Как живется вам без СССР?

скачать книгу бесплатно

В чужой земле оставлена
такая малость,
Забытой птицей
женщина живет,
Дарить которой ты хотел
лишь радость.
Но жизнь сильней мечты,
От нелюбимых – дети крепче.
Живется с ними легче на земле.
Но почему душа твоя
в чужих аэропортах
От говора российского —
трепещет.
Чего ж глядишь ты
грустно вслед
Спешащим к самолету русским?
Той женщины среди них нет.
И все, что ей не сказано годами,
Опять останется в тебе,
Как в саркофаге душном.

Наступила зима. Дикая и метельная она была как никогда. Вьюги оборвали на столбах провода, накрыли ледяной толстой коркой водопроводы.

Покупая хлеб в магазинах, женщины из окрестных деревень тяжело вздыхали:

– Летошний год озимые погибли. Что будем делать, чем скот на фермах кормить? Опять повысим надои не сеном, а разговорами.

Сани, в которых эти милые, закутанные в огромные платки женщины, отправлялись по своим деревням, трудно и медленно двигались сквозь пургу, густые тяжелые леса, надолго замирали перед крутыми лобастыми склонами.

Через три полнолуния в том же магазине слышалось иное:

– Ай да ну, как хорошо у нас на пригорках. Ветреницы, хохлатки появились. День ото дня ближе к севу. Не упустить бы сроки. Работы много, озимь и впрямь вся погибла.

В полях, уже черневших за поймой, вскоре замельтешили сеялки, вновь кидая в борозды семена, а теплые лучи спешили прорезать жизнь каждой новой былинке.

Однажды Анна шла по полю с агрономом. Оглядев густую сочную зелень у ног, он сказал:

– Вот и найдется теперь чем кормить наших буренок. Засеяли нынче поле суданской травой, а поднялась как у себя дома.

– Суданской травой? – изумленно спросила Анна и наклонилась к светлым метелкам растений, родиной которых была далекая, далекая Нубия!

Какой же волнующей была эта встреча! Она разглядывала стебли с нежностью, будто руки любимого. Даже отступила на шаг, чтобы лучше видеть. Потом с гневом отвернулась: чего вспоминать, когда все сгинуло?

Но не выдержала, рассердилась на свой же гнев, присела на корточки перед этой таинственной, крепкой и мощной травой.

– Да очнитесь же! – напомнил о себе агроном. – Я ничего особенного не сказал. Это обычная тимофеевка.

– Конечно, ничего особенного! – спокойно ответила Анна, уже поняв, что на чужой земле пока что легко приживаются только травы. – «А вот люди… Все у них почему-то куда сложнее».

«Видимо, опять в МГУ арабские студенты в испуге приникли к радиоприемникам», – поняла Анна, когда увидела на своем рабочем столе газету «Правда», а в ней сообщение о том, то в Судане вновь случился переворот.

«Леворадикальные офицеры, – сообщала газета, – сместили в стране президента, взяли власть в свои руки».

В комнату вошел заведующий отделом, материалы которого, есть ли в сельпо мыло, спички, ткани, пряники – нет ли, всегда кончались одной фразой: «Итоги радуют».

– Чего сидишь, дуй в командировку! Двести строк за тобой в номер… Ты уже должна быть на пути «из варяг в греки». Зарисовку о людях привези!

На всхолмленной большой равнине ели смотрятся как забытый с древних времен дозор. Ильмень-озеро, густо-синяя чаша, живет в нем особый судак, ильменский. Такого у рыбаков с Новгородчины во все века и везде покупали мгновенно.

Озеро мелькнуло через два часа. Учебники географии рассказывают, что около пятидесяти рек – Мста, Ловоть, Пола – в него впадают и лишь одна вытекает.

Водителю автобуса хочется нынче добровольно поработать и экскурсоводом.

– Перед нами строение мужского монастыря, – не отрываясь от руля, рассказывал он.

Анна с гневом отвернулась от этих стен. Что же там за жизнь была, коли людям приходилось десятилетиями выдавать себя за бесполых никчемных существ? Когда не погладить собственного ребенка, не положено обнять женщину? Для чего тогда жизнь, если от нее во имя этого «ничего» добровольно отрезать еще и огромные ломти? Жизнь превратила и Анну в такое же бесполое существо, поэтому она понимала, каково приходилось за этими стенами другим. Но чтобы добровольно такое, во имя чего?..

– Существует легенда, что большие деньги на содержание монастыря отпускала одна княгиня, – охотно рассказывал добровольный гид.

Пассажиры сквозь уши пропускают фамилию добродетельной женщины. Лесная чаща сбоку так манит, что хочется удрать к ее холодным низинкам, опустить руки в приозерные лужицы, в которых купаются облака и над которыми летят трели птиц.

