скачать книгу бесплатно
– Когда вернешься? – спрашивает.
Сын пожимает плечами, ухмыляется и исчезает. Через минуту оглушительно хлопает входная дверь. Даже не сказал спасибо, паршивец.
Сунгур наблюдает в окно, как сын вприпрыжку пересекает двор и исчезает. До завтра, скорее всего. Через полчаса уйдет Лара. Потом спустится Алена. Она вернулась в два, он еще сидел за компьютером. Не заглядывая к мужу, ушла к себе. Он слышал, как она ходит наверху, принимает душ…
Что, по-вашему, должен сделать муж, чья жена явилась в два ночи? Это зависит от того, кто в доме хозяин…
– Папочка, я улетаю! – Лара целует отца. – В час встречаемся, не забудь.
– Хорошего дня, девочка! – Он прижимает ее к себе. – Осторожнее переходи улицу. До встречи.
И Лара улетает. А Сунгур думает, что дочке действительно надо бы поярче одеваться, что ли… и подкраситься не мешает, и стрижку или прическу тоже вместо школьного хвостика на затылке. Прав Юрий. О матери дочь не спросила…
В их семье определились два лагеря, как, возможно, уже понял читатель, не то чтобы враждующих, а, скажем, противоположных по содержанию. Один – Сунгур и Лара, мягкая оппозиция, выражаясь политическим сленгом, другой – партия жестких прагматиков, Алена и Юрий. Алена обожает сына, они одной крови; она не замечает ни его хамства, ни лени – мужчина должен перебеситься. Сунгур иногда думает, что приемная дочка ему ближе, чем родной сын, и взаимопонимание у них полное. А вот с матерью у нее отношения натянутые, Лара раздражает Алену своей… безликостью, как она это называет. Монашка, говорит Алена. Даже то, что Лара закончила литфак с красным дипломом, служит поводом для насмешек: зубрилка, которой все равно, что зубрить. Чем интереснее личность, тем хуже она училась в школе, любит повторять Алена. В итоге из двоечников получаются успешные менеджеры, банкиры и генералы, а отличники превращаются в офисный планктон с копеечным содержанием. Или библиотекарей. Иногда в припадке альтруизма, вспомнив, что дочке давно пора замуж, Алена протаскивает ее по бутикам и заставляет купить одежду и косметику; одежда навсегда остается висеть в шкафу, а косметика мертвым капиталом лежит в шкатулке на туалетном столике, так как пользоваться всеми этими тенями и красками Лара не умеет. Я не понимаю ее, жалуется Алена мужу, неужели ей не хочется одеться? Ходит как бомж, прости господи, она же молодая девка! Я в ее возрасте… Она в ее возрасте была другой. Жадной до жизни, неразборчивой в знакомствах, готовой тусоваться ночь напролет и ни от чего не отказываться. Быть безудержной, одним словом. И любовники… отдельная тема! И ребеночка родила без мужа. Большому кораблю, думает Сунгур… Большому кораблю большое плавание. Кому много дано, с того много спросится. Не дураки придумали. А ему остается делать вид, что все нормально в датском королевстве. Старший снисходительный товарищ. Сунгур вздыхает…
Он наливает себе кофе, доливает коньяку. Семья накормлена, можно расслабиться. Отец-кормилец. Он слышит, как спускается из своей спальни жена – третья сверху ступенька трещит под ее ногой. Она появляется в дверях кухни – роскошная, крупная, с чуть припухшими после сна глазами и губами, с копной нечесаных светлых волос, в ярко-красном коротком халатике, открывающем круглые красивые коленки.
– Доброе утро! – говорит Алена хрипловатым голосом. – А мне кофе?
– Доброе, – отвечает Сунгур. – Садись. Как спала?
– Отлично! – отвечает жена, отпивает кофе и стонет от наслаждения. – Никто не варит кофе как ты, Кирка, честное слово! Кофе просто шедевральный!
И на том спасибо.
