Избранные работы по проблемам криминалистики и уголовного процесса (сборник)

скачать книгу бесплатно


«Под оценкой доказательств в судебном исследовании, – пишет Р. С. Белкин, – понимают логический, мыслительный процесс определения роли собранных доказательств в установлении истины» [22, 66]. По существу, так же определяют содержание оценки доказательств М. С. Строгович. П. Ф. Пашкевич, П. А. Якубович, А. И. Трусов. В. Д. Арсентьев, А. М. Ларин, Л. Т. Ульянова, И. И. Мухин. [121, т. 1, 304; 102; 49; 32, 104; 126, 87; 18, 130; 127, 65; 92, 99] и другие советские юристы.

Одно из последних в литературе определений оценки доказательств, данное И. Л. Петрухиным, подтверждает положение о том, что «оценка доказательств – это мыслительная деятельность следователя, прокурора и судей, которая состоит в том, что они, руководствуясь законом и социалистическим правосознанием, рассматривают по своему внутреннему убеждению каждое доказательство в отдельности и всю совокупность доказательств, определяя их относимость, достоверность и достаточность для выводов по делу» [103, 428].

Нам, однако, кажется, что данное определение слишком общо и в целом касается не оценки доказательств как таковых, а оценки следственной информации вообще. «Доказательствами по уголовному делу, – гласит ст. 69 УПК, – являются любые фактические данные, на основе которых в определенном законном порядке органы дознания, (следователь и суд устанавливают наличие или отсутствие общественно опасного деяния, виновность лица, совершившего это деяние, и иные обстоятельства, имеющие значение для правильного разрешения дела». Таким образом, доказательствами признаются лишь те фактические данные, содержащиеся в следственной информации, которые относятся к установлению обстоятельств, подлежащих доказыванию по делу, и добыты из допустимых законом источников.

Отсюда следует, что если определенная следственная информация не отражает таких фактических данных или получение ее связано с грубыми, невосполнимыми процессуальными нарушениями, то такие фактические данные не являются доказательствами вообще. Так, при расследовании убийства, совершенного неизвестными лицами на улице против окон жилого дома, возникает необходимость в допросе в качестве свидетелей всех тех жильцов, из окон квартир которых просматривается место происшествия. В результате оценки информации, полученной от допросов, с точки зрения относимости и допустимости, доказательствами можно признать лишь те фактические данные, которые относятся к обстоятельствам расследуемого дела и при получении которых не допущено грубых невосполнимых процессуальных нарушений. И уже затем эти доказательства подлежат оценке, как справедливо указывает И. Л. Петрухин, для определения их достоверности и достаточности для выводов по делу[22 - Следует отметить, что в зависимости от конкретных обстоятельств расследуемого дела и объема информации, имеющейся на определенном этапе следствия, одни и те же фактические данные, добытые допустимым путем, в одних случаях могут являться лишь частью следственной информации, в других – доказательствами.].

Оценка информации сопутствует всему процессу следствия от возбуждения уголовного дела до окончания следствия. При решении вопроса о возбуждении уголовного дела приходится оценивать имеющееся сообщение или проверочный материал о событии с точки зрения наличия в них совокупности достаточных оснований и поводов, свидетельствующих о том, что в событии имеются признаки преступления. Без такой же оценки (уже доказательств), естественно на несколько ином уровне, невозможно решить вопросы о привлечении лица в качестве обвиняемого, об избрании в отношении его меры пресечения, о результатах проверки выдвинутых версий и т. п. Представляются исключениями случаи, когда планы расследования в процессе их реализации не нуждались бы в изменениях и корректировке, вызванных отклонениями фактически получаемых результатов от ожидаемых. Такая корректировка возможна лишь на основе постоянной оценки информации, циркулирующей в процессе следствия. Без оценки доказательств, также на ином уровне, невозможно решить вопрос о призвании собранных доказательств достаточными для составления обвинительного заключения, как того требуют ст. 200–201 УПК, или о прекращении (или приостановлении) дела по тем или иным обстоятельствам.

Оценка информации происходит на трех взаимосвязанных уровнях:

– оперативная оценка, под которой мы понимаем оценку информации, поступающей в ходе производства отдельных следственных действий для установления относимости содержащихся в ней фактических данных и допустимости ее источников;

– текущая оценка, которая производится по совокупности следственных действий, по результатам проверки версий, по отдельным обстоятельствам, подлежащим доказыванию, и т. п.;

– комплексная оценка, являющаяся высшим уровнем оценки доказательств. Осуществляется она, как правило, при решении кардинальных вопросов: о привлечении лица в качестве обвиняемого, об окончании дела и т. д.

На основе чего же происходит оценка доказательств, что является критерием их оценки? Вопрос о выборе критерия оценки доказательственной информации является одним из наиболее важных в теории судебных доказательств. Неправильное его решение чревато серьезными последствиями. Законодатель установил, что оценка доказательств осуществляется по внутреннему убеждению, основанному на всестороннем, полном и объективном рассмотрении всех обстоятельств дела в их совокупности, руководствуясь законом и социалистическим правосознанием. Таким образом, законодательно установлены принципы, на основе которых должна осуществляться оценка доказательств. Однако признание за внутренним убеждением судей значения критерия оценки доказательств по своему существу является идеалистическим и на практике, известно, приводило к грубейшим нарушениям социалистической законности при отправлении правосудия.

Исходя из ленинской теории отражения, практика и только практика может выступать в качестве критерия установления объективной истины. Практика – «это абсолютный критерий, единственное – не главное, не решающее, не определяющее, а единственное – средство проверки истинности или ложности наших суждений, наших знаний (в том числе и о событии преступления)» [22, 88].

Таким образом, оценить доказательство (или их совокупность) на любом уровне – значит, используя формально-логические общие и частные методы ленинской теории отражения (индукцию и дедукцию, анализ и синтез, наблюдение и измерение, списание и сравнение), по своему внутреннему убеждению и руководствуясь законом и социалистическим правосознанием на основе выбранного критерия установить соответствие (или несоответствие) доказательства исследуемым обстоятельствам, подлежащим доказыванию по уголовному делу, их достоверность и достаточность для выводов по делу.

Независимо от уровня оценки, от конкретного содержания расследуемых обстоятельств, оценка доказательств как мыслительная функциональная деятельность должна пройти следующие три этапа:

1. Формирование критерия оценки.

2. Установление соответствия фактических результатов поставленным целям на основании установленного критерия.

3. На основе установления соответствия или несоответствия фактически полученных результатов ожидаемым – осуществление корректировки практической деятельности или принятие определенных процессуальных решений по делу.

Как отмечено выше, критерием истины служит та часть объективной действительности и общественной практики, отображенная в наших представлениях о ней, которая наиболее полно раскрывает самые существенные признаки рассматриваемого события или явления. Критерием оценки общественного строя, как известно, служит форма собственности на средства производства, что выражает основную особенность того или иного общественного строя. Так, известная пословица «Нет дыма без огня» по существу является формулировкой критерия появления дыма, отображая объективную причинно-следственную связь между явлениями: если есть дым, следовательно, где-то должен быть огонь.

