скачать книгу бесплатно
Синяя с золотом доска сообщала, что художественная галерея работает с одиннадцати. Бросался в глаза стенд с объявлением о выставке всемирно известной художницы Майи Корфу, «уроженки нашего города». Федор посмотрел на часы – было одиннадцать пятнадцать – и дернул ручку. Дверь была заперта. Он дернул еще раз – с тем же результатом. Ему пришло в голову, что люди совершают массу нерациональных поступков, вроде того, который совершил сейчас он сам, пытаясь еще раз открыть запертую дверь. Что это? Нежелание смириться с результатом? Упрямство? Надежда на «вдруг»? Он снова дернул, посильнее, вложив в свой жест всю досаду и раздражение, и – о чудо! – дверь распахнулась! Что-то там в ней заедало. Мелодично звякнул китайский колокольчик.
Он вошел в большой светлый зал. Дежурная, молодая женщина, доедая на ходу, выскочила из подсобки. Федор поздоровался. Бросался в глаза стенд со знакомым уже объявлением и фотография художницы на стене рядом. Майя Корфу сидела на парапете не то моста, не то низкой ограды и смотрела на зрителя с легкой улыбкой. Фотография удачно передавала ощущение движения – в фигуре женщины была динамика: шла, присела, сняла соломенную шляпу, держит ее в руке, щурится на солнце, ветерок шевелит длинные светлые волосы и подол пестрого платья…
– Майя Корфу – наша землячка, – с гордостью сказала дежурная, проглотив кусок. – Согласилась привезти картины, она живет в Италии. Замечательная художница, сильная, необычная, заставляет задуматься. И как человек просто удивительная! Простая, нос не дерет, не то что наши, цены себе не набивает. Пожалуйста, знакомьтесь с экспозицией, а если будут вопросы, спрашивайте, я здесь.
– Как вас зовут? – спросил Федор.
– Светлана.
– Спасибо, Светлана. Если будут вопросы, обязательно спрошу. А вам ее картины нравятся?
– Очень! Они такие необыкновенные! Сразу чувствуешь западную школу. Хотя не все понятно и… – Она запнулась. – Ну, это вроде магии, просто душу переворачивают. Но есть и радостные! Мне нравятся цветы, например, и пейзажи, очень необычные.
Цветы, пейзажи, люди и неизвестно что – так примерно Федор, склонный к систематизации и аналитике, разложил по полочкам творчество Майи Корфу.
Он переходил от полотна к полотну, всматривался внимательно, пытаясь понять. Понять содержание можно было по-разному, субъективно, в силу характера – пессимисты видели одно, оптимисты – другое. Единого смысла, универсального для всех, не было. На то и метареализм, чтобы не было. Искажение реальности, искусство на грани подсознания, полусон, полуявь, фобии, детские страхи, сны… Зазеркалье.
Он постоял у картины с растением, в котором не было ничего растительного, изображено скорее животное, причем хищное, плотоядное. Из черно-красного громадного с рваными краями колокольчика торчал мощный мясистый стержень густо-красного насыщенного тона, до оторопи напоминающий фаллос. «Amorphophallus» было написано на табличке. Что такое аморфофаллус? Тропический цветок? Кактус? Бесформенный фаллос?
Лиловое поле, зеленоватое небо, черный куб с открытой дверью… «Часовня». Эта картина вызывала чувство опасности и обреченности, открытая дверь притягивала.
Женщина в белой одежде с запрокинутой головой, стоящая спиной к зрителю. Из сине-голубого неба на нее несется серая каменная сфера – движение ее неотвратимо, она покрыта рытвинами и трещинами, залетела из немыслимой глубины времени и пространства… Удивительный диссонанс между неподвижной фигурой женщины и стремительно приближающейся глыбой… «Melancholia».
Католические монахини в чепцах с громадными торчащими крыльями, черные с белым, снова спиной к зрителю, смотрят на обнаженную девочку, она как восковая свеча, голубовато-прозрачная, тонкая, нежная, голубые соски, темный треугольничек внизу… В спинах, старых, покатых, квадратных, вожделение, ненависть, зависть… «Девочка».
