Дом с несогласными

Через пару часов Акакий уже сидел, в кабинете у следователя и, промокая платком разбитую верхнюю губу, быстро писал чистосердечное признание. Ему так не хотелось получить за эту продуктовую корзину целых пять лет, что он написал все о том, кто, что еще ел и пил из своих знакомых и друзей, и еще по совету следователя добавил несколько фамилий людей ему абсолютно не знакомых.

– Не плохо, – удовлетворенно произнес следователь, прочитав и подшивая в дело показание Акакия.

– И сколько мне теперь дадут, – умоляюще посмотрел на следователя Акакий.

– С учетом сотрудничества со следствием, дума года три.

– Три, – чуть не взвыл Акакий.

– Так кроме меня есть еще прокурор и судья. Попытайтесь с ними договориться через адвоката. Да, кстати, а кто и когда мне привезет обещанные сигары и коньяк.

– Жена. Завтра утром, привезет вам по указанному адресу.

Акакия еще для порядка продержали несколько дней в следственном изоляторе. Формально, вызывая его на допрос, следователь угощал его же сигарами и коньяком, переданных женой Акакия. На последнем допросе следователь проводил его до дверей и протянув руку, дружелюбно посоветовал,– В следующий раз ешьте осторожней.

Когда на следующий день он сидел в машине, дожидаясь отправке в суд, во двор изолятора въехало несколько огромных автозаков, из которых начали выводить и строить в шеренгу новых арестованных. Приглядевшись внимательно, Сидор стал узнавать среди них своих знакомых, на которых он давал показания следователю.

– Ничего, поделятся, откупятся. У них побольше моего продуктов будет, – беззлобно подумал он.

Прокурору с судьей пришлось отдать практически все из накопленной Акакием «запрещенки», но и этого оказалось недостаточно для освобождения. Ему все-таки дали год, правда колонии поселения в тайге, в Синеярском крае.

– Совсем обнаглели. У них аппетиты растут с каждым днем, – раздраженно высказал после заседания суда адвокат, – Раньше за ящик испанских маслин условный срок давали. А теперь только год скосить обещают.

По дороге на вокзал, куда после суда везли Акакия, чтобы посадить в поезд для отправки в места отбывания наказания, рядом с их машиной, на светофоре остановился большой черный лимузин с правительственными номерами. Заднее стекло лимузина медленно опустилось, и оттуда на асфальт вылетела кожура от банана. Потом на крыше лимузина завертелся проблесковый маячок и, включив сирену, он выехал на встречную полосу и помчался вперед, распугивая пешеходов, переходящих дорогу.

– Вот же не справедливость, какая. Кому-то все можно, а кого-то за две колбаски чуть в тюрьму на пять лет не упекли. Что за страна? Когда у нас порядок, наконец, то наступит, – подумал Акакий, и тихо заплакал, прикрывая от конвоира ладонью свое когда-то строгое, а сейчас такое по- детски беззащитное лицо.

P.S. Недавно вернулся из мест не столь отдаленных и поселился в нашем доме у престарелой мамы.

7-й подъезд. Подвальный этаж. (Ленин).

Эту немного загадочную историю, от имени памятника Ленина, мне удалось прочитать случайно в тетради, найденной среди вещей скульптора выброшенных на мусорку, после отъезда его на постоянное место жительства в Израиль.

«Проснулся я сегодня еще затемно, весь в холодной росе, покрывшей тело от головы до пяток. Конец сентября. Еще не минус, но ночи уже прохладные и воздух быстро конденсирует на поверхности бетона, из которого я сделан. Всю ночь со стороны главной площади города раздавались крики скандирования и рев, какой-го тяжелой техники. За последние полгода уже все привыкли к этим народным митингам. Но в этот раз к шуму толпы примешивались эти непонятные, грозно рычащие звуки каких-то работающих механизмов. Надо дождаться голубей. Они прилетают с рассветом, садятся на голову и сообщают все городские новости. Чуть не забыл представиться, меня зовут Сидор. Я памятник Ленину, стоящий в конце городского сквера на кирпичном пьедестале, искусно оштукатуренный под мрамор. Все памятники Ленину, которые стоят в нашем городке, а их около двадцати, имеют собственное имя, данное им при рождении скульпторами или другими памятниками. Самый большой, на центральной площади, откуда все ночь и доносились эти странные механические звуки – Рабинович, названный по фамилии его скульптора, уже давно уехавшего в Израиль. А еще есть Толик – единственный памятник в кепке, стоящий на площади у железнодорожного вокзала. Есть Будда – сделанный из гипса, но покрытый прочной золотой краской. Этот стоит у дома детского творчества. Еще есть – Ленчик, Строганный, Фанатик, Серега и еще кто-то, с кем я редко общаюсь и имена уже позабыл. А я значит, Сидор. Все просто, в честь скульптора Сидорова меня отлившего из бетона, тихого алкоголика, находящегося сейчас на излечении в какой-то загородной психбольнице.

