светлей планет:«Куплю японскую собачку».Смеживши черные ресницы,Ты сладко кушаешь шербет.Твоя улыбка как зарница,И содержатель твой одетВ тончайший шелковый жилет,И нанимает третью прачку, —А ты мечтаешь, как поэт:«Куплю японскую собачку».Когда от голода в скелетТы превратишься и в болячку,Пусть приготовят на обедТвою японскую собачку.1919

«Я сладко изнемог от тишины и снов…»

Я сладко изнемог от тишины и снов,От скуки медленной и песен неумелых,Мне любы петухи на полотенцах белыхИ копоть древняя суровых образов.Под жаркий шорох мух проходит день за днем,Благочестивейшим исполненный смиреньем,Бормочет перепел под низким потолком,Да пахнет в праздники малиновым вареньем.А по ночам томит гусиный нежный пух,Лампада душная мучительно мигает,И, шею вытянув, протяжно запеваетНа полотенце вышитый петух.Так мне, о господи, ты скромный дал приют,Под кровом благостным, не знающим волненья,Где дни тяжелые, как с ложечки варенье,Густыми каплями текут, текут, текут.1919

«О Полдень, ты идешь в мучительной тоске…»

О Полдень, ты идешь в мучительной тоскеБлагословить огнем те берега пустые,Где лодки белые и сети золотыеЛениво светятся на солнечном песке.Но в синих сумерках ты душен и тяжел —За голубую соль уходишь дымной глыбой,Чтоб ветер, пахнущий смолой и свежей рыбой,Ладонью влажною по берегу провел.1916

Осенняя ловля

Осенней ловли началась пора,Смолистый дым повиснул над котлами,И сети, вывешенные на сваях,Колышутся от стука молотков.И мы следим за утреннею ловлей,Мы видим, как уходят в море шхуны,Как рыбаков тяжелые баркасыСоленою нагружены треской.Кто б ни был ты: охотник ли воскресный,Или конторщик с пальцами в чернилах,Или рыбак, или боец кулачный,В осенний день, в час утреннего лова,Когда уходят парусные шхуны,Когда смолистый дым прохладно таетИ пахнет вываленная треска,Ты чувствуешь, как начинает битьсяПирата сердце под рубахой прежней.Хвала тебе! Ты челюсти сжимаешь,Чтоб не ругаться боцманскою бранью,И на ладонях, не привыкших к соли,Мозоли крепкие находишь ты.Где б ни был ты: на берегу Аляски,Закутанный в топорщащийся мех,На жарких островах АрхипелагаСтоишь ли ты в фланелевой рубахе,Или у Клязьмы с удочкой сидишь ты,На волны глядя и следя качаньеВнезапно дрогнувшего поплавка, —Хвала тебе! Простое сердце древнихВошло в тебя и расправляет крылья,И ты заводишь боевую песню, —Где грохот ветра и прибой морей.1918

Рассыпанной цепью

Трескучей дробью барабанят ружьяПо лиственницам сизым и по соснам.Случайный дрозд, подраненный, на землюВалится с криком, трепеща крылом!Холодный лес, и снег, и ветер колкий…И мы стоим рассыпанною цепью,В руках двустволки, и визжат протяжноМордашки на отпущенных ремнях…Друзья, молчите! Он залег упорно,И только пар повиснул над берлогой,И только слышен храп его тяжелыйДа низкая и злая воркотня…Друзья, молчите! Пусть, к стволу прижавшись,Прицелится охотник терпеливый!И гром ударит между глаз звериных,И туша, вздыбленная, затрепещетИ рухнет в мерзлые кусты и снег!Так мы теперь раскинулись облавой —Поэты, рыбаки и птицеловы,Ремесленники, кузнецы, – широкоВ лесу холодном, где колючий ветерНам в лица дует. Мы стоим вокругБерлоги, где засел в кустах замерзшихМир, матерой и тяжкий на подъем…Эй, отпускайте псов, пускай потреплют!Пускай вопьются меткими зубамиВ затылок крепкий. И по снегу быстро,По листьям полым, по морозной хвое,Через кусты катясь шаром визжащим,Летят собаки. И уже встаетИз темноты берлоги заповеднойТяжелый мир, огромный и косматый,И под его опущенною лапойТяжелодышащий скребется пес!И мы стоим рассыпанною цепью —Поэты, рыбаки и птицеловы.И, вздыбленный, идет на нас, качаясь,Мир матерой. И вот один из нас —Широкоплечий, русый и упорный —Вытаскивает нож из сапогаИ, широко расставив ноги, ждетХрипящего и бешеного зверя.И зверь идет. Кусты трещат и гнутся,Испуганный, перелетает дрозд,И мы стоим рассыпанною цепью,И руки онемели, и не можемПрицелиться медведю между глаз…А зверь идет… И сумрачный рабочийСтоит в снегу и нож в руке сжимает,И шею вытянул, и осторожноГлядит в звериные глаза! Друзья,Облава близится к концу! УдаритРука рабочья в сердце роковое,И захрипит, и упадет тяжелыйСвирепый мир – в промерзшие кусты.А мы, поэты, что во время бояСтояли молча, мы сбежимся дружно,И над огромным и косматым трупомМы славу победителю споем!1920

