Байки об искусстве, прекрасных дамах и фееричных кражах. Комплект из 3 книг

* * *

Несколько лет спустя, как-то осенью, каноник Джованни слег. Он вызвал нотариуса, еще раз проверил завещание, все средства, какие мог, поделил между своими детьми от покойной кумы Мариэллы и Лаурой. Денег выходило немного. Мысли о том, каково ей будет оставаться здесь одной, отравляли ему последние дни.

Он закашлялся и кликнул Лауру. Она пришла и, стараясь не заплакать, села рядом со стариком, чья кожа пожелтела от старости и болезни. Ей было стыдно – этой весной Лаура в первый раз по-настоящему влюбилась.

Молодой аристократ с телом Аполлона поймал ее взгляд в церкви. Подошел и заговорил. Последовало несколько быстрых встреч – Лаура поверила, что он заберет ее в свое палаццо и будет любить вечно. А щеголь Бернардо, лейтенант в герцогских войсках, переспав несколько раз со служанкой священника, пускай и редкой красоткой, выбросил ее из головы и завел новую любовницу.

Лаура же ждала и верила. Потом поняла, что осталась обманутой, и долго врачевала свою сердечную рану. Теперь же она сидела рядом с ложем каноника, и ей было стыдно за свои мечты его оставить – вот, пришел день, когда они действительно расстанутся, и теперь ей это совсем не в радость.

– У меня нет денег на приданое, – бормотал каноник, – но я оставил тебе все ценные вещи и одежду. Деньги, какие возможно, сохранит тебе сеньор Анастазио.

В обед он умер. Старухи, бывшие при церкви, пришли обмывать его тело и заворачивать в саван. Лаура, залитая слезами, была им не помощница. Сеньор Анастазио попросил сожительницу каноника не показываться на похоронах – церемонию обещал посетить епископ. Лаура вздрогнула от этих слов, но потом испытала к Анастазио благодарность: он прислал своего племянника Беппо, который помог Лауре перевезти ее вещи в те две комнаты, которые по просьбе Джованни успели для нее снять. Прислал вовремя – по дому уже начали ходить совсем чужие люди и по-хозяйски рассовывать ценные мелочи по рукавам и кошелькам. Угрюмый слуга Спиридоно даже подрался с какой-то рослой старухой за зеркало Лауры, но сумел его отстоять.

Лаура все же пошла на похороны, но стояла позади и спрятав лицо. Над гробом каноника сказали хорошие речи, но она уже от них не плакала, а просто крутила на пальце колечко, подаренное покойным. Потом она бродила по узким улочкам позади кафедрального собора, утопающим в тени огромного здания. Прогулки в одиночестве всегда успокаивали ее.

Мельком на каком-то балконе увидела того самого прекрасного лейтенанта, пьющего вино из ложбинки на груди златовласой куртизанки, – плевать, она теперь поняла, что такое любовь, а то, весной, был пустяк, хотя и причинивший боль. Веселые студиозы из Университета кричали ей вслед, возбужденные гармонией ее антично белоснежного лица. Она бродила и думала, как ей жить дальше. Неожиданно вышла к кварталу из дурного сна, из прошлого – к дому Роспы. Вздрогнув, отвернулась и побыстрей вернулась в новую квартиру.

В темных комнатах, не выходя наружу к людям, она просидела дня два. Потом ее нашел один из знакомых каноника, молодой университетский профессор, видевший ее прежде и теперь желавший оказать бедняжке свое покровительство. Уходя, в дверях он столкнулся с кривоногим капелланом герцога, воодушевленным той же благотворительной мыслью. Капеллана Лаура отправила прочь, а вот еще одного случайного знакомого, недавно вернувшегося из кампании против папы, которою Альфонсо д’Эсте вернул себе город Реджио, приняла с большим гостеприимством.