А вот наконец-то прилетели и первые голуби. Они расселись на плечах, голове. Парочка пристроилась на правой руке, которой я указываю в сторону гастронома, расположенного в конце улице. Большой сизарь на голове, вытянул крылья, отряхнулся, и выдавил из себя теплую известковую кляксу-какашку, сползшуюся тут же у меня по щеке. Одно неудобство от голубей – это то, что они гадят на памятники. Но, чтобы мы без них делали, без голубей. Все памятники мира общаются друг с другом посредством голубиной почты. Голуби перелетают с одной головы памятника на другую и передают всю необходимую информацию. И без этого общения, мы бы были безликой массой бетона, чугуна, меди или мрамора. Так, что мы и не особо обращаем внимания на эти белесые, подтеки и наоборот даже иногда гордимся у кого их больше. И голуби отвечают нам взаимностью, безвозмездно являясь нашим языком общения. Может потому, что мы вроде и похоже внешне на людей, но ведем себя совсем по-другому – не деремся палками, не плюемся, не пускаем фейерверки и не кидаемся камнями.

– Рабиновича, сегодня ночью снесли с постамента, – прогудел сизарь и опять выпустил содержимое из себя, уже на мое левое ухо.

– Как, снесли? – удивленно воскликнул Я.– У него же там труба железная, пятидесятая, внутри за армирована.

– Вручную не смогли. Краном сорока тонным срывали. И уронили. Руку откололи, – закончил голубь и стал интенсивно вычесывать блох из хвоста.

– Понятно, теперь, что это за механизм там ночью работал, – вслух подумал Я. – И что же теперь дальше будет?

– Всех Лениных скоро поснимают, – продолжая чесаться, равнодушно прогудел сизарь. – Будда говорит, никого не пощадят. Вы теперь враги номер один.

– Для кого мы враги? – растерянно переспросил Я.

– Для горожан. Во всех бедах теперь вы, памятники Ленину виноваты, – закончил чесаться сизарь.

– Причем здесь мы, памятники? – возмутился я.

– Ты у меня спрашиваешь? Это же люди? Они же сами не знают, что хотят. Сначала ставят, потом убирают, – фыркнул сизарь, и в это время мне на голову опустилась белая голубка.

– Ой, сломали, сломали, сломали, сломали – запричитала она.

– Что сломали? – строго спросил сизарь.

–Толика сломали на привокзальной площади. Я у него на кепке сидела, а тут они на кране подъехали, – сдерживая рыдания, выдохнула белая голубка. – И как дернут. Толик упал, и в дребезги. Даже кепки не осталось, – уже не в силах остановиться, в полный голос разрыдалась белая.

– Слабый оказался Толик. Хоть и в кепке, – скептически отреагировал сизарь.

– Нормальный он, – возмутился Я. – Это строители половина цемента утащили, когда бетон замешивали.

– Какая сейчас разница, кто виноват. Не о том думать надо – приземлился мне на плечо рыжий голубь, до этого все время, кружившийся над головой. – Уходить вам всем надо. Так Ленчик с Театральной передать велел. Они теперь с краном кого хочешь, снимут.

– Куда уходить? – попытался я вытащить левую руку из каменного кармана.

– Ленчик говорит, совсем из города уходить. Там километров десять на восток, есть заброшенный поле колхоза «Путь Ильича». Как раз за лесопосадкой. Его с дороги не видно, там и отсидитесь, – передал рыжий указание Ленчика, – Ладно. Я тебя предупредил. Теперь сам решай. А мне еще к Фанатику и Строганному слетать надо, их оповестить, – закончил рыжий и винтом ушел в небо.

В это время раздался рев мотора и по соседней улице в голубом дыму выхлопных газов, вслед за громадным автокраном, прошла толпа митингующих, что-то скандируя и неся на вытянутых руках куски бетона от разбитого Толика.

