скачать книгу бесплатно
– Ее хватит удар.
– Ну, нет, – засмеялся Тигран. – Она не такая, как твоя Марго. Аэлита у меня из железобетона.
– А ты знаешь, Марго уже все знает.
– Да? И что?
– О чем это вы тут секретничаете? – спросила Аэлита, внезапно оказавшись за их спинами. Они и не услышали, как она вошла в комнату.
Гарик закрыл карту. Тигран сказал:
– Ни о чем. Просто так. – Он улыбнулся и поцеловал Аэлиту в лоб.
– Кушать подано, господа! Прошу к столу, – сказала Марго.
– А выпить есть что? – спросил Гарик.
– Обязательно. – Марго сделала вид, что улыбается. – Папе на прошлой неделе из Дзорка привезли тутовки. Четыре бутылки! Так что выше голову, солдаты… – Марго осеклась. – Боже, какая я идиотка… – пробормотала она.
– Что это вы встали? Давайте же сядем за стол, а то уже поздно, – сказала Аэлита, которая уже сидела за столом и непонимающе смотрела на своих друзей.
Марго, Гарик и Тигран сели за стол. На часах пробило двенадцать, и Аэлита пожалела, что это не новогодняя ночь…
– Так хочется пораньше встретить Новый год! – сказала она.
– И надеяться, что новый год будет счастливее старого, не так ли? – добавил Гарик и залпом осушил свою рюмку.
И ничего не получалось! Тигран и Гарик решили в эту ночь не киснуть и не говорить о войне и быть веселыми, но ничего не получалось. Аэлита и Марго выпили за здоровье Гарика и Тиграна. Ну что ж, подумал Гарик, пусть так… Но, судя по всему, ваших мужчин самое позднее послезавтра убьют. Потом выпили еще несколько глупых тостов, потом Гарик сказал:
– А давайте выпьем за то, чтобы мы вернулись. – Он улыбнулся.
– Откуда вернетесь? – спросила Аэлита. – Вы куда-то уезжаете? И вообще я не понимаю, почему у вас такое настроение. Вы что, заболели?
Марго посмотрела на Гарика. «Она еще ничего не знает, не так ли?» – говорил ее взгляд. Гарик выпил еще. Тигран посмотрел на свою жену.
– Аэлита, ты помнишь, я тебе говорил, что мы с Гариком собираемся записаться в ополчение? – Он смотрел ей прямо в глаза.
– Да. А что?
– Так вот: мы уезжаем завтра утром…
– Что?..
На улице по-прежнему шел снег, медленный, кажущийся бесконечным снег, и, как будто сговорившись с домами, он опускался на продрогшие их крыши и не таял. По-прежнему грязные авто ездили по улицам города, шипя своими колесами, но их становилось все меньше и меньше, потому что было уже поздно.
На площади Оперы по-прежнему было много людей, и они стояли, окоченевшие, и слушали сообщения о ситуации в Карабахе и на границах, но людей становилось все меньше и меньше, да и сообщений было мало, и они все чаще повторялись. Только уточнялось число убитых.
Марго принесла свечи, потому что электричество вырубили. Марго, Гарик, Аэлита и Тигран сидели молча на диване и смотрели, как от свечей искрятся рюмки и по стенам ползут тени. Марго положила голову на грудь Гарика и отчетливо слышала каждый удар его сердца: оно билось размеренно и спокойно. После того как Тигран сказал все, Аэлита долго плакала, и теперь она уже перестала плакать и, удобно устроившись на плече Тиграна, молчала, иногда прерывая всеобщее молчание тихим всхлипыванием.
Тигран взял гитару и начал что-то тихо наигрывать. Он не хотел петь, хотя и Аэлита попросила его об этом.
Они сидели вчетвером на диване и боялись шевельнуться, боялись оторваться друг от друга, боялись не услышать вдруг, подняв голову, биения сердца того, кто рядом… Их пугала та устрашающая неопределенность, которая была впереди; их пугал страх, ими же не объяснимый, который был, казалось, во всем: в ярко горевших свечах на столе, в тенях, медленно скользящих по стене от фар проезжающих на улице редких автомобилей; в скудной пище, которую они ели; во всей этой темноте и даже в снегу, который еще шел, все усиливаясь и усиливаясь…
Потом дали свет; это было неожиданно (как всегда неожиданно!), и они вздрогнули, но посмотрели друг на друга и улыбнулись. Тигран и Аэлита сообщили, что они идут спать, поскольку утром рано вставать, и советовали то же самое сделать Гарику и Марго (Маргарита предложила им не ехать домой, тем более что метро закрылось уже давно, и заночевать у них). Они ушли в одну из спален, но Марго и Гарик еще долго сидели на диване, и он ей что-то тихо нашептывал на ушко, а она плакала и кивала головой, говорила «обязательно, конечно, как ты скажешь…», и так почти весь остаток ночи.