Все складывалось достаточно удачно: Лаура уже давно перестала быть нелепой девчонкой, ей исполнилось двадцать, и у нее появилось умение, часто свойственное очень красивым женщинам – получать все, что ей хотелось, – как благодаря своей внешности, так и сквозившей в осанке и жестах уверенности, что по-другому и быть не может. Гостей у нее было мало, и всех она принимала с таким спокойным достоинством и теплотой, что бывать у нее стало в радость, и спустя четыре месяца она переехала в изящно отделанный особнячок на Виа делле Вольте и обновила свой гардероб. Лазурь и изумруды шли ей; павлиньи перья на тюрбане – новая мода, введенная герцогской сестрой, Изабеллой д’Эсте, маркизой мантуанской, – оттеняли белизну ее кожи и вороново крыло волос, изобильное тело радовало мужские руки, а нежный голос – утомленные души.

Такой и увидел ее в первый раз Альфонсо д’Эсте, герцог феррарский, уже пять лет как вдовствующий после потери своей супруги Лукреции Борджиа.

Недавно он возвратился из Реджио, которое приводил в порядок после десятилетней оккупации его Святым Престолом, и чувствовал себя усталым и утомленным. Через два года ему исполнялось пятьдесят, а он ощущал на своих плечах еще годков двадцать сверху. Жизнь его, вся прошедшая в войнах Камбрейской лиги, на полях боев, затянутых пороховым дымом и пахнущих кровью убитых французов, была полна похождений и схваток, но уже начала надоедать некой монотонностью многообразия. Пир, который устраивал один из его командиров по случаю грядущей женитьбы, встретил его низким гулом виол, шалюмо, лютней и жужжанием женских голосов.

Лаура не умела петь, музицировать и не разбиралась в литературе, ее атласное платье было не из самых роскошных, а драгоценности – просты, и остальные куртизанки поглядывали на нее свысока. Попала она на это роскошное пиршество почти случайно – ее привел с собой знакомый офицер, преданный ее покровитель, который быстро напился и заснул под картиной Тициана с изображением Ариадны и Бахуса. Она осталась сидеть с ним рядом, с полуулыбкой и некоторым волнением вглядываясь в кипучее веселье, бушующее перед ней. Пышнотелые златовласые прелестницы восседали на коленях у воинов и кормили их вишнями и виноградом. Жених облизывал пальцы несравненной Джулии Феррарезе, ненадолго вернувшейся из Венеции, та заливисто смеялась, и ее груди гроздьями маняще сотрясались напротив его лица. Французские музыканты ласкали струны виол, которые отзывались им нежными радостными голосами. Воздух был полон запаха горячего вина и специй.

В разгар праздника наконец пришел герцог Альфонсо, сел в кресло, обитое малиновым бархатом, устало вытянул ноги. Красавицы наперебой бросились ухаживать и за ним. Лаура отрезала себе кусок мяса, запила вином и меланхолически себя спросила, когда же можно будет отправиться домой – она не любила многолюдных сборищ.

«Целуй меня, моя сладенькая» – заиграли прованский шансон Жоскена Депре французские музыканты. Лаура незаметно сбросила тесные туфли. Ее движение плечами привлекло внимание скучающего герцога.

Baises moy, ma doulce amye…

Первое, что он заметил, – волосы. Его первая жена, Анна Мария Сфорца (на которой он женился, отдав взамен герцогу Лодовико Сфорца по прозванию «Мавр» свою сестру Беатриче), была бледной и тонкой, с гладкими локонами цвета льна и фигурой, уместной в средневековых мадоннах, а не в герцогских супругах. Она и скончалась при неудачных родах. Вторая жена его, Лукреция Борджиа, с которой он прожил семнадцать лет и произвел на свет девять детей, обладала кудрями цвета зрелой пшеницы, вьющимися и волнистыми. Он ненавидел ее сначала, папского выблядка, затем ревновал и хотел приручить, сломать хребет – как смела она изменять? Потом привык, и нашел в Лукреции хорошую герцогиню и верного помощника, но никогда не любил до дрожи в коленях и никогда не хотел носить на руках.

Честно говоря, от блондинок герцог Альфонсо даже устал: слишком покорны женщины вокруг были велениям моды. Крупная женщина, сидевшая в одиночестве в дальнем углу зала, оказалась брюнеткой с мраморной кожей и вишневыми губами. Лицо она не сурьмила, улыбалась искренне – своим мыслям, и оттого казалась неожиданным дивом на этой выставке распутства.

