В краю несметного блаженства

– Несмотря на мои многочисленные грехи, я бы мог слегка улучшить собственное внутреннее положение, забрав тебя – вместе с прахом Эллы – с собой. Пожалуйста, подумай хорошенько. Семья наша никогда не будет прежней, но у нас есть шанс хоть как-то восстановить связи. Мне выпала возможность, о которой большинство сотрудников Второго Правительства и мечтать не может – возможность встретиться с ближними и хотя бы чуть-чуть пожить по-человечески. Ежели я и не восстановлю в твоих глазах статус отца, не заслужу его, не добьюсь его, то, по меньшей мере, останусь твоим хорошим знакомым или другом, а это всё же лучше, чем ничего.

– Нет, уж лучше ничего, чем знакомство или дружба с фашистом, пусть даже не с идейным фашистом, а с «вынужденным», кем бы он мне ни приходился. Ты так или иначе внёс свою лепту в развитие бесчеловечного проекта, сгубившего и продолжающего губить сотни, тысячи людских жизней, ты распространил послесмертие. Расскажи мне, что скрывается за этим понятием, существует ли послесмертие в природе, или это одна из пустышек, созданных с целью обесценить людей, умертвить их под надуманным предлогом?

– Зеркальный вопрос: неужели Барн тебе этого не раскрыл? Я полагал, что из-за раскрытия конкретно этого секрета к нему и нагрянул карательный отряд.

– Нет, он не ответил. Воспользовался, наверное, моим нервным состоянием и увильнул. Хитрый негодяй.

– Что ж, тогда правильный ответ – второй. Послесмертие, безусловно, не полностью абстрактная пустышка, но это также не природное явление и уж тем более – никакая не альтернативная реальность, а, вернее всего, высококлассная компьютерная программа. Всё работает от одних электрических пластин; мозг и шприцы с экситантином – лишь декорации. Послесмертие спокойно активируется без участия мозга, без вонзания электрических пластин в него, без впрыскивания экситантина. Дело только в пластинах. Для пущей убедительности мы внедрили в компьютерную программу статистический фактор удачи: послесмертие может отобразиться, а может и не отобразиться, и это ни от чего не зависит: ни от «экситантина-F», ни от особого состояния умершего, ни от чего-либо ещё. От чистой удачи. Новые пластины, выпущенные совместно с «экситантином-F», были запрограммированы под меньший процент неудач, что создавало иллюзию действительных научных открытий и постоянной работы над послесмертием. Сама эта реальность послесмертия – как компьютерная игра, но с которой нельзя взаимодействовать: ничего сверхъестественного. Что-то на экране дёргается, травка колышется, деревья растут, солнышко светит – лепота! Вот тебе и послесмертие, вот тебе и вся тайна!

– Получается, я три месяца работал ни над чем? Играл в игру? Вскрывал черепа у трупов? – с досадной обидой спросил Вех как бы самого себя, но вслух. Он почувствовал тягостное опустошение от осознания того, что занимался ничем, занимался пустотой, но самое страшное – от осознания того, что он верил во всю эту манипуляцию, что в неё верил Брайан Хемельсон, верила, ещё будучи живой, мама, верил весь Центр Послесмертия, верила столица и верили люди за её пределами, верили и прыгали с крыш, посещали ППОППы, откуда не возвращались, и при этом были от всей души убеждены, что за этой невыносимой жизнью их ждёт рай. Ошеломительная информация о сущности послесмертия не то что пошатнула Веха – она буквально сбила его с ног и не позволяла подняться ни на миллиметр. Вместе с тем он беспокоился о том, как сложилась

«послесмертная» судьба Эллы. Если раньше он мог успокоить себя тем, что мама, покинув жестокий мир, оказалась в райской обители послесмертия, то теперь он не ведал, в какое измерение она провалилась. Верить в то, что она «растворилась в вечности» и погрузилась в бесконечную тьму, ему было страшно и мучительно.