Критерием оценки доказательств являются объективно существующие факты и явления действительности и объективно-следственные связи между ними, наиболее полно раскрывающие самые существенные стороны определенного расследуемого события или обстоятельств, подлежащих доказыванию по конкретному уголовному делу.

Эти факты, явления и причинно-следственные связи между ними отображены в представлениях о них лица, производящего оценку доказательств, которые сформированы у нею на основании профессионального и жизненного опыта, знания юридических наук, в частности криминалистики, и его общего развития. Следует отметить, что для оценки доказательств об определенном факте или обстоятельстве на основе принципов всесторонности, полноты и объективности оценки представляется необходимым выбирать наибольшее количество возможных критериев, освещающих различные существенные стороны этого факта или обстоятельства. Правильный выбор критерия оценки и логически строгое его формулирование, как правило, дают возможность определить пути и способы доказывания обстоятельства, для которого выбран данный критерий.

Так, при оценке доказательств о факте, что Севостьянов ночью на улице произвел три выстрела из пистолета, были сформулированы следующие критерии:

– Выстрелы сопровождаются звуком. Если на улице производились выстрелы, то по законам акустики их должны слышать случайные прохожие или жители ближайших домов.

– При выстрелах из пистолета происходит выброс гильз. Если на улице производились выстрелы, то по законам баллистики у места, откуда они производились, должны находиться гильзы.

– Если произведены три выстрела, то в обойме пистолета, из которого они производились, должны отсутствовать как минимум три патрона.

Такое формулирование критериев оценки позволяет сразу же определить пути проверки расследуемого факта: установление и допрос случайных прохожих, находившихся на улице в момент производства выстрелов, и жителей соседних домов; осмотр места, откуда производились выстрелы; осмотр обойм пистолетов, принадлежащих определенным лицам.

На основе критерия, как меры сравнения, доказательства сопоставляются с представлениями о расследуемых событиях и обстоятельствах. Сопоставление «заключается в одновременном соотносительном исследовании и оценке свойств или признаков, общих для двух или более объектов» [22, 194]. Как метод оценки доказательств, сопоставление протекает по формально-логическим законам на основе причинно-следственных связей и взаимозависимостей между оцениваемыми доказательствами. Как правило, эти связи некоторое время в процессе следствия являются многозначными (правдоподобными), но по мере ликвидации рассогласования между доказательствами приобретают однозначный позитивный или негативный характер.

Так, при решении вопроса о возбуждении уголовного дела у следователя на основе изучения судебно-следственной практики, своего жизненного и профессионального опыта, знаний криминалистики, уголовного материального и процессуального права складывается картина того, чему должны объективно соответствовать обстоятельства в данном определенном случае. То есть он, таким образом, формулирует свой критерий оценки имеющейся информации для данного конкретного события. Соответствие или несоответствие фактически установленных данных этой картине, выработанной на указанной основе, и предварительная уголовно-правовая квалификация события приводят к выводу о наличии в нем признаков преступления, необходимости и обоснованности (естественно, при наличии процессуального повода) возбуждения уголовного дела. Результаты данной оценки информации найдут свое выражение в вынесении постановления о возбуждении уголовного дела. По приведенной схеме происходит оценка информации на всех ее уровнях в процессе следствия.

§ 4. Тактические элементы организации деятельности по собиранию, исследованию и оценке следственной информации

Функциональная структура криминалистической к тактики предполагает существование тактических элементов не только по планированию и оценке, но также и по организации следствия. Более того, организация является связующим звеном указанных выше элементов функциональной структуры тактики. В самом деле, тактические элементы по планированию и оценке можно рассматривать, обособленно друг от друга лишь условно: фактически они действуют в комплексе – оценка способствует развитию и корректировке планов на всех уровнях планирования в интересах достижения поставленных целей в зависимости от уровня планирования. В то же время планы корректируются на основе оценки.

Как ранее неоднократно отмечалось, планирование и оценка являются разновидностями мыслительной деятельности следователя. Реализация же планов на основе оценки составляет практическую деятельность по доказыванию. Она не может рассматриваться изолированно, оторвано от организационной деятельности лица, производящего доказывание. Эта функция деятельности по доказыванию осуществляется путем использования совокупности тактических элементов, которым лицо, производящее доказывание, считает необходимым или вынуждено следовать для получения, при получении и при переработке информации. В этом смысле часть функциональной структуры криминалистической тактики, связанная с практической реализацией планов и их корректировкой на основе оценки, может условно рассматриваться как организация практической деятельности по доказыванию. С позиций системного подхода организация в подобном понимании «проявляется прежде всего в ограничении разнообразия поведения частей системы в рамках целого» [86, 151]. В таком понимании организация, так сказать, материально не существует, ибо, как всякий свод правил, она направлена на практическое осуществление определенного вида человеческой деятельности и в ней находит свое выражение. Такой свод правил принято называть организационной формой или структурой. Организационная структура распространяется на действия, взаимные коммуникации и наблюдения [86, 153].

В криминалистической тактике под действием в данном смысле следует понимать ту часть организационной структуры, которая направлена на составление планов и их практическую реализацию, в том числе и на разработку порядка и условий проведения следственных действий, выбор способов их фиксации и т. д.

Коммуникацией в данном значении является часть организационной структуры, касающаяся взаимоотношений следователя с участниками процесса, органами дознания, экспертными, ревизионными и другими службами, общественностью и т. д.

Наблюдение как часть организационной структуры выражается в правилах, приемах и рекомендациях по изучению следственной информации и составлению процессуальных документов, в которых находит выражение произведенная оценка доказательств: постановление о привлечении в качестве обвиняемого, обвинительное заключение и т. д.

Множество тактических элементов по организации представляют собой способы реализации планов и оценок на всех уровнях связи между реализацией планов и их корректировки на основе оценки следственной информации и доказательств, в частности, коммуникативных связей следователя, способов изучения информации и составления процессуальных документов. Таким образом, эти рекомендации являются элементами организационной структуры: действием, коммуникацией и наблюдением соответственно.

Следует также отметить, что одной из важнейших областей организации являются тактические рекомендации, относящиеся к организации рабочего места следователя, его рабочего дня (календарное планирование) и т. п. Рассмотрим, например, некоторые, наиболее существенные, на наш взгляд, организационно-тактические элементы, в частности по составлению письменных планов следствия.

Составление письменного плана заключает мыслительную деятельность следователя по планированию и является в нашем понимании организационным действием следователя, на которое распространяется соответствующая часть организационной структуры. Если преступление совершено в условиях очевидности, то, как отмечено выше, планирование по такому делу не представляет особой сложности, и письменный план сводится к составлению перечня вопросов, решение которых необходимо для установления и изучения всех обстоятельств, подлежащих доказыванию, и к определению следственных действий, производство которых необходимо для этого.