– Ты поздно вернулась… – говорит он, не то утвердительно, не то вопросительно. Приличия надо соблюдать: ты вернулась поздно, я заметил и не стану делать вид, что спал, а ты изволь объясниться… соври что-нибудь, ты же у нас мастерица. Называется правила игры.
– Ага, собрались ребята, посидели в «Сове». Я думала, ты уже спишь, не хотела беспокоить.
Думала, ты спишь, потому не отметилась, не пришла пожелать доброй ночи – что ж, объяснение как объяснение, не хуже всякого другого, приличия соблюдены.
Они, улыбаясь, смотрят друг на дружку – старые добрые друзья. Вдруг тренькает мобильник жены. Она выхватывает телефон из кармана. Взглядывает на экран. Вскакивает, бросает: «Это по работе!» – и выбегает из кухни. Возвращается через десять минут, говорит, пытаясь погасить сияние глаз:
– Ну, ничего без меня не могут, безрукие!
– Избаловала ты их, – роняет с изрядной долей иронии Сунгур, прекрасно понимая, кто звонил. Ирония – оружие пораженцев, сказал кто-то. Пораженец и есть.
– Да уж! – хмыкает жена. – Юрка бывает дома хоть изредка? – переводит разговор. – Когда он вернулся?
– Изредка бывает. Около трех, кажется, – говорит Сунгур. Он старается не пялиться на жену, но не может удержаться… Он женился на Алене по страстной любви, и восхищение женой с годами не прошло и не поблекло, она по-прежнему желанна, прекрасна… она – чудо, вроде метеора – горит ярко, сжигая все вокруг, сжигая, согревая и освещая, и он благодарен, что может греться в ее тепле… хотя бы греться. Старый беззубый Акела…
Некий психиатр в тэвэ рассуждал о браках немолодых мужчин с молодыми женщинами. Вы себе не представляете, говорил он, и голос слегка дрожал от распирающих его чувств, молодая женщина… это вибрации, энергия, взрыв, полет! Мужчина молодеет рядом с молодой подругой, плечи распрямляются, даже седина исчезает… и хронические болячки и давление! Все исчезает. Он силен, бодр, активен… гм… в этом самом смысле, бегает по дискотекам, танцует до упаду, он снова молод, он обманул время и счастлив. И продолжается это удовольствие около двух лет, подсчитали ученые. Два года или почти два года активной жизни, а потом… А что потом? А потом подруга по-прежнему хочет дискотек и поездок, он же, увы, сдулся, ему бы полежать после обеда с газеткой, а вечером перед телевизором, а отпуск на любимой даче, где можно ходить в трусах, и в спортзале давно не был. И снова печень, и давление, и плешь на затылке… Как-то так. Природу не обманешь, к сожалению.
Иногда он испытывал желание ударить ее, закричать в ее бесстыжие глаза: я знаю, где ты была и с кем, дрянь, шлюха! Ненавижу! А что дальше? Он отдавал себе отчет, что она сильнее и может ударить больнее, что он навсегда останется… как бы это поделикатнее – побежденным, на лопатках. Слабаком, другими словами. А еще она ведь может собрать чемодан, образно выражаясь, и поминай как звали. Так что спасибо и на том. Правда, наверняка он ничего не знал… так, лишь предполагал. Ни имен, ни явок.
Красавица и чудовище, иногда думал он…
Жена пьет кофе, намазывает вареньем тост, рассказывает о газетных новостях, смеется. Сунгур почти не слушает, смотрит на ее оживленное лицо… хороша! и представляет себе того счастливца, с кем она была вчера. Вспоминает, как они любили друг дружку… давно, сто лет назад. Ее словечки, гортанный смех, ее привычки, жадность и смелость… все это свежо в памяти, отпечаталось навеки. Останется с ним до конца. Иногда он сравнивал себя со зрителем в кино… Вам не приходит в голову, что наша память как старый фильм – сидишь и смотришь, и понимаешь, что ты зритель уже, а не участник. А фильм – черно-белый.