Ролгад оставил эти три вопроса без ответа, однако завёл философскую речь:

– Смерть – это благо. Со стороны высших сил было бы весьма глупым решением даровать любому живому существу, особенно человеку – возможность жить вечно, жить всегда. Нет послесмертия: это выдумки людей. Нет эликсиров вечной молодости. Люди тысячелетиями утешают себя сказками о вечной жизни, потому что боятся той тёмной стороны, доподлинно неисследованной и неизвестной. Они открещиваются от мыслей о смерти и стремятся всеми силами продлить своё нахождение на Земле, но забывают о самой жизни, о том, что надо жить. Нам отмерены тысячи, десятки тысяч дней, и мы, упиваясь благодатной щедростью природы, в знак «благодарности» разбрасываемся этими днями как бесполезным хламом, а потом жалуемся, что смерть-злодейка отбирает наши жизни. Людской эгоизм. Нам всегда всего мало. Смерть – величайший инструмент, божественный уравнитель, над которым не властен ни один венец творения! Она наглядно демонстрирует отношение каждого к своему существованию. Кто боится смерти и содрогается при ощущении её костлявого духа, витающего над макушкой, тот не жил праведно, не жил так, чтоб под конец сомкнуться с ней лицом к лицу, освежить воспоминания, перечислить все свои достижения на жизненном пути и с улыбкой на побледневшем лице отдаться ей. Истинное бессмертие заключается в отсутствии страха. Смерть не покоряет таких людей. Привыкши к созерцанию людских страданий и упиваясь ими, она со скрипом в зубах забирает лишь тело (подобно тому как домашний пёс забирает мясные остатки пищи, брошенные хозяином), а душу высвобождает. Только так можно преодолеть смерть – улыбкой в ответ на её глумление.

– Ты прав. И Элла – бессмертна.

Ролгад пустил слезу. Вех не выдержал и полез обниматься с тем, кого стыдился называть своим отцом.

– Что мне делать? – сказал на ухо Ролгад. Умоляющие его глаза кричали о помощи.

– Возьми себя в руки и улетай. Я с тобой не полечу. У тебя есть несколько путей. Постарайся выбрать самый правильный, тот, который поможет тебе искупить вину, в первую очередь – перед Эллой. Передо мной искупать не надо, я сам весь погряз в пороках.

– И мы больше не встретимся?

– Не знаю, это зависит от тебя; я же к тебе полететь не смогу. Я не против того, чтобы ты время от времени прилетал ко мне в гости, но с благими намерениями. И вдобавок тебе стоит расположить к себе жителей, ибо они, по понятным причинам, озлоблены и обеспокоены. И кончай со Вторым Правительством – любыми способами, через огонь и воду, – но кончай. Я понимаю, чем это грозит, я всё понимаю, но не я загнал себя в такие условия, а ты. Как хорошо бы ты ко мне ни относился, как плохо ты бы в душе ни относился ко Второму Правительству – я всё же не смогу примириться с тем, что ты в нём состоишь. И повторяй произнесённые тобою же слова – истинное бессмертие заключается в отсутствии страха. Действуй.

– Ты посылаешь меня на смерть?

– Я не генерал и ни на какую смерть тебя не посылаю, однако, как по мне, лучше погибнуть за справедливость, чем всю оставшуюся жизнь изменять своему сердцу и трястись за столь жалкое существование, за свою чёрствую, прогнившую душонку. Понимаешь?

– Значит – всё-таки на смерть. Завуалированно, ничего не скажешь.

– Никто не обязывает тебя умирать. Вполне возможны и иные варианты. Придумай, продумай, осуществи – только начни делать.

– Легко рассуждать в подобном ключе, легко раздавать советы, когда сам не обременён неприятностями, Вех.

– Я был обременён неприятностями и ещё какими! Даже сейчас неприятности никуда не делись! Нужно думать, как дальше быть, нужно всё переосмыслить. Во-первых, я не фашист и не я заварил эту кашу, я – жертва эксперимента теории циклов, и мне простительно бегство с поля боя, иначе говоря – из столицы. Во-вторых, я бы и не бежал из города, если бы не…

– Если бы не кто? Что? – перебил Ролгад.

– А впрочем, неважно. Тебе оно всё равно не понадобится. Считай – ещё одна жертва, причём во много раз несчастнее и беззащитнее меня. Мы сбежали с ней вдвоём. Я не мог оставить её наедине с фашистами и проблемами. Я должен был вызволить её, потому и эвакуировался вместе с ней сюда.

– Ладно, не буду вторгаться в твою личную жизнь. Ты совершил доброе дело.

– Мы чересчур заговорились. Думаю, пора прощаться.