– За Строганным пошли, – предположил сизарь, – Погнали, посмотрим, как сносить будут, – и, взмахнув крыльями, полетел вслед за толпой, увлекая за собой всю стаю, сидевшую на мне.

– Где у нас тут восток? – оставшись один, подумал я, осматриваясь по сторонам. – Ага, солнце взошло там, значит восток как раз «на гастрономе», – и легко спрыгнув с пьедестала, я пошел в направление указательного пальца своей руки.

***

К вечеру почти все памятники собрались в указанном Ленчиком месте. Это было перекопанное по осени картофельное поле. Совсем недавно картошку убрали колхозники. Но копали с ленцой и небрежно, и в земле осталось много крупных, здоровых клубней. Так, что едой мы были обеспечены надолго. На следующий день к нам из города пришел с переломанной рукой Макс, который был не Лениным, а памятником пролетарскому писателю Максиму Горькому, стоящему у пединститута.

– После того, как все Ленины исчезли, народ бросился громить всех, кто, по их мнению, был связан с прошлой историей, – рассказывал Макс, в то время как Будда прикручивал проволокой его поломанную руку. – Хорошо, студенты отбили, и я успел уйти.

А через два дня к нам подтянулись так называемые братья Гримм – памятники Пушкину и Гоголю.

– А, чего нам там одним в городе делать, – развел руками Пушкин. – Мы уж лучше тут в изгнании, вместе со всеми.

– Угу, – по-украински поддакнул Гоголь.

Теперь вечерами мы все собирались у костров, пекли картошку и обсуждали городские новости, которые приносили нам галки, ночующие в заброшенном колхозном коровнике, а по утрам улетающие подкормится на городские помойки.

Новости из города были одна хуже другой. После того как город покинули все памятники, голуби, привыкшие гадить нам на головы, оказались в полной растерянности. Два дня они копили в себе всю эту известь, не зная, куда ее вылить. А на третий, уже потеряв терпение, стали носится по городу в поисках лысых горожан и с шумом опорожняясь на их, не защищенные головы, вызывая бурный восторг и оскорбительные высказывания со стороны волосатых. Раньше академик Павлов назвал такую реакцию животных – условным рефлексом. Но лысые ничего не знали про опыты Павлова и обуреваемые гневом, помчались в оружейные магазины скупать ружья и пистолеты, чтобы истребить провинившихся птиц. Но голуби не памятники, и как только раздались первые выстрелы, они тут же попрятались на чердаках многоэтажных домов и в кронах деревьев. И тогда вооруженные лысые вылили свой гнев на волосатых горожанах за их язвительные насмешки по поводу их обделанных лысин. Естественно в ответ волосатые тоже взялись за оружие и в городе наступили тяжелые времена. Да, надо сказать здесь еще о плешивых. Они долго колебались, кого поддержать. Но, в конце концов, поддавшись обещаниям лысых, поднять пенсию в два раза и сделать скидки для ветеранов на посещение стриптиз клубов, приняли их сторону.

Неизвестно чем бы это все закончилось, не случись этой истории с мальчиком Петей. Петя был сыном самого авторитетного лысого командира. Однажды, после школы, он взял свой автомат Калашникова, подаренный отцом на день рождения, и пошел за город в кого-нибудь пострелять. Ходил, ходил Петя и заблудился. А в городе под вечер, лысые решив, что Петю похитили волосатые, организовали спецоперацию и похитили у них в ответ проститутку Олесю, находящуюся уже к тому времени в законном браке с главным командиров волосатых. Тогда командир волосатых подтянул к городу подкрепление в виде танков и артиллерии. А командир лысых обратился к плешивому президенту соседнего государства за военной помощью. Плешивый сказал, что подумает до утра, но своих не бросит…

И тут как всегда вмешался счастливый случай. Мальчик Петя, потеряв свой Калаш, дрожа от холода и плача от страха, вышел обессиленный на картофельное поле, где у костра сидели мы, городские памятники. Быстро, отогрев малыша и, накормив его печеной картошкой, уложили спать на сеновале в старом коровнике, а сами отправили в город Пушкина с радостной вестью.