Более сложным является составление плана расследования по делам, когда преступник не установлен, а также по делам многоэпизодным и групповым. Такой план, на наш взгляд, должен состоять из трех разделов. В первом разделе определяются вопросы, подлежащие выяснению для одновременной проверки всех версий, и следственные действия, которые необходимо провести для их решения. Во втором разделе фиксируются следственные действия, направленные на проверку каждой отдельной версии. В третий раздел целесообразно отнести следственные действия, направленные на изучение личности обвиняемого (обвиняемых), на выяснение причин и условий, способствовавших совершению преступления, и на принятие мер к устранению этих причин.

А. М. Ларин предлагает составлять письменный план расследования в форме таблицы из пяти граф: исходная информация; вопросы, подлежащие выяснению; следственные действия и другие мероприятия; срок исполнения; результаты [76, 72–80]. Другие криминалисты приводят формы плана из трех граф: подлежащие выяснению вопросы, следственные действия, сроки [32, 181]. В целом соглашаясь с предложенной А. М. Лариным формой плана, нам представляется целесообразным дополнить ее формой: «Тактические и психологические особенности следственного действия», которая должна располагаться за графой «следственные действия». Так, внеся в план пункт о производстве допроса свидетеля, целесообразно сразу в предлагаемой графе отметить отношение свидетеля к обвиняемому, черты его характера, возможную заинтересованность в исходе дела и т. п. Запланировав производство выемки документов, отметить возможное нахождение в месте выемки лиц, которые бы пытались узнать, какие именно документы будут изыматься, и т. п. Наличие таких отметок в общем плане безусловно поможет в дальнейшем при составлении плана отдельных следственных действий учесть некоторые моменты, наиболее важные в тактическом отношении.

В целях наиболее полного изучения личности обвиняемых по групповым делам целесообразно практиковать составление таблиц, в которых по вертикали располагаются фамилии обвиняемых, но горизонтали – необходимые следственные действия и документы, подлежащие истребованию и приобщению, к делу. Составление такой таблицы возможно в связи с тем, что, как правило, личность обвиняемого изучается посредством проведения определенного комплекса следственных действий: допрос близких, соседей, истребование характеристик, спецпроверки о судимости, личных документов (в отношении несовершеннолетних обвиняемых, кроме того, приобщение к делу копии свидетельства о рождении, допрос педагогов, мастеров или бригадиров, изучение жилищно-бытовых условий) и т. п. По выполнению намеченного действия в соответствующей графе таблицы следует сделать отметку. Изучение личности обвиняемых по делу можно будет счесть минимально законченным, когда все клетки таблицы в отношении каждого обвиняемого будут заполнены. Использование такой таблицы позволит более наглядно представить следователю, что еще требуется сделать для изучения личности обвиняемых[23 - Как уже отмечалось, вопросы планирования и организации производства отдельных следственных действий, способов их фиксации, использования при этом технико-криминалистических средств подробно освещены в перечисленных выше работах советских процессуалистов и криминалистов и в связи с задачами и объемом настоящей работы нами не рассматриваются.].

В действия следователя как части организационной структуры, безусловно, входят вопросы календарного планирования как по отдельному делу, так и группе дел, находящихся одновременно в производстве на определенный отрезок времени. С учетом специфики следственной работы составлять его следует на неделю, не больше, ибо за больший срок следователь, как правило, принимает к производству новые дела, и вынужден перестраивать распорядок своего рабочего времени с тем, чтобы производить расследование и по вновь поступившим делам. Составлять календарный план по группе дел следует с учетом их сложности, опасности совершенных по каждому из них преступлению, сроков следствия, имея в виду строжайшее соблюдение принципов социалистической законности, быстроты, полноты, всесторонности и объективности расследования.

Таким образом, схема составления календарного плана сводится к следующему. Составленный по делу план, исходя из конкретных обстоятельств, делится на более краткие, недельные периоды. Уже по ним составляется четкий календарный план, который координируется с такими же недельными календарными планами по другим делам. На этой основе и составляется общий календарный план работы следователя по всем имеющимся в его производстве делам.

Глава III

НЕКОТОРЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ РАЗВИТИЯ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ЗАКОНА И КРИМИНАЛИСТИЧЕСКОЙ ТАКТИКИ

§ 1. Альтернативы направлений развития уголовно-процессуального закона и криминалистической тактики как системы

Необходимость целенаправленного управления развитием общества является основополагающей концепцией марксистско-ленинской науки. В известном одиннадцатом тезисе о Фейербахе К.Маркс указывал: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить ею» [3, 4]. Под принципом систематического познания мира и сознательного управления процессами общественного развития марксистами понимается научный прогноз, сущность которого, по словам В.И.Ленина, состоит в распознавании и учете диалектической взаимосвязи прошлого, настоящего и будущего. Он подчеркивал, что социализм рассматривает историческую почву «…не в смысле одного только объяснения прошлого, но и в смысле безбоязненного предвидения будущего и смелой практической деятельности, направленной к его осуществлению…» [11, 75].

Гениальным образцом научного предвидения является ленинский «Набросок плана научно-технических работ» [13]. Придавая первостепенное значение научному прогнозу во всех областях экономического и общественного развития, В. И. Ленин требовал от Коммунистов продуктивного «мечтания» и приводил при этом Слова Писарева: «Моя мечта может обгонять естественный ход событий или же она может хватать совершенно в сторону, туда, куда никакой естественный ход событий никогда не может прийти. В первом случае мечта не. приносит никакого вреда; она может даже поддерживать и усиливать энергию трудящегося человека… В подобных мечтах нет ничего такого, что извращало или парализовало бы рабочую силу. Даже совсем напротив. Если бы человек был совершенно лишен способности мечтать таким образом, если бы он не мог изредка забегать вперед и созерцать воображением своим в цельной и законченной картине то самое творение, которое только что начинает складываться под его руками, – тогда я решительно не могу представить, какая побудительная причина заставляла бы человека предпринимать и доводить до конца обширные и утомительные работы в области искусства, науки и практической жизни…» [7, 172]

В современной науке под прогнозом понимается вероятное предположение о будущем или о наступлении некоего события в будущем с относительно высокой степенью вероятности [17, 17; 105, 130; 72, 151; 146, 19]. Научный прогноз призван вскрывать причины, условия и обстоятельства, в зависимости от которых ставится вероятность наступления предсказываемых событий. Это открывает пути необходимого и возможного целенаправленного воздействия на некоторые из таковых обстоятельств (или их учета) для наступления желательных прогнозируемых явлений. Однако совершенно необязательно, чтобы прогнозируемые события или явления наступали. Более того, прогнозирование ряда социальных явлений осуществляется именно для того, чтобы целенаправленно воздействовать на причины и условия предвосхищаемых нежелательных явлений для воспрепятствования их наступлению.

