скачать книгу бесплатно
Наконец, слуги народа, рассовавшие, как свора воров, по офшорам львиную долю национального дохода, придумали обложить данью восполняемые ресурсы природы, дабы ее богатые дары не пропадали даром в лукавых устах прожорливых простолюдинов. Поднаторевшие в трудах державства государевы люди на радостях выпустили злого духа в кожаную обивку кресел, как бояре из самого известного творения красного графа, – задолго до появления материалистического мировоззрения они так же удачно вышли из патовой ситуации, благодаря новому налогу на крестьянские лапти.
Подготовив законопроект и в едином порыве проголосовав за него, парламентарии рванули вон из зала заседаний, опрокидывая мебель и затаптывая зазевавшихся коллег, будто спасаясь от внезапного набега извечных врагов – печенегов.
А потом на личных суперджетах журавлиными клиньями разлетелись по другим государственным образованиям, гораздо более комфортным для жизни, чем их зябкая и прозябающая родина. На берегах омываемого теплыми течениями Туманного Альбиона или на средиземноморских курортах за высокими заборами прячутся их скромные трех-, четырехэтажные особнячки с обязательным свечным заводиком под боком. Там, в неизбывной тоске по родным березкам и проводят слуги народные большую часть жизни с женами и детишками, преданно разделяющими с ними бремя разлуки с Отечеством, дым которого отсюда, издалека, так сладок и приятен…
Валентина приглушила звук телевизора и вышла на балкон. На бельевой веревке, поскрипывая на ветру, качались насквозь промерзшие, заиндевевшие пижамы, майки и прочие необходимые предметы женского туалета, постукивая друг об дружку, будто их
вырезали на токарном станке из цельного куска оцинкованного листового железа.
Отдирая от проволоки вещи, она в какой-то момент выронила свой любимый белокипенный кружевной бюстгальтер – он неожиданно выпал из окоченевших рук, как скипетр и держава, выскользнувшие из царственной длани скоропостижно почившего юного императора – тезки и внука Петра Великого. Валентина задумчиво уставилась на две округлые возвышенности, намекавшие на некоторую корпулентность хозяйки и напоминавшие своими очертаниями высочайшую вершину европейского континента, расположенную как раз на ее милой сердцу малой родине.
Можно, конечно, выйти из дома и, обойдя кругом весь этот растянутый на пять подъездов человеческий муравейник, подобрать интимный предмет туалета. Но Валентине очень не хотелось опять напяливать на себя кучу одежды и выходить на трескучий мороз из уютной квартиры, на совесть отапливаемой новой управляющей компанией после скандала с начальником предыдущей фирмы, который сбежал со всей наличностью и припеваючи живет теперь в далекой стране с теплым, не требующим обогрева климатом.
Валентина со скрежетом вывалила в таз потрескивающее с мороза белье и вернулась на балкон. Порывшись в старом шкафу, где на всякий случай хранилась всякая бесполезная рухлядь, она достала одну из любезно оставленных Карпом рыболовных снастей.
Бывший дипломат по совместительству был еще и страстным поклонником лишенного всякого смысла промысла и целыми часами, будто погруженный в нирвану новоявленный Будда, мог сидеть на берегу любой проточной лужи, которая точно не располагала никем иным, кроме квакушек и простейших микроорганизмов, не говоря уже о более весомых представителях подводной фауны.
Валентина с некоторым пренебрежением осмотрела рыболовное снаряжение бывшего мужа и, мысленно прикинув расстояние до призывно белеющих на газоне округлостей, неуклюже размахнулась и закинула удочку. Со свистом рассекая плотный морозный воздух, леска пролетела по неожиданной траектории, и заостренный крючок, качнувшись назад, как кобра перед смертоносным броском, с хрустом впился в потрескавшийся ствол одного из коченевших на придомовой территории деревьев.
Чувствуя небывалый охотничий азарт, Валентина начала осторожно дергать леску, чтобы не оборвать ее, и после множества неудачных попыток извлекла крючок из ствола вместе с кусочком обледенелой коры. Заново оценив ситуацию и сделав необходимую рекогносцировку, она стряхнула с себя стеснявшую движения куртку и опять закинула удочку.
На этот раз капризная удача улыбнулась ей: зацепив лифчик за лямку, она ловко, как заправский рыболов, подсекла ее, дабы добыча не сорвалась с крючка, и точными, выверенными движениями принялась подтягивать к себе леску. Залитый ярким светом из окон первого этажа бюстгальтер неохотно прополз по едва припорошенной снежком траве, но когда Валентина с торжествующим воплем оторвала его от земли, вожделенный предмет туалета, зацепившись за торчащий козырек нижнего балкона, упал обратно на газон, будто раздобревший на городских хлебах толстый голубь, сбитый из травмата скучающим охранником. В третий раз забросила Валентина удочку – хищно поблескивая в темноте заостренным кончиком, крючок, свистя, совершил несколько опасных кругообразных движений над ее головой и стремительно понесся вниз навстречу неизвестности.