О дочери Алена не спросила…
Глава 2
Пятно на безупречной репутации
Горничная Люба проинформировала дежурного администратора Гошу о том, что на номере тридцать шесть уже вторые сутки висит «не беспокоить». Клиент уплатил за пять дней, осталось еще два, потому никто не хватился. Надо бы проверить, не случилось ли чего.
Гоша, небольшой изящный мужчина, в сопровождении Любы и дежурной по этажу Светы подошел к двери тридцать шестого и постучал. За дверью было тихо. Гоша постучал сильнее. С тем же результатом. «Открывай!» – по-командирски приказал Гоша, отступая. Люба сунула карточку-отмычку в щель; дверь распахнулась. Гоша заглянул в полутемную прихожую – на стене горел слабый желтоватый рожок светильника. Из-за Гошиного плеча выглядывали девушки Люба и Света.
Гоша сделал шаг и словно споткнулся, издав хриплый звук – среднее между кашлем и всхлипом. Люба пискнула и зажала рот рукой. Света охнула, схватилась за сердце и прислонилась к стене.
Постоялец лежал на спине, заняв все пространство неширокого коридора. Здоровый толстый мужик, неподвижный, с разбросанными руками и запрокинутой головой; полураспахнутый белый махровый халат в бурых пятнах, торчащее из груди орудие убийства – ножницы. Неяркие блики света на кольцах белого металла…
…На происшествие прибыл майор Мельник, дельный опер, серьезный до мрачности – казалось, его лицо было вытесано из камня: жесткая складка между густыми бровями, жесткие складки от крупного носа к уголкам жесткого рта. Добавьте сюда мощный разворот плеч и тяжелую поступь, и манеру смотреть таким взглядом, что у любого, даже невинного как младенец, появлялось желание закричать: «Это не я! Честное слово! Я больше не буду!»
– Пятно на репутации отеля, – трагически заламывал руки Гоша, человек нервный, холерического темперамента. – Никогда ничего подобного! «Лошадь» уже бьет копытом, заняли весь холл! Выбросят в вечерних новостях, шакалы!
«Вечерняя лошадь» была самой крутой городской газетой быстрого реагирования, собирающей слухи и сплетни, и подвизался там известный и всеядный журналистский авторитет Лео Глюк, спец по криминалу, летающим тарелкам, околокультурным событиям и тайным подземным пещерам. Именно он, культовый Лео Глюк, бил в холле копытом на пару с папарацци Костиком. Звали журналиста на самом деле Алексей Генрихович Добродеев, и был это большой толстощекий шумный и очень подвижный человек с голубыми широко открытыми любопытными глазами, оптимист, везде чувствующий себя как дома, готовый сию минуту бежать, действовать и информировать общественность. За эту готовность и оптимизм по жизни в журналистских кругах была у него кличка Пионер; среди узкого круга еще Лоботомик. С майором Мельником они были старыми добрыми знакомыми. Полчаса назад Добродееву позвонил его старый информант, портье Толик по прозвищу Аллегараж. «Давай к нам, пахнет жареным», – конспиративно прошипел Толик, и журналист, захватив Костика, помчался как на пожар.
– Привет, майор! – поздоровался Леша Добродеев с майором Мельником. – Что случилось? Убийство? Давай по кофейку.
Майор Мельник кивнул, и они подошли к кофейному автомату.
– А может, пивка? – спросил журналист.
– В другой раз, Леша. У меня четыре с половиной минуты, – он поднес к глазам руку с часами. Называть точное время, причем самое странное, было одной из его особенностей. Он никогда не говорил, допустим, вернусь через десять минут, уходя перекусить в буфет, а называл точное время: вернусь через восемь с половиной минут, и возвращался точно в назначенный срок. Коллеги специально проверяли, на спор, и кто сомневался, тот проигрывал. Причем это не было извращенным юмором или приколом – майор Мельник действительно так чувствовал: три с половиной минуты, одиннадцать минут, пятнадцать с половиной. А с чувством юмора… черт его знает, обладал ли майор чувством юмора! Не факт, и к делу не относится.