Они вышли на веранду. Ролгад заходил в этот дом самоуверенным и эгоистичным командиром, лидером, а покидал его поникшим и депрессивным отцом, который потерял семью, и всё изначальное высокомерие выветрилось из него мерзким душком. Он проникся жалостью и к Элле, и к Веху, и к незнакомке, о которой Вех поведал, и к той застреленной овчарке, не причинившей ему никакого вреда, и ко всем жителям. Это был образ не того Ролгада Молди, учёного, известного в стране своим шокирующим открытием, и не того подпольного Ролгада, что шипел Барну через динамик планшета приказы насчёт Веха, и не того крутого папаши из Второго Правительства, в кои-то веки прилетевшего на вертокоптере забрать сынишку и жёнушку в далёкие края, но то был образ человеческого существа, лишившегося смысла во всём и не имевшего представления о том, как этот смысл вернуть обратно. Движение в сторону Второго Правительства он возненавидел, а от движения в сторону Веха он испытывал сплошное угрызение совести. Так, пожалуй, он и остался висеть где-то посередине, над пропастью между двумя выступами, на тоненькой верёвочке, боясь как куда-либо двигаться, так и упасть вниз, и единственно по инерции дёргал своими ногами туда-сюда в надежде не свалиться.

Проделав путь обратно до вертокоптера, Ролгад с Вехом напоследок холодно попрощались. Все люди давно разошлись по домам. Один Фландер продолжал топтаться на снегу и контролировать ситуацию, перемещая ружьё из одной руки в другую, чтоб не мёрзли руки. Рокси исчезла из сугроба и тоже куда-то пропала, скорее всего – ушла в поселение вместе со всеми. Четвёрка солдат кое-как согревалась в полузакрытом, но успевшем промёрзнуть вертокоптере без дверей.

– Готовься поднимать вертушку, – простым голосом дал распоряжение пилоту Ролгад. – Не передумал? – с наивной и грустной улыбкой спрашивал он Веха, не дожидаясь положительного ответа. – Я могу и подождать. Соберёшь вещи, возьмёшь свою подружку – и полетим.

– Не передумал, – задумчиво говорил парень. – Я хочу, чтобы ты кое с чем передумал. Прощай.

– Прощай…

Ролгад залез в вертокоптер и спрятался внутри него. Охрана расселась по бокам. Железная стрекоза изо всех сил завертела лопастями, подняла снежную пелену, взмыла в воздух, наклонившись на несколько градусов вперёд, и улетела в юго-западном направлении. Вех провожал её взглядом до тех пор, пока она не смешалась с небом, успевшим посереть после того, как солнце скрылось за крупным облаком, да и в целом его взор затмила какая-то беспросветная серость: щёки Фландера, обычно розовые от мороза, потеряли краску и побелели; из вечнозелёных елей в лесу, создавалось ощущение, вытекли все соки, вследствие чего их изначально яркий цвет смешался со снегом; кровавое пятно на месте, где недавно валялась убитая овчарка, побледнело, будто оно высохло и впиталось в снег, в почву.

Фландер полез с вопросами:

– Кто это? Твой отец? Я слышал, он назвал тебя сыном. Что произошло? Почему он прилетел с головорезами на борту? Вех, ты меня слышишь? Ты как-то не распространялся о своей семье, разве что в первый день нашей встречи, утром, мимоходом упомянул о печальной судьбе своей мамы из-за неразделённой любви, но про отца – ни слова. Ты скажи, если это твой отец, и мы все перестанем волноваться. Пускай прилетает, мы не против, но без подозрительных людей, которые готовы пустить пулю во всё, что движется, а то они всех перепугали. И ещё тебе бы стоило предупредить нас. Получилось некрасиво, мы встретились друг с другом на взводе, ибо никак не ожидали этого прилёта. Хорошо? В следующий раз предупреждай. И об отце поподробнее расскажи: где живёт, кем работает? Вы с ним порознь? Конфликтуете? Ты вёл с ним беседу на повышенных тонах. Он остался в стране? Судя по внешнему виду, охране, летательному средству и личному пилоту он отнюдь не беден…

Вех упорно молчал. Он собрался уходить – в поселение или домой, откуда только что пришёл. Приняв решение отыскать Рокси в поселении, вместо ответа на вопросы он с частичкой снисходительности бросил мужчине:

– Организуйте внеплановое собрание сегодня вечером в клубе, и я всё вам расскажу. Часов в пять или шесть. Мне надо отдохнуть от всего этого.

– Так точно, Вех, я передам твоё пожелание господину Бору!

