скачать книгу бесплатно
Домой я отправилась пешком, не торопясь, глазея на витрины по пути. Часа через полтора я, наконец, добралась. Настроение было хуже некуда, и я уже жалела, что не вернулась в Союз. Уходить нужно, имея запасной аэродром. Работа в наше время на улице не валяется. Старших экономистов с шестимесячным образованием в природе хоть пруд пруди.
И что же дальше, маленький старший экономист?
Около подъезда стояла кучка старух с базарными сумками. Шли из магазина, столкнулись во дворе и остановились на минутку почесать языки. Часа полтора назад. Старухи возбужденно обменивались информацией.
– Наташ! – окликнула меня баба Капа с нижнего этажа. – Ты ничего ночью не слышала?
Я подошла ближе:
– Ничего, баба Капа, а что?
– Коты выли, как на покойника. Орали, аж мороз по коже!
Я пожала плечами – не слышала. Разве коты воют на покойника?
– И я слышала, – вмешалась басом старуха с усами. – Мой Леонард как с ума сошел, сидел под дверью и тоже орал.
– Что делается, – вздохнула третья. – Може, крысиную отраву раскидали?
– Чего ж он орал-то, – удивилась баба Капа, – он же кастрированный?
– Не знаю, – ответила хозяйка Леонарда. – А только орал и отказывался есть.
– На пользу, – заметила баба Капа. – Уж очень ты его раскормила. Ты, поди, сама того не ешь, что ему покупаешь!
Я, не прощаясь, попятилась и нырнула в подъезд. Коты какие-то… Мне бы ваши проблемы!
Сразу же позвонила Зинке, сказала, что мне стало плохо прямо на улице… и я не смогла вернуться. По наступившей паузе я поняла, что в Зинкиной голове прокручиваются возможные причины моего внезапного недомогания. По тому, как она торопливо произнесла, конечно, конечно, Наташенька, я передам, и повесила трубку, я поняла – она точно знает, почему мне стало дурно. Почему молодой здоровой женщине ни с того ни с сего становится дурно прямо на улице? По одной-единственной причине – женщина эта, скорее всего, в интересном положении! Я представила себе, как Зинка возбужденным конспиративным шепотом излагает свою новость всему отделу, и застонала.
Потом я позвонила Танечке Сидоровой, чтобы обсудить мой безумный поступок и цыганку, но она пробормотала, что страшно занята – Прима в истерике, потому что одна молодая актриса нарочно опрокинула на нее стакан с молоком, когда та была в сценическом костюме. Все ходят на цыпочках, и нужно немедленно спасать платье. Привет, крикнула Танечка, позвоню вечером – и отключилась.
Одна Шеба меня поняла – молча выслушала. Смотрела, чуть улыбаясь уголками рта и ямочками на щеках. Ах, говорили улыбка и ямочки, это все такая ерунда, поверь! Работа… ну, вернешься завтра, подумаешь! Никуда она не денется, твоя работа. А цыганка… да, то еще племя! Но мало ли необычных людей вокруг? На улице ты бы ее и не заметила, а в пустом парке… Человек – стадное животное, пустота ему противопоказана, его так легко напугать. Поэтому вы и сбиваетесь в стаи. А чуть шаг в сторону – ах, страшно, ах, необъяснимо, какой ужас! Не так страшен черт… помнишь? Иди, сделай себе кофе и накорми животное. И не реви, глаза будут красные. Думаешь, у меня легкая жизнь?
Я так и сделала. Анчутка с удовольствием съел манную кашу. Вылизав блюдце, уселся рядом и стал смотреть, как я пью кофе. Розовые уши стояли торчком, глазищи светились, как зеленые светляки где-нибудь… на торфяном болоте. Он был похож на маленькую химеру со старинного здания, каких полно в Вене. Горгулью. Смотрел, не мигая…
Глава 6
Пляшите, вам письмо!
Местный канал передавал новости культуры. Рок-группа «Голоса травы» отбыла на гастроли в Македонию. Руководитель «Голосов» в интервью на фоне ревущего самолета делился творческими планами. Оригинальный профессиональный прием журналиста с ревущим самолетом не удался – вместо смысла один рев. Рок-музыкант шевелил губами, закатывал глаза в поисках удачного словца, размахивал здоровенными кулачищами, а в итоге получался пшик.