Пушкин пришел как всегда вовремя. За полчаса до начала боевых действий. Обрадованный командир лысых, тут же примчался за Петей, приказав выпустить на волю проститутку Оксану. В ответ командир волосатых, развернул танковую колонну и отправил ее в металлолом. В течение дня огнестрельное оружие, было опять возвращено в магазины и городе как когда-то наступила мирная жизнь. А на следующие утро, под звуки духовых оркестров все памятники вернулись в город и заняли свои пьедесталы. Из Израиля был срочно вызван уже старенький скульптор Рабинович с сыновьями, чтобы восстановить самый большой памятник ему, в смысле Ленину, на главной площади. А из психбольницы вернули моего скульптора Сидорова, который немного подремонтировав меня, взялся за изготовления нового Толика в кепке, в смысле Ленина, на привокзальной площади. И голуби теперь если и капали на головы горожан, то случайно, не разбирая, кто лысый, а кто волосатый. Но в основном они, конечно, гадили как всегда на нас, на памятники. Впрочем, как я уже говорил, мы на них не в обиде. Ведь через них мы продолжаем узнавать, что происходит в нашем городе.

И еще, я подумал в конце всей этой истории. Ведь все когда-то станут памятниками. Тогда какой смысл ломать…»

P.S. Этот рассказ я вставил в сборник, потому, что все упомянутые в ней памятники действительно находятся в нашем городе. Впрочем, как и во многих других городах моей страны.

8-й подъезд, кв.151 (Парковки. Эвакуация)

Раздался щелчок, и ломтики хлеба выскочил из тостера. Сидор, держа в одной руке чашку с кофе, второй, обжигаясь, вытащил хлеб и сел к столу. Вчера был день рождения у коллеги по работе. Отметили, не то чтобы очень, но без выпивки не обошлось и пришлось оставить машину на улице возле работы, и добираться домой на метро. Поэтому он проснулся с утра в некотором беспокойстве. В последнее время городские власти стали наводить жесткие порядки на улицах города, усиленно организовывать платные парковки и устанавливать множество запрещающих знаков. Да с таким энтузиазмом, что утром знака не было, а к вечеру уже повесили. А для борьбы с нарушителями, улицы наводнились современными зелеными эвакуаторами, оборудованных краном – манипулятором, который за считанные минуты хватал и грузил себе в кузов неправильно припаркованную машину. Сидор, отхлебнув кофе и пытаясь отогнать навязчивую мысль, не просмотрел ли он запрещающий знак там, где вчера оставил машину, щелкнул пультом телевизора, стоявшего нам кухне. «На экране вспыхнуло бодрое лицо диктора: «А теперь только, что поступившая хорошая новость из Челябинской области»,– сказал он, сделав серьезное лицо, – Сегодня утром с территории области наконец-то улетел метеорит» – лицо диктора засияло, выражая восторг по поводу случившегося: «Поздравляю жителей Челябинска с этим радостным событием. А теперь реклама», – диктор исчез с экрана.

– Бред, какой-то,– беззлобно подумал Сидор и выключил телевизор. Он уже перестал обращать внимание на потоки нелепой информации, выдаваемые в последнее время телеканалами с целью формирования у зрителей положительного образа страны. Беспокойство по поводу оставленной машины не проходило. И он, быстро собравшись, выскочил на улицу и побежал в направлении к метро. По дороге ему часто попадались зеленые однорукие бандиты-эвакуаторы, шмыгающие по близлежащим к метро улицам в поисках неправильно припаркованных жертв. «Машину теперь ближе полтора, два километра от входа в метро не поставить» – прикинул в уме Сидор – «Прямо боевые действия с применением тяжелой техники начались. До полного уничтожения автовладельцев» – все больше и больше накалялся Сидор, и чуть не угодил под колеса эвакуатора, затаскивающего себе на спину очередную жертву не правильной парковки. «Но ведь, тут же вчера можно еще было пароваться», – застонал он про себя и нырнул в подземелье метро. Но и там не наступило успокоение. Спускаясь по эскалатору, из динамика все время раздавался монотонный голос, предупреждая об опасностях, которыми подвержены пассажир метро и призывал быть бдительными по отношению к подозрительным и неадекватным личностям. «Да тут все мы подозрительные. Как определишь? Хватай любого и тащи в полицию», – съязвил Сидор. И только уже в вагоне метро он смог немного забыться, достав из рюкзачка книжку и углубившись в чтение. Дальше все развивалось по сложившейся схеме. Зачитавшись и чуть не проехав свою станцию, Сидор выскочил на перрон и, понимая, что опаздывает на работу, помчался бегом вверх по эскалатору, забыв про свою машину и пытаясь составить в уме хоть какой-то план по работе. Влетев в офис, включив компьютер, быстро просмотрев почту. И… дальше началась выматывающая рабочая гонка: проверка договоров; встреча с клиентами; вызов к начальству и выслушивание нареканий за задержку, и срыв сроков; составление отчетов. Вместо обеда, чашка кофе и опять – договора, клиенты, нудное начальство, и только к концу рабочего дня заглянул товарищ, у которого вчера отмечали день рождения, и спросил: «Привет, Сидор, а где ты машину вчера свою оставил?»