– Не буду сидеть с внуками, – охотно поведывала Анне соседка: – Для себя пожить хочу.

Водитель еще раз оторвал дремлющих граждан от их полусонных дум.

– Но однажды княгиня не согласилась в чем-то с обитателями монастыря, – бубнил он давно накатанный текст, из-за монотонности которого его мало кто слушал.

– Я только что на пенсию вышла, чего мне с ними сидеть? – продолжала о своем Дина Григорьевна. – Я всю жизнь много работала – не прекращала она свою исповедь.

Как тут не удержаться от нотаций?

– Вы в санатории ездили? – спросила ее строго Анна. – Кто-то ведь и завод для вас построил, чтобы вы ни одного дня не сидели без работы. Кто-то поликлиники создавал, ну и отдайте в ответ должное хотя бы внукам…

– Ни за что! У меня невестка – дрянь!

– Но внуков-то вы любите.

– Не уговаривайте, не буду… Я должна замуровать себя в четырех стенах?

Водитель повысил голос:

– И монахи ее, живую, замуровали в стене.

– Как? – возмущенно вскрикнула Дина Григорьевна и поднялась в кресле. – В этой стене? Живую? Вот хулиганы! За ее же деньги… Не на меня нарвались, я бы заставила этих бандитов мочалу жевать.

И вот, не жалея реальных, ныне живущих внуков, она жалеет мифическую княгиню из прошлого, чем-то напоминая собою источник, в который на протяжении длинной жизни много чего вливалось, а под конец – ни одного истока реально не изливается даже для внуков.

«Вот тебе и Дина Григорьевна… Такая же эгоистка, как и монахи».

– Ты что привезла? – возмутился редактор. – Мне о тружениках надо, о мужественных людях… А тут о какой-то полоумной бабке. Эгоистов и без нее на этой земле хватает.

– Нужно лишь «Итоги радуют»?

– Ну…

На столе заведующего отделом лежала центральная газета. Наклонившись над нею, Анна увидела на первой полосе – портрет секретаря Суданской компартии Махджуба. С петлей на шее. И виселицу за его спиной.

«Казнили, все-таки казнили. Такого человека… За что?» – в ужасе спросила она себя и опустила руки.

– А если они, итоги эти, не совсем радуют? – тихо спросила Анна своего коллегу, но спросила, конечно же, только себя. Кого в этом райцентре интересовали проблемы далекой африканской страны?

С ужасом на лице читала она репортаж о том, что в Судане – полнейший развал экономики, почти все заработанное страной уходит на оплату лишь процентов от займов, взятых в западных банках. В городах невозможно найти работу, взметнулись цены, и даже такое простенькое в Африке лакомство, как бананы, становится для детей недоступным, потому что прекратился подвоз продуктов в города. Президент же провозгласил в стране однопартийную систему и разорвал с коммунистами, которые требовали создать правительство «народного фронта», в котором все партии пользовались бы равными правами. Вскоре легальное руководство Суданской компартии было арестовано.

Тогда люди, как описывала газета, вышли на улицы. Офицеры захватили дворец и президента, который потратил двести миллионов долларов на закупку американских танков. Но от кого и от чего защищаться в стране двух Нилов танками? От личинок шистоматоза в речной воде, от суховея? В долинах срочно нужно иное: ирригация. Иначе засуха окончательно разъединит людей и по одному уведет в смерть.

– Мы так и остались рабами! – вещали с трибуны ораторы. – Только гонят нас теперь по пыльным дорогам экономическими плетьми. Хотите быть рабами и дальше? Опять в собственной стране жить как за печкой?

– Нет! – кричали люди в ответ.

Ораторы говорили правду, но в очень далеких, донельзя сытых, олигархических кругах планеты решили иначе. В результате… президент чужой страны – Анвар Садат – бросил на Хартум военный десант. Парашютисты, не имеющие никакого отношения к Судану, их предки испокон веков жили в нижнем течении Нила, с воздуха расстреливали восставших. Их убивали даже в водах реки. Также безжалостно, придет время, на центральной площади Египта будет расстрелян на глазах всего народа и Анвар Садат.

В эти же дни отличился и молодой полковник Муаммар Каддафи. Узнав, что в самолете над Ливией в районе Бенгази летят из Лондона лидеры Суданского восстания Бабикер ан-Нур и член совета майор Хамадалла, он распорядился посадить самолет. Ливийский диспетчер передал на борт, что если лайнер не совершит посадку, то будет сбит. Самолет имел возможность за пять минут исчезнуть из пространства Ливии, но пилот почему-то совершил посадку.

