Клуб юных самоубийц

– Кошка, – нерешительно представилась девочка. – Или… Мяу? Не в том смысле, что это мое второе имя, а о том, что кошки не говорят словами. А кличка другая… – сложив ладони на груди, Кошка малость запнулась, отводя взгляд. – Киса. Но это глупо, наверное.

Нервно усмехнувшись, Кошка вновь стихла. Переминаясь на месте, она точно собралась уйти. Растерянный, но в большей мере расстроенный взгляд метался по сторонам, прежде чем пасть на выход. Кошка не знала, что ей здесь делать. Оставаться было незачем.

– Соня, – подал голос Хоть-как. – Марионетка. Маря. Кукла, – бормотал он, немного напрягши горло. – Так меня чаще всего зовут.

– Звучит мило… – урчащие нотки понемногу понижали звонкость речи. – Мягко и приятно. Из-за мягких звуков, наверное.

Глаза закрылись. Но голос продолжал литься. Неразборчиво, но мягко. Бесперебойно, но не раздражающе. Теплом окутывая всё тело от ушей, её голос доходил колыбельной. Слова, не требующие ответа или отклика:

– Душой кошачья… девять жизней. Больно будет тратить… Восемь раз умирать, – отголоски речи доходили прибоями, то тише, то громче, но всегда пеной стелясь на зыбком берегу лени, просачиваясь в неё. – Знаешь, когда планеты… Их движение, относительно звезд… Силы светил отражаются… Наделяя людей особенностями… – просачиваясь и тем самым заполняя, преображая её. – Избранные небесами… дары и проклятия… Звериное царство сильно душой… Люди иначе… – прибои били чаще, громче, простираясь дальше. – Ну а ты… О тебе тоже хочу узнать, – глаза раскрылись в ответ на теплое касание. – Хочу узнать! Хоть-как, ну скажи…

Но перед открытыми глазами была не Кошка, но незнакомый мужчина, смотрящий снизу вверх. Сидя перед Соней, держа руку на его плече, мужчина в деловом костюме излучал строгость, но не угрозу. Затуманенный взгляд упал с его лица, на котором не различалось ничего, кроме темной полосы сомкнутых губ, в ноги. Мутным пятном виднелось и маленькое тельце Сони. Детское…

– Скажи мне, сын… – голос родителя отдавался глухой печалью. В обрывистых словах звучал не укор, но разочарованность. – …не стараешься. Учеба важна… много работаем… Твое будущее…

– Буду учиться, – спокойно произнес Соня. – Раз надо.

Взгляд прояснился. Но окружение сменилось, и перед глазами оказались руки, в напряжении дрожащие над тетрадями. Горкой лежащие одна на другой, опоясанные учебниками, испещренными столбцами цифр и строками букв. Сердце сжалось в тяжелый ком, что после гнетущих секунд накала разжалось, натягиваясь до предела. Боль импульсом впилась в его стенки, разливаясь уколами и жаром. И вновь тишина… напряжение. Буквы и цифры мерцали перед глазами, врезаясь в голову. Взгляд потемнел. Сердце успокоилось.

– Ребята, – донесся до слуха далекий женский голос. – …яните на Хэйла! Был… а стал луч… классе! – громкий поучительный тон прорывался сквозь сгустившуюся в ушах вату, раздражая. – Старания… может каждый!

Угасание. Тишина… Приятная, но недолгая. Голос отца лился неясной речью. В повторяющемся воодушевленном потоке слов выделялись лишь повторяющиеся слова: «молодец», «горжусь», «можешь»… Может?

– Может… Нет, даже нужно! Учеба хорошо, но… Взрослая жизнь – работа… Надо… опыта. У знакомого… устроиться, – отчасти ласково, отчасти беспокойно, но всецело беспрерывно прибывали волны его голоса, тесня спокойствие. – Попрошу, если хочешь. Что думаешь?

– Буду работать, – понимая, чего тот хотел, ответил Хэйл. – Раз надо.

Он делал всё, что надо. Что нужно было его отцу, учителям, работодателю. Скрипя сердцем, подросток Хэйл добивался того, чтобы его оставили в покое. И такая жизнь не была неприятна или пуста. Со стороны она вполне устраивала всех. Умеренно стараясь, он смог начать обеспечивать себя сам на момент поступления в ВУЗ. Работа и учеба протекали незаметно, быстро проходящими толчками напряжения, к которым тот привыкал, набивая шишки. «Ничего не поделаешь, с чем-то всегда придется мириться», – считал Хэйл. Всё его естество было заточено под такую жизнь. Едва ли он мог желать чего-либо иного, нежели простого спокойствия.

– …тичный, знаешь? – звуки расстилались по поверхности сознания, быстро стекая в пустоту, не поддаваясь восприятию. – …кий и вечно… это мило! – на «автопилоте» выполняя свои рабочие обязанности, он не распознавал ничьего голоса, помимо его непосредственного руководства. Но громкие слова, звенящие над ухом, а затем и настойчивый жест – утягивание в сторону за именной бейдж – заставили парня проснуться. – Хэйл, да?

