скачать книгу бесплатно
Резолюция: на полях этого рапорта рукою Государя Императора написано карандашом: «Сообщить К[нязю] Горчакову для внесения в Особый комитет».
Примечания:
1) «Против слов: “не должно стремится к скорейшему соединению линии Оренбургской с Сибирской” на полях Государем Императором сделана пометка карандашом: “Совершенно справедливо”».
2) Также пометка: на полях против слов: «что правительство наше не намерено отказываться от выгодного устройства здесь своих дел только потому, что оно англичанам не нравится»: «Верно, нет».
ЦГА РУз. Ф. И-715. Оп. 1. Д. 25. Л. 479-490. Копия. Машинопись. Извлечение.
1.2. Договора с городами и ханствами[37 - Здесь и ниже нами частично использованы материалы гранта «Изучение письменного наследия народов Центральной Азии: источниковедческие и и текстологические исследования» (ФА-Ф1-027) Центра рукописного наследия при Ташкентском государственном институте востоковедения (ТашГИВ).]
Начало интервенции Средней Азии и удачи военных Российской империи в либеральной прессе того времени оценивались как примеры легкой добычи славы и наград. Например, газета «Голос» в шутку назвала интервенцию Средней Азии «Крестовыми походами», намекая на походы генералов «за славой и крестами»[38 - По поводу взятия Самарканда // Голос. Передовая статья. № 155, 5 июня 1868 г. (Туркестанский сборник. Т. 8. С. 173-177). Газета намекает на то обстоятельство, что награды Российской империи имели часто вид крестов.]. Секрет успехов российских генералов в Средней/Центральной Азии был не в их силе или их особых военных талантах их генералов, а в военно-технической слабости местных ханств.
Относительно легкое завоевание Туркестана поставило довольно сложные задачи «управления вновь завоеванным краем» (как это формулировали в тогдашней прессе и документах) и способов отношений с протекторатами. Завоеватель Ташкента М. Г. Черняев стал первым русским генералом, кто заложил основы этого управления, предпринимая шаги к «замирению туземного населения», составляя «договора» с ташкентцами (в большинстве случаев не имея времени для согласования их с «высшим начальством»), принимая и рассматривая массу жалоб и заявлений местных жителей[39 - Бабаджанов Б. М. Российский генерал-конквистадор в русском Туркестане. Взлеты и падения М. Г. Черняева // Восток свыше. 2012. № 4. С. 63-72.]. Особенно уникальными и даже где-то удачными (сообразно обстановке того времени) следует признать первые попытки Черняева «вершить дела по магометанскому закону»[40 - Цитата из «Адреса/Обращения к гражданам-мусульманам Ташкента» (см. ниже).], то есть наладить административное управление в Ташкенте и окраинах, согласуясь с предписаниями шариата (конечно, в местном его толковании). Интересны так же обращения местного населения к Черняеву, в которых его статус «управителя/губернатора» совершенно естественно (судя по неизменившимся штампам обращения и стилю заявлений «туземцев») приравнивался к статусу былого «хакима/бека», то есть главы администрации Кокандского ханства.
В начале своей карьеры «первого завоевателя Средней Азии» М. Черняев признавался в частных письмах, что одно дело завоевание, и совсем другое – «управление инородцами», веру которых он привык воспринимать как чуждую и даже враждебную[41 - Михайлов А. Михаил Григорьевич Черняев. СПб., 1906. С. 78.]. Однако он довольно быстро справился с естественными для офицера армии Российской империи фобиями и научился адаптироваться к условиям, когда управление завоеванными территориями требовало других подходов и стратегий и даже веротерпимости.
Первый опыт «столкновения» с обычаями «туземцев» и затем попыток осторожного сочетания «их магометанских законов с законами Империи» М. Черняев получил еще при взятии Аулие-ата, точнее, когда приступил к «водворению в нем порядка». Много позже, изучив все документы и переписку того времени, российский военный инженер и исследователь А. Г. Серебренников написал, что Черняеву удалось вполне «замирить город не силой, а введением основ самоуправления и полного невмешательства в религиозные дела». В основе этого самоуправления М. Черняев предпочел увидеть (видимо, не без подсказки своих советников из мусульман) Совет из авторитетных в городе семерых аксакалов (старейшин), которых назначал бек, тоже, в свою очередь, избранный горожанами с утверждением М. Черняева. Они не только управляли городскими делами, но и вершили суд. Поначалу Черняев совершенно отказался что-то менять в формах наказания, которые здесь были заведены издавна (отсечение рук за воровство или смертная казнь за рецидивы или более тяжкие преступления)[42 - Туркестанский край: Сборник материалов для истории его завоевания. Собрал полковник А. Г. Серебренников.Ташкент, 1914. Т. XVII. С. 141; MacKenzie D. The Lion of Tashkent: The Career of General M. G. Cherniaev. University of Georgia Press, 1974. P. 68-70.]. Позже он назначает комендантом Аулие-ата полковника Богацевича и настаивает, чтобы русские войска «не делали никаких обид» местным жителям, не лезли в их огороды, сады, отгоняли грабителей скота, вели патрулирование города и окрестностей с местными «джигитами» и т.п. Взаимные обязательства между горожанами и российскими войсками были зафиксированы на бумаге и получили временную силу[43 - Туркестанский край: Сборник материалов для истории его завоевания. Собрал полковник А. Г. Серебренников. Ташкент, 1914. Т. XVII. С. 145-147.].