Знаки

Шумели и текли народы,Вскипела и прошла волна —И ветер Славы и СвободыВздувал над войском знамена…И в каждой битве знак особыйДела героев освещалИ страшным блеском покрывалЗемле не преданные гробы…Была пора: жесток и горд,Безумно предводя бойцами,С железным топотом когортШел Цезарь галльскими полями…И над потоком желтой мглыИ к облакам взметенной пылиПолет торжественный кружилиКвирита медные орлы…И одноок, неукротимо,Сквозь пыль дорог и сумрак скал,Шел к золотым воротам РимаПод рев слоновий Ганнибал…Текли века потоком гулким,И новая легла тропа,Как по парижским переулкамВпервые ринулась толпа, —Чтоб, как взволнованная пена,Сметая золото палат,Зеленой веткой ДемуленаУкрасить стогны баррикад…И вот, возвышенно и юно,Посланницей высоких благ, —Взнесла Парижская КоммунаВ деснице нищей красный флаг…И знак особый выбираяУ всех народов и времен,Остановились мы, не зная,Какой из них нам присужден…Мы не узнали… И над намиВ туманах вспыхнула тогда,Сияя красными огнями,Пятиконечная звезда!..1920

«Здесь гулок шаг. В пакгаузах пустых…»

Здесь гулок шаг. В пакгаузах пустыхНет пищи крысам. Только паутинаПодернула углы. И голубинойНе видно стаи в улицах немых.Крик грузчиков на площадях затих.Нет кораблей… И только на стариннойВысокой башне бьют часы. ПустынноИ скучно здесь, среди домов сырых.Взгляни, матрос! Твое настало время,Чтоб в порт, покинутый и обойденный всеми,Из дальних стран пришли опять суда.И красный флаг над грузною таможнейНам возвестил о правде непреложной,О вольном крае силы и труда.1921

Трясина

1. Ночь

Ежами в глаза налезала хвоя,Прели стволы, от натуги воя.Дятлы стучали, и совы стыли;Мы челноки по реке пустили.Трясина кругом да камыш кудлатый,На черной воде кувшинок заплаты.А под кувшинками в жидком салеЧерные сомы месяц сосали;Месяц сосали, хвостом плескали,На жирную воду зыбь напускали.Комар начинал. И с комарьим стономТрясучая полночь шла по затонам.Шла в зыбуны по сухому краю,На каждый камыш звезду натыкая…И вот поползли, грызясь и калечась,И гад, и червяк, и другая нечисть…Шли, раздвигая камыш боками,Волки с булыжными головами.Видели мы – и поглядка прибыль! —Узких лисиц, золотых, как рыбы…Пар оседал малярийным зноем,След наливался болотным гноем.Прямо в глаза им, сквозь синий студеньМесяц глядел, непонятный людям…Тогда-то в болотном нутре гудело:Он выходил на ночное дело…С треском ломали его коленаЖесткий тростник, как сухое сено.Жира и мышц жиляная силаВверх не давала поднять затылок.В маленьких глазках – в болотной мути —Месяц кружился, как капля ртути.Он проходил, как меха вздыхая,Сизую грязь на гачах вздымая.Мерно покачиваем трясиной, —Рылом в траву, шевеля щетиной,На водопой, по нарывам кочек,Он продвигался – обломок ночи,Не замечая, как на востокеМокрой зари проступают соки;Как над стеной камышовых щетокУтро восходит из птичьих глоток;Как в очерете, тайно и сладко,Ноет болотная лихорадка…. . . .Время пришло стволам вороненымПравду свою показать затонам,Время настало в клыкастый каменьГрянуть свинцовыми кругляками.. . . .А между тем по его щетинеСолнце легло, как багровый иней, —Солнце, распухшее, водяное,Встало над каменною спиною.Так и стоял он в огнях без счета,Памятником, что воздвигли болота.Памятник – только вздыхает глухоДа поворачивается ухо…Я говорю с ним понятной речью:Самою крупною картечью.Раз!Только ухом повел – и разомГрудью мотнулся и дрогнул глазом.Два!Закружились камыш с кугою,Ахнул зыбун под его ногою…В солнце, встающее над трясиной,Он устремился горя щетиной.Медью налитый, с кривой губою,Он, убегая храпел трубою.Вплавь по воде, вперебежку сушей,В самое пекло вливаясь тушей, —Он улетал, уплывал в туманы,В княжество солнца, в дневные страны…А с челнока два пустых патронаКинул я в черный тайник затона.