Характерными образцами такого вида прогнозов являются криминологические прогнозы. М. Д. Шаргородский, рассматривая вопросы прогноза и правовой науки, отметил, что ценность прогноза социальных явлений заключается часто, и может быть чаще всего, в том, что он вызывает силы, способные помешать наступлению прогнозируемых явлений [139, 41].

Таким образом, представляется очевидным, что практический учет и использование прогнозов обществом происходит по принципу обратной информационной связи. Прогноз того или иного явления требует от общества принятия практических мер для учета и стимулирования большей вероятности наступления предсказываемых явлений или, напротив, принятия мер, направленных на уменьшение вероятности прогнозируемого исхода. На наш взгляд, особенно характерно просматривается эта вторая сторона реализации прогнозов в праве. Как мы отмечали ранее, право можно понимать как предвосхищающее моделирование (то есть прогнозирование) поведения определенных субъектов (граждан, должностных и юридических лиц), в ряде случаев санкционирующее и стимулирующее некое их поведение в будущем, в других случаях запрещающее или признающее противоправными наказуемым предполагаемое поведение субъектов.

В этой связи представляется очевидной возможность и необходимость прогнозирования всех сторон правотворческой и правоприменительной деятельности. В советской юридической литературе положение о необходимости прогнозирования правотворческой и правоприменительной деятельности з теоретическом плане одним из первых было выдвинуто и убедительно аргументировано М. Д. Шаргородским [139]. Следует, однако, отметить, что в указанной работе вызывает серьезные возражения утверждение автора о том, что прогноз обязательно предполагает указание времени, когда то или иное событие произойдет. «Положение «преступность будет уничтожена», – писал М. Д. Шаргородский, – это вообще не прогноз… А утверждение «в будущем году преступность сократится на X процентов» – прогноз» [139, 42]. Представляется, что это не совсем так. Прогноз может касаться (а прогноз в области социальных явлений, на наш взгляд, большей частью касается) не только времени наступления какого-либо определенного события, но и направлений развития отдельных социальных явлений или общества в целом. Так, ленинская формула «Коммунизм есть Советская власть плюс электрификация всей страны» [15, 30] явилась гениальным прогнозом, указавшим направления и цели плановой работы и хозяйственного руководства страной на долгие годы. При прогнозировании в области развития юридических наук также невозможно предвидеть точные сроки реализации тех или иных прогнозов, что связано, на наш взгляд, со специфическими особенностями правотворческой и правоприменительной деятельности. Исходя из этого положения, при прогнозировании развития уголовно-процессуального закона (в частности, регламентации порядка и условий доказывания) и криминалистической тактики мы предпримем попытку прогноза развития уголовно-процессуального закона и криминалистической тактики лишь с целью выявления и оценки объективных альтернатив их развития[24 - При прогнозировании используется большое количество самых различных методов. Некоторые из них, применительно к правовой науке, рассмотрены М. Д. Шаргородским [139]. В настоящее время идет становление такой новой научной дисциплины, как «исследование технологии прогнозирования», предметом которой является разработка методов анализа проблем развития отдельных систем. В качестве общих методов социалистического прогнозирования рассматриваются: диалектический метод – основополагающий методологический принцип марксистско-ленинского анализа будущего, эвристика, кибернетика, исследование операций, системно-структурный анализ.Разумеется, прогнозирование развития определенных систем требует использования и конкретных специальных методов. Так, один из создателей «исследования технологии прогнозирования», известный экономист Г. Д. Хауштейн (ГДР) к специальным методам этой дисциплины относит, в частности: методы марксистко-ленинской науки об организации, наук психологии и социологии, методы теории информации, теории игр, статистической теории принятия решений и др. [130, 36–43]. В нашем исследовании мы используем как общие, так и некоторые из указанных специальных методов прогнозирования.].

В предыдущих главах криминалистическая тактика и уголовно-процессуальный закон рассматривались в аспектах диалектического единства парных философских категорий «форма и содержание», «свобода и необходимость». Однако сложность рассматриваемых нами объектов, многообразие их отношений и связей обусловливают недостаточность при анализе их развития однозначно-причинных объяснений их функционирования. С другой стороны, как отметил В. Н. Садовский, «теоретически любой объект может быть рассмотрен как особая система; системность характеризует процесс познания таких объектов» [111,5].

С этих позиций очевидно, что криминалистическая тактика и уголовно-процессуальный закон могут быть также рассмотрены как система. При таком рассмотрении неизбежен перенос некоторых понятий (система, поток информации, обратная связь и т. п.), введенных теорией информации и кибернетикой, на такую специфическую систему, в которой восприятие и переработка информации осуществляются человеком (рассматриваемая нами система «криминалистическая тактика – уголовно-процессуальный закон», естественно, принадлежит к классу именно таких систем). Однако, как отмечают А. Н. Леонтьев и Е. П. Кринчик, такой перенос оправдан, так как речь идет о приравнивании этих процессов (циркуляции информации по техническим системам связи и по системе типа «тактика – уголовно-процессуальный закон») «лишь на определенном уровне абстракции», позволяющем их изучать идентичными методами с одних и тех же позиций. «Открывающаяся при этом возможность квантифицировать процесс переработки человеком информации, внося известную абстракцию, не отдаляет исследование от живой психологической реальности, а напротив, позволяет глубже, полнее проникнуть в нее» [78, 228].

Под системой в современной науке понимается совокупность взаимозависимых элементов, выступающая как определенная целостность. Каждый элемент системы нередко представляет собой самостоятельную систему, которая включает в себя более простые элементы со сложными и разнообразными связями. В таком случае говорят о сложной системе… Р. Эшби считает, что система представляется наблюдателю сложной в том случае, когда она превосходит его возможности в каком-либо аспекте, важном для достижения цели [143, 117]. Из этого следует, что один и тот же объект исследования может в зависимости от цели наблюдателя в одном случае представляться сложной системой, в другом – элементом более сложной системы. Так, >В. Н. Кудрявцев, рассматривая уголовную юстицию как систему, включает в нее расследование в качестве элемента этой системы [73][25 - Очевидно, предварительное следствие можно также рассматривать как автономную, в свою очередь сложную систему.].

С этих позиций «криминалистическая тактика – уголовно-процессуальный закон» рассматривается нами как сложная динамическая система. Элементами (подсистемами) этой системы являются тактика в разрезе своей функциональной структуры и уголовно-процессуальный закон в части, регламентирующей порядок и условия деятельности по доказыванию. Отметим, что свойства объекта как системы определяются не только и не столько свойствами отдельных элементов, сколько свойствами его структуры, особенностями его структуры, а также внутренних и внешних связей рассматриваемого объекта.