Он поманил ее к себе пальцем.

* * *

Полуголый, горячий от льющегося пота, герцог Альфонсо д’Эсте не мог оторвать глаз от самого лучшего на свете зрелища: на свет появлялась его новая гигантская бомбарда. Огромная, остывающая на глазах, она состояла из двух отдельных частей, которым предстояло быть соединенными вместе. Стенки камеры задней части пушки делались очень толстыми – чтобы выдерживать взрыв огромного заряда пороха, который понадобится, чтобы стрелять железными ядрами того диаметра, что задумал герцог.

Пинтуриккио. «Диспут св. Екатерины Александрийской» (фрагмент), фреска Зала Святых, Апартаменты Борджиа, Ватикан. 1492–1494 гг.

ДОСТОВЕРНЫХ ПОРТРЕТОВ ЛЕГЕНДАРНОЙ ЛУКРЕЦИИ БОРДЖИА, НИ ТЕМПЕРНЫХ, НИ МАСЛЯНЫХ, НЕ СУЩЕСТВУЕТ. ЗА ЧЕСТЬ (И КОММЕРЧЕСКУЮ ВЫГОДУ) ОБЛАДАТЬ ПОДОБНОЙ КАРТИНОЙ СОРЕВНУЕТСЯ НЕСКОЛЬКО МУЗЕЕВ МИРА, ОДНАКО ИХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ДОСТАТОЧНО СПОРНЫЕ. В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ СЧИТАЕТСЯ, ЧТО ТОЧНЕЙ ВСЕГО ОБЛИК ЛУКРЕЦИИ МОЖНО ПРЕДСТАВИТЬ ПО ИЗОБРАЖЕНИЮ НА ФРЕСКЕ В АПАРТАМЕНТАХ БОРДЖИА, РОСПИСЬ КОТОРЫХ БЫЛА ЗАКАЗАНА ЕЕ ОТЦОМ, ПАПОЙ АЛЕКСАНДРОМ VI. ИЗОБРАЖЕННЫЙ СЮЖЕТ – МОМЕНТ, КОГДА ЮНАЯ ХРИСТИАНСКАЯ СВЯТАЯ ЕКАТЕРИНА ДОКАЗЫВАЕТ ЕГИПЕТСКОМУ НАМЕСТНИКУ МАКСИМИНУ ДАЗЕ ПОСТУЛАТЫ СВОЕЙ ВЕРЫ.

ПРИНЯТО СЧИТАТЬ, ЧТО, СОГЛАСНО РЕНЕССАНСНОЙ ТРАДИЦИИ, В ОБРАЗЕ ПЕРСОНАЖЕЙ ЛЕГЕНДЫ НА ФРЕСКЕ ИЗОБРАЖЕНЫ РЕАЛЬНЫЕ ЛЮДИ: СВЯТАЯ ЕКАТЕРИНА – ЭТО ЛУКРЕЦИЯ, НА ТРОНЕ – ЕЕ БРАТ ЧЕЗАРЕ БОРДЖИА, В БЕЛОМ ТЮРБАНЕ – БРАТ СУЛТАНА БАЯЗИДА II ДЖЕМ, ЗАЛОЖНИК ПАПЫ РИМСКОГО И ДРУГ ЧЕЗАРЕ, И ДР.

Он вытер пот и обрадованно стал беседовать с литейщиками, тоже, довольными тем, как идет процесс. Альфонсо сам рассчитывал эту пушку, и вроде бы все идет хорошо – хотя ничего нельзя знать заранее, пока не будет произведен первый выстрел. Оставалось только ждать. Он оделся, накинул на плечи свою роскошную мантию, которую заботливый оруженосец отобрал у него еще при входе в кузню, чтобы мех не пропах, и отправился в свои комнаты. Чувство бодрости, которое покинуло его лет пятнадцать назад, казалось – навечно, вновь возвратилось в его тело. Он шел подпрыгивающей походкой и улыбался.

Уже два месяца, как каждый день, такой же веселый и окрыленный, он возвращался домой и обнимал Лауру Дианти.