В первую очередь Фландер поплёлся к дому – убрать надоедливое ружьё, которое он уже устал держать, куда подальше. Он вскинул оружие на оба плеча, за шею, как коромысло, и, придерживая его руками, потопал перпендикулярно движению Веха.

Глава 14. Рождение.

Деревенская жизнь не изобиловала постоянными увеселительными мероприятиями и тем паче не считалась разнообразной, но как раз-таки в её увековеченном спокойствии, быть может, и таилась сущность настоящего, а не искусственно смоделированного человеческого счастья.

Зима не остановилась на конце февраля, а начала уходить лишь в последние дни марта и сопровождалась массовым таянием снега. Многие участки земли, в особенности на границах с лесом, превратились в непроходимые наводнённые зоны, походившие на топкие болота, дорожки и тропинки размылись, загрязнились, затянулись скользкой липкой снежной кашей, воздух становился теплее и приятнее, нежели приевшаяся за три месяца морозная острота, от которой кололо в ноздрях. В лесные окраины поселения вернулись скворцы, зимовавшие на юге. Пели они ещё неохотно, но по-разному, то и дело переходя с подобия хриплого мяуканья на звонкую трель. К тому времени все жители знали о положении Рокси. Как-никак, шёл шестой месяц с момента зачатия, живот её, доселе едва округлый, надулся и принял почти полноценную шарообразную форму, так что с каждым днём беременности держать будущего ребёнка в секрете становилось всё труднее, но под слоем зимней одежды по-прежнему заметно ничего не было. Из-за этого будущую маму однажды случайно распознала Марта, когда присмотрелась к Рокси, сидевшей дома на кухне в простой водолазке. Рокси, хотя и скрывала свою беременность молчанием, тем не менее не стремилась скрывать её своим внешним видом, не носила нарочито гигантской одежды и не поворачивалась к случайным собеседникам спиной, а спокойно ждала, когда всё произойдёт само собой и все всё в одночасье узнают. Её выдало чуть округлённое личико, увеличенная грудь и, самое важное, выпуклый живот, который выпирал из-под прилегавшей водолазки. Марта сразу поняла, что к чему, с намёком спросила, знает ли об этом Вех, и провела с девушкой лёгкий консультационный разговор. Пообещала не распространяться, но Рокси, отнекиваясь, сказала, что не стесняется и что, наоборот, была бы рада, если бы об этом узнали. Разумеется, про то, что внутри неё был ребёнок не Веха, а другого человека, она умолчала, иначе разговор норовил утечь в другое русло, а на неё саму смотрели бы с долей двусмысленности.

– Ты не волнуйся, – прибавила Марта, – в пограничном пункте имеются все условия для родов. Раньше, лет семь назад, жила у нас повитуха, совсем старухой была, видела плохо, но со своей задачей справлялась. Принимала у себя в избе. Меня к ней Фландер на санях, поздней осенью, по грязи вёз – Вельгму на свет извлекать. Сама не помню, как всё происходило: меня как будто заколдовали. Пробуждаюсь – уже и девочка, запелёнутая, в дрожащих моих руках покоится. Вот такие фокусы старуха проворачивала. Но больше нет её. По просьбе жителей обустроили в пограничном пункте, в медицинском кабинете, родильный зал, наняли акушерку, теперь все туда ездят. И тебе повезло. Справишься.

Эти слова благотворно повлияли на Рокси, ибо большая часть её переживаний была связана как раз с тем, где ей придётся рожать. Услыхав о полноценном родильном зале, она полностью успокоилась.

Середина апреля означала начало посадки картофеля, моркови, капусты, гороха, лука, листового салата и прочих культур. У жителей были свои собственные участки для выращивания. Имелись также общие огороды, за которыми ухаживали по очереди. Фландер копошился на заднем дворе дома, занимаясь вспашкой своего большого огорода, разделённого на несколько отдельных площадей с грядками. Для этих целей у него имелся мотоблок, однако он не был заправлен, а за бензином следовало идти к пограничникам, так как канистра Фландера уже долгое время стояла пустой. Пришлось орудовать лопатами вместе с Вехом, который решил помочь. Фландер пообещал себе на днях обязательно прогуляться до пограничников и пополнить запасы бензина.