Рассмотренное выше соотношение уголовно-процессуального закона и криминалистической тактики в сущности характеризует структуру и формы информационных связей между элементами данной системы. Такая система, как отмечалось, является сложной, так как каждый из ее элементов (подсистем) в свою очередь является относительно автономной сложной системой со своими специфическими элементами и связями между ними.

Особенностью регулируемых динамических систем является наличие обратной связи как между элементами системы, так и между самой системой в целом и внешней средой… Это позволяет приспосабливать данную систему к новым или частично измененным условиям ее функционирования, предопределяя тем самым ее развитие.

Поскольку любая система представляет собой совокупность элементов, находящихся во взаимодействии, развитие ее может протекать в следующих направлениях: во-первых, в направлении совершенствования, трансформации самих элементов, входящих в систему; во-вторых, в направлении изменения количества элементов в подсистеме, и, в-третьих, в направлении изменения (усиления, ослабления и т. д.) определенных связей между элементами системы. Отсюда следует, что развитие криминалистической тактики и уголовного закона как целостной регулируемой системы возможно либо в одном из названных направлений, либо в различных их комбинациях. Естественно, что развитие рассматриваемой системы трудно ожидать в направлении количественного изменения ее подсистем. Наиболее вероятным является развитие ее в остальных двух указанных направлениях. При этом оно возможно как «вширь» так и «вглубь», то есть как за счет совершенствования существующих элементов, так и за счет включения новых элементов в подсистемы.

Особенностью нашей системы является то, что каждая из ее подсистем (криминалистическая тактика и уголовно-процессуальный закон), совершенствуясь в процессе многолетней судебно-следственной практики и правотворческой деятельности, в то же время существенно влияет на развитие другой ее подсистемы, определяя характер связи между элементами системы. Основываясь на изучении диалектики уголовно-процессуального закона и криминалистической тактики, можно с уверенностью предположить, что в дальнейшем эта особенность не только не утратит своего значения, но и будет проявляться более отчетливо. Так, отдельно существующие или новые тактические элементы будут глубже осмысливаться в теоретическом плане, их содержание углубится, область их применения будет расширяться в рамках, предопределяемых функциональной принадлежностью этих элементов. Соответственно с этим будет происходить трансформация формы отдельных тактических элементов – от возникновения и существования их в формах тактических приемов и криминалистических рекомендаций по их применению, до облечения некоторых из них в процессуальную (императивную или альтернативную) форму. Последнее, естественно, влечет за собой развитие уголовно-процессуального закона, унифицируя в определенной степени оптимальный порядок и условия деятельности по доказыванию. «Устойчивая тенденция к унификации процессуальных форм, – отмечает М. С. Строгович, – является принципиальным направлением развития советского уголовно-процессуального законодательства» [123, 52].

Эти особенности в основном и определяют динамический, регулируемый характер рассматриваемой системы. Однако каждая из подсистем– сложная система. Так, элементами уголовно-процессуального закона как системы являются правовые нормы, регламентирующие поведение тех или иных лиц в судопроизводстве. Будучи относительно независимыми, эти элементы в то же время находятся между собой в диалектическом единстве, которое обеспечивается едиными принципами советского уголовного процесса. Именно в этом, на наш взгляд, заложена возможность развития уголовно-процессуального закона в направлении дальнейшего совершенствования и процессуальной регламентации отдельных тактических элементов и критериев допустимости их разработки и применения, преследующих цель строжайшего соблюдения социалистической законности и нравственных начал при отправлении уголовного судопроизводства.

§ 2. Некоторые направления развития уголовно-процессуального закона

Можно с большой степенью вероятности предположить, что одной из возможных альтернатив развития уголовно-процессуального закона явится унификация некоторых существующих уже в процессуальной форме тактических элементов и критериев их применения. Мы имеем в виду, в частности, следующее.

Действующим уголовно-процессуальным законодательством однозначно решен вопрос о запрещении наводящих вопросов при допросе свидетеля (ст. 158 УПК). Такое же запрещение содержится и в ст. 165 УПК, регламентирующей порядок производства опознания. Однако законодатель не включил такое же требование в ст. 150 УПК, устанавливающую порядок допроса обвиняемого, хотя бесспорно, что постановка наводящих вопросов при допросе обвиняемого (или подозреваемого) чревата не менее, а в ряде случаев и значительно более (вредными последствиями для установления истины по делу, чем допрос с использованием наводящих вопросов свидетеля или потерпевшего. Более того, при опознании постановка наводящих вопросов запрещается. Но опознающим может быть и обвиняемый, на которого в данном случае это правило, естественно, распространяется.

Таким образом, получается, что при допросе обвиняемого не запрещается задавать наводящих вопросов, а в том случае, когда тот же обвиняемый выступает в качестве опознающего, постановка ему наводящих вопросов запрещена. Таким же двусмысленным представляется положение обвиняемого (подозреваемого) при допросе его на очной ставке со свидетелем или потерпевшим: если первому «можно» задавать наводящие вопросы, то второму – нет.

Статья 170 УПК категорически обязывает следователя принимать меры к тому, чтобы не были оглашены выявленные при обыске и выемке обстоятельства (интимной жизни лица, занимающего данное помещение, или других лиц. Но очевидно, что такого рода обстоятельства, касающиеся как лиц, в том или ином качестве привлекаемых к расследованию, так и совершенно иных, могут быть выявлены при производстве и ряда других следственных действий: при осмотре места происшествия, почтовой корреспонденции и т. д. К сожалению, в статьях УПК, регламентирующих порядок производства этих следственных действий, подобного требования не содержится.

Статьи 179 и 183 УПК допускают использование киносъемки соответственно при производстве осмотра и следственного эксперимента. Статья 141 УПК регламентирует порядок применения звукозаписи при допросе свидетеля, потерпевшего, подозреваемого и обвиняемого. Указаний на возможность применения этих средств фиксации при производстве других следственных действий в уголовно-процессуальном законе не содержится. Практика, однако, убедительно свидетельствует об имеющейся возможности и необходимости использования, например, при производстве опознания как звукозаписи, так и киносъемки, а при производстве следственного эксперимента– наряду с киносъемкой и звукозаписи. Необходимость применения указанных средств фиксации при опознании может быть проиллюстрирована характерным в этом отношении примером из следственной практики автора.

6 июня 1967 года А. выстрелами из пистолета совершил умышленное убийство граждан 3. и Ш. 3. скончался на месте происшествия, Ш. жил еще на протяжении полутора суток, причем все время находился в сознании. Он достаточно подробно сообщил об обстоятельствах совершенного нападения, описал приметы и особенности внешности преступника, по которым он может его опознать. Опознание А. потерпевшим от начали до конца сопровождалось фиксацией всего процесса производства этого следственного действия на кинопленку с синхронной звукозаписью. Решение о необходимости применения этих средств фиксации было принято с учетом особой сложности данного расследования и мнения лечащих Ш. врачей о большой вероятности летального исхода. (Потерпевший умер на вторые сутки.) А. категорически отрицал свою вину в совершении инкриминируемых ему преступлений. В судебном заседании он заявил, что опознание его Ш. было произведено необъективно, он, якобы, предъявлялся на опознание в числе лиц, по внешности с ним совершенно несходных, и что опознающему следователем ставились наводящие вопросы. Суд опроверг эти заявления А. как несоответствующие истине. В приговоре: при анализе доказательств в подтверждение своего вывода в этой части суд сослался на неоднократное воспроизведение в судебном заседании киноленты и звукозаписи, сопровождавших производство опознания А., которые свидетельствовали об объективности и строжайшем соблюдении требований уголовно-процессуального закона при производстве этого следственного действия.