Утром снег перестал идти, и было все белым-бело: дома, улицы, деревья. Воздух был чистым, и стояла такая тишина, что терпеть, казалось, невозможно было такую тишину.
За завтраком Тигран сказал, что повезет Аэлиту домой и потом – в аэропорт, где они с Гариком и встретятся.
Марго и Гарик опять остались одни.
– А мне спешить некуда, – сказал он, посадив ее к себе на колени. – Мне некуда тебя везти.
Маргарита хотела ответить и сказать что-то очень важное, но тут зазвонил телефон, и она пошла в коридор ответить.
– Алло? Маргош? Это Аэлита! Скажи Гарику, у Тиграна умер отец, сегодня ночью. Он не поедет, слышишь? Скажи Гарику… Тигран обязательно поедет. Но через неделю…
Гарик поехал в сборный пункт, а потом в аэропорт. Там его должен был ждать его школьный друг Арам Назарян (обворожительно-сладко улыбающийся АН), с которым они учились вместе еще в Дзорке. Но Арама не было. Как оказалось потом, АН просто сбежал в Дзорк…
Ровно через неделю Тигран Гаспарян стоял в том же самом аэропорту вместе со всеми и ждал, когда их посадят в вертолет. С тех пор как умер его отец, прошло семь дней, целая неделя. Теперь он был совсем один. Наконец вертолет прилетел, и они вышли из-под навеса. С ними была почему-то какая-то женщина, которую Тигран заметил еще в здании аэропорта, когда покупал сигареты.
Прежде чем сесть в вертолет, они (те, которые должны были лететь этим рейсом) помогли выгрузить гробы с телами убитых и носилки с ранеными. На гробах карандашом были нацарапаны имя, фамилия, год рождения и дата смерти. Вытаскивая из вертолета с каким-то парнем, таким же ополченцем, как и он сам, очередной гроб, Тиграну вдруг показалось, что он прочел на крышке имя Гарика, своего однокурсника и давнишнего друга из Дзорка… Похолодел. Потом понял, что ошибся. Фамилия была другая.
– Это был ваш друг? – спросила пожилая женщина, подходя к Тиграну.
Тигран вздрогнул:
– Нет. Слава богу, нет.
– Это хорошо. Поздравляю вас. А я каждый день приезжаю сюда встречать сына. Мне разрешили… – сказала пожилая женщина.
– И что?
– Слава богу, его среди этих нет.
Разгрузка окончилась, и Тигран, надев рюкзак и перекинув через плечо автомат, сел в вертолет. Дверь захлопнулась, и над головами неистово завертелись винты. Незнакомая женщина стояла чуть поодаль от вертолета и махала Тиграну платком. Вертолет тяжело оторвался (словно жук какой-то) от земли. Тигран вспомнил, что ту пожилую женщину они с Гариком видели неделю назад у Оперы; она слушала сводку последних новостей с «фронта». И еще Тиго подумал о том, что вот уже семь дней от Гарика нет никаких известий.
Ни у кого в Ереване не было каких-либо сведений вообще. Люди знали только то немногое, что сообщали на площади Свободы у Оперы.
В Ереване не знали. В Ереване долго почти никто ничего не знал.
???, ????????. ???, ????????. ???, ????????.
9
Была комната. В ней кресла, диван. На стене – старые часы. Стол был большой – под часами, стол маленький – перед диваном. Только что был выпит кофе, потушена сигарета. Включенный телевизор. Чах Гарик тупо переключал каналы, не останавливаясь ни на одном. В комнату то и дело входила дочка, уже тринадцатилетняя Мэрико. Смотрела на него. Уходила.
Гарик пытался улыбнуться ей, но не мог, не умел улыбнуться. Снова курил, продолжая переключать каналы. «Побриться, что ли?» – промелькнуло в голове, но решил оставить этот глупый и ненужный ритуал бритья на следующий день.
В комнату снова вошла Мэрико.
– Видишь? У меня такой браслет есть, – сказала она. Кажется, хотела сказать еще что-то, но не сказала. Запнулась.
– Откуда браслет? Мама купила? – спросил Гарик.
– Нет. Дядя… Мамин знакомый.
Вернулся мыслями в ночь – жаркую, душную. Вспомнил, что пошел дождь. Вспомнил извивающиеся движения жены, но никак не смог вспомнить самого себя. Жену помнил, себя – нет. Помнил лишь, что все получилось неожиданно быстро и что жена потом сама дошла до конца, но на это ему было плевать. Помнил ее порывистое дыхание и возню рядом под одеялом… Свои чувства при этом не помнил.