Набухшие почки кустарников и деревьев, казалось, готовились взорваться, как зёрна кукурузы при нагревании. Некоторые из них раскрылись и обнажили листья, мелкие яркие цветочки, ворсистый растительный пушок. Солнечное тепло наконец начало достигать земли. Не обошёл стороной поселение и первый весенний дождь, натуральный дождь, а не мокрый снег, как в марте. Вех специально вышел на веранду, затем на улицу, чтобы попасть под его капли, впитать его в себя и насытиться им, словно пищей. Он радовался как ребёнок, топчущий лужи, разносящий брызги во все стороны и не слышащий замечаний родителей. Как давно он хотел этого тепла, этого природного расцвета, этого дождя, пусть ещё холодного и веющего недавней зимней стужей, но – дождя! Осень и зима до этого представлялись ему сезонами, которым никогда не суждено кончиться. Слишком много самых отвратительных и ужасных вещей в жизни произошло за эти осенне-зимние месяцы, и они не могли, думал Вех, отпустить его, преждевременно не убив, не закопав в могилу и не усыпав сырую могильную землю жухлыми листьями и липким снегом. Он считал, что должен был уйти навсегда вслед за всеми, кто пострадал этой страшной осенью, и потому ощущал себя несуществующим призраком, который только и может летать по пустым полям, делая вид, что живёт, контактирует с людьми, куда-то стремится и чего-то желает… Эти мрачные мысли вылетали из сознания по мере того, как с лица его, исхудалого, достаточно бородатого, и кудрявой головы стекали, точно по водосточным трубам, дождевые потоки, оставляя за собой влажные продолговатые следы. Слой невидимой пыли, исходившей из души и угнетавшей парня вплоть до сегодняшнего дня, до конца не могла смыть ни одна самая добротная и жаркая баня, зато от этого слоя окончательно помог избавиться естественный прохладный дождик, и Вех кружился под ним, очищаясь и становясь совершенно иным человеком, ещё более лучшим, чем прежде, пока Рокси, встав на колени на кровати и прислонившись к окну, на которое падали косые дождевые снаряды, умилялась и про себя называла его дурашкой. Фландер, Марта и их дочь пили чай на кухне. Возникшее внутри необъяснимое внеземное чувство идиллии тронуло девушку. Она растаяла, скрывать непритворную улыбку было невозможно. Редкое ощущение пребывания в нужное время в нужном месте во всей его полноте и красоте пронзило её мягкой стрелой. День ещё не успел начаться, но он уже был окутан волшебным вечерним таинством, и состояние это засасывало в неведомую воронку, дурманило голову, клонило в сон…

Родила Рокси в середине июля, тринадцатого числа, в час дня. До этого события, за пару недель, произошло нечто фатальное, что подкосило всё поселение и даже пограничников, спустя двое суток узнавших о несчастье, а также помрачило благостную новость о скором появлении малыша: умер господин Бор, от разрыва аорты, прямиком на своём участке, стоя над грядками. Успев схватиться за область возле сердца, он закачался, будто наступил на грабли, и быстро рухнул навзничь без признаков жизни. Люди, проходившие мимо его участка со стороны улицы, заметили, что случилось что-то странное, распахнули калитку, вбежали на участок и диагностировали смерть. Ничего не оставалось, кроме как горевать и рассматривать старческое тело, в котором буквально две минуты назад ещё билось сердце. Жаркий, нарочито яркий жёлтый день как бы саркастически светил в тот жуткий миг, показывая, что якобы нет никакого контраста между светом и тьмой и что оба диаметрально противоположных аспекта бытия, как инь и ян, есть не что иное как две части единого целого.

Наскоро сколотили гроб из досок, выкопали могилу и похоронили Бора на заднем дворе клуба в тот же день, чуть ближе к вечеру, решив не медлить с этим. Фландер, один из первых узнавший о смерти главы, молниеносно примчался из поселения, где он сидел в саду у своего приятеля и наслаждался мирной беседой, к себе домой, не теряя времени вывел, весь сырой от слёз, смущённого Веха на веранду и всё ему передал. Парень от услышанного оробел и сам был готов прослезиться, но Фландер категорически запретил ему плакать и сказал:

– Да, всё это чрезвычайно грустно и тяжело. Я сам не нахожу слов, чтоб передать весь спектр боли, который я испытываю, который мы все сейчас испытываем, Вех. Я не хочу одного – чтобы об этом узнала Рокси. Побереги её здоровье. Она готовится стать мамой, она невероятно близка к этому. Со дня на день она родит. Давай сделаем так, чтобы её последние дни перед родами прошли как можно легче не только в физическом, но и в психологическом плане. Ей нельзя дополнительно нервничать. Предупреди Марту и Вельгму, но максимально тихо, без всякого шума. Желательно – приведи их ко мне. Я уйду обратно – провожать старика на тот свет. Ты же останься с Рокси. Хорошо?