Примерно такие же распоряжения по «управлению» Черняев успел сделать и в Чимкенте, хотя уже тогда его главной целью был Ташкент[44 - Там же.], после завоевания которого он в полной мере использовал свои идеи относительно форм «местного самоуправления» и своего понимания конфессиональной политики на окраине Российской империи. В письме полковнику Полторацкому[45 - Полторацкий Владимир Александрович (1830-1886). С 1 декабря 1863 г. являлся начальником Азиатского отделения Главного управления Генерального Штаба (позже – заведующим Азиатскими делами Штаба). С 25 марта 1868 г. по 21 апреля 1878 г. был военным губернатором Семипалатинской области.] (15 авг. 1865 г.) он не без гордости писал как о своей гениальной находке оптимального решения вопроса «управления вновь завоеванным краем», использовав, например, «превосходное устройство здешней полиции» (то есть службу мирьиабов) и сумел установить полную безопасность в городе. Он добавил, что использует «избираемых народом лиц не только в общественные должности но и на духовные места»[46 - ЦГА РУз. Ф. И-164. Оп. 1. д. 3. л. 1-3 об.].
Наряду с введенными формами местного самоуправления особенно уникальной можно признать конфессиональную политику М. Черняева. Уникальность этой политики состояла в том, что Черняев вел себя не просто как завоеватель (причем из «неверных»), а как «устроитель шариатской политики», как его назвал Г. Федоров. Черняев не просто сохраняет «старые религиозные порядки» (как часто писали о нем в газетах), но настаивает на укреплении «магометанского закона». Одним из первых документов, в котором М. Черняев и, очевидно, его ближайшие советники из мусульман[47 - Таким приближенным Черняева стал татарин Хаджи Юнусов (йо* / Юнус-ходжа).] предприняли попытку «укрепить шариат», стало его «Обращение/Адрес к гражданам-мусульманам» Ташкента и Ташкентской области, которое скреплено его печатью. Перевод документа представлен в этом разделе.
В современных публикациях чаще всего используется русский перевод этого документа, тогда как оригинал написан на чагатайском/узбекском языке буквально через две недели после его завоевания[48 - ЦГА РУз. Ф. И-17. Оп. 2. Д. 9679. Л. 116-116 об. Русский перевод этого «Объявления» был опубликован Ф. Азадаевым и затем повторен мной (по публикации Азадаева): Кокандское ханство: власть, политика, религия. Токио-Ташкент, 2010. С. 522. Евгений Скайлер тоже упомянул об этом «Обращении» (Proclamation), утверждая, что его оригинальный текст был написан на «тюрки» (in Turki). Однако он приводит сокращенный перевод русской копии (SchuylerЕ. Turkistan: Notes of a Journey in Russian Turkistan, Khokand, Bukhara, and Kuldja. London, 1876. Vol. 1. P. 115-16, footnote 1). Очевидно, что Скайлер чагатайского (узбекского) оригинала этого документа не видел. Джефф Сахадео, ссылаясь на публикацию Скайлера, пишет, что он был составлен на персидском: SahadeoJ. Russian Colonial Society in Tashkent, 1865-1923. Bloomington&Indianapolis, 2007. P. 244, footnote 54.]. Однако в сравнении с оригиналом в русском переводе допущены сокращения и искажения смысла. Поэтому мы привели здесь полный и более корректный перевод этого документа с сохранением особенности стилистики, религиозной риторики (которой в русском варианте документа почти нет), официальных штампов, включая формы передачи имен и должностей.
По содержанию и требованиям представленный текст «Обращения» следовало бы ожидать скорее от мусульманского военачальника или правителя, кто завоевал бы Ташкент, но никак не от русского генерала, кто через несколько лет будет «отстаивать православную веру против ислама» и пожалеет об упущенных возможностях водрузить «христианское знамя» над константинопольской церковью/ мечетью Святой Софии[49 - Бабаджанов Б. M. Туркестанский конквистадор: Взлеты и падения генерала Черняева. 4. 2 // Восток свыше. 2013. № 1. С. 51-67 (там же библиография).]. Тем не менее «Адрес» Черняева можно рассматривать как разумный дипломатический ход, вполне способный успокоить общественное мнение в только что захваченном городе, а самое главное – преодолеть конфессиональные тревоги мусульман за «веру и обычаи»[50 - Тревоги мусульман «за веру отцов» см.: Бабаджанов Б. М. Кокандское ханство: власть, политика, религия. Токио-Ташкент, 2010. С. 557-567.]. Похоже, что подчеркнутая мусульманская риторика Черняева неслучайна и он серьезно советовался со своими советниками, кто был хорошо осведомлен в предписаниях шариата и знал все прецеденты отклонения от него, какие имели место в Ташкенте.
М. Черняев в своем «Обращении» взял на себя обязательства, которые заведомо не могли быть исполнены, либо не исполнялись в будущем. Например, это касается обещания не облагать хараджем «и другими [налогами] до скончания жизни на Земле». Некоторые другие обязательства (отказ от постоя солдат, не входить в дома мусульман без разрешения хозяев и проч.) явно перешли из мирного договора с горожанами сразу после завоевания Ташкента, однако неукоснительно исполнялись[51 - Бабаджанов Б. М. Кокандское ханство: власть, политика, религия. Токио-Ташкент, 2010. С. 519-521, 524.].
Следуя местной традиции, Черняев заказывает себе печать с арабским шрифтом уже в 1862 г., то есть во время начала операции по «соединению Сибирской и Сырдарьинской линий»[52 - Возможно, это период начала операции по захвату Пишпека (совр. Бишкек). По крайней мере, документ с этой печатью и именем Черняева сохранился в ЦГА РУз., см.: Ф. И-17. Оп. 2. Д. 9679. Он представляет собой казахский текст с ответом М. Черняева Ак-бай-бию по поводу предоставленного русским войскам вьючного скота и корма. Надпись на печати, однако, на чагатайском языке: « ??????? ?????? ???? ???? ???? ?????? ????? » – «Мингбаши [Командующий войсками] Русского падишаха Микаил Чирняйуф».]. Следующая печать с арабским шрифтом (но на чага-тайском/узбекском языке), с датой 1865 г., поставлена на упомянутом «Обращении» к ташкентцам. Обе они изготовлены в подражание русским печатям, курсивным, но не совсем профессиональным (скорее даже ученическим) почерком. Однако в том же 1865 г. Черняев заказывает следующую печать местным (скорее всего, ташкентским) мастерам. Они изготовили для него вполне традиционный для Трансоксании «мухр», который теперь выглядел вполне «по-мусульмански» и, согласно традиции, был написан красивым и профессиональным почерком наста?лик[53 - Текст тоже слегка меняется: « ??????? ?????? ?????????? ???????? ??????? » – «Губернатор Туркестанского края Михайла Черняйуф». Дата на печати -1865 год (года по хиджре нет).