Указания в законе на то, что протоколы этих следственных действий составляются в порядке, установленном ст. ст. 141–142 УПК, одна из которых (ст. 141), в частности, определяет необходимые реквизиты протокола при применении киносъемки и звукозаписи, явно недостаточно для правовой регламентации их использования в ходе производства опознания или следственного эксперимента. «В системе мер по дальнейшему совершенствованию законодательства, – отмечает П. С. Элькинд, – представляется необходимым нормативно закрепить возможность использования звукозаписи при производстве любых следственных и судебных действий» [142, 118].

По нашему мнению, оптимальным путем устранения отмеченных противоречий явится некоторая унификация определенных уголовно-процессуальных норм. Так, ст. 150 УПК должна быть дополнена указанием на запрещение постановки наводящих вопросов при допросе обвиняемого. Обязанность следователя – принимать меры к тому, чтобы не были оглашены выявленные при обыске и выемке обстоятельства интимной жизни лиц, должна быть распространена и на другие предусмотренные законом следственные действия. С этой целью целесообразно ввести в УПК норму примерно такого содержания: «Следователь обязан принимать меры к тому, чтобы не были оглашены обстоятельства интимной жизни любых лиц, выявленные при производстве следственных действий, предусмотренных настоящим кодексом». На наш взгляд, подобная норма по своему смыслу должна следовать за ст. 139 УПК, указывающей на недопустимость разглашения данных предварительного следствия. Статья 141 УПК нуждается в дополнении, дающем возможность применения звукозаписи не только при допросах обвиняемого, подозреваемого, свидетеля или потерпевшего, но и при производстве других следственных действий с участием этих лиц. Можно предложить следующую формулировку дополнения: «По решению следователя при допросе обвиняемого, подозреваемого, свидетеля или потерпевшего, а также производстве других следственных действий с участием этих лиц может быть применена звукозапись». Кроме того, должна быть процессуально закреплена возможность применения киносъемки не только при осмотре и следственном эксперименте, но и при опознании и при производстве других следственных действий, что возможно путем внесения необходимых дополнений в соответствующие статьи УПК. Иным путем унификации правовой регламентации применения киносъемки в ходе предварительного следствия может явиться введение в уголовно-процессуальный закон отдельной статьи, подобной ст. 141, которая бы указывала, при каких следственных действиях возможно применение киносъемки, и достаточно детально регламентировала процессуальный порядок ее использования.

Рассмотрим второе возможное направление развития уголовно-процессуального закона. В процессе совершенствования деятельности по раскрытию и расследованию преступлений выкристаллизовались некоторые тактические элементы, содержание которых уже не соответствует формам их существования в настоящее время. Это обстоятельство безусловно отрицательно сказывается на рациональном применении таких тактических элементов в практике следственных и судебных органов. Марксистско-ленинская философия единственный путь разрешения подобного рода диалектических противоречий между содержанием и устаревшей формой его существования видит в изменении формы и приведении ее в соответствие с содержанием. Говоря об этом, в первую очередь мы имеем в виду такие специфические тактические элементы, как следственная реконструкция и опознание личности в процессе проведения розыскных мероприятий.

Остановимся подробней на рассмотрении природы данных тактических элементов и возможных форм их существования. Под следственной реконструкцией в криминалистической литературе понимается воссоздание первоначального состояния обстановки или определенных объектов или частичных признаков объектов в целях решения специальных задач расследования [21, 24; 81; 167]. В. В. Куванов в кандидатской диссертации, посвященной проблемам реконструкции при расследовании преступлений, рассматривает реконструкцию как процесс воссоздания существенных с точки зрения задач расследования признаков отсутствующего или изменившегося объекта (оригинала), связанного с изучаемым событием, по описаниям, изображениям или вещественным остаткам [71, 5].

При однозначном в целом определении понятия следственной реконструкции вопрос о формах существования данного тактического элемента является весьма дискуссионным., Р. С. Белкин и М. П. Хилобок полагают, что следственная реконструкция является тактическим приемом расследования, который не имеет самостоятельного характера и используется при производстве отдельных следственных действий [21, 24; 131, 125]. И. М. Лузган и И. Е. Быховский придерживаются противоположной точки зрения и считают, что следственная реконструкция отдельных объектов может быть рассмотрена как автономное следственное действие. Последовательно развивая свое положение о следственной реконструкции как о самостоятельном следственном действии, эти авторы полагают необходимым дополнить уголовно-процессуальный кодекс статьей, которая бы закрепила указанный характер реконструкции и определила бы условия и порядок ее применения, И. М. Лузгин и И. Е. Быховский предложили следующий текст статьи: «В целях получения и проверки доказательств следователь в необходимых случаях вправе на основе имеющихся материалов восстановить первоначальное положение и состояние предметов на месте происшествия, а также реконструировать утраченные предметы или отдельные их свойства.

Реконструкция места происшествия и других объектов допускается только после их осмотра в первоначальном неизмененном состоянии.

Реконструкция проводится в присутствии понятых; при необходимости в ней участвуют обвиняемый, подозреваемый, потерпевший и следователь. К участию к реконструкции могут быть привлечены специалисты.

Реконструированные объекты осматриваются (разрядка наша – О. Б.) по правилам ст. 179 УПК РСФСР.

Протокол составляется в соответствии со ст. 141 и ст. 182 УПК РСФСР. В нем указываются также данные, послужившие основанием для реконструкции, отражаются ход и результаты реконструкции и последующего осмотра (разрядка наша – О. Б.) реконструированного объекта.» [30, 134–135][26 - Отметим, что В. В. Куванов занимает промежуточную позицию: в одних случаях он считает, что следственная реконструкция служит источником доказательственной информации и носит характер самостоятельного следственного действия, в других – указывает, что она лишь способствует получению такой информации, а следовательно, не может быть признана как самостоятельное следственное действие [71, 9].]

Детальный анализ текста новеллы, предлагаемой И. М. Лузгиным и И. Е. Быховским, проведен М. П. Хилобок в статье «К вопросу о следственной реконструкции при осмотре места происшествия». В ней же приведены весьма убедительные, на наш взгляд, аргументы, опровергающие самостоятельный характер реконструкции [131].