– Убийство? – приступил к делу Добродеев, наследуя телеграфный стиль майора.
– Похоже, – сдержанно ответил тот.
– Огнестрел? Ножевое?
– Ножницами, Леша.
– Чем?! – поразился Добродеев. – Как это?
– Ножницами. Жертву убили ударом ножниц в область сердца. Лисица считает, он жил примерно минуты полторы после удара… но это, сам понимаешь, навскидку.
Лисица был опытнейшим городским судмедэкспертом, небольшим седоголовым человеком, пребывающим в неизменно прекрасном расположении духа, и все знали: если Лисица выносил вердикт насчет того, чем, когда, через какое время наступила смерть, то так оно, скорее всего, и было.
– Невероятно! – не мог прийти в себя журналист. – Кто он такой?
– Приезжий из Зареченска, по торговым делам. Смерть предположительно наступила позавчера вечером, примерно около двенадцати.
– Что уже есть?
– У него в тот вечер была женщина, ее видел дежурный.
– Женщина? Что за женщина? Из ночных бабочек?
– Нет, этих он знает. Женщина средних лет, хорошо одетая, в темном плаще. Они пришли вместе в начале одиннадцатого, жертва подошла к стойке за ключом. Женщина ожидала около лифта. Вроде видели ее уходящей, около двенадцати. Это дает нам возможность установить время убийства. – Он подумал и прибавил, будучи человеком любящим точность: – Возможно, дает. Все, Леша, нужно идти. Бывай.
– Как его зовут? – на всякий случай, особенно не надеясь, спросил Добродеев.
Майор иронически хмыкнул.
– Спасибо, майор, пиво за мной, – сказал Добродеев.
Они пожали друг другу руки, и майор Мельник, печатая шаг, двинул к лифту. Перекур закончился, труба зовет, работы непочатый край. А Добродеев машинально взглянул на часы и убедился, что беседа длилась ровно четыре с половиной минуты; взял еще один стаканчик кофе и кивнул Костику. Тот подошел.
– Мужика зарезали ножницами, – сообщил Добродеев.
– Как? – удивился Костик. – Ножницами? Уже знают кто?
– У него была женщина, – сказал Добродеев.
– Женщина? – еще больше удивился Костик. – Ножницами?
– А чем надо, по-твоему?
– Ну, не знаю… ножом. Может, жена?
– Не похоже. Потусуйся тут, поснимай, потом разберемся. До встречи!
С этими словами Добродеев побежал к выходу, выскочил на улицу, схоронился за углом и достал мобильный телефон…
Глава 3
Чрезвычайное заседание Клуба толстых и красивых любителей пива
– Привет, Леша! – обрадовался Митрич, хозяин бара «Тутси», он же бармен, завидев на пороге заведения любимого клиента, журналиста Лешу Добродеева. – Давненько тебя не было! Как жизнь?
– Путем, Митрич! Сам как?
– А что нам сделается, тянем помаленьку, – сказал Митрич. – Говорят, убийство в «Братиславе»?
– Так точно, Митрич, убийство.
– Кто, известно?
– Как всегда, Митрич, шерше ля фам!
– Женщина? – поразился Митрич. – Ножом? Или из пистолета?
– Ты не поверишь, Митрич, ножницами! – Добродеев понизил голос и оглянулся.
– Ножницами?! – Митрич был потрясен. – Как это – ножницами? Ты сам видел?
– Пока нет, но не теряю надежды. Мельник дал показания.
– Мельник… ага. А Олег придет?
– Сейчас прибудет.
– Уж вы, ребята, постарайтесь, – попросил Митрич. – Я не очень верю нашей полиции, хотя майора уважаю.
– Постараемся, Митрич, будь спок.