Пленники понимали, что прекращение полета стоит им жизни, но, как сообщили газеты, не могли удержаться от шутки, мол, хорошо бы выпить до посадки еще одну порцию виски – ведь в Ливии сухой закон.

После посадки лайнера руководителей восстания Ан-Нур и Хамадаллу арестовали. Лидер Ливийской революции Муаммар Каддафи, молодой бравый офицер, козырнув в приветствии Западу, преподнес беглецам свою чашу с цикутой: депортировал их в Судан в наручниках.

Казнили Махджуба, секретаря Суданской компартии, несмотря на обращение Брежнева, на рассвете во дворе тюрьмы, на глазах всех заключенных, которые в эту минуту клокотали яростью, рвали решетки на окнах, кричали от возмущения, пели Интернационал.

Казнили Махджуба в тот день, когда его младшему сыну исполнился год. Президент Нимейри нарочно выбрал этот день, чтоб навсегда отравить жизнь семье покойного, чтоб сын никогда не мог отметить свой день рождения.

Суданских левых, которых сдал Нимейри ретивый Каддафи, повесили в этот же день.

Многих коммунистов в Судане в 1971 году даже не бросали в тюрьмы. Их убивали в квартирах, на улицах, во дворах, на глазах родственников и детей. Жены погибших с детьми на руках убегали в деревни, в джунгли, в пустыню. Их находили и в песках, где до смерти забивали и беременных.

И тогда оставшееся в подполье руководство партии бросило клич: – Не прятаться! Всем выходить на широкие улицы. Страшно? Да!.. Но под ярким солнцем на глазах сотен людей убивать будут меньше. Надо заставить Нимейри бросать коммунистов в тюрьмы. Пусть с вас берут подписки, что вы больше не будете заниматься политикой. Подписывайтесь. Мы уйдем в подполье. Партия должна перехитрить врага.

Компартия действительно перехитрила врага и этой уловкой спасла жизни многим.

Капитал, мерзкое мировое закулисье едино в порыве не терять ни цента от доходов в любой точке земли. Капитал хрустел людскими ребрами по всей планете как хотел. Какова была реакция Советского Союза? Ведь жертв в Судане было куда больше, чем в Чили. В ответ – лишь заявление ТАСС.

Капитал вешал, расстреливал своих противников по всему миру, а советская дипломатия соратников ни в одной точке земли не защитила. Лишь кое-где показала пальцы в растопырку, да слегка постукала ботинком по трибуне ООН. И то какой шок был у недругов лишь от одного этого тычка! А если бы еще прислать флотилию?..

В столичном издании, куда перебралась из районной газеты Анна, ей сказали то же, что и в прежнем.

– Нужен материал о тружениках, о мужественных людях.

Но добавили то, что никогда не произнесут в малой газете:

– Хочешь в Заполярье?

– Еще бы!

В городе, где «олень держит на рогах день», на широте Полярного круга, в гостинице Салехарда ненец Лэми Худи с удовольствием болтал с Анной.

– И живут тут налим, щекур, муксун, – охотно загибал он пальцы, – сырок, язь, горностаи, лисицы, песцы, медведи, осетр. Самые жирные на земле собаки. Котят иногда на рукавицы держим. Живет еще гусь. У меня дикий гусь с собакой оленей загоняют. Прижился Васька у моего чума.

Наконец-то Лэми Худи утомился от собственной скороговорки.

– Тебе куда ехать? В Панаевск? Тогда вместе едем…

– Это далеко?

– Как до Шанхая пешком. Одинаково.

Анна чуть не шлепнулась на пол от удивления:

– Ну и ну!..

– Значит, к Валентине едешь!

– Кто такая Валентина?

Лэми Худи вытащил трубку из рта и изумленно уставился на гостью.

– Не знаешь, однако?

Он порылся в карманах, вытащил какую-то бумажонку.

– Вот, гляди!

– Что? – не поняла Анна.

– Подпись, однако. Валентина – директор совхоза. У нас миллион триста гектаров пастбищ. Представляешь? А я оленевод…

Ночью солнце гуляло по Салехарду, как днем, и мало кто в разгар лета тут спит как в центральной России.

– Завтракала? – спросил Лэми Худи.

Он открыл чемодан, кинул на постель майки, трусы, достал огромную рыбину, порезал, лучшие куски сунул Анне.

– Ешь, твоя держаться надо. «Аннушка» – плохой самолет. Я приехал за дочкой, наши дети часто в лесной санаторной школе на юге живут. Сейчас отвезу ее в тундру. Ты, наверно, врач? Едешь проверять наших людей?

Конечно же, Анна автоматически кивнула и залюбовалась девочкой, которая сидела на койке. Тоненькая, с косичками, с умными глазами, девочка охорашивалась перед крошечным зеркальцем, застегнув в волосы ярко-красную заколку.