2. День

Жадное солнце вставало дыбом,Жабры сушило в полоях рыбам;В жарком песке у речных излучийРазогревало яйца гадючьи;Сыпало уголь в берлогу волчью,Птиц умывало горючей желчью;И, расправляя перо и жало,Мокрая нечисть солнце встречала.. . . . .Тропка в трясине, в лесу просекаЖдали пришествия человека.. . . . .Он надвигался, плечистый, рыжий,Весь обдаваемый медной жижей.Он надвигался – и под ногамиБрызгало и дробилось пламя.И отливало пудовым зноемРужье за каменною спиною.Через овраги и буеракиПрыгали огненные собаки.В сумерки, где над травой зыбучейЗверь надвигался косматой тучей,Где в камышах, в земноводной прели,Сердце стучало в огромном телеИ по ноздрям всё чаще и чащеВоздух врывался струей свистящей.Через болотную гниль и одурьПередвигалась башки колодаКряжистым лбом, что порос щетиной,В солнце, встающее над трясиной.Мутью налитый болотяною,Черный, истыканный сединою, —Вот он и вылез над зыбунамиПеред убийцей, одетым в пламя.И на него, просверкав во мраке,Ринулись огненные собаки.Задом в кочкарник упершись твердо,Зверь превратился в крутую морду,Тело исчезло, и ребра сжались,Только глаза да клыки остались,Только собаки перед клыкамиВертятся огненными языками.«Побереги!» – и, взлетая криво,Псы низвергаются на загривок.И закачалось и загуделоВ огненных пьявках черное тело.Каждая быстрая капля крови,Каждая кость теперь наготове.Пот оседает на травы ржою,Едкие слюни текут вожжою,Дыбом клыки, и дыханье суше, —Только бы дернуться ржавой туше…Дернулась!И, как листье сухое,Псы облетают, скребясь и воя.И перед зверем открылись кругомМедные рощи и топь за лугом.И, обдаваемый красной жижей,Прямо под солнцем убийца рыжий.И побежал, ветерком катимый,Громкий сухой одуванчик дыма.В брюхо клыком – не найдешь дороги,Двинулся – но подвернулись ноги,И заскулил, и упал, и вольноГрянула псиная колокольня:И над косматыми тростникамиВырос убийца, одетый в пламя…1927

Весна, ветеринар и я

Над вывеской лечебницы синий пар.Щупает корову ветеринар.Марганцем окрашенная рукаОбхаживает вымя и репицы плеть,Нынче корове из-под быкаМычать и, вытягиваясь, млеть.Расчищен лопатами брачный круг,Венчальную песню поет скворец,Знаки Зодиака сошли на луг:Рыбы в пруду и в траве Телец.(Вселенная в мокрых веткахТопорщится в небеса.Шаманит в сырых беседкахОранжевая оса,И жаворонки в клеткахПробуют голоса.)Над вывеской лечебницы синий пар.Умывает руки ветеринар.Топот за воротами.Поглядим.И вот, выпячивая бока,Коровы плывут, как пятнистый дым,Пропитанный сыростью молока,И памятью о кормовых лугахРоса, как бубенчики, на рогах,Из-под мерных ногГолубой угар.О чем же ты думаешь, ветеринар?На этих животных должно тебеТеперь возложить ладони своиБлагословляя покой, и бег,И смерть, и мучительный вой любви(Апрельского мира челядь,Ящерицы, жуки,Они эту землю делятНа крохотные куски;Ах, мальчики на качелях,Как вздрагивают суки!)Над вывеской лечебницы синий пар…Я здесь! Я около! Ветеринар!Как совесть твоя, я встал над тобой,Как смерть, обхожу твои страдные дни!Надрывайся!Работай!Ругайся с женой!Напивайся!Но только не измени…Видишь: падает в крынки парная звезда,Мир лежит без межей,Разутюжен и чист.Обрастает зеленым,Блестит, как вода,Как промытый дождямиКленовый лист.Он здесь! Он трепещет невдалеке!Ухвати и, как птицу, сожми в руке!(Звезда стоит на пороге —Не испугай ее!Овраги, леса, дороги:Неведомое житье!Звезда стоит на пороге —Смотри – не вспугни ее!)Над вывеской лечебницы синий пар.Мне издали кланяется ветеринар.Скворец распинается на шесте.Земля – как из бани. И ветра нет.Над мелкими птицамиВ пустотеПостукиванье булыжных планет.И гуси летят к водяной стране;И в город уходят служителя,С громадными звездами наединеСеменем истекает земля.(Вставай же, дитя работы,Взволнованный и босой,Чтоб взять этот мир, как соты,Обрызганные росой.Ах! Вешних солнц повороты,Морей молодой прибой.)1930