Добродеев поместился за «отрядным» столиком в углу и принялся ждать. Митрич принес ему литровую кружку пива и соленые орешки, присел рядом. Ему не терпелось узнать детали.
– А эта женщина… о ней что-нибудь известно?
– Почти ничего, – Добродеев отставил кружку. – Она не из этих… – Он многозначительно приподнял бровь и пошевелил пальцами. – Средних лет, хорошо одета. Жертва из Зареченска – командированный. Познакомился, привел к себе и поплатился.
– Случайное знакомство, получается, – глубокомысленно заметил Митрич. – Недаром говорят: случайные знакомства до добра не доводят. А может, и не случайное. Может, они были знакомы давно, если она его… Или грабеж… Мельник не сказал? Может, у него были деньги?
– На данном этапе следствия Мельник молчит как рыба. Поверишь, с трудом удалось вырвать из него пару слов…
– Понятно, – кивнул Митрич. – Ой, Олег пришел!
Они с волнением наблюдали, как новый гость, Олег Христофорович Монахов, пересекал зал; Добродеев встал, приветствуя друга; Митрич, кажется, прослезился – наблюдалась в нем в последнее время какая-то странная сентиментальность.
Олег Христофорович… да ладно, к черту официоз! Друзья называли его Монах или Христофорыч, и был это человек необыкновенный во всех отношениях. Причем необыкновенность начиналась сразу же, с первого взгляда на него: был Монах большим, как слон, при этом бородатым, длинноволосым и толстым; на груди его на цепочке висит монетка-мандала из непальского буддийского монастыря, а на правой кисти завязана синяя шерстяная ниточка от сглаза. Вся его фигура, от хвостика волос на макушке до громадных лохматых унтов или матерчатых китайских тапочек с драконами, излучает такую мощную ауру покоя и надежности, что окружающие немедленно забывают о всяких невзгодах, понимая, что все их невзгоды не что иное, как мелочь, не стоящая внимания. Им хочется взять его за большую теплую руку и почувствовать мощное биение жизненных токов, а бабульки начинают истово креститься, и он, не чинясь, осеняет их дружеским взмахом. К слову, когда он практиковал как экстрасенс, от желающих отбоя не было.
Был Монах женат трижды, всякий раз на красивейших женщинах, включая приму местного драматического театра; окончил факультет психологии столичного университета и физмат местного политеха; остался на кафедре, защитился, засел за докторскую. Потом бросил, что не мешало ему представляться доктором физико-математических наук. И все без напряга, легко, играючи. Он вообще легкий человек, несмотря на внушительные размеры. С женами разводился тоже легко, оставаясь с ними в самых дружеских отношениях. Связи не терял, забегал на огонек, даже оставался ночевать иногда, под настроение. Увлекался психологией, экстрасенсорикой, эзотерикой и оккультизмом. Почитал себя волхвом. Он не боялся жить, бросаясь в жизнь, как в прорубь, и легко менял среду обитания. В один прекрасный момент он бросил все к чертовой матери и подался в народ. Потом вернулся, потом снова все бросил. Ему было скучно на одном месте, его гнали в дорогу любопытство, нетерпение и стремление заглянуть за горизонт.
Анжелика, супруга друга детства Жорика, говорила, что у него шило в одном месте. Очень образно. Жорик мнение супруги полностью разделял.
Монах бродил по Сибири с дикой бригадой шишкобоев, находя общий язык с беглыми преступниками, ворами и пьяницами, с самым последним человеческим отребьем. Собирал целебные корни, всякие грибы, от которых спишь, как младенец, ягоды и травы. Записывал рецепты народных медицинских и шаманских снадобий, а также заговоров и приговоров. Жил в палатке или под развесистой елкой, купался в проруби. Однажды зимовал в землянке неизвестно где, отбившись от стаи и потеряв тропу. Но выжил, даже зубов не потерял при кровоточащих деснах. Был при этом невероятно толст, как уже было отмечено, дружелюбен, и всякому новому человеку казалось, что они знакомы не одну сотню лет. Сердца стремились ему навстречу, будь то замшелое сердце местного колдуна, открывавшего ему свои древние секреты, или ненавистного кулака-единоличника в каком-нибудь богом забытом месте, в глухой тайге, куда так и не дошли ни советская власть, ни дикий капитализм, который, придерживая собак, пускал его на ночь, кормил и поил, как брата. Он, который и маме родной пожалел бы куска хлеба.