– Папа, а мы сегодня пойдем гулять? – спросила Мэри. – Хочу с тобой погулять.
– Посмотрим.
Мэрико уединилась с книжкой в соседней комнате. Гарик не вздохнул. Только закурил новую сигарету. Переключал каналы телевизора. Услышал, что на улице опять пошел дождь.
В комнату вошла мама.
– Ты не побреешься? Сегодня у нас будут гости.
– Нет.
– Но как же можно таким небритым ходить! Ты побреешься, правда?
– Нет.
Мама ушла. Глупая, подумал он. Как будто бриться или не бриться – самый важный вопрос на свете…
Теперь Гарик вздохнул, но не закурил. Приглушил звук телевизора: так лучше слышался шум дождя. «Как плохо было, когда там, в горах, шел дождь!» – неожиданно подумал он, но неимоверным усилием воли заставил себя не броситься в бездну воспоминаний.
В комнату вошла Марго.
– Если твоя мать хоть на две минуты отойдет от плиты, я приготовлю завтрак. Она что, не понимает, что мне нужно приготовить завтрак?!
– Кто сегодня к нам придет в гости? – спросил Гарик, удивляясь своему голосу: отдаленный, чужой, посторонний, мертвый.
Маргарита ответила:
– Какие-то ваши родственники. Хотят поздравить тебя с возвращением.
– Но я ведь уже неделю, как вернулся.
– Это твои родственники. Некоторые приехали из Дзорка. Тебе лучше знать. Ты скажешь своей маме, чтоб позволила приготовить завтрак?
– Нет.
Гарик закурил. Сделал громче звук телевизора, активнее стал переключать каналы. Потом закрыл глаза и понесся далеко-далеко, в горы, где все было так просто и ясно. И он уже не слышал ни голоса диктора по телевизору, ни шума дождя за окном. Слышал лишь тишину, ту единственную, неповторимую горную тишину, да редкие потрескивания автомата где-то внизу. Вот только бы не пошел дождь, думал он тогда. Потому что после дождя будет туман, а туман – самое плохое, что могло случиться: враг может подкрасться очень близко, и ты его не заметишь. Дождь в тот день так и не пошел, и вообще в тот день ничего не произошло, и все, кроме постовых, поужинав, легли спать… Дождь пошел ночью, а прямо перед рассветом склон горы накрыло облаком, когда никто этого не ждал…
– Нужно сходить за хлебом. Слышишь? Будем завтракать, а хлеба в доме нет.
Гарик открыл глаза, с трудом возвращаясь оттуда, издалека, с тишины гор. Перед ним стояла мама, вытирающая мокрые, красные, уже старые руки краем передника. Вошла в комнату Мэрико.
– Папа, я с тобой!
– Нет.
– Ну пожалуйста!
Гарик стал переодеваться, дочка просто накинула куртку и обулась. А потом они вышли. Был воскресный день – было мало автомашин – полудождливый, полусонный, тихий с утра, несуетливый. Гарик увидел, как с остановки тронулся автобус, задевая крышей ветку дерева, как потом осыпались листья. Автобус был большой округлый, толстый, грязный, серо-белый.
– Папа, а мы сядем в автобус?
– Нет.
– Хочу сесть в автобус. Мы никогда не ездили в автобусе.
– Не сегодня.
– А когда?
– Когда-нибудь.
– «Когда-нибудь» это когда?
– Не знаю…
Рука девочки была теплая и крепко, послушно сжимала его руку. Гарик вспомнил, что там, в горах, он все время мечтал об этом: выйти вот так с Мэри на улицу, идти рядом и держать дочкину руку в своей. А что теперь? Теперь вот мечта осуществилась. И ничего…
У входа в метро Еритасардакан[16 - «Молодежная» (арм.) – станция ереванского метрополитена.] сидела старушка, продавала хлеб. Хлеб был в большой сумке, накрытой целлофаном, на котором были капельки дождя.
– Подходите, покупайте, свежий, хрустящий хлеб. Свежий хлеб… – зазывала старушка. – Покупайте хрустящий хлеб!
Гарик с Мэрико подошли к старушке.
– Сколько стоит вот этот?
– 100 драм, – ответила старушка. – Очень хороший хлеб, свежий, хрустящий…
– Дайте два.
Затем Гарик отломил от края этакую большую горбушку хлеба и отдал дочери.
– Спасибо, папа.
– На здоровье. Ешь. Он вкусный.
– А когда мы сядем в автобус?
– Завтра, – неожиданно ответил Гарик.