Стихи о себе

1. Дом

Хотя бы потому, что потрясен ветрамиМой дом от половиц до потолка;И старая сосна трет по оконной рамеКуском селедочного костяка;И глохнет самовар, и запевают вещи,И женщиной пропахла тишина,И над кроватью кружится и плещетДымок ребяческого сна, —Мне хочется шагнуть через порог знакомыйВ звероподобные кусты,Где ветер осени, шурша снопом соломы,Взрывает ржавые листы,Где дождь пронзительный (как леденеют щеки!),Где гнойники на сваленных стволах,И ронжи скрежет и отзыв далекийГусиных стойбищ на лугах…И всё болотное, ночное, колдовское,Проклятое – всё лезет на меня:Кустом морошки, вкусом зверобоя,Дымком ночлежного огня,Мглой зыбунов, где не расслышишь шага.…И вдруг – ладонью по лицу —Реки расхристанная влага,И в небе лебединый цуг.Хотя бы потому, что туловища сосенСтоят, как прадедов ряды,Хотя бы потому, что мне в ночах несносенОгонь олонецкой звезды, —Мне хочется шагнуть через порог знакомый(С дороги, беспризорная сосна!)В распахнутую дверь,В добротный запах дома,В дымок младенческого сна…

2. Читатель в моем представлении

Во первых строкахМоего письмаПуть открываетсяДлинный, как тесьма.Вот, строки раскидывая,Лезет на меняДраконоподобнаяМорда коня.Вот скачет по равнине,Довольный собой,Молодой гидрограф —Читатель мой.Он опережаетОвечий гурт,Его подстерегаетКаракурт,Его сопровождаетШакалий плач,И пулю посылаетЕму басмач.Но скачет по равнине,Довольный собой,Молодой гидрограф —Читатель мой.Он тянет из карманаСухой урюк,Он курит папиросы,Что я курю;Как я – он любопытен:В траве степейВыслеживает тропыЗверей и змей.Полдень придет —Он слезет с коня,Добрым словомВспомнит меня;Сдвинет картузИ зевнет слегка,Книжку моюВозьмет из мешка;Прочтет стишок,Оторвет листок,Скинет пояс —И под кусток.Чего ж мне надо!Мгновенье, стой!Да здравствует гидрографЧитатель мой!

3. Так будет

Черт знает где,На станции ночной,Читатель мой,Ты встретишься со мной.Сутуловат,Обветрен,Запылен,А мне казалось,Что моложе он…И скажет он,Стряхая пыль травы:«А мне казалось,Что моложе вы!»Так, вытерев ладони о штаны,Встречаются работники страны.У коновязиКонь его храпит,За сотни верстМой самовар кипит, —И этот вечер,Встреченный в пути,Нам с глазу на глазТрудно провести.Рассядемся,Начнем табак курить.Как невозможноНам заговорить.Но вот по взгляду,По движенью рукЯ в нем охотникаПризнаю вдруг —И я скажу:«Уже на реках лед,Как запоздалУтиный перелет».И скажет он,Не подымая глаз:«Нет времениОхотиться сейчас!»И замолчит.И только смутный взорГлухонемой продолжит разговор,Пока за дверьюНе затрубит конь,Пока из лампыНе уйдет огонь,Пока часыНе скажут, как всегда:«Довольно бреда,Время для труда!»1929