– Вы правы. Пусть будет так. Боже, за что был забран Бор, за что была изъята его невинная душа?

– Каждому – свой срок, вне зависимости от добрых дел. Настал и его черёд познать тайну загробного мира. Радуйся, что коса смерти забрала его без лишних страданий и мучений. Видимо, и у неё есть совесть.

Вех вытер глаза от накопившихся слезинок, успокоился, вдохнул поглубже, по-отечески схватился за плечи Фландера, и они сомкнулись друг с другом крепкими лбами, после чего разошлись.

– Что стряслось? – поинтересовалась Рокси, удобно лёжа в постели на боку в лёгком платьице, когда парень вернулся с веранды. В ладони она держала маленькую красную фишку: до этого они играли на кровати в простенькую настольную игру.

– Да так, коза сорвалась с привязи и начала носиться как угорелая. Весёлое зрелище. Пришлось поймать. Продолжим игру? Итак, чей черёд бросать кости? Нет, стой, ещё секундочку! Фландер попросил позвать к себе Марту с Вельгмой. Я сейчас!

Вех вприпрыжку залетел на второй этаж и долго не спускался с него вниз, но всё же спустился вместе с дамами, проводил их на улицу и наконец присоединился к девушке. Так она до поры до времени ничего и не узнала. Экстренное совещание жителей в клубе на следующий день после похорон, которое Вех также пропустил в угоду спокойствию беременной Рокси, приняло единогласное решение, и новым главой поселения стал ещё молодой, энергичный, патриотичный и всеми почитаемый Фландер.

Схватки настигли девушку ближе к часу ночи. Несколькими днями ранее Фландер, посещая пограничный пункт с целью получить очередную «порцию» бензина, попросил у лейтенанта, начальника пункта и по совместительству своего давнего знакомого, на время снять одного из рядовых пограничников со службы и на вездеходе отправить его в поселение – на случай, если у Рокси начнутся роды и потребуется её немедленная транспортировка в медицинский кабинет. Лейтенант не отказал Фландеру, освободил кое-какого юнца в летней форме от работы, поручил ему садиться за руль вездехода, прихватив с собой Фландера, направиться в поселение и до определённого момента расположиться в нём. Избавившись от рутины пограничного пункта и будучи изрядно довольным этим фактом, молодой пограничник приложил согнутую в треугольник руку к виску и пошёл заводить вездеход. Летом по проезженной извилистой дороге мог проехать и обычный автомобиль, но тёмно-зелёный вездеход с четырьмя здоровенными шипованными колёсами с этой задачей справлялся куда легче. Тарахтел громкий двигатель. Юнец резвился, не снимая ноги с педали газа, и высоко подскакивал на кочках. По прибытии в поселение он отказался от всех предложений устроиться у кого-нибудь в доме и сослался на то, что ему и во внедорожнике будет комфортно. Ждать, жить вне пограничного пункта и спать на задних сиденьях ему пришлось полнедели, пока в один день, после позднего ужина у Фландера и полуторачасовой прогулки в потёмках, когда даже самое активное июльское солнце ушло за горизонт на покой, он не лёг спать и через два часа не был разбужен одновременно Вехом, Фландером и Мартой. Они тарабанили в прочные стёкла вездехода. Пограничник в бредовом состоянии сумел подняться с задних сидений, завёл вездеход, открыл дверь и приготовился слушать.

– Началось. Схватки! – вопили все трое. – Готовьтесь выезжать в пограничный пункт. Мы сейчас усадим Рокси назад, ждите.

Предупредив пограничника, они поспешно вернулись в дом и вывели из него Рокси, с трудом передвигавшуюся по земле и потому поддерживаемую мужчинами за обе руки. Марта открыла задние двери. Вех обошёл вездеход, и вместе с Фландером они с обеих сторон – один с головы, другой с ног – тщательно уложили девушку на ряд сидений. Прибежала Вельгма, с подушкой в руках, и передала её матери, а та, в свою очередь, подложила её под голову Рокси. Пограничник отрегулировал передние сиденья, максимально сдвинув их вперёд, чем обеспечил дополнительное пространство для роженицы. Вех сел рядом с ним.