В своей речи по случаю назначения на должность генерал-губернатора фон Кауфман сказал: «Ради корысти кокандские и бухарские власти нарушали иногда мусульманские законы». Свою миссию он видел именно в защите от произвола ханов (Корреспонденция из Ташкента // Сын отечества. 12 октября 1867. № 80). Подобные штампы в легитимации интервенции, пожалуй,]. Очевидно, что М. Черняев действительно старался подражать именно мусульманскому правителю, не только содержанием самого «Обращения», но и его истинно мусульманским слогом, внешними атрибутами, в том числе привычной печатью мусульманского типа.
Совсем иначе поступал и писал свои «Обращения» к местным жителям другой завоеватель Туркестана – К. П. фон Кауфман. Они написаны в форме ультиматумов. Для примера мы привели здесь его «Прокламации» жителям Самарканда и Бухары. В них фон Кауфман явно играет роль благородного завоевателя, желающего защитить самаркандцев и бухарцев от «произвола ханов»[54 - В своей речи по случаю назначения на должность генерал-губернатора фон Кауфман сказал: «Ради корысти кокандские и бухарские власти нарушали иногда мусульманские законы». Свою миссию он видел именно в защите от произвола ханов (Корреспонденция из Ташкента // Сын отечества. 12 октября 1867. № 80). Подобные штампы в легитимации интервенции, пожалуй,присущи всем завоевателями Средней Азии. Другая, более обычная, форма легитимации завоевания озвучена в статье анонимного военного чиновника: «Пронося в глубь Азии европейское влияние и европейскую гражданственность, мы выполняем великую миссию, первым апостолом которой был Александр Македонский, и расширяем границы цивилизованного мира. …На это обширное поле нужно отправить нам побольше деятелей …взятие Самарканда, а затем и Бухары было бы весьма важно в видах усиления нравственного влияния России в мусульманском Востоке» (По поводу взятия Самарканда // Биржевые ведомости. 17 августа 1868. № 217).]. Он, как и Черняев, тоже обещает «мир и спокойствие» простым гражданам, но только тем, кто не сопротивляется. Генерал обращается от имени Белого царя и пытается доказать преимущество нового подданства. Самая часто повторяющаяся фраза в них: «Цель войны Белого царя есть мир, а не завоевание». Фон Кауфман обещает, что все будут «жить, как и прежде», свободно заниматься торговлей, «молиться в своих мечетях, судиться по шариату».
Раздел заключает уведомление фон Кауфмана о походе на Хиву (1873 г.). Генерал-губернатор с удовлетворением отмечает об «установившихся правильных отношениях между Бухарой и Россией» (то есть признание протектората) и уверяет, что этот поход тоже совершается во имя мира.
Таким образом, несмотря на разные подходы завоевателей Туркестана и Средней Азии, их легитимация собственно интервенции имеет общие черты. Перед нами пример скорее «азиатской» политической легитимации, имеющей вид декларации, в которой завоеватель заявляет о стремлении заменить несправедливого хана (хакима) на справедливого, в данном случае «Белого царя», чтобы дать «туземцам» «более лучшее управление» [55 - Еще Эдвард Саид заметил по поводу намерения англичан дать египтянам «лучшее управление», что у самих египтян об этом не спрашивали (Саид Э. В. Ориентализм. СПб., 2006. С. 51-52).].
Б. М. Бабаджанов
Документы
[Обращение Черняева к ташкентцам][56 - Перевод документа ранее был опубликован: Бабаджанов Б. М. Российский генерал-конквистадор в Русском Туркестане: Взлеты и падения генерала Черняева // CIAS Discussion Paper. Kioto, 2013. №35. С. 17-45.]
В дату тысяча двести восемьдесят второго года [хиджры] шестого числа месяца сафар в пятничный день[57 - Соответствует 18 июня 1865 года по юлианскому календарю (30 июня по современному летоисчислению) и действительно приходится на пятницу.] по велению Великого[58 - Здесь использовано слово « ?????? » (Великий), каковой эпитет «Белому царю» обычно прилагался в ряде тюркских языков. Подробнее об этом см.: Трепавлов В. В. «Белый царь»: Образ монарха и представлений о подданстве у народов России XV-XVIII вв. М., 2007. По-видимому, составитель документа был татарином, который, однако, хорошо знал чагатайский, персидский и арабский языки. Остроумов упоминает о тесных и давних отношениях Черняева с «татарином Хаджи Юнусовым». Михайлов А. Михаил Григорьевич Черняев. СПб, 1906. С. 10-11.] Белого падишаха Александра[59 - Написано: « ?????? » (Искандар). Имеется в виду Александр II (1855–1881).], мы – [Военный] Губернатор Черняев[60 - Написано: « ??????? » (Churnаyuf).] – обращаемся к вам с такими словами.
О, жители Ташкента!
Вершите свои дела, не отступая ни в коем случае ни йоту от повелений Благословенного и Всевышнего Бога и разъясняющего религию (пророка) Мухаммада – благословения и приветствие Аллаха ему и всей его семье! – а так же, не отступая от предписаний благородного шари?ата Пророка и его сподвижников – благословение и приветствие им! Исполняйте [свои] обычаи, как это издревле было принято в этом краю. Читайте пятикратную молитву вместе с общиной и не нарушайте ни на минуту время их исполнения.