А еще он любит всякие красивые афоризмы, вроде: «Ситуацией владеет тот, кто работает над ее овладением»; «Цель оправдывает средства»; «Главное – не попадаться под ноги бегущим» и «Когда события принимают крутой оборот, все смываются».
Этот набор нехитрых истин – его жизненное кредо. Олег, как было уже упомянуто, почитал себя волхвом и был как бы над моралью. Химера совести его также особенно не обременяла. Но справедливости ради нужно заметить, что при случае он мог поделиться последним куском или отдать с себя последнюю рубашку. Он испытывал любопытство к жизни и к людям, а также нетерпеливое желание знать, что будет завтра и что происходит в других местах. Отсюда проистекала его любовь к перемене мест.
Кроме того, он был абсолютно уверен, что человек не заканчивается с земной жизнью, а существует после смерти в другом формате. Он сомневался, правда, что память отдельно взятого индивидуума сохранится в новом формате, но мысль, что рано или поздно он узнает наверняка, постоянно присутствовала на заднем плане его размышлений. Существует порядок вещей, считал он, и все на свете подчиняется этому порядку. Такова конечная справедливость мироздания.
О себе он говорит с приличествующей скромностью: «Я же не Господь Бог и не ясновидящий, я всего-навсего скромный бродячий волхв с детективными способностями. Возможно, где-то гений…» Волхв и гений… однако! Добродеев, например, не то чтобы не верил, а, скорее, сомневался, что не мешало ему тем не менее считать Монаха необыкновенным человеком. Жорик тоже считал, что есть в Монахе нечто этакое… тут он шевелил пальцами и задумчиво смотрел в потолок. Невыразимое. Анжелика, его жена, ничего такого не считала, так как экстрасенсы в битвах на экране были совсем другие, а в Монахе и тайны не чувствовалось, и мистики маловато – не забирает. Лежит себе на диване, никого не трогает, любит покушать, а чуть припечет солнышко и полезет трава, срывается с места и только его и видели.
Почему с «детективными способностями», спросите вы, при чем тут детективные способности? А при том, что удалось Монаху распутать парочку интересных детективных загадок, было дело. А началось все с сайта, который Монах открыл в один прекрасный момент в припадке любви к ближнему. Вернулся после скитаний по медвежьим углам, соскучился и воспылал. Сайт назывался «Бюро случайных находок. Вопросы и ответы». В предисловии Монах сказал следующее:
«Здравствуйте, друзья! Меня зовут Олег Монахов. Я психолог, математик, мыслитель и путешественник. За свою долгую и пеструю жизнь я встречался с разными людьми, попадал в критические ситуации, иногда прощался с жизнью – было и такое… И сейчас я с уверенностью говорю вам: я могу помочь! У меня есть ответы на многие вопросы – приходите и спрашивайте. Попробуем разобраться в ваших проблемах вместе. Запомните: нет безвыходных ситуаций. Вернее, есть, но их мало. Иногда кажется, что все! Тупик, конец, безнадега! Вы растерянны, вам страшно и хочется убежать… Но проблемы придется решать, от них никуда не денешься. Давайте сделаем это вместе.
Запомните… Нет, зарубите себе на носу: жизнь всегда продолжается!»
И тут же была помещена его фотография: большой толстый бородатый человек в голубой рубахе навыпуск, похожий на добродушного медведя, сложив руки на груди, прищурясь, смотрит на зрителя.
Друг детства Жорик тотчас окрестил сайт «скорой помощью» и заявил, что тому недостает драйва и красок.