О любителе соловьев

Я в него влюблена,А он любит каких-то соловьев…Он не знает, что не моя вина,То, что я в него влюбленаБез щелканья, без свиста и даже без слов.Ему трудно понять,Как его может полюбить человек:До сих пор его любили только соловьи.Милый! Дай мне тебя обнять,Увидеть стрелы опущенных век,Рассказать о муках любви.Я знаю, он меня спросит: «А где твой хвост?Где твой клюв? Где у тебя прицеплены крылья?» —«Мой милый! Я не соловей, не славка, не дрозд…Полюби меня – ДЕВУШКУ,ПТИЦЕПОДОБНЫЙихилый… Мой милый!»1915

Рудокоп

Я в горы ушел изумрудною ночью,В безмолвье снегов и опаловых льдин…И в небе кружились жемчужные клочья,И прыгать мешал на ремне карабин…Меж сумрачных пихт и берез шелестящихНа лыжах скользил я по тусклому льду,Где гномы свозили на тачках скрипящихИз каменных шахт золотую руду…Я видел на глине осыпанных щебнейМедвежьих следов перевитый узор,Хрустальные башни изломанных гребнейИ синие платья застывших озер…И мерзлое небо спускалось всё ниже,И месяц был льдиной над глыбами льдин,Но резко шипели шершавые лыжи,И мерно дрожал на ремне карабин…В морозном ущелье три зимних неделиЯ тяжкой киркою граниты взрывал,Пока над обрывом, у сломанной ели,В рассыпанном кварце зажегся металл…И гасли полярных огней ожерелья,Когда я ушел на далекий Восток…И встал, колыхаясь, над мглою ущельяПрозрачной весны изумрудный дымок…Я в город пришел в ускользающем мраке,Где падал на улицы тающий лед.Я в лужи ступал. И рычали собакиИз ветхих конур, у гниющих ворот…И там, где фонарь над дощатым заборомКолышется в луже, как желтая тень,Начерчены были шершавым узоромНа вывеске буквы Бегущий Олень.И там, где плетет серебристые сеткиНад визгом оркестра табачный дымок,Я бросил у круга безумной рулеткиНа зелень сукна золотистый песок…А утром, от солнца пьяна и туманна,Огромные бедра вздымала земля…Но шею сжимала безмолвно и странноХолодной змеею тугая петля.1915

Враг

Сжимает разбитую ногуГвоздями подбитый сапог,Он молится грустному богу:Молитвы услышит ли бог?Промечут холодные зориВ поля золотые огни…Шумят на багряном простореЗеленые вязы одни.Лишь ветер, сорвавшийся с кручи,Взвихрит серебристую пыль,Да пляшет татарник колючий,Да никнет безмолвно ковыль.А ночью покроет дорогиПропитанный слизью туман,Протопчут усталые ноги,Тревогу пробьет барабан.Идет, под котомкой сгибаясь,В дыму погибающих сел,Беззвучно кричит, задыхаясь,На знамени черный орел.Протопчет, как дикая пляска,Коней ошалелый галоп…Опускается медная каскаНа влажный запыленный лоб.Поблекли засохшие губы,Ружье задрожало в руке;Запели дозорные трубыВ деревне на ближней реке…Сейчас над сырыми полямиСвой веер раскроет восток…Стучит тяжело сапогамиИ взводит упругий курок…Сентябрь 1914

Нарушение гармонии

Ультрамариновое небо,От бурь вспотевшая земля,И развернулись желчью хлебаШахматною доской поля.Кто, вышедший из темной дали,Впитавший мощь подземных сил,В простор земли печатью сталиПрямоугольники вонзил.Кто, в даль впиваясь мутным взором,Нажатьем медленной рукиГеодезическим приборомРвет молча землю на куски.О Землемер, во сне усталомТы видишь тот далекий скат,Где треугольник острым жаломВпился в очерченный квадрат.И циркуль круг чертит размерно,И линия проведена.Но всё ж поет, клонясь неверно,Отвеса медного струна:О том, что площади покатыПод землемерною трубой,Что изумрудные квадратыКривой рассечены межой;Что, пыльной мглою опьяненный,Заняв квадратом ближний скат,Углом в окружность заключенный,Шуршит ветвями старый сад;Что только памятник, бессилен,Застыл над кровью поздних роз,Что в медь надтреснутых извилинВпился зеленый купорос.1915