– Машину? Блеять, я же совсем про нее забыл. Там в сквере, за углом. Где все были припаркованы. А, что?

– Да, вроде, я с утра проходил, ни одной машины там не стояло,– неуверенно произнес товарищ.

–Как, не стояло! – Сидор вылетел из-за стола. – Что же ты мне сразу ничего не сказал, – судорожно ища по карманам ключи зажигания, заорал Сидор.

– Я думал, ты ее отогнал во дворы, – растерялся товарищ.

–Думал, он, – найдя ключи, Сидор бросился к двери и помчался к лифту.

–Как же так. Как же я мог забыть. Ну, что ты так медленно ползешь, – Сидор застучал кулаком по стене лифта и тот неожиданно остановился.

–Ну, вот кажется, застрял. Что же это за день сегодня такой, – взвыл Сидор, тыкая на кнопки управления, но безрезультатно. Лифт стоял неподвижно на верхних этажах высотного офисного здания в центре Москвы.

***

Лифт отремонтировали часа через два. За это время Сидор испытал, все от бешенства и гнева, до апатии и полного безразличия к происходящему. А уже после освобождения, даже кайф, когда наконец-то забежал в туалет и пописал. Но облегчение длилось не долго, пока Сидор не вышел в сквер, где вчера оставил свой припаркованный автомобиль. Обочины дороги с обеих сторон были пусты и вдоль них тянулись, как Чупа-чупса, новенькие дорожные знаки – «остановка запрещена». А на верху, над дорогой, ветром раскачивало перетяжку с надписью: «Дорогие друзья, поздравляем Вас с очередной пешеходной улицей нашего города!»

– Суки! – взвыл Сидор, хватая и кидая в перетяжку куски земли из придорожной клумбы. Но напряженный рабочий день, переживания, заточения в лифте, дали знать и минут через пять он опустился в изнеможении на бордюрный камень, обхватив голову руками. За всеми этими действиями Сидора наблюдал пожилой бомж, лежащий на лавке в сквере, не далеко от дороги. А когда Сидор затих сидя на бордюре, бомж подошел к нему и потряс за плечо: «Ты чего, парень?». Сидор приподнял голову, – Да вот, машину эвакуировали.

–Так это еще вчера было, здесь много машин вывезли. Ты не первый такой, – закуривая сигарету, сказал бомж.

– Спасибо, утешил. Знаков то здесь вчера не было с утра. Вот я и поставил. Что я нарушил? – начал заводиться Сидор

– Чего ты мне доказываешь? Я, что мент? С утра не было. А в обед приехала бригада и понаставила. У нас так всегда делается, – констатировал бомж.

– Извини,– махнул рукой Сидор, – И что мне делать? Где машину искать?

–На штрафстоянке, где еще. Тебе повезло. Здесь недалеко, под окружным мостом. Там они обмен заложников проводят, – махнул рукой бомж.

– Какой еще обмен,– непонимающе переспросил Сидор.

– Самой настоящей. Плати деньги забирай машину. Нет, значит, прощай.

– Есть у меня деньги. Только куда идти,– похлопав по карманам, сказал Сидор поднимаясь с бордюра.

– Ладно, пойдем, покажу,– бомж развернулся и пошел в кусты,– Давай, не отставай, у меня времени мало. – Сидор бросился следом.

–А я тебя запомнил парень, – оглянувшись, сказал, бомж. – Ты всегда у метро бомжам мелочь бросаешь. От грехов откупиться хочешь, что ли?

–Причем здесь грехи? Меня бабушка в детстве приучила подавать, когда бедные просят на улице. Хоть копеечку.

– Хорошее воспитание нынче редкость. Повезло тебе с бабушкой. Теперь люди хоть и богаче стали, но воспитания, никакого. Сами то каждый день пьют, в смысле едят, а с другими поделиться и не подумают. Редко теперь кто подает, – продолжал бомж, пробираясь какими-то задворками промзоны. Сидор шел, следом, молча, стараясь обходить, не запачкавшись кучи битого кирпича и торчащую арматуру.