Сначала он не думал, что все выйдет так. Он много путешествовал и имел много женщин, конечно, и куртизанок. Например, та искусница Джулия Феррарезе, которая была на пиру, где он увидел Лауру, провела с ним как-то недели полторы, и все общение с ней, кроме плотской страсти, вызывало в нем скуку. Джулия, уверенная в том, что владыки любят, когда ими вертят слабые женщины, постоянно кокетничала, стуча ресницами, манерно поводила плечами и выпрашивала подарки, поглядывая хищными глазами совы.

Тициан (копия). «Портрет Альфонсо д’Эсте».

Ок. 1523 г. Метрополитен-музей

ОРИГИНАЛ ЭТОГО ПОРТРЕТА, СОЗДАННЫЙ ТИЦИАНОМ, НЕ СОХРАНИЛСЯ, ОДНАКО МЫ МОЖЕМ СУДИТЬ О НЕМ ПО НЕСКОЛЬКИМ КОПИЯМ, ИЗ КОТОРЫХ НАИБОЛЕЕ РАННЕЙ И КАЧЕСТВЕННОЙ ЯВЛЯЕТСЯ ВАРИАНТ НЕИЗВЕСТНОГО АВТОРА, ПРЕДСТАВЛЕННЫЙ В МЕТРОПОЛИТЕН-МУЗЕЕ. ЕСТЬ ВЕРСИЯ, ЧТО ИСХОДНАЯ КАРТИНА БЫЛА СОЗДАНА КАК ПАРНАЯ К ПОРТРЕТУ ЛАУРЫ ДИАНТИ И ИЗНАЧАЛЬНО ВИСЕЛА С НЕЙ РЯДОМ. ПОСЛАНИЕ, КОТОРОЕ ТРАНСЛИРУЕТ СОВРЕМЕННИКАМ ГЕРЦОГ ЭТИМ ПАРАДНЫМ ИЗОБРАЖЕНИЕМ, МОЖНО РАСШИФРОВАТЬ, ОБРАТИВ ВНИМАНИЕ НА ЕГО РУКИ – ОДНА ЕГО ЛАДОНЬ ПОКОИТСЯ НА ПУШКЕ, ДРУГАЯ – НА ЭФЕСЕ ШПАГИ.

Лаура была совсем другая. У нее была уютная мягкая грудь, и ему нравилось просто лежать с ней рядом, уткнувшись носом в ее тело. Впервые в жизни он поселил женщину в спальне своего дворца – у покойных герцогинь были свои покои, и он навещал их, когда чувствовал в том необходимость, тратя время на прогулку по длинному коридору. Походные девицы под сенью военной палатки вообще были не в счет. С Лаурой все вышло иначе. С первого же дня она оказалась такой теплой, душевной и надежной, что он недоумевал, как он умудрялся находить успокоение раньше, когда ее не было рядом. На днях он разговорился с литейщиком Карлуччо, своим любимым товарищем по огневой потехе, как он знал, счастливым в браке:

– Знаешь, друг, впервые в жизни я чувствую себя по-настоящему женатым, как ты женат или все нормальные люди вокруг. Каждую ночь я засыпаю с ней в обнимку, просыпаюсь, и она – все так же рядом. Какое счастье, что она не аристократка! Ее не заботят поэзия Пьетро Бембо, модный наряд для мессы, длина ее родословного древа по сравнению с моим или отказ Леонардо да Винчи нарисовать ее портрет!

– А что ее заботит? – улыбнулся ему литейщик. Они с герцогом собирались на крестины его недавно родившегося сына, где Альфонсо с Лаурой согласились быть восприемниками.

– Покормить меня горячим ужином, снять с меня вечером узкие сапоги, потереть мне спину в ванне и послушать о том, что я делал за день, – блаженно перечислил герцог, глядя куда-то поверх плеча Карлуччо бессмысленным взглядом влюбленного.

– Ага, послушать… – развеселился Карлуччо. – Ты знаешь, я собственными глазами видел, как ты влюбился в нее по-настоящему.

– И как?