Муллы, живущие в медресе, пусть обучают студентов религии Мухаммада – да благословит и приветствует его Аллах! – и ни на один час, ни на одну минуту не задерживают пищу для этих студентов. И пусть смотрят за тем, чтобы подростки не пропускали ни одного дня обучения в своих школах (мактаблар). Пусть собирают мальчиков в комнатах школ, и пусть они старательно учатся, и пусть [муллы] следят за тем, чтобы они не сидели без дела. А если дети будут бездельничать в своих комнатах, пусть секут их [прутьями] и ругают, но не оставляют без внимания. А если родители детей проявят беспечность к [своим детям], то пусть их приведут к Ра’ису вилаета[61 - Здесь – главный администратор.], Кади ал-исламу[62 - Здесь – кадий с функциями арбитра.] и заставят отвечать согласно шари?ату Посланника Аллаха [пророка] Мухаммада – да благословит и приветствует его Аллах!
Пусть ремесленники занимаются своим ремеслом, смотрители базара пусть занимаются своими базарами и не ходят без дела. Земледельцы пусть с большим старанием занимаются своим земледелием. Пусть никто и ничего не оставляет на улицах. Пусть улицы содержатся в чистоте.
О наши граждане мусульмане![63 - Так я перевел фразу « ?????????? ?????? ?? » (Ey musulmon fuqarolarimiz). Это, пожалуй, единственное нетрадиционное для местных условий обращение в этом письме, зато звучащее вполне в стиле М. Черняева, риторика которого была серьезно связана с желанием внедрить основы российского гражданского права в среде «туземцев».] Будьте бдительны, ибо в вашей почитаемой и благородной религии Мухаммада – да благословит и приветствует его Аллах! – запретно пить бузу, пить водку, играть в азартные игры и заниматься проституцией и мужеложством. Пусть все остерегаются заниматься нововведениями ( ???? / бид‘ат) и делами, противоречащими благородному шари?ату. Пусть никто не занимается запретными и неодобряемыми шари?атом делами.
И еще пусть никто не обвешивает на весах и при продаже дров. Не брать денег за весы. Пусть мясники и другие торговцы не обвешивают никого и следят за своими развесочными камнями. Привратники[64 - ?????? ?????? . Видимо, имеется в виду охрана городских ворот.] пусть не берут плату [за въезд]. Вакфы медресе и мечетей пусть не расточаются и используются по назначению[65 - В русском переводе серьезное искажение: «На занятые деньги из мечетей проценты их доставлять своевременно». Такое нарушение предписаний едва ли допустимо, даже если иметь в виду имевшее место нецелевое использование и коррупцию в системе вакфоъ.], а распорядители вакфных имуществ пусть тратят средства по велению благородного шари‘ата.
Повеление к квартальным старшинам (оксоколлар), исполнителям поручений и другим должностным лицам такое. Не посягать на права простых людей и бедняков на свою долю зерна и воды, отвергнув ошибки, которые были раньше и не создавать вокруг этого лишней волокиты. И еще вы не будете впредь заниматься содомией с подростками (бача-бозлик), устраивать игру на дойра с танцами[66 - Имеются в виду развлечения во время особых сборищ на праздники с танцами подростков / бача (см.: Хорошхин А. Очерки Ташкента // Русский Инвалид. 1867. № 94, 113, 243. С. 211-214 (ТС. Т. 1. С. 205-214).]. Если обнаружу такие деяния, я обязательно свершу наказание, какое смогу. Пусть все будут предупреждены на этот счет и будут впредь осторожны.
Кади-калан, кади ал-куддат, а‘лам, муфтии и другие исполнители [судебно-правовых] дел пусть исполняют свои дела по велениям великого и почитаемого шари‘ата Пророка, и пусть основываются на предписаниях шари?ата во всяком деле. И если нарушат [это повеление], они будут отставлены.
И еще предписание такое: будьте бдительны и осторожны, не собирайтесь без дела на улицах, не кричите друг на друга, не ругайтесь и не деритесь на улицах. В противном случае явятся солдаты[67 - Имеются в виду русские солдаты.] и могут наказать вас.
Пусть кадий-ислам берет по два целковых за религиозное освящение (ни-кох) первого брака; за последующие брачные контракты пусть ра’ис берет по одному целковому. Но с простых граждан и мелких служащих не будете брать ничего лишнего. И пусть не берут за приложение печатей [на документах]. Пусть а?ламы, муфтии, и ра’исы берут предписанную шари?атом плату, сверху пусть ничего не требуют.
Любые участки земли, которые в прежние времена были утверждены в качестве шариатского наследства, должны быть освобождены [от претензий] и не должны облагаться хараджем[68 - Харадж – здесь налог на урожай. Его размер зависел от некоторых условий земледелия (например, естественный или искусственный полив и проч.) и мог достигать 10 и более процентов от урожая.
То есть колониальные власти.] и другими [налогами] до скончания жизни на Земле. Однако если имеются другие виды обрабатываемой земли, взятые по документам от бывших правителей (подшохлардин), несли есть на них документы о наследовании, то с них берется харадж в размере одной десятой [от урожая] пшеницы, ячменя, дыни или других видов урожая.
Элита, простолюдины и все подданные этого края должны твердо следовать сказанному [выше], и мы
тоже будем следовать сказанному твердо и до самого Судного дня.
И еще. Ваши дворы с деревьями и садами – это ваше личное имущество, и на это у нас нет никаких притязаний. И еще, из вас никто не будет браться в солдаты, как это принято у нас. Мы не будем никого различать по национальности[69 - Буквально: «Мы не скажем – это казах, а это русский». Это место также искажено в русском переводе.]. На постой [к вам в дома] солдаты допускаться не будут. К воротам ваших домов солдаты подходить не будут, если будут, то дайте нам[70 - То есть колониальной администрации города.] знать, мы их накажем.