– Все, пришли, – бомж остановился перед серым бетоны забором, – Там они машины ваши, ждут приговора. Можешь залезть, посмотреть.

Сидор, подпрыгнул, ухватился руками за край и вылез наверх все-таки, испачкав брюки. Но тут же забыв про них, от увиденной картины. Громадный пустырь был заставлен множеством авто, а в ворота продолжали въезжать эвакуаторы с новыми жертвами. Свободного места почти не оставалось и для расширения штрафстоянки в нескольких местах работали автокраны, переставляя секции забора. Снаружи, перед воротами толпился народ, сдерживаемые цепью охранников.

– Надо туда идти,– сказал Сидор, указывая в сторону толпы, – Там, должно быть, выдают машины.

Он спрыгнул с забора и зашагал к въезду на штрафстоянку. Бомж, не торопясь пошел следом. У ворот, похоже, начинали закипать страсти. Люди из толпы что-то раздраженно кричали. В ответ охранник с мегафоном предлагал успокоиться и разойтись.

–Что здесь происходит, – спросил Сидор у стоящего в стороне мужчины.

– Машины не выдают. Нужно сначала оплатить за нарушение и эвакуацию. А оплатить негде, банки закрыты, поздно, терминалов здесь тоже нет. А завтра дополнительно платить придется за ночь парковки. Еще три тысячи. Обнаглели, совсем! – В это время толпа пошла на прорыв оцепление, но охранники, размахивая над головами дубинками, быстро отогнали людей назад. Сидор, недолго думая, выскочил вперед и заорал на охранников:

– А ну, прекратите беспредел. -Те от неожиданности остановились. – Кто здесь главный, – Сидор своим напором явно переломил ситуации. К нему из-за спин охранников вышел начальник, с мегафон, – Чего надо?

– Я требую, немедленно освободить наши машины и выдать квитанции. А мы завтра все оплатим, когда откроются банки, – ответил Сидор, в наступившей тишине. – Если наши условия не будут выполнены, мы сами заберем машины.

– А ты кто такой? – спросил высокий и сплюнул Сидору под ноги.

– Я, обычный человек, – мирно ответил Сидор.

–Нет, ты не человек. Ты обычный нарушитель закона. И поэтому тебя ждет неотвратимое возмездие, – начальник размахнулся и ударил Сидора по лбу дубинкой…

***

– Ну и чего ты полез туда,– услышал Сидор, открывая глаза. Над ним склонился бомж, вытирая ему лицо чем-то мокрым.

– Где я, – Сидор приподнялся. Вокруг было темно и только иногда свет фар от проезжающих машин освещал пространство.

– В сквере. Ели дотащил сюда. Хорошо он тебя приложил, – ответил бомж и отжал на голову Сидора остатки воды из тряпки.

– Я это так им не оставлю, – простонал Сидор.

– А, что ты сделаешь? У них власть, закон, – бомж закурил.

– Мы восстанем, – выдавил Сидор.

–Против кого вы восстанете, и кто это мы, – с интересом переспросил бомж.

– Против эвакуаторов этих. Знаешь нас, сколько таких стало теперь? Полгорода наберется. Только свистни через интернет, все сбегутся – с вдохновением продолжил Сидор. – Чего не веришь?

– Насчет интернета я не специалист, а вот одного человечка, который смог бы тебе помочь знаю. Вот с ним бы у вас точно получилось. И ему бы понравилось твоя идея.

– Какая идея, – не понял Сидор.

– Ну, про восстание против эвакуаторов. Да и ты сам вроде парень не робкий. Так хочешь бороться или просто треп?

– Хочу, – твердо ответил Сидор.

–Тогда вставай, пошли, – бомж щелчком отбросил окурок.

–Куда? – спросил Сидор, поднимаясь на ноги.

– Познакомлю тебя с этим человечком. Ты ему должен подойти, он давно такого ищет, – и бомж направился в кусты. Сидор, начав, было отряхивать брюки, потом махнул рукой и побежал следом за бомжем.

Они долго шли какими-то полутемными дворами и проулками, перелезая через железнодорожные насыпи, потом спустились в подземный коллектор, и еще долго брели по щиколотку в воде, пока вдруг бомж не остановился и повернулся к Сидору: «Передохнуть надо. Слушай друг, купи мне бутылку пива».