– Ты привел ее сюда, к нашим печам, и часа три подряд рассказывал: «Порох есть телесная и землистая вещь, составленная из мощи четырех первоэлементов. Когда в некоторую часть этой чрезвычайно сухой субстанции посредством серы вводится пламя, это производит умножение воздуха и огня[5]. Правда ведь интересно, Лаура?» А она отвечала: «Правда! Объясняй дальше». И смотрела на тебя вот таким же неосмысленно счастливым взглядом, какой у тебя сейчас.

И они оба рассмеялись, похлопывая друг друга грязными руками по мощным плечам.

И герцог знал, что Лауре действительно было интересно, как он умеет лить из железа стрелковое оружие, и очищать селитру, и стрелять из больших и малых пушек.

Вилла Делиция дель Верджинезе.

ЗАГОРОДНАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ, ЧЬЕ НАЗВАНИЕ ПЕРЕВОДИТСЯ КАК «ДЕВИЧИЙ ВОСТОРГ», БЫЛА ПОСТРОЕНА В КОНЦЕ XV ВЕКА. ПОСЛЕ ТОГО КАК ГЕРЦОГ АЛЬФОНСО ПРИОБРЕЛ ВИЛЛУ, ОНА БЫЛА ПЕРЕСТРОЕНА (ВОЗМОЖНО, АРХИТЕКТОРОМ ДЖИРОЛАМО ДА КАРПИ) И ПОДАРЕНА ЛАУРЕ. ПОСЛЕ ЕГО СМЕРТИ ОНА СДЕЛАЛА ВИЛЛУ СВОЕЙ ПОСТОЯННОЙ РЕЗИДЕНЦИЕЙ.

А Лаура сидела у себя в комнате и думала о том, как бы довольна она была, если б Альфонсо, в которого она влюбилась сразу и без оглядки, оказался не герцогом, а кузнецом или солдатом.

«Ах, если б он был простым человеком и обвенчался б со мной как с равной, чтобы мы потом жили в нашем доме, обычном доме!» Она мечтала об этом, потому что в этом огромном замке с оравой слуг она, со всем своим неожиданным счастьем, чувствовала себя неуютно и боялась, что в любой момент оно так же внезапно кончится.

«Впрочем, герцог – это тоже здорово», – подумала она и полюбовалась в зеркале на новое ожерелье из огромных индийских сапфиров.

* * *

Через три года она родит ему первого сына, еще через три – второго. Тициан напишет ее прекрасный портрет. Герцог подарит ей восхитительное имение Делиция дель Вергинезе, с особняком-игрушечкой, куда они будут приезжать всей семьей проводить лето и отмечать праздники. Вместе они проживут десять лет. В 1534 году, в возрасте 58 лет, герцог умрет на руках у своей любимой Лауры.

Говорят, перед смертью он успеет с ней тайно обвенчаться.

Престол герцогства унаследует его сын от Лукреции Борджиа. Богатая, но опечаленная, Лаура поселится на своей вилле, будет растить своих сыновей, узаконенных завещанием отца, приглашать к себе лучших художников и поэтов, научится разбираться в поэзии и играть на музыкальных инструментах. Прожив остаток жизни в свое удовольствие в окружении прекрасных вещей, в том числе своих портретов, написанных Тицианом и Доссо Досси, Лаура скончается в 1573 году, разменяв седьмой десяток и покачав на коленях внуков, одному из которых, Чезаре, суждено будет стать герцогом – вместо потомков Лукреции.

№ 7. Пленительный образ Фьямметты

Данте Габриэль Россетти. «Видение Фьямметты». 1878 г.