В связи с этим мы лишь вслед за М. П. Хилобок отметим, что сам текст новеллы указанных авторов о реконструкции свидетельствует о том, что реконструкция носит подчиненный, вспомогательный характер относительно следственных действий, для рационального и эффективного осуществления которых она производится (осмотра, опознания, следственного эксперимента, экспертизы). Такой вспомогательный, не самостоятельный характер реконструкции отчетливо виден при сопоставлении ее с определением процессуального следственного действия. «Следственные действия представляют собой приспособленные к получению и передаче определенного вида информации комплексы познавательных и удостоверительных приемов, операций по собиранию и проверке доказательств, предусмотренные процессуальным законом в виде правил и осуществляемые непосредственно следователем (судом)» [88, 383–384][27 - Удачная, на наш взгляд, систематизация следственных действий предложена С. А. Шейфером. По методам отображения фактических дачных следственные действия им классифицированы на: а) приспособленные к отображению (вербальной информации (допросы, очная ставка); б) направленные на отображение нонвербальной информации (осмотры, выемка, обыск и т. д.); в) предназначенные к отображению как вербальной. так и нонвербальной информации (предъявление для опознания, проверка показаний на месте, задержание подозреваемого) [140, 48–49].].

Если в аспекте определения следственного действия рассматривать содержание реконструкции, то представляется очевидным, что оно не отвечает многим требованиям, предъявляемым к совокупности приемов и операций по собиранию и проверке доказательств, именуемых следственным действием. В самом деле сама реконструкция способствует выявлению некой искомой информации. Однако извлечь такую информацию из реконструкции, придать ей доказательственный характер возможно лишь в процессе производства таких следственных действий, как осмотр, опознание, следственный эксперимент и т. д.

С этих позиций мы считаем необходимым рассмотреть примеры реконструкций, приведенные И. М. Лузгиным в монографии «Методологические проблемы расследования» [81].

В процессе рассмотрения дела о краже уникальных настенных часов из помещения Вологодского областного суда Ф., признавая себя виновным в совершении данного преступления, пояснил, что часы, которые он украл, висели в коридоре суда над столом. С целью проверки его показаний были внесены изменения в обстановку коридора суда. В частности, там, где раньше висели часы, был повешен портрет, стол был переставлен в другой конец коридора и над ним был вбит гвоздь. Данная реконструкция была зафиксирована в отдельном протоколе. Приведенный в коридор суда Ф, которому было предложено воссоздать обстановку, существовавшую в момент совершения кражи, не задумываясь, показал на участок стенки над столом, где был вбит гвоздь и, по его мнению, должны были ранее висеть украденные часы. Это с очевидностью свидетельствовало о том, что Ф., оговорил себя и кражи часов не совершал.

Что же в доказательственном отношении содержала в себе указанная реконструкция? Представляется, что сама по себе она не имела никакого доказательственного значения, а естественно, способствовала выявлению некоторой информации. Однако лишь осмотр реконструированного места происшествия с участием подозреваемого позволил установить тот факт, что Ф. не знал, где висели похищенные часы и, следовательно, данной кражи не совершал. Таким образом, только осмотр места происшествия, правда своеобразный, после реконструкции имел доказательственное значение по делу[28 - Отметим, что реконструкция, производимая в подобных целях, по существу является одним из методов психического воздействия на личность в судопроизводстве, о природе и механизме формирования которых мы подробно остановимся в следующем параграфе.].

Рассмотрим еще пример, приведенный И. М. Лузгиным. На Ивановской трикотажной фабрике была совершена кража. Преступники проникли в помещение цеха, разбив стекло в окне. На осколках стекла были обнаружены следы пальцев рук. Подозреваемые, отрицая свою причастность к совершению преступления, объясняли наличие следов их пальцев на осколках стекла тем, что они подходили к окну во время работы и оставили следы пальцев с внутренней стороны окна еще до того, как оно было разбито. С целью проверки их объяснений была проведена реконструкция разбитого оконного стекла, для осуществления которой были использованы осколки стекла как оставшиеся в раме, так и обнаруженные на земле под разбитым окном, часть из которых со следами пальцев рук была заменена для предотвращения порчи следов макетами этих осколков.

«Реконструкция позволила установить, что следы пальцев расположены на наружной поверхности осколков стекла», – пишет И. М. Лузгин [81, 170]. Отметим, что во-первых, дли обоснованного решения вопроса, находятся ли отпечатки пальцев рук с внешней или внутренней стороны разбитого стекла, на наш взгляд, необходимы специальные познания в области трасологии (в описываемом случае подобный вопрос должен был быть предметом исследования криминалистической экспертизы) и, во-вторых, не сама реконструкция позволила установить, с какой стороны стекла находятся следы пальцев, а не что иное, как осмотр реконструированного стекла. Доказательственное значение имела информация, полученная в результате осмотра реконструированного объекта, в данном случае оконного стекла.

Третий пример. При расследовании дела о пожаре была произведена реконструкция сгоревшего помещения конторки, в которой, согласно одной из версий, мог быть очаг пожара. Реконструкция была произведена на основании показаний свидетелей, фотоснимков, данных осмотра места происшествия. В связи со сложностью реконструкции данного объекта его соответствие уничтоженному объекту было проверено, кроме того, путем проведения опознания реконструированного помещения конторки свидетелями и подозреваемыми и следственным ее осмотром. Таким образом, была возведена постройка, аналогичная в существенных своих чертах уничтоженной конторке. Само по себе никакой доказательственной ценности, на наш взгляд, такая реконструкция, при всей сложности ее производства, не имеет. Доказательственная информация была получена лишь после исследования реконструированного помещения наряду с другими материалами пожарно-технической экспертизой. Следовательно, даже разбор примеров реконструкций, приведенных И. М. Лузгиным, свидетельствует о том, что реконструкция выступает лишь как первоначальный этап, как условие, тактический прием производства того или иного следственного действия. «Мы реконструируем обстановку, – пишет Р. С. Белкин, – либо для ее последующего осмотра, либо для проведения в созданных условиях следственного эксперимента или. опознания тех или иных объектов и т. п.» [21, 24].

Не соглашаясь с И. М. Лузгиным и И. Е. Быховским в том, что реконструкция носит характер самостоятельного действия, мы, однако, не можем не согласиться с их замечанием, о том, что содержание реконструкции не соответствует регламентированным уголовно-процессуальным законом условиям, и порядку производства следственных действий, в рамках которых она производится в настоящее время. Особенно наглядно это противоречие проявляется при необходимости реконструкции (места происшествия с целью последующего осмотра реконструированной обстановки, ибо, как известно, ст. 182 УПК требует производства осмотра лишь в том виде, в котором обнаруженное наблюдалось в момент осмотра.