Вам оказано много милостей [от нас], теперь и вы молитесь много за Великого Белого царя.
Если человек убьет другого человека или будут ограблены торговцы и караваны, таких преступников будем судить по русским законам. И если кто-то из вас умрет, то пусть его наследство берут его потомки или его [близкие] люди; мы из этого [наследства] ничего брать не будем. На следующий год будет так, как это пожелает Великий Белый царь, сверх того, что [нами] даровано.
Печать Черняева: « ????? ?????? ???? ???? ???? ?????? ??????? » – «Мингбаши [командующий войсками] Русского падишаха Микаил Чирняйуф».
ЦГА РУз. Ф. И-17. Оп. 1. Л. 9679. Л. 116-116 об. Подлинник. Рукопись арабским шрифтом. Перевод Б. М. Бабаджанова.
Прокламация к жителям Самарканда № 1
Жители Самарканда (Бухары)
Шесть месяцев забочусь я по воле моего государя о даровании Вам мира и спокойствия. Белый Царь не ищет завоеваний. Ваш Государь или не понял или не хочет понять моих добрых намерений. А вместо принятия выгодных условий мира собирает войска и народы на войну с Россией. Я хочу употребить все меры, чтобы не было народного бедствия, сопряженного с войной. Иду против Эмира, но не стану обижать народ, который меня не тронет, ибо Белый Царь дает благо, а не зло народам. Если Вы сделаете так, чтобы предложенный мир был немедленно принят и докажете мне правдивость Вашу, то кровь не будет литься и выведу войска. Цель войны Белого Царя есть мир, а не завоевание. Не теряйте времени. Джизак, 22 апреля 1868 г.
Подписал Туркестанский Генерал-Губернатор Генерал-Адъютант фон Кауфман 1-й.
ЦГА РУз. Ф. И-1. Оп. 34. Д. 8. Л. 136-136 об. Копия. Рукопись.
Прокламация к жителям Бухары, посланная из Самарканда.
7-го Мая 1868 г.
Улемам, купцам и всем жителям Бухары Господь всегда наказывает неразумных людей. По воле Великого Государя моего шесть месяцев я предлагал Бухаре прочный мир с Россией, мир, выгодный для Вас, соседей могущественной России. Музаффар-Эдин не понял добрых намерений Белого Царя и не хотел знать пользы народа. Он обещал заключить мир, но обманывал меня и не выполнил обещания. Дабы получить обещанный мир и успокоить народы, я с войском пошел к Самарканду, перед Самаркандом встречен был войсками эмира, часу времени достаточно было, чтобы их разбить и прогнать. Жители Самарканда открыли мне ворота и просили принять их в подданство Белого Царя. Городу и окрестным жителям оказана милость: все занимаются теперь свободно торговлей и промыслами, молятся в своих мечетях, судятся по шариату и счастливы, получив наконец желанное спокойствие.
Я не хочу проливать мусульманской крови и потому не хочу идти в Бухару. Белому Царю не нужно более народов и земель; не допустите Музафар-Эди-на собирать войска и драться с русскими во вред народу и на погибель Бухары. Пришлите мне депутатов Ваших из хороших людей, и я объявлю им, чего желает Белый Царь[71 - «Белый Царь» – так народы Средней Азии называли русского императора.].
Торопитесь, чтобы не было поздно.
Самарканд. Мая[72 - Число не указано.]1868.
Подлинное подписал Туркестанский Генерал-Губернатор и Командующий войсками Туркестанского Военного Округа, Генерал-Адъютант фон Кауфман 1-й.
ЦГА РУз. Ф. И-1. Оп. 34. Д. 8. Л. 177а – 177а об. Копия. Рукопись.
Письмо К. П. фон Кауфмана Бух[арскому] эмиру с сообщением о походе на Хиву[73 - В этом же деле на лл. 3-3 об. имеется чагатайский текст этого письма.]
Ваше Высокостепенство!
Спешу уведомить Вас, как доброго соседа, о благополучном возвращении из Петербурга, где я имел счастье лично докладывать моему Августейшему Повелителю, Государю Императору, о положении дел в Бухаре. Его Императорское Величество, узнав о существующей между нами дружбе и об установившихся правильных отношениях между Бухарой и Россией, Всемилостивейше высказал мне высокое Свое удовольствие по этому поводу и выразил надежду, что настоящее положение дел и доброе согласие между нами не нарушатся, для пользы Вашего Высокостепенства и для спокойствия обеих сторон.
Вашему Высокостепенству хорошо известно, как я старался достичь таких же отношений к Хиве путем мирных соглашений. Но Хан Хивинский не принял моих предложений и не послушался Ваших добрых советов. Ныне настало время наказать упрямого соседа. По Высочайшему Государя моего повелению я с частию вверенных мне войск двигаюсь теперь из Джизака вдоль северной границы Ваших владений по направлению к Хиве. Согласно данному Вам прежде обещанию сообщаю Вам об этом Высокостепенный Эмир, и прошу Вас принять надлежащие меры к прекращению всяких ложных толков и к успокоению умов. Пришлите мне ответное письмо с надлежащим верным человеком, который во время движения нашего на Хиву состоял бы при мне как посланник дружественного соседа, с которым я мог бы посоветоваться и чрез которого я сообщил бы Вам о ходе дел. Присылкою такого человека в отряд народ успокоился бы, увидев в этом доказательство прочных дружеских отношений между нами.
Письмо это посылаю с известным Вам Бердыкулом Чегиром, которого прошу Ваше Высокостепенство немедленно отправить обратно с известием о Вашем здоровий.
Желаю Вам от всей души всякого счастия и благополучия[74 - Подпись отсутствует.].
ЦГА РУз. И-1. Оп. 34. Д. 193. Л. 4-4 об. Подлинник. Рукопись.