Коллекция Эндрю Ллойда Уэббера

СЧИТАЕТСЯ, ЧТО ПОД ПСЕВДОНИМОМ «ФЬЯММЕТТА» (ПЫЛАЮЩАЯ, ОГОНЕК) БОККАЧЧО СКРЫЛ ДАМУ – ТЕЗКУ БОГОРОДИЦЫ ИЗ РОДА СВЯТОГО ФОМЫ АКВИНСКОГО, ТО ЕСТЬ МАРИЮ Д’АКВИНО, ЯКОБЫ ВНЕБРАЧНУЮ ДОЧЬ НЕАПОЛИТАНСКОГО КОРОЛЯ РОБЕРТА АНЖУЙСКОГО. ОДНАКО УСТАНОВИТЬ РЕАЛЬНОСТЬ ЕЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ НЕВОЗМОЖНО. ПОРТРЕТНЫХ ЕЕ ИЗОБРАЖЕНИЙ ТОЖЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ, В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ ПОТОМУ, ЧТО В 1-Ю ПОЛОВИНУ XIV ВЕКА, КОГДА ОНА ЖИЛА, ЭТОЙ ЧЕСТИ УДОСТАИВАЛИСЬ ЛИШЬ КРАЙНЕ ВАЖНЫЕ ПЕРСОНЫ. ПРИЧЕМ ЭТО БЫЛИ НЕ ПРИВЫЧНЫЕ НАМ ПОРТРЕТЫ С ХАРАКТЕРНЫМИ ЛИЦАМИ, А ЛИШЬ НЕБОЛЬШИЕ ФИГУРКИ В РУКОПИСЯХ ИЛИ ОБОБЩЕННЫЕ ЛИЦА НА ФРЕСКАХ.

НА ЭТОЙ КАРТИНЕ ПЕРЕД НАМИ ПРЕДСТАЕТ ВЫМЫШЛЕННЫЙ ОБЛИК ФЬЯММЕТТЫ, СОЗДАННЫЙ КИСТЬЮ ПРЕРАФАЭЛИТА ДАНТЕ ГАБРИЭЛЯ РОССЕТТИ, ДЛЯ КОТОРОГО РЕНЕССАНСНЫЕ ЛЮБОВНЫЕ ИСТОРИИ БЫЛИ КРАЙНЕ ВАЖНЫ. (ПРАВДА, ГОРАЗДО БОЛЬШЕ ОН ЛЮБИЛ ИСТОРИЮ СВОЕГО ТЕЗКИ ДАНТЕ И ПРЕКРАСНОЙ БЕАТРИЧЕ.)

Неаполь, 1327 год

Шесть штук парчового полотна цвета лазоревого, три – ткани дамасковой, золотыми грифонами и цветами по пунцовому фону затканной, да двенадцать отрезов шелка, доставленных путем морским из краев басурманских, входили в приданое медноволосой донны Марии Аквинат, выданной за сеньора Северино ди Северини Убальди в храме Сан Лоренцо Маджоре, что в Неаполе на углу виа деи Трибунале, в лето Господне 1327-е, апреля числа двенадцатого. Жених был красив, упитан и силен; мускулы его ляжек, плотно обтянутых шоссами, возбуждали в дамах, сидевших на скамейках позади алтаря, неподобающие мысли. Две его бывшие возлюбленные, из числа придворных дам королевы Санчи, тайком кусали губы.

Невесте шестнадцать лет и три месяца. Богатая девочка, две недели как из монастырской школы, с наивным взглядом балованного подростка и неловкими движениями недавно научившегося бегать жеребенка. Муж старше на одиннадцать лет, он познал все прелести жизни при королевском дворе и наслаждался неиспорченностью Марии, свежестью ее кругленького личика и восторгом, с которым она смотрела на роскошь вокруг. Его влажные карие глаза с предвкушением любовались телом Марии, его изогнутые купидоновым луком темные губы увлажнялись, когда он отвечал священнику «да», его ладони даже слегка потели. Северино Убальди надевает золотое кольцо на палец дочери графа Аквинского, и епископ объявляет их супругами.

В далеком Авиньоне, прекрасной резиденции римских пап на текучей Роне, за шесть дней до этого на утренней мессе в Эглизэ де Сен-Клер некий юрист по имени Франческо Петрарка впервые видит (на дубовой скамейке в четвертом ряду слева) прекрасную Лауру, урожденную де Нов, супругу храброго рыцаря Уго ди Саде.