Она решительно ворвалась в его затуманенный взор. Сверкающие зелёные глаза развеяли дымку, в которой был погребен мир. Овал темного веснушчатого лица, сведенные то ли злобой, то ли смущением брови, но главное – пронзающие острым чувством зрачки. Они словно уперлись не в лицо, но куда-то внутрь, в саму суть. И тем осветили не только её во взгляде Хэйла, но и что-то в нём самом. В глубине, откуда шла вата, заполняющая всего его, зародилось нечто иное.

– Да, – обомлев, впервые в жизни, едва протянул он.

– Абигэйл! – надпись на бейдже подтверждало дерзкий выкрик. Скрестив руки на груди, девушка скрыла из виду бейдж, но взгляд и без этого тянуло к её глазам. – Запомни! Сразу, и чтобы без подсказок!

– Хорошо, – ответил Хэйл, продолжая стоять столбом и молча, но упорно смотреть на Абигэйл.

Девушка смущенно хихикнула, поворачиваясь боком. Но через уголок глаз её взгляд продолжал держаться на Соне. Подперев ладонью подбородок, та задумчиво сказала:

– Какой хороший! Все бы так сразу понимали, Хэйл. Ну что же, ещё увидимся!

– Хорошо… – привычно произнес он, видя, как она убегает, исчезая в тумане.

Зародившееся внутри потускнело, но не погасло. Раздражение, которым обычно отдавались контакты с миром, чувствовалось иначе. Или, скорее, чувствовалось вовсе не оно. Но что-то незнакомое… Неописуемое словами. Касание руки, мягкое и нежное. Смех, объятие. Поцелуй. Один за другим доносились странные, непривычные, но приятные ощущения, нарушавшие покой не нагнетая. И работа с учебой стали светлее и легче, затянутые не серой, но розовой, сладкой, как сахарная вата, пеленой. И весь круговорот быта порозовел, сопровождаемый теплотой. Теплотой, подаренной Абигэйл.

Зеленые глаза прорезали туман, смотря с неизменно неизмеримой энергией. Широкая улыбка, юркий взгляд, крепкий, уверенных хват, влачащий за собой. Казалось, в лучах этой приятной, бодрящей, раскачивающей активности можно провести вечность. Наслаждение ею подменило блаженство пустой пассивностью, оставляя следы, яркие образы, вспышки чувств и ощущений. Вспышки… начавшие угасать? Тише… Короче. Туманнее. Затишье перед бурей. Бурей бесформенного крика, скорчившего лицо Хэйла. Не сильно – окаменевшее от долгой апатии тело неспеша обретало пластичность. Но под жестким, разъяренным воплем лицо прогнулось, разойдясь складками. И я чувствовал это…

– …ал меня! Молчишь и улы… – едва узнаваемый в неистовом вопле девичий голос оставлял складки не только на лице, но на сердце. – Сделай же что… атит с меня такого отно… – розовый туман наполнился кровью.

Тяготящая вата с запахом металла не давала разглядеть ничего, помимо темно-зеленых глаз, смотрящих с укором. Со злобой, стремительно перерастающей в ненависть. Но отчего? Ведь Хэйл ничего не делал. Оттого, что не делал… ничего?

– Я ничего для тебя не значу! – глаза заблестели слезами. – Просто какая-то мошка! Кружу, жужжу, не кусаю и ладно! Тебе плевать! Всё равно!

Голос становился всё четче, покуда туман оседал. И темно-зеленые глаза уже не казались такими уж темными. Сухие губы разомкнулись, рука слабо потянулась вперёд. В ушах застучало напряжение. Гнет труда, втаптывающего в болезненное отчаяние. Старания… Для других? Так всегда было. Но теперь что? Подал голос, протянул руку. Без просьбы, но для неё. Или себя? Нет… ради них.

– Ты нуж-

Крик подавил его голос. Её крик, обретающий телесность, заталкивающий слова обратно в глотку. Толчок в грудь, жесткий, не смягчаемый ватой, которую Хэйл оттолкнул от себя в порыве ответить. Дребезжащее напряжение болью разнеслось по телу.

– Почему бы тебе просто не сдохнуть? Бессердечный, ленивый ублюдок! Сдохни!

***

– Сдохни, черт возьми! – сменив искаженный, нечеловеческий крик, донеслось до меня недовольство вполне реального, грубого мужского голоса.