1.3. «Сопредельные ханства» под российским протекторатом
Взаимоотношения генерал-губернаторства и высших властных инстанций метрополии с ханствами в Средней Азии изучаются исследователями давно. В этом разделе мы постарались подобрать несколько документов, которые крайне редко становились предметом исследований ученых, кто занимался соответствующими проблемами.
Раздел открывает несколько писем из довольно обширной переписки кашгарского владетеля Яа‘куб-бека Бадавлата с высокопоставленными чиновниками в Петербурге (публикуется также краткий ответ самого императора Александра II). Эти письма почти не использовались в работах исследователей, и потому, надеемся, вызовут определенный интерес (в том числе – более обширная корреспонденция из этого же дела).
Как видно из части этой переписки, сам Яа‘куб-бек отправлял свои запросы и конкретные просьбы на имя Александра II, следуя принятой в Средней Азии традиции, когда хан (султан, амир) общается напрямую другим правителем, то есть как с себе подобным. Между тем во всех опубликованных письмах адресаты Яа‘куб-бека настойчиво отсылают его к фон Кауфману как полномочному представителю Российской империи. По-видимому, самого Яа‘куб-бека такой статус не устраивал, тем более Кашгар не переходил под протекторат России, подобно соседним ханствам.
Интересно также, что переписка, судя по другим письмам в этой же папке, продолжалась до 1876 г., то есть до ликвидации Кокандского ханства, каковой шаг связывают с именем фон Кауфмана. С этого момента, видимо, взаимоотношения Яа‘куб-бека и России сильно испортились, поскольку правитель Кашгара рассматривал Коканд как территорию своего влияния.
Как отдельные примеры взаимоотношений Хивинского ханства с колониальными властями здесь публикуется часть весьма обширной корреспонденции по поводу «специальных эмиссаров» хивинского хана, которые собирали занят с подданных или «решали иные особые предписания» хана на территории Закаспийской области. Отношение к такого рода «миссиям» было неоднообразным, что мы постарались показать в публикуемой корреспонденции. С одной стороны, решение такого рода дипломатических и экономических проблем рассматривалось как «нравственная поддержка Хану», которая должна служить «упрочению русского влияния в Хиве, а с другой – к сохранению спокойствия в местах скопления Хивинских подданных в пределах русской территории».
С другой стороны, иногда присутствие на территориях «имперского контроля» хивинских подданных (со специальными поручениями хана) воспринимались как прецеденты «нарушения договоренностей», либо как возможные причины «нарушения спокойствия подданных». Кроме того, респонденты хивинского хана старались внушить ему, что «предложения русских властей, сообщенные на его заключение, всегда направлены, между прочим, к пользе управляемого им народа». Однако мнения облагодетельствованного «народа» никто не удосужился спросить.
Еще больший объем переписки русских чиновников разного ранга (как местных, так и из метрополии) отложился в архивах относительно взаимоотношений с Бухарским ханством. Как самый показательный пример, мы выбрали «Пояснительную записку Министерства иностранных дел» по поводу документа, составленного тогдашним генерал-губернатором Самсоновым и названного «Особое мнение». С особым мнением генерал выступил по поводу различных вопросов взаимоотношений с Бухарским ханством. Пояснительная записка весьма рельефно отразила обычные противоречия между военными чиновниками на местах и Министерством иностранных дел, которое часто оглашало весьма резонные и взвешенные аргументы относительно разных вопросов «восточной политики», особенно в отношениях с ханствами, находящимися под протекторатом Российской империи. По этой причине «Особое мнение» генерала Самсонова лучше рассматривать в контексте упомянутой Пояснительной записки МИД.
Основной вопрос, поднятый на специальном Совещании (январь 1910 г.), касался проблемы возможного присоединения Бухары к Российской империи. Министерство заявляет, что этот вопрос обсуждается уже почти полвека, однако всегда наталкивается на сложности, главным образом – политического и особенно экономического порядка. Поэтому Пояснительная записка комментирует этот проект так: «…чем позднее состоится фактическое присоединение среднеазиатских ханств к России, тем лучше для нас».
Министерство, поправляя Самсонова, также полагает, что любые запросы и предложения российской стороны выполнялись «при самом полном содействии Правителя ханства», даже тогда, когда ущемлялись экономические интересы Бухары, например после включения ханства «в черту» и после фиксации курса бухарской монеты. Попытки эмира возместить понесенные убытки в Министерстве воспринимают как вполне естественные шаги, в отличие от попыток генерала Самсонова расценить это требование как желание Бухары демонстративно проявить «неблагодарность и непокорность».
Серьезной и совершенно уместной критике Министерство подвергло мнение Самсонова относительно неэффективности работы Политического агентства в Бухаре. Составитель Пояснительной записки замечает, что нельзя путать понятия «невмешательство» и «неосведомленность». Министерство настаивало на невмешательстве во внутренние дела ханства и объясняло, почему этого не стоит делать. Генерал Самсонов, в полном соответствии со сложившейся традицией взаимоотношений ханства и его службы, настаивал на том, что Политическое агентство и, значит, его служба не должны были «проглядеть» шиитскую резню начала января 1910 г. Министерство предлагает спокойней относиться к такого рода столкновениям, так часто повторяющимся в мусульманском мире и не сеять панику. В таком же духе Самсонов делал вывод, что в Бухарском ханстве ожидается «неминуемая общая вспышка», на что министерство отвечало, что «подобные заявления Министерство Иностранных Дел слышит уже свыше 30 лет, и, однако, предсказания в этом смысле никогда не осуществлялись». В таком же критическом и остужающем духе составлены и другие замечания Министерства иностранных дел, вновь демонстрируя более взвешенные подходы в решении ряда вопросов взаимоотношений России с ханствами Средней Азии.