Андреа Бонайути. «Аллегория деятельной и торжествующей Церкви и доминиканского ордена» (фрагмент). 1365–1367 гг. Испанская капелла (Флоренция)

НА БОЛЬШИНСТВЕ ИЗОБРАЖЕНИЙ БОККАЧЧО ОН – ПУХЛЫЙ МУЖЧИНА ЗРЕЛЫХ ЛЕТ В ТЕМНОЙ ОДЕЖДЕ, ЧАСТО УВЕНЧАННЫЙ ЛАВРОВЫМ ВЕНКОМ (СИМВОЛОМ ПОЭТИЧЕСКОГО ДАРА). ФРАГМЕНТ МАСШТАБНОЙ ФРЕСКИ, ПОСВЯЩЕННОЙ ПРОСЛАВЛЕНИЮ ЦЕРКВИ, – РЕДКИЙ ПРИМЕР ПРИЖИЗНЕННОГО ИЗОБРАЖЕНИЯ БОККАЧЧО: ИЩИТЕ ФИГУРУ МУЖЧИНЫ В КРАСНОМ. ЧЕЛОВЕК В БЕЛОМ КАПЮШОНЕ С ЗЕЛЕНЫМ ВОРОТНИКОМ ВЫШЕ НЕГО – ПЕТРАРКА (УМ. В 1374 ГОДУ), ПРОФИЛЬНОЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ СПРАВА ОТ НЕГО В СЕРОМ И БЕЛОМ – ДАНТЕ (УМ. В 1321 ГОДУ). ХОТЯ БОККАЧЧО И ПЕТРАРКА БЫЛИ ЕЩЕ ЖИВЫ НА МОМЕНТ НАПИСАНИЯ ФРЕСКИ, СОВЕРШЕННО НЕОБЯЗАТЕЛЬНО, ЧТО ХУДОЖНИК ИХ КОГДА-ЛИБО ВИДЕЛ И ОТРАЗИЛ ЗДЕСЬ ИХ РЕАЛЬНЫЙ ОБЛИК.

В ЧИСЛЕ МОНАРХОВ, ИЗОБРАЖЕННЫХ НА ДРУГИХ УЧАСТКАХ ФРЕСКИ: ИМПЕРАТОР КАРЛ IV, ПАПА ИННОКЕНТИЙ VI, КИПРСКИЙ КОРОЛЬ ПЕТР I И ПРОЧИЕ. ТАКЖЕ В ТОЛПЕ СТОЯТ ХУДОЖНИКИ ДЖОТТО И ЧИМАБУЭ И СКУЛЬПТОР АРНОЛЬФО ДИ КАМБИО. ТАКИМ ОБРАЗОМ ЭТА ФРЕСКА ОКАЗЫВАЕТСЯ ОДНИМ ИЗ ПЕРВЫХ ГРУППОВЫХ ПОРТРЕТОВ ИТАЛЬЯНСКИХ ДЕЯТЕЛЕЙ КУЛЬТУРЫ.

В 1338-м, одиннадцать лет спустя, благородной даме Марии д’Аквино, в супружестве Убальди, без двух годков тридцать, и счастливей ее, как кажется самой Мариелле, человека нет. Богатая усадьба в центре Неаполя с внутренним двориком, где журчат фонтаны и шумит листва; в дальних комнатах три подрастающих сына и розовощекая дочь под опекой няньки с кормилицей; завтра придет портниха с новым упеляндом на белоснежном песцовом меху из фламандского сукна цвета осенней листвы; супруг ее, Северино Убальди, смуглый, сорокалетний Аполлон, подарил ей ожерелье из богемских гранатовых кабошонов – один из тех щедрых подарков, ставших ей привычными за те несколько лет, как муж ее понял, что большую радость он находит в объятиях юных эфебов, чем крутобедрой супруги. А Мариелле и не обидно – ожерелье восхитительно, как и яхонтовая тиара месяцем ране, и сама она (наука королевы Санчи пошла впрок) тоже больше рада молодым эфебам, чем супругу.