Пейзаж… равнина серо-лиловая, безнадежная, плоские едва угадываемые человеческие фигуры, бесконечные вереницы фигур. «Вечность».
Мужчина и женщина в немыслимом сплетении ног и рук, гротескно-выпуклом напряжении мускулов, закатившиеся глаза женщины, их слившиеся окровавленные губы, хребет мужчины с цепочкой острых позвонков среди белых простыней с выписанными мельчайшими складочками… «Coitus».
Федор достал носовой платок и промокнул взмокший лоб.
Дерево, растущее из ладоней. Картина, о которой говорила Полина. Женщина в наряде невесты, с букетом белых цветов, мужчина обнажен, со тщанием выписаны анатомические детали. «Вчера».
Полуразрушенный дом, заброшенный двор – в трещинах плит торчит трава. Дверь наглухо забита досками, видны мельчайшие узоры древесины, ручка вырвана «с мясом», вместо нее – черная дыра с острыми краями. В неосвещенном углу двора свален старый линялый хлам – разорванные платья, блузки с оторванными пуговицами, красные босоножки со сломанными каблуками, розовая кружевная дамская вещичка, кукла без глаз, облезшая косметика, исписанные грязные листки… Из-под хлама – женская рука, не то искусственная, не то настоящая. «Ответ».
Сине-сизая бесконечная равнина, на горизонте неровный слабый свет. Женщина, такая же сине-сизая, без глаз, без рта, стоит с опущенными руками. На голове венок из зажженных свечей. «Одиночество».
Скрюченный паук, подвешенный на красной нитке в чьих-то пальцах – снова преувеличенное внимание к деталям: выпученные круглые глаза, мохнатое брюшко и лапки, папиллярные линии на подушечках пальцев… «Судьба».
Были еще изображения парящих в пространстве бесформенных конструкций из металла, дерева, гипса, с открытыми ячейками-окнами, из которых выглядывали глаза, языки, руки. Но в этих смысла он вообще не увидел.
Да…
Федор подошел к окну. Из него была видна парковка, его собственный белый «Форд» и приземистый темно-зеленый с низкой посадкой «Ягуар» – капитан Астахов сказал бы презрительно: «пузотерка». Женщина в черном открытом платье, нагнувшись, доставала из машины сумку и широкополую черную шляпу. Заинтересованный Федор пригляделся.
Она повернулась, взмахнула головой, откидывая длинные пепельные волосы, и пошла к галерее, ступая размашисто и твердо. Федор узнал ее. Это была Майя Корфу.
* * *
– Савелий, а ты знаешь, что такое метареализм? – спросил Алексеев своего друга Зотова вечером за рюмочкой коньяка в «Тутси».
– Читал что-то, – не сразу ответил Савелий. – Это такое направление в поэзии, сравнительно новое… теория динамичного хаоса, подсознание, метафизический потенциал… Вообще-то я не очень в этом понимаю, Федор.
– Я про живопись, Савелий.
– Тут я еще меньше смыслю. А что?
– А ты знаешь, что у нас открылась выставка знаменитой художницы Майи Корфу? Она наша, местная, но сейчас живет в Италии. Майя пишет в стиле метареализма, как говорится в буклете. – Федор вытащил из кармана длинный узкий каталог и протянул Савелию.
Тот взял, внимательно рассмотрел.
– Сегодня я был на выставке госпожи Корфу, – сообщил Федор.
– И что?
– Даже не знаю, что сказать. Если бы я был психоаналитиком, я бы решил, что эта женщина несчастна, одинока, видит мир вверх ногами и сексуально озабочена. И прячется. Но я далек от мысли, что автор и его произведение находятся в гармонии. Часто это просто товар, способ потрафить моде и сделать деньги. Хотя случается и гармония, конечно.
– Почему прячется?