Спустя мгновение в сонной тишине спального района раздался такой душераздирающий крик, будто под балконом ничем не примечательной хрущевки собрались, завывая от непреодолимой потребности в горячей человеческой крови, полчища чудовищ – вампиров, оборотней и прочей кинематографической нечисти. Обеими руками вцепившись в холодное удилище, Валентина застыла на месте, волосы под платком зашевелились и встали дыбом, словно ядовитые змеи Медузы Горгоны, взбудораженные появлением очередного настырного древнегреческого героя.
С нижнего балкона показалась небритая физиономия сантехника Василия из шестьдесят шестой квартиры, и не чуждый алкогольных паров хриплый голос немедленно подверг бичующей критике добродетель женской части ее родни и мужественность мужской. Кроме непосредственных виновников появления Валентины на свет, гвозди сантехникова гнева поочередно припечатали к доске позора бабушек и дедушек по отцовской и материнской линии.
Когда Василий сладострастно принялся за родственников третьей ступени – согласно классификации Гражданского кодекса в части очередности наследования – Валентина выпустила из рук удилище и опрометью кинулась в квартиру.
Глава 7
Изображение из свободных источников
Крики скандального сантехника перестали биться в барабанные перепонки, и Валентина, с трудом приведя в соответствие с медицинскими нормами давление, опасно подскочившее от плохо совместимой с ее возрастом эмоциональной встряски, прилегла на диван цвета Бискайского залива. Неожиданное проявление у Василия непримиримой, бурной неприязни ко всей ее ближней и дальней родне подтверждало худшие опасения: вне всякого сомнения, во время охоты на предмет туалета она, сама того не подозревая, покусилась на его здоровье и жизнь.
Тщетно пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, Валентина обратила взоры на экран: там с видом низложенного революционными массами короля, ожидающего скорой казни на гильотине, сидел, потерянно слушая длинную повесть о своих давних прегрешениях, знаменитый в прошлом актер, прекрасный семьянин и красавец-мужчина, в поисках адреналина и длинного рубля забредший на одно из безобразных, отвязных ток-шоу.
Последствия этих грехов в виде двух неопрятных амбалов находились в студии, и время от времени, после сигнала помощника режиссера, по их небритым толстым щекам неудержимо катились крупные крокодиловы слезы. Страдающие разного рода дисфункциями, вызванными чрезмерными жировыми отложениями (необъятная талия – следствие плохого питания), бедные сиротки зорко следили за дискуссией и, размахивая липовыми бумажками с результатами тестов ДНК, требовали недоданной им родительской ласки и благословения вкупе с родительским же благосостоянием.
Долгий требовательный звонок, гулко отозвавшийся в голове колокольным перезвоном, заставил Валентину подняться с горки разноцветных подушек. Стараясь не шаркать турецкими туфлями, она тихо подошла к двери и приникла к отверстию глазка: с той стороны на нее уставился деформированный выпукло – вогнутыми линзами увеличенный зрачок. Любопытствующее око наконец оторвалось от глазка, и в пределах видимости затаившей дыхание Валентины оказался тот самый сантехник Василий с вытянутым вперед туго забинтованным пальцем – основательность повязки служила доказательством серьезности нанесенного ею увечья.
– Я требую компенсации! – заорал он за дверью. – Я человек, который работающий, и мне полагается компенсация за увечье и упущенную прибыль!
Поскольку Валентина стоически молчала, он забарабанил в дверь:
– Я знаю, что вы там! А ну открывайте!
На лестничной клетке послышались любопытные голоса выскочивших на шум соседей, и Валентина, с трудом надев на себя маску ледяного спокойствия, открыла дверь:
– В чем дело, Василий… эээ… не знаю, уважаемый, как вас по батюшке?
Уважаемый Василий, явно не лишенный недюжинных артистических способностей, начал, сопровождая свой рассказ чрезмерной жестикуляцией и эффектными театральными паузами:
– Вышел я, значит на балкон покурить… Мне Машка, жена моя, не разрешает курить в квартире… Только курево достал, значит, не успел даже прикурить, и вдруг эта дамочка, решившая половить рыбку, самым подлым образом насаживает мой палец на крючок!
– Простите меня, – опустив глаза, прошептала Валентина, – я не хотела…
– Нет, – с искренним недоумением воззрился на нее изувеченный сантехник, – но как можно ловить рыбу без наживки?!