Топот не менее десятка ног со всех сторон дезориентировал не меньше, чем окружавший меня полумрак ночи. В центре в это время светлее – на окраине действительно можно понять, что наступила ночь. Несмотря на темноту, открыв глаза, я сразу начал осознавать происходящее, наблюдая за причудливой картиной: со стороны города стремительно приближалась толпа, состоящая преимущественно из крупных, если не сказать тучных, мужчин. Они, пыхтя и кряхтя, злобно перебирали ногами, между делом выкрикивая ругательства. А во главе мужицкого марша, хотя скорее просто впереди всех, бежала более тонкая и энергичная фигура, вдруг присвистнувшая. Откликом на это стало шуршание травы подле меня – как заведенные на ноги вскочили Песик, покатившийся колесом навстречу толпе, Беся, цыкнувшая и пробормотавшая что-то отдаленно похожее на «наконец-то», Ромео и Феня. И если первые трое вскоре поравнялись, встретив озадаченно замедлившуюся толпу, то Феня, волоча то одну, то другую ногу, сильно отстал, постанывая себе под нос «проклятье… проклятье».

Но для него ситуация скорее стала благословением – впереди раздались крики, уже не с угрозами, а крики боли. Пролилась кровь – миниатюрная на фоне мужчин Беся не церемонилась, рассекая ладонь, выставленную кем-то на защиту своего лица. «Лидер», бежавший впереди, тут же развернулся, резким и размашистым пинком сбивая с ног сразу двоих из толпы. Песик довольно напрыгнул на опустившуюся спину одного, а затем и другого мужчины, с хохотом скача по ним как по кочкам, прижимая грудью к земле пытавшихся встать. А Феня только доковылял, дёргано осматриваясь, не находя проблем на свою тушку.

– Что происходит? – спросил я в пустоту.

– Драка, – за пустоту ответил Иннокентий, сидевший неподалеку.

– Драка?

– Изначальная цель вылазки, – пояснил он, звучно разрывая какую-то ткань. Кусок, получившийся меньшим, лег поверх кучки таких же кусочков, лежавших поверх небольшого холмика рваной травы. – Угрожающая жизни общественно полезная деятельность…

Не смотря на происходящее, Пятый спокойно продолжал рвать ткань, бывшая прежде бежевой водолазкой, на небольшие полосы, отдавая этому большую часть своего внимания. Так, наверное, и он может пострадать. От случайности. Как Момент? Его тело по-прежнему лежало на небольшом отдалении, что я и приметил краем глаза. Однако… теперь без какой-либо одежды. В полумраке его кожа казалась бледной. Подходящий цвет для мертвеца. Вздрогнув, я вернул взгляд на толпу, заслышав певучий голос:

Что вы, что вы не кричите?Нашей смерти не хотите?Мы теперь для вас друзья?Или стал вам мил лишь Я?

С ухмылкой затянул Ромео, закружив меж замахов взбешенных мужчин, раздавая хлесткие шлепки по затылкам и бокам, едва ли участвуя в драке всерьез.

– Завались, шкед! – рявкнул только что шлепнутый мужик, разворачиваясь и набрасываясь на Шекспира.

Но его остановил Герой, железно хватая за шиворот. Он и привел их сюда, убегая от них… А теперь, с широкой улыбкой нависнув над схваченным, сумасбродно захохотал, резко бросая озадаченного мужчину через плечо. Свалившись на землю, поверх другого поваленного, мужик хрипло застонал. А тот, что под ним – ни звука. Одно лишь глухое хлюпанье от лужицы, растекавшейся по асфальту.

Грустно, грустно, что сказать!Нам хотелось поиграть…Ну а вы скучнее тучи!Я вас бьёт – ложитесь в кучи!

Запел Ромео, захлопав в ритм ладонями сперва по самому себе, но с наскоком на него ещё одного мужчины, по нему.

– Неплохо! Запиши потом, – поддержал поэта Герой, показав большой палец вверх.

Отвлекшись на это, он упустил момент… И крупный мужик подхватил его на руки и с громким напряженным воем отшвырнул в сторону. Не слишком далеко, всё же Я весил не менее 150 фунтов. Но достаточно далеко, чтобы тот оказался неподалеку от меня. Пропахав грудью широкую полосу земли, он приподнялся на руках, вскидывая голову. Наши взгляды сошлись. Удивление на лице Героя сменилось усмешкой.

– Лодырям привет!

– Помнится, мне разрешено не делать того, что противоречит моей вере, – не отрываясь от своего дела, выдержано сказал Иннокентий.

– Да-да, не распаляйся, пепелок, это было им, – подскочив на ноги, не убирая рук с земли, Герой с силой лягнул набежавшего на него мужика, выдавшего себя бессвязным криком.

– Им? – тут же спросил я, почувствовав противоречие.

Нас было двое – Пятый и я. А сказано – им? Погрузившись в настоящее после причудливого сна, я совсем забылся. Ответ был так близок…

– Тень, Хоть-как, – хватая за кисть мирно сидевшего подле меня Соню, Я вытянулся во весь рост, вталкивая его в разбившуюся на несколько мелких кучек толпу. – Не отлынивать! Покажите мне что-нибудь любопытное!

Эти слова разнеслись в голове эхом, заглушив все прочие звуки. Будто ничего другого и вовсе