Приехал всемирно известный маг и волшебник, обладатель дипломов международных академий оккультных наук, господин Ханс-Ульрих Хабермайер. Большая честь для города. Даст три концерта. Девушка – ведущая программы так и сказала – «концерта», а не сеанса. Господин Ханс-Ульрих Хабермайер, сравнительно молодой, весь в черном, согласно цеховой традиции, но, как ни странно, светловолосый – ни радикально-черных локонов по плечам, ни испепеляющих черных глаз, – улыбаясь, смотрел с экрана и кивал согласно. Сообщил по-немецки, что счастлив побывать в нашем городе, так как давно об этом мечтал. Девушка, запинаясь, перевела. Я рассеянно смотрела на экран. Ханс-Ульрих Хабермайер… не слышала… Дэвид Копперфильд – слышала… Развелось их ужас сколько!
Потом показывали какой-то сериал в духе соцреализма, но с современными реалиями. Некая молодая женщина, узнав, что жених-бизнесмен ей изменил, бежит на край света с одним чемоданом. Поступок, однако. Возвращается в жалкую полуразвалившуюся хибару, которую оставила много лет назад. Начинает жизнь с нуля. Ходит босиком, умывается из жестяного умывальника во дворе. Удобства в конце огорода в кино не показали, а напрасно. Гордая и независимая. Вот дура! Кому теперь хуже?
Я задремала под сериал. Анчутка пригрелся на подушке около моей щеки и мурлыкал так, что прямо ходуном ходил, даже шерстка шевелилась.
Когда я пришла в себя, в комнате было уже темно. По телевизору шел кулинарный час. Энергичная молодая женщина споро нарезала овощи и зелень, приговаривая воркующим голосом, как это легко, быстро и вкусно. Я тупо смотрела на ловкие движения ее рук. Анчутка мурлыкал прямо мне в ухо. Вставать не хотелось. Голова была тяжелой. Недаром говорят, что нельзя спать на закате. Ничего не хотелось. Ну и не встану, подумала я. Мне теперь все равно.
От оглушительного телефонного звонка меня словно подбросило. Я резво поднялась и побежала в прихожую. Анчутка упал на пол и взвыл обиженно. Звонила, разумеется, Татьяна.
– Ну, что там у тебя? – спросила она благодушно, и я поняла, что Танечка переоделась в халат, поужинала, положила на лицо маску, улеглась перед телевизором, убрала звук и теперь готова общаться. – Кстати, твой мобильник не отвечает.
– Упал в воду, нечаянно, – ответила я. – Отстирала платье?
– Отстирала. Там и стирать нечего было. А крику, а визгу! Истерика, валерьянка, все шепотом и на цыпочках… Конец света. Как это – упал?
– Молча. Взял и упал. Лежал на краю ванны, а Анчутка скинул.
– Понятно. А ты как… вообще?
– Нормально. Я бросила работу…
– Как бросила? – ахнула Танечка. – Он что, выгнал тебя?
– Никто меня не выгонял. Я сама ушла.
– Не понимаю, – говорит Танечка беспомощно. – Как же ты теперь?
– Не знаю. Умру с голоду, наверное.
– Как ты можешь смеяться? Ты с таким трудом нашла это место. Что случилось?
– Ничего. Цыганка нагадала мне фарт, только надо снять паутину.
– Паутину? Знаю! – Танечка даже не задумалась. – Я тебе говорила – в углу прихожей, здоровенная такая, помнишь?
– Не помню. Цыганка имела в виду другую паутину.
– Какую это? – удивилась Танечка.
– Которая застит глаза! И еще сказала, что я фартовая, аж завидно.
– Нич-чего не понимаю! – заволновалась Танечка. – Ты ж не веришь! Давай по порядку. Откуда цыганка?
– Ниоткуда. Минуту назад не было – и вдруг, как из-под земли, – крученая, быстрая, юбки ходуном. Села рядом, схватила за руку…
Танечка глухо ахнула:
– Сколько ты ей дала?
– Откуда у меня деньги? Я ей сразу сказала, что денег нет.
– А она?
– А она говорит, я и сама вижу.
– Так и сказала?
– Так и сказала. Уцепилась за руку, хватка железная, пальцы жесткие. Уставилась в глаза и выдала про паутину. А у меня прямо мороз по коже, представляешь?