– Это невозможно, – флегматично подтвердил сосед Василий Иваныч, кадровый офицер в отставке, – да еще в феврале месяце. Зачем же вам понадобилась удочка?
– Можно подумать, что в подходящее время и с подходящей наживкой с балкона многоэтажного дома можно ловить рыбу, – фыркнула, высунув в дверь голову в дореволюционных папильотках, жена Василия Ивановича Инна Ильинична, учительница начальных классов.
Валентина не питала иллюзий по поводу своей репутации среди соседей, – она знала, что ее считают какой-то чудаковатой, странной, провинциальной и жеманной, и не последнюю роль в таком отношении играют носки бессменного зеленого цвета, надеваемые поверх сапог во время гололеда.
Однако перспектива стать объектом связанных с нижним бельем шуток показалась ей нешуточным ударом по остаткам самолюбия и, отбросив несколько явно неправдоподобных версий, она ухватилась за спасительную мысль:
– Я убиралась и решила просто выбросить удочку…
Соседка Глафира, засидевшаяся в невестах эффектная блондинка лет под тридцать, элегантно стряхнула пепел с длинной дамской сигаретки на квадратные плиты подъезда, только что вымытые дворником – трудовым мигрантом. Взмахнув густыми наращенными ресницами, напоминавшими мех пушного зверя, прожившего короткую жизнь в довольстве и сытости, Глафира тягуче пропела, явно подражая незабываемому тембру знаменитой укротительницы прошлых лет, которая, по слухам, с легкостью приручала не только четвероногих, но и гораздо более опасных двуногих хищников:
– Валентина Адамовна, душечка, нынешние мужики не ловятся на такое допотопное орудие, на удочку попадаются только пескарики и… Карпы. Здесь нужен хотя бы пневматический гарпун, а в вашем возрасте… разве что нервно-паралитический газ…
Валентина бросила саркастический взгляд на ее накачанные, как переваренные сардельки, губы и упругое силиконовое изобилие груди под тонкой маечкой c надписью «Ich bin fantastisch».
– Глашенька, мне известно, что мужчин сейчас тянет на все ненастоящее, поддельное, думаю, это результат повсеместно распространенного искусственного вскармливания… А наличие хорошенького личика не всегда означает, что его обладатель – личность.
Не отрывая масленых глаз от Глафиры, сантехник, забыв о своем увечье, загоготал:
– С хорошеньким личиком наличие личности не обязательно…
– Я больше скажу, – ухмыльнулся Василий Иванович, – отсутствие хорошенького личика не гарантирует наличия личности…
– Умничаете? – Глафира жизнерадостно заржала, ослепив поедающих ее глазами мужчин керамическим великолепием удивительно ровных, крупных зубов, и, кокетливо изогнув статное тело, словно подающая надежды кобылка-двухлетка перед первым заездом, скрылась в своей однушке.
Эту квартиру исключительно из человеколюбивых соображений приобрел для смазливой провинциалки, убиравшей думские кулуары и дортуары, известный на всю страну человек, любвеобильный депутат Государственной Думы, давно и счастливо женатый на не менее известном члене Правительства.
– Ах, какая женщина! – простонал сантехник Василий, провожая плотоядным взглядом плотный задок Глафиры.
– Подметун… эээ… Пометун, домой! – голова в папильотках снова показалась в дверях – жена, деспотичная, не вполне нормальная женщина, по слухам даже поколачивавшая мужа, по неистребимой учительской привычке называла его исключительно по фамилии.
Василий Иваныч происходил из старинного, знатного рода, известного еще со времен Ивана IV, грозного собирателя русских земель, но все знакомые и домочадцы, включая зятя, уже десять лет жившего за счет тестя и не тужившего по этому поводу, за глаза называли его Подметун – с первого дня семейной жизни он безропотно находился в собственном доме на положении обслуживающего персонала. Дабы не получить взбучку, бывший военный, настоящий полковник, в былые времена не отступавший ни перед какими опасностями, трусливо хрюкнув, задом отступил в свою квартиру.
В кармане сантехника заиграла жизнеутверждающая весенняя мелодия Вивальди – выхватив трубку, он подобострастно закивал:
– Иду, Машуль, иду!
– А компенсация? – ехидно спросила Валентина вслед устремившемуся вниз сантехнику.
– Я вернусь! – оглянувшись, многозначительно сказал Василий, невольно иль по доброй воле повторив хвастливую фразу весьма переменчивого кибернетического организма из нашумевшего фильма, с большим успехом гулявшего когда-то по экранам всего мира.
Сантехник с тяжелым топотом помчался по ступеням, и гулкое эхо от его подкованных ботинок загрохотало вниз, как весной горная река, непомерно вздувшаяся после продолжительных гроз.