– Почти все персонажи стоят или сидят спиной к зрителю.
– Тебе не понравилось?
– Трудно сказать… Понравилось, пожалуй. Необычно. Она прекрасная рисовальщица с утрированным интересом к деталям. Как по-твоему, Савелий, чем современный художник отличается от живописца старой школы? Эпохи Возрождения, например?
– Техникой, наверное, потом… сюжетами.
– Сюжетами в первую очередь. Те писали библейские и жанровые сцены, пейзажи и портреты, жизнь была нетороплива и размеренна, и живопись ей соответствовала. А сейчас главное динамика и быстрая смена картинок. Чтобы привлечь зрителя, художник изощряется, пугает и фантазирует. Эквилибристика на грани фола. Ты, Савелий, вообще знаком с современной живописью?
– Не очень. Но все это существовало всегда, Босх и еще один… итальянец, очень странные картины.
– Босх был один. А теперь их много – футуризм, космизм, символизм, метареализм и еще много всяких «измов». Такой же всплеск, как в начале двадцатого века, в годы смуты и потрясений. Красиво, зрелищно и, главное, непонятно – открывает простор для умствований. Когда я был в галерее, приехала Майя Корфу.
– Красивая?
– Как тебе сказать… нет, пожалуй. Вернее, не знаю. Интересная, значительная, уверенная в себе женщина. Успешная. Кстати, ее картины продаются в интернет-абстракт-гэлэри «Витро», и цены на них весьма и весьма высоки. Нам с тобой они не по карману. Так что сходи и посмотри, пока не поздно.
– А как ты туда попал?
– Мне рассказала о выставке одна девушка, и я решил посмотреть, чтобы не отстать. А потом сразить ее глубокими суждениями. Вот пока тренируюсь на тебе. А тебе не приходило в голову, что модернизм в изобразительном искусстве интереснее, чем в литературе?
– Я как-то не думал об этом…
– Честной компании! – раздалось у них над головами, и капитан Астахов плюхнулся на свободное место рядом с друзьями. – О чем грустим?
– Федя сегодня был в художественной галерее, – сообщил Савелий.
– С какого перепугу?
– Там выставка Майи Корфу…
– Той самой? Что-нибудь нарыл? – спросил Коля.
– В каком смысле?
– В прямом. Ты же рванул туда из-за Алины Поляковой. Я говорил с дежурной, она работала пятнадцатого июля. Говорит, было столпотворение – журналисты, фотографы, художники… Девушку в белом платье и красном жакете она запомнила, та пробилась к художнице и попросила автограф. Корфу расписалась на буклете.
– Ты думаешь, что она… – спросил Савелий.
– Кто? – вопросом на вопрос ответил Коля.
– Художница!
– Художница как художница. Пить будем?
– Подожди, Коля! Я говорил с парнем из «Магнолии», он вспомнил, что девушка, похожая на Алину Полякову, была с мужчиной… – сказал Федор.
– В черных перчатках? – перебил его Коля. – Знаю, он уже сознался. Говорит, был тут один… очень подозрительный тип, вопросы задавал. И я, говорит, сразу все вспомнил. Я заскочил показать ему фотографии Поляковой, сделанные пятнадцатого июля ее подружкой. Она забыла о них, а потом вспомнила и позвонила.
– Полина?
– Полина Скорик. А ты что… уже отметился? – Коля ухмыльнулся. – Везде поспел? Слушай, а что ты им впариваешь? Какая легенда?
– Я честно сказал Полине, где работаю. Она поняла.
– И как она тебе?
– Славная девушка, очень переживает за подружку. Новости есть?
– Новости… Присматриваем за женихом, спрашиваем соседей, коллег по работе, кассирш и клиентов «Магнолии», которые могли быть там пятнадцатого в вечернюю смену. Пока ничего.
– А мужчина, который был с Алиной, в перчатках… высокий, в черном, что-то в нем странное.
– В смысле?
– Не знаю. Что-то было странное, раз сторож обратил на него внимание. Он и сам не знает. Но, говорит, было.