– Ужас! Я их боюсь до обморока. Помнишь, я тебе рассказывала про соседку, которую цыганка заставила вынести из квартиры золото и деньги? Загипнотизировала и приказала, чтобы вынесла. А та и вынесла, помрачение нашло, говорит. Все до копейки. Ты ей адрес, надеюсь, свой не дала?
– Она не спрашивала, – сдержанно ответила я.
– То-то! Никогда не давай цыганке свой адрес! И вообще, как только увидишь цыганку, сразу бросайся на другую сторону улицы от греха подальше.
– Это было в парке, я ее даже не заметила.
– Так что она тебе сказала? Про паутину, а еще?
– Про фарт. И еще сказала – не продешеви!
– А что это значит? – озадачилась Танечка.
– Откуда я знаю?
– А в каком контексте она это сказала?
– Ну… – Я задумалась. – Она сказала – спроси свое сердце и… не продешеви! А, вспомнила! Еще сказала – жди знака!
– Какого знака?
– Не знаю!
– Нужно было спросить! – Танечка повысила голос. – Раз в жизни цыганка сказала что-то путное, да еще и без денег, а ты не спросила!
– Ты же им не веришь! – закричала я в ответ.
– Не верю! Но иногда они говорят правду! Цыгане – древняя раса, у них знания. Особенно если задаром.
– Какие знания? Откуда у древней расы знание про мой фарт? Татьяна, думай, что несешь!
– А что было потом?
– Ничего. Я позвонила Зинке и сказала, что заболела.
– Из-за цыганки?
– Нет. Не только.
– А что еще?
– Жору привезла на работу шикарная блондинка… утром, – сказала я мертвым голосом. – В серебряном «Ягуаре».
– Ты сама видела? – ахнула Танечка.
– Сама. Пряталась, как идиотка, за водосточной трубой.
– Вот гад! – воскликнула Танечка. – А может, родственница?
– Как же! Они там целый час целовались, никак не могли расстаться. А я за трубой. Видимость – как в первом ряду.
– Вот гад! – повторила Танечка. – А я бы назло прошла мимо и…
– И что?
– Ну не знаю… Поздоровалась бы! Громко! Пусть знает.
Я невольно рассмеялась, представив, как Татьяна проходит мимо «Ягуара» с высоко поднятой головой и громко здоровается в закрытое окно. А те, внутри – ноль внимания, знай целуются.
– Напрасно смеешься. Уж я бы не стала сидеть за водосточной трубой, уверяю тебя! Я бы нашла что делать! Или камнем!
– Я была не права, – вздохнула я. Имея дело с Татьяной, нужно всегда помнить, что она – честный, добрый, порядочный человек и любит меня. Потому что, если этого не помнить, то от ее словес запросто сносит крышу.
– И что теперь? – спросила Танечка.
– Не знаю. Поеду к родителям и выйду замуж за капитана дальнего плавания. Дашь мне свои рецепты квашеной капусты и медовика?
– Не дам! Только продукты переводить. Могу подкинуть ученика – у нашей комической старухи Игнатьевой племянник поступает в аспирантуру. Хочешь?
– Тоже комик?
– Тебе не все равно? Завтра же поговорю, – решила Танечка. – Жаль, что он женат.
– Почему жаль? – Я делаю вид, что не понимаю ход ее мысли.
– Потому, – отвечает Танечка. – А из Интернета еще не ответили? Спроси у соседа… этого… как его?
– Владимир Маркелов. Совсем забыла! Надо бы проверить… хотя вряд ли ответили. Если бы ответили, он уже давно прибежал бы.
– Переживаешь?
– О работе? Даже не знаю. Работа, в общем, паршивая. И начальница… Татьяна, почему, как баба начальник, так сразу – стерва?
– Конкуренция большая. Наша культура не признает женщину-начальника на генетическом уровне, – серьезно сказала Танечка. – И ей, чтобы пробиться, нужно обойти знаешь сколько соперников-мужиков? Чем она сильнее и стервознее, тем больше шансов.
– Понятно, – сказала я. Наступила пауза. – Откуда ты все знаешь?
– Мы пьесу ставили про одну директрису, которая преследовала своего подчиненного на сексуальной почве. Там еще много всяких рассуждений было.
– Ну, и чем дело кончилось?
– Он ее убил!
– Может, мне тоже убить Жору?
– Ты с ума сошла! – сразу же поверила мне Танечка. – Ломать себе жизнь! Прекрати!