Таким образом, мы видим разные подходы чиновников и дипломатов к решению большинства принципиальных проблем, которые часто возникали во взаимоотношениях с ханствами в Средней Азии. Судя по общей картине, хрупкий баланс в этом негласном противостоянии форм политики чаще решался в пользу таких учреждений вроде Министерства иностранных дел.
Еще один документ, привлекший наше внимание, – «Докладная записка» редактора газеты «Туркестанские ведомости» Е. К. Михайловского, – формально был посвящен анализу состояния вассальной от России Бухары, но на самом деле носил гораздо более обобщающий характер и представлял собой обзор политической ситуации на всем Среднем Востоке в начале XX в. Объяснение появления этого материала заключалось в том, что царские чиновники из русских владений в Средней Азии, объединенных в 1967 г. в Туркестанское генерал-губернаторство, не могли не быть обеспокоены происходившими на Востоке процессами. Особое значение для всех европейских администраторов, в том числе царской бюрократии Петербурга и Ташкента, имело нарастание мусульманского движения, приобретавшего в первые годы XX столетия все более значительный размах[75 - Главное внимание мусульманскому движению в России уделяли центральные и местные структуры МВД. Об источниках по их деятельности в данном направлении см.: Арапов Д. Ю., Котюкова Т. В. Архивные материалы Министерства внутренних дел Российской империи о мусульманском движениии начала XX века // Вестник Института Кеннана в России. 2004. Вып. 6. С. 57-82.]. Естественно, первостепенную и тревожную роль «исламский фактор» играл для властей Русской Средней Азии, где мусульмане составляли более 90% населения.
Центральной темой записки Е. К. Михайловского стал анализ положения дел в самом значительном вассальном владении империи в Туркестане – Бухарском ханстве[76 - Со времени установления правления династии Мангыт (1753-1920) в Бухаре более точным названием государства был термин «эмират», однако, в силу господствующей традиции, в русских источниках и литературе на протяжении XIX – начала XX в. по отношению к Бухаре одновременно продолжал применяться термин «ханство».]. Трехмиллионная Бухара в 1868-1873 гг. признала свою политическую зависимость от царской России, отказалась от ведения самостоятельной внешней политики, но сохранила известную внутреннюю автономию. За это бухарские эмиры получили не только различные чины и награды, но уже после 1868 г. закрепили за собой ряд новых территорий (Восточную Бухару, Шахрисабз, Припамирские бекства)[77 - Арапов Д. Ю. Бухарское ханство в русской востоковедческой историографии. М., 1981. С. 7-8.].
Внешне власть эмиров над их подданными была абсолютно не ограниченной, но в реальности эмиры должны были постоянно считаться с мнением могущественной корпорации мусульманского духовенства (улема). Особую роль в жизни ханства играл его первый министр (кушбеги), который одновременно являлся управителем столицы государства (Старой Бухары) и должен был постоянно находиться в городской цитадели (арке) во время отсутствия в городе своего государя[78 - Поскольку в 1897 г. эмир Абдулахад-хан, поссорившись с местным духовенством, навсегда оставил столицу ханства, бухарский кушбеги Астанкул вплоть до кончины Абдулахад-хана в 1910 г. 13 лет непрерывно пребывал на территории арка (центральной части города), не имея права оставить его стены.].
Непосредственным поводом для создания записки 1912 г. стала проблема судьбы бывшего бухарского кушбеги Астанкула. Как видно из содержания текста документа, Михайловский выступал в качестве своеобразного адвоката этого бухарского сановника и считал, что восстановление при поддержке России авторитета Астанкула в Бухаре будет способствовать лучшей защите русских интересов при эмирском дворе.
К сожалению, предпринятые нами поиски не принесли каких-либо ощутимых результатов, и мы не располагаем сколь-нибудь достоверными биографическими сведениями о самом Е. К. Михайловском. Адресатом данного документа является военный министр России в 1909-1915 гг., генерал-адъютант В. А. Сухомлинов.
В 1910-1914 гг. в Петербурге постоянно обсуждался вопрос о дальнейшей судьбе Бухары в целом. Туркестанский генерал-губернатор А. В. Самсонов настаивал на скорейшей ликвидации вассалитета Бухары как «главного очага мусульманства в Туркестане» и непосредственном включении ее территории в состав Туркестанского генерал-губернаторства. Однако в Петербурге сочли пока нецелесообразным что-либо менять в «патриархальном быте» Бухары, опасаясь вызвать активизацию враждебных самодержавию настроений как среди туркестанских мусульман, так и за рубежом.
По нашему мнению, предлагаемая вниманию читателей записка Е. К. Михайловского не только является ценным источником по истории мусульманского мира Бухары и Туркестана накануне начала Первой мировой войны, но и позволяет яснее понять суть явлений, происходивших в исламской среде сопредельных с Россией азиатских стран. Анализ содержания этого документа дает возможность лучше представить истоки многих духовных и политических процессов в жизни мусульманского Востока последних десятилетий XX столетия.
В XVIII—XIX вв. хивинские ханы находились в некоторой зависимости от туркменской родо-племенной знати, поставлявшей им войска и оказывавшей сильное влияние на внутреннюю политику. После установления российского протектората ситуация изменилась. Ханы меньше стали прибегать к помощи туркмен, опираясь на царские войска.
В рамках своего вассального статуса ханство сохранило формальную независимость относительно проведения внутренней жизни, но политические и социально-экономические проблемы периода Первой мировой войны не обошли его стороной.
В начале 1912 г. в Хиве было решено провести налоговую реформу. Она заключалась в значительном увеличении налогов с туркменских племен[79 - В Хивинском ханстве жили в основном два крупных туркменских племени – йомуды и чау-доры. В этот период они уже в основном вели оседлый образ жизни и занимались земледелием.]. Это вызвало резкое недовольство последних, вылившееся к осени 1912 г. в вооруженное восстание. Ханским войскам не удалось подавить это движение. Хива обратилась за помощью к России, и для усмирения восставших были присланы войска Туркестанского военного округа. Мятеж продолжался вплоть до 1915 г. и был подавлен только при помощи русских войск[80 - Погорельский И. В. Очерки экономической и политической истории Хивинского ханства. Конец XIX – начало XX в. Л., 1968. С. 91.].