– Почему в перчатках? – взволнованно спросил Зотов. – Чтобы не оставлять отпечатков пальцев?
– Здравая мысль, Савелий. Я думаю, они могли уехать в машине Алины вдвоем. Через полчаса «Магнолия» закрывалась, и ее «Тойота» осталась бы на стоянке одна. Они заехали к ней домой, выгрузили продукты и… – стал рассуждать вслух Федор.
– Если он имел место, этот мужик, – перебил Коля. В голосе его слышался здоровый скепсис. – Свидетели – это дело такое, сам знаешь. Там сотни машин.
– Знаю. Но если был мужик, гипотетически, то они могли уехать вдвоем. Тут важен временной фактор – убрать с парковки красную «Тойоту» до одиннадцати. Мы знаем, что Алина вернулась домой, занесла продукты, а потом поехала куда-то… Не представляю, куда можно было отправиться на ночь глядя.
– Ты не представляешь, а я так даже очень, – буркнул Коля, вспомнив про Ирочку, которая часто приходила за полночь, и тогда он устраивал ей воспитательные беседы с холодным душем.
– Она могла выйти из дома не по своей воле, – заметил Федор.
– Она вышла из дома сама, – сказал Коля. – Собственными ногами. Занесла продукты и вышла.
– Откуда ты знаешь? – спросил удивленно Савелий.
– Спроси у Федора. Пусть великий детектив расскажет, откуда я знаю. – Коля хмыкнул и потянулся за бутылкой.
– Федя! – воззвал Савелий.
Алексеев не спешил отвечать. Вдруг спросил:
– Где она держала машину?
– На стоянке за два квартала от дома.
– Ты хочешь сказать, что она поставила машину на стоянку, а затем взяла ее снова? – спросил Федор.
– Ничего не понимаю! – воскликнул Савелий. – Коля!
– Ну… да. – Капитан был разочарован. – Она оставила «Тойоту» на стоянке в одиннадцать сорок две пятнадцатого июля, о чем есть запись в журнале, и взяла снова через тридцать восемь минут, то есть в двенадцать двадцать.
– Федя, как ты догадался? – спросил Савелий.
– Элементарно, – ответил тот небрежно. – Коля знает, что девушка вернулась домой и вышла еще раз, причем по своей воле. Ее не вынесли завернутой в одеяло, она вышла сама. Знать это капитан может лишь в том случае, Савелий, если у него есть свидетель. Дежурный со стоянки, например.
– То есть она вернулась домой, а потом ей могли позвонить и вызвать! – сообразил Савелий. – Или… нет! Она могла вернуться не одна, а с тем, в черных перчатках.
– Она вернулась одна, – сказал Федор. – Из свежей информации о стоянке ясно, что она вернулась домой одна.
– Почему?
– Давай смоделируем ситуацию, Савелий. Она вернулась с типом в перчатках. Гипотетически. Они занесли домой продукты. Он остался у нее, а она поехала ставить машину. Что было дальше?
– Ну… потом она вернулась в квартиру, – сказал Савелий.
– И что?
– Они могли поссориться, и она…
– …побежала за машиной, чтобы отвезти его домой? В таких случаях мужчина уходит сам. А она зачем-то снова взяла «Тойоту». То есть за эти тридцать восемь минут произошло нечто, Савелий, что заставило ее…
– Что?
– Ей могли позвонить, как ты предположил, и сказать, что… ну, например, беда с женихом, случилась авария, или с подружкой, да что угодно, чтобы выманить ее из дома.
– Но тогда она… – Савелий испуганно переводил взгляд с Федора на Колю. – Тогда получается, что она… что они ее?..
– В любом случае так получается, – сказал Федор. – Ладно, Савелий, ты успокойся, ничего пока не известно. Посмотрим. Коля начеку, в поиске, мы вот помогаем ему по мере сил.
Все замолчали. Коля был раздражен, Савелий испуган, Федор задумчив.