О чем же это свидетельствует? На наш взгляд, о том, что содержание реконструкции как тактического элемента переросло такие формы, как тактический прием и криминалистическая рекомендация по его использованию, в которые оно облечено в настоящее время. Как уже говорилось, разрешение подобных противоречий происходит путем изменения старых, форм. Это подтверждает справедливость мнения о необходимости изменения существующей формы реконструкции и облечения данного тактического элемента в иную, процессуальную форму, которая альтернативно представляла бы право на производство реконструкции в рамках существующих следственных действий и достаточно детально регламентировала в императивной форме порядок и условия производства реконструкции при определенных следственных действиях.

Отметим, что уголовно-процессуальный закон уже знает подобные формы закрепления отдельных тактических элементов, причем прямо подчеркивает вспомогательный характер их по отношению к следственным действиям. Мы имеем в виду ст. 186 УПК, в которой в подобной форме закреплены право и порядок получения образцов для дальнейшего сравнительного исследования. Отметим также, что данная статья расположена в главе 16 УПК, регламентирующей порядок производства экспертизы.

Мы не можем согласиться с С. А. Шейфером, считающим получение образцов самостоятельным следственным действием [140, 45]. Свое мнение С. А. Шейфер обосновывает тем, что получение образцов само по себе, а не только в связи с экспертизой, выступает как инструмент получения информации, имеющей значение для дела. Автор, однако, признает, что полученная в ходе этого действия информация не может быть «прочтена» следователем непосредственно, но имеет доказательственное значение в связи с проведением экспертного исследования [140, 46]. А если это так (что не вызывает у нас возражений), то доказательственного значения получение образцов само по себе не имеет (они не являются вещественными или письменными доказательствами, не приобщаются в этом качестве к уголовному делу и т. п.), а потому является не самостоятельным следственным действием, а лишь «инструментом», тактическим приемом, облеченным в процессуальную форму, объективного и рационального производства следственного действия (в частности, назначение той или иной экспертизы).

Переходя к рассмотрению вопроса об опознании личности в процессе проведения розыскных мероприятий, сразу же отметим, что в данном случае речь идет не о разведывательно-поисковой собственно оперативной деятельности, а о проводимой в специфических условиях процессуальной деятельности следователя и органа дознания для раскрытия преступления, по факту совершения которого имеется возбужденное уголовное дело. Необходимость проведения такого рода опознаний зачастую возникает при расследовании преступлений против личности в тех случаях, когда ни следственным, ни оперативным путем не представляется практически возможным сузить круг лиц, среди которых может оказаться лицо, опознание которого требуется. Приведем несколько характерных примеров обстоятельств, вызвавших необходимость проведения опознания в указанных выше условиях.

Ж., потерпевшая по делу об изнасиловании, заявила, что с преступником она в вечер происшествия познакомилась на танцах в одном из городских парков культуры и отдыха. Ж. также пояснила, что танцплощадку этого парка она посещала регулярно, но парня, который ее изнасиловал, там никогда не видела. В связи с практической невозможностью за короткое время сузить круг подозреваемых, было принято решение посетить с участием Ж. танцплощадки других парков города и некоторые места, в которых по вечерам собирается молодежь. При посещении одной из танцплощадок Ж. среди большого числа находящихся там лиц указала на одно из них и заявила, что именно этот парень ее изнасиловал, причем тут же пояснила, по каким признакам она его опознала. Опознанный Ж. гражданин был задержан и впоследствии изобличен в ее изнасиловании.

Воронежский областной суд, рассматривавший данное дело по первой инстанции, как на одно из доказательств вины осужденного сослался на опознание его потерпевшей Ж, проведенное в указанных выше условиях и отраженное в протоколе опознания.

Подобным образом был установлен очевидец убийства гражданина П. Расследованием было установлено, что убийство П. совершил один из молодых людей, с которыми потерпевшего видел свидетель Ш. На допросе Ш. сообщил, что одного из этих двух парней он хорошо рассмотрел и может опознать, хотя ранее его не встречал. Было выдвинуто предположение, что этот человек может работать на одном из нескольких заводов, расположенных в районе места убийства П. Очевидно, что попытки как-либо сузить круг лиц, среди которых мог оказаться данный гражданин, потребовали бы весьма продолжительного времени. В этой связи было принято решение проводить в определенные часы патрулирование с Ш. у проходных заводов. Данная попытка увенчалась успехом. Ш. среди массы лиц, выходивших из проходной одного из заводов после окончания рабочей смены, опознал В. как то лицо, которое находилось с потерпевшим незадолго до убийства последнего. В. признал, что явился очевидцем убийства П., которое совершил 3. Последний был задержан и изобличен в совершении данного преступления.

Отметим, что в обоих случаях рядом с опознающим кроме работников органа дознания находились и два понятых, с участием которых составлялись протоколы опознаний.

Возможность признания за подобного рода опознаниями доказательственной силы кроется, на наш взгляд, в самой природе такого информационного процесса, каким является опознание образов. По существу процесс опознания сводится к отнесению неизвестного отображения к одному из следов в памяти опознающего на основе: а) поступающих к опознающему импульсов в виде восприятия и отражения примет и особенностей внешности лиц, предъявляемых на опознание; б) наложения этих импульсов на систему информационных сигналов, «записанную» в памяти опознающего, с которыми он имел дело в прошлом опыте, при обстоятельствах, вызвавших необходимость опознания [40, 121; 79, 84]

Напомним, что внешность человека определяется как совокупность анатомических, функциональных и социальных признаков человека, доступных конкретно-чувственному восприятию. К анатомическим признакам относятся скелетно-мышечная структура лица и тела, к функциональным – различного рода выразительные движения лица и тела (мимика, голос, речь); к социальным – элементы оформления внешности в виде одежды, косметики, украшений [27; 101].

Психологические аспекты опознания в уголовном судопроизводстве подробно и обстоятельно исследованы Н. Н. Гапановичем в работе, специально посвященной процессуальным и психологическим проблемам опознания [47].

Тактические элементы, составляющие регламентированный в императивной форме уголовно-процессуальным законом порядок производства опознания, направлены, по нашему мнению, на обеспечение строжайшей объективности, «чистоты» прохождения этого процесса и установления критерия оценки его результатов.

В ст. 165 УПК можно выделить следующие тактические элементы (мы рассматриваем лишь опознание личности):

1. Необходимость предъявления лица, опознание которого производится, вместе с другими лицами, которых должно быть не менее двух.

2. Эти лица должны быть по возможности сходными по внешности с опознаваемым. Пленум Верховного Суда СССР в своем постановлении от 18 декабря 1964 года по делу Леготина указал на грубое нарушение описываемого тактического элемента, опорочившее доказательственную силу опознания: «…Леготин был официально предъявлен Тане на опознание среди таких лиц, приметы которых явно отличались от описанных ранее потерпевшей примет преступника. В частности, Леготин был предъявлен среди лиц, из которых один узбек, другой русский, одетые в черные костюмы, в то время как Леготин был одет в клетчатую рубашку» [151, 338].