Летом 1915 г. в Хиву прибыл помощник военного губернатора Сырдарьинской области генерал-майор Г. А. Геппенер, наделенный широкими полномочиями и призванный разобраться в ситуации. По поводу создавшейся ситуации министр иностранных дел С. Д. Сазонов писал: «…необходимо во что бы то ни стало действовать умиротворяющим образом, чтобы избежать волнений и беспорядков, которые в настоящую минуту более чем когда-либо нежелательны»[81 - Международные отношения в эпоху империализма: Документы из архивов царского и временного правительств 1914-1917 гг. Серия III. Т. 8. М. -Л., 1935. С. 193.].
Деятельность Геппенера послужила основанием для обращения Туркестанского генерал-губернатора Ф. В. Мартсона в Военное министерство с предложением учредить, должность постоянного представителя русского правительства в Хиве с правами военного губернатора.
После военной кампании в Хиве 1873 г. и подписания мирного договора из земель, расположенных на правом берегу Амударьи, в 1874 г. была образована особая административная единица – Амударьинский отдел, введенный в состав Сырдарьинской области. Одной из основных задач начальника отдела был контроль за политической ситуацией в Хиве. Он осуществлял связь между Россией (через туркестанского генерал-губернатора) и Хивинским ханом. Для этих целей в ханстве была создана специальная канцелярия[82 - Документы этой канцелярии отложились в фонде И-125, Канцелярия хана хивинского, в Центральном государственном архиве Республики Узбекистан (ЦГА РУз).].
Чтобы сохранить свою власть Асфендиар-хан должен был делать регулярные так называемые «добровольные пожертвования» начальнику Амударьинского отдела. От степени «сердечности» личных отношений хана и начальника отдела зачастую зависело решение многих первоочередных для ханства вопросов. В описываемый период начальником отдела был полковник В. П. Колосовский, который неоднократно упоминается автором в публикуемом документе.
В итоге военный министр отказался от предложения Мартсона, стоя на позициях невмешательства в хивинские дела[83 - Бахтурина А. Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы Первой мировой войны (1914-1917 гг.). М., 2004. С. 330.].
В январе-феврале 1916 г. волнения в ханстве возобновились. Под руководством Джунаид-хана туркмены начали наступление на города Хивинского ханства, захватив 13 февраля столицу ханства. В этой ситуации в Хиву были введены дополнительные русские войска, но даже после этого правительство осталось на позициях сохранения внутренней самостоятельности ханства.
«Записка» А. М. Кислякова содержит интересное и достаточно подробное описание туркменского восстания в Хивинском ханстве в начале 1916 г. и причин его возникновения, с комментариями и попытками аналитического обобщения событий. Автор крайне негативно оценивает как действия русской администрации в Аму-дарьинском отделе, так и ее влияние на ханское правительство. В конце он задает главный вопрос – нужна ли самостоятельность такого, по образному выражению Кислякова, «бутафорского государства» как Хива? И тут же дает на него однозначный ответ – оно должно прекратить свое существование и слиться с империей.
«Записка» была адресована лидеру кадетской партии П. Н. Милюкову. Сложно ответить на вопрос, почему именно к нему обратился служащий отделения Русско-Азиатского[84 - Отделение Русско-Азиатского банка было открыто в Новом Ургенче в 1910 г.] банка Кисляков. Возможно, потому, что, будучи одним из известнейших политических лидеров России того времени, Милюков много занимался российской региональной, т.е. «окраинной», политикой и национальным вопросом[85 - См.: Милюков П. Н. Национальный вопрос (происхождение национальности и национальные вопросы в России). М., 2005.].
Б. М. Бабаджанов, Т. В. Котюкова
Документы
Копия с письма Военного Министра Кашгарскому владетелю, Мухамед Якуб-Беку от 14 Августа 1873 г.
Ваше Высокостепенство!
С особым удовольствием я узнал еще в начале сего года что в ответ на Всемило-стивейшее соизволение Государя Императора, моего Августейшего Повелителя, принять в своей столице Вашего Посланника, Ваше Высокостепенство не замедлили отправить в С.-Петербург одного из ближайших советников, Муллу-Турап Ходжу Умара, с письмом, выражающим Вашу преданность и дружбу Его Императорскому Величеству.
Великий Государь мой соизволили благосклонно принять письмо Ваше от почтенного Муллы-Турапа и выразить надежду, что установившиеся добрые отношения между Империей Его Величества и Вашими владениями будут поддерживаться ненарушимо и на будущие времена. Выбор, сделанный Вашим Высокостепенством при назначении посланника в Петербург, свидетельствует о Вашем искреннем желании поддерживать дружбу с Россией, чему я душевно радуюсь. Почтенный представитель Ваш Мулла-Турап-ходжа имел высокое счастье понравиться моему Великому Государю и удостоиться неоднократных знаков милостивого внимания Его Величества, а также Августейших Членов Императорской Фамилии. Посланник Вашего Высокостепенства был принят с радушием и почетом, на которое он имел право не только как гость доброго соседа России, но и по своим личным качествам.
Мулла-Турап-ходжа передаст Вам, без сомнения, все то, что он здесь видел и слышал, и я убежден, Высокостепенный Бадаулет, что в его словах Вы найдете беспристрастное доказательство того искреннего расположения к Вам, которое отразилось и на приеме Вашего посланника в Петербурге. Будьте уверены, что расположение это может только укрепиться при Вашем твердом и неуклонном намерении жить в добром согласии с Туркестанским Генерал-Губернатором, уполномоченным представителем моего Августейшего Государя в Средней Азии.