Миниатюрная сероглазая Мариелла слегка подводит круглые сладкие губки, надевает платье цвета индиго, что так идет к ее волосам цвета красного золота (из вежливости знатных дам «рыжими» звать не пристало), и идет в гостиную. На резном аналое красного дерева там лежат никак не сочинения родича хозяйки, святого Фомы, сына покойного графа Аквинского, и не его племянника – поэта графа Ринальдо д’Аквино, а прескабрезный труд Апулея о Золотом осле, который доставляет своей пленительной читательнице радость не только сальностями, на удивление изобретательными, но и античной премудростью. А донна Мария до античности большая охотница, ведь отец покойный не поскупился на преподавателей, и книга всегда была ей в радость в долгие дни неподвижности из-за беременностей, которые впредь (выполнив свой долг перед мужем) она намерена не допускать. Мариелла с наслаждением перечитывает фрагмент про человека, который покупает большую винную бочку и просит мужа почистить ее изнутри, пока сам прочищает его жену сверху, улыбается, еще раз любуется в зеркале своим кругленьким белым личиком, поправляет выбившуюся из-под жемчужной сетки прядь и приказывает приготовить портшез.

В нескольких кварталах от нее, за столом в своей маленькой комнатке сидит сын флорентийского купца Джованни Боккаччо. Это молодой гуляка, малоизвестный поэт, написавший единственную книжку – эротическую поэму «Охота Дианы».

Боккаччо перелистывает страницы драгоценной рукописи – дантовской «Вита Нуова». Строки, в которых Данте описывает свое случайное знакомство с его несравненной Беатриче, рыцарственность его страсти, единственный взгляд на мосту, ее ранняя смерть – все это наполняет душу юноши сладостным ощущением поэзии. Затем он надевает свежие кальсоны, и, пробуя во рту на вкус нежные строки одного из сонетов Петрарки к его золотовласой Лауре, отправляется к любовнице.

Его женщину зовут Паола, она кормилица в доме герцога Карафа. Особенности ее профессии оказали значительное влияние на размер груди, что весьма по нраву сластолюбивому Боккаччо. С Паолой не поговоришь о Данте, но в женщине это подчас не главное, хотя порой Боккаччо вздыхает о своей мечте встретить настоящую любовь, мечте, с которой он шесть лет назад въезжал в Неаполь из Флоренции.

Он забирается в постель кормилицы на втором этаже герцогского дворца и начинает заниматься с Паолой всяческими безобразиями. В это время портшез Мариеллы д’Аквино, в замужестве Убальди, проносят по улицам Неаполя; тогда же прохожие едва успевают расступаться перед Иль Скорцо – огромным и краснорожим солдатом из свиты герцога Карафа, в ярости и гневе, подобно быку, несущемуся к герцогскому дворцу, где в комнатке на втором этаже его женушка развлекается с каким-то молодым красавцем.

Мариелла д’Аквино сидит в портшезе. Она довольна своим платьем, ароматом восточных благовоний и новыми драгоценностями. Ее благодушное настроение вызвано хорошим сном и обильным завтраком, но на сердце как-то беспокойно и чего-то не хватает. Она любуется своими ногтями.

Тут раздается треск и шум: матерчатая крыша ее портшеза рвется. Взору Мариеллы сначала предстает чья-то гладкая голая задница; затем тот, кто упал сверху, подтягивает ноги, наконец, целиком подбирается и спускается в ее портшез. Это красивый юноша; на его лице гуляет самодовольная усмешка человека, удачно спасшегося от ревнивого и очень мускулистого мужа. Он быстренько прикрывает остатками ткани дырку в крыше, усаживается на скамейку напротив Мариеллы, и только тут до него доходит, чем именно он уже несколько минут трясет перед лицом изящнейшей дамы из высшего общества, прекрасней которой он не видал в жизни. Он густо краснеет, он пытается прикрыть руками свой голый перед и голый зад, он благовоспитаннейшим образом приносит ей свои извинения и в терминах античной литературы, заимствуя образы из Плавта, описывает обстоятельства, приведшие его к столь плачевной ситуации.

Мариелла едва сдерживает хохот. В портшез заглядывает взволнованный происшествием лакей графини, но она отсылает его прочь. Речь молодого человека доказывает, что он принадлежит к числу людей образованных, лицо его выдает энергию и ум, плечи мускулисты, а прочие части, доступные ее обозрению, не смутили ее, а доставили удовольствие своим совершенством. Чтобы разрядить неловкость, она, как ни в чем не бывало, начинает с ним беседу о недавно прочитанном ею идиллическом романе «Флуар и Бланшефлор» и о том, сколь прекрасна описанная в нем страсть между героем и героиней.