Гимн Маяковскому

Озверевший зубр в блестящем цилиндре яТы медленно поводишь остеклевшими глазамиНа трубы, ловящие, как руки, облака,На грязную мостовую, залитую нечистотами.Вселенский спортсмен в оранжевом костюме,Ты ударил землю кованым каблуком,И она взлетела в огневые пространстваИ несется быстрее, быстрее, быстрей…Божественный сибарит с бронзовым телом,Следящий, как в изумрудной чаше Земли,Подвешенной над кострами веков,Вздуваются и лопаются народы.О Полководец Городов, бешено лающих на Солнце,Когда ты гордо проходишь по улице,Дома вытягиваются во фронт,Поворачивая крыши направо.Я, изнеженный на пуховиках столетий,Протягиваю тебе свою выхоленную руку,И ты пожимаешь ее уверенной ладонью,Так что на белой коже остаются синие следы.Я, ненавидящий Современность,Ищущий забвения в математике и истории,Ясно вижу своими всё же вдохновенными глазами,Что скоро, скоро мы сгинем, как дымы.И, почтительно сторонясь, я говорю:«Привет тебе, Маяковский!»1915

Полководец

1За пыльным золотом тяжелых колесниц,Летящих к пурпуру слепительных подножий,Курчавые рабы с натертой салом кожейПроводят под уздцы нубийских кобылиц.И там, где бронзовым закатом сожженыКроваво-красных гор обрывистые склоны,Проходят медленно тяжелые слоны,Влача в седой пыли расшитые попоны.2Свирепых воинов сзывают в бой рога;И вот они ползут, прикрыв щитами спины,По выжженному дну заброшенной стремниныК раскинутым шатрам – становищу врага.Но в тихом лагере им слышен хрип трубы,Им видно, как орлы взнеслись над легионом,Как пурпурный закат на бронзовые лбыЛьет медь и киноварь потоком раскаленным.3Ржавеет густо кровь на лезвиях мечей,Стекает каплями со стрел, пронзивших спины,И трупы бледные сжимают комья глиныКривыми пальцами с огрызками ногтей.Но молча он застыл на выжженной горе,Как на воздвигнутом веками пьедестале,И профиль сумрачный сияет на заре,Как будто выбитый на огненной медали.1916

Осень

Литавры лебедей замолкли вдалеке,Затихли журавли за топкими лугами,Лишь ястреба кружат над рыжими стогами,Да осень шелестит в прибрежном тростнике.На сломанных плетнях завился гибкий хмель,И никнет яблоня, и утром пахнет слива,В веселых кабачках разлито в бочки пиво,И в тихой мгле полей, дрожа, звучит свирель.Над прудом облака жемчужны и легки,На западе огни прозрачны и лиловы.Запрятавшись в кусты, мальчишки-птицеловыВ тени зеленых хвой расставили силки.Из золотых полей, где синий дым встает,Проходят девушки за грузными возами,Их бедра зыблются под тонкими холстами,На их щеках загар как золотистый мед.В осенние луга, в безудержный просторСпешат охотники под кружевом тумана.И в зыбкой сырости пронзительно и странноЗвучит дрожащий лай нашедших зверя свор.И Осень пьяная бредет из темных чащ,Натянут темный лук холодными руками,И в Лето целится и пляшет над лугами,На смуглое плечо накинув желтый плащ.И поздняя заря на алтарях лесовСжигает темный нард и брызжет алой кровью,И к дерну летнему, к сырому изголовьюЛетит холодный шум спадающих плодов.1915

Дерибасовская ночью

(Весна)

На грязном небе выбиты лучамиЗеленые буквы: «Шоколад и какао»,И автомобили, как коты с придавленными хвостами,Неистово визжат: «Ах, мяу! мяу!»Черные деревья растрепанными метламиВымели с неба нарумяненные звезды,И краснорыжие трамваи, погромыхивая мордами,По черепам булыжников ползут на роздых.Гранитные дельфины – разжиревшие мопсы —У грязного фонтана захотели пить,И памятник Пушкина, всунувши в рот папиросу,Просит у фонаря: «Позвольте закурить!»Дегенеративные тучи проносятся низко,От женских губ несет копеечными сигарами,И месяц повис, как оранжевая сосиска,Над мостовой, расчесавшей пробор тротуарами.Семиэтажный дом с вывесками в охапке,Курит уголь, как денди сигару,И красноносый фонарь в гимназической шапкеПодмигивает вывеске – он сегодня в ударе.На черных озерах маслянистого асфальтаРыжие звезды служат ночи мессу…Радуйтесь, сутенеры, трубы дома подымайте —И у Дерибасовской есть поэтесса!1915

Примечания

1

Никогда (англ.).