Любовно поправив горку подушек, Валентина вытянулась на диване, но не успела она прикрыть глаза, как звонок задребезжал снова. «Уже вернулся!» – неприятно пораженная оперативностью сантехника, она открыла дверь: перед ней стоял маленький, щуплый мужчина.
Разрез живых темных глаз и особенное выражение вековечного терпения на смуглом лице с мелкими чертами выдавали в нем уроженца среднеазиатского региона, который последние три десятилетия охотно делился своими богатыми человеческими ресурсами с одряхлевшим в демографическом отношении соседом. Окинув одобрительным взглядом пышные, без всякого намека на силиконовое вмешательство, формы Валентины под салатовым китайским халатиком с огнедышащими драконами, он почему-то бурно задышал и, потупившись, протянул ей черный пакет.
– Что это? – отпрянула она, собираясь захлопнуть дверь, но гость проявил настойчивость и, сунув ей в руки сверток, сказал:
– Это васе.
– Здесь нет никакого Васи! Он уже ушел!
– Нет, не Васе, а васе, васе! – загадочно сказал мужчина и, засунув руки в карманы кургузой кожаной куртки, удалился.
С опаской заглянув в пакет, Валентина обнаружила свой недавно утерянный, как ей казалось, навсегда бюстгальтер, любовно свернутый чьими-то заботливыми руками. Теперь нетрудно было догадаться, что «васе», ошибочно принятое ею за мужское имя, – это притяжательное местоимение «ваше» в устах азиата, чей голосовой аппарат в принципе не был приспособлен для воспроизводства причудливых небно-зубных звуков великого и могучего. Тайной для Валентины оставалось лишь то, каким образом незнакомец определил принадлежность столь интимного предмета туалета. Недоумевая, она бросила уже оттаявшее кружевное содержимое пакета в стиралку и присела на диван, рассеянно прислушиваясь к бормотанию телевизора.
На экране политики разных мастей, игнорируя устроенный ими же конец света в собственной стране, с фанатизмом отверженных обсуждали воображаемые невзгоды соседнего народа, неосмотрительно выбравшего другой вектор развития и оторвавшегося наконец от материнской титьки старшего брата…
Когда разбуженный в неурочный час звонок, захлебываясь и хрипя от негодования, опять заверещал, задремавшая Валентина вскочила, забыв об опасности высокого давления для своих изношенных, истончившихся сосудов, и, намереваясь твердой рукой перекрыть поток незваных посетителей, рывком открыла дверь.
Давешний азиатский гость, видимо решивший разыграть второй дубль ознакомительной короткометражки, в добродушной улыбке раздвинул синюшные, почти черные губы и протянул ей проклятую удочку трижды проклятого Карпа, так некстати оброненную ею сегодня вечером, и снова сказал:
– Это васе.
Валентина затряслась от неконтролируемого нервного смеха и, вцепившись в шероховатое дерево дверного косяка, с трудом удержала бившееся в конвульсиях тело в приличествующем гомо сапиенсу вертикальном положении. Бросив окаянную удочку в угол, маленький мужчина в джентльменском порыве кинулся к женщине и, схватив ее за талию, крепко прижался к пышному телу, положив черную как смоль голову на большую грудь, которая ходила ходуном наподобие печально знаменитого исландского вулкана с непроизносимым названием перед очередным разрушительным извержением. Не видя никакого противодействия со стороны огорошенной от неожиданности Валентины, он поднял к ней смуглое лицо и, мило оскалив редкие зубы, сказал:
– Ты мне оцень нравиця…
За Глафириной дверью раздалось красноречивое шуршание, и Валентина, очнувшись, решительно стряхнула с себя незадачливого кавалера, как неудачно спикировавшего с потолка черного паучка, и, захлопнув перед его носом дверь, упала на диван и зашлась от гомерического хохота. Она уже слышала такое грамматически опрометчивое признание – слово в слово – в те незабвенные времена, когда сладкоголосая птица юности беззаботно щебетала в серебристой листве тополей, вольготно раскинувших ветви над ее родительским домом…
Глава 8
Школьный драмкружок ставил пьесу на военную тематику, и бесспорный артистический талант Валентины предопределил ее роль в этой постановке – она играла бесстрашную партизанку, противостоявшую оккупантам. Схваченная по доносу местного предателя, отвергнутого ею когда-то и до сих пор строившего ей козни соседа, она томилась в мрачных застенках нацистской полиции, ожидая неминуемой казни.
На допросы ее водил охранник-гестаповец – эта проходная эпизодическая роль без всяких кастингов досталась второгоднику из параллельного 10 «Б». Верзила с высокими арийскими скулами, холодными голубыми глазами и совершенно белыми, выжженными солнцем волосами (следствие летней подработки в качестве помощника местного пастуха) как нельзя лучше подходил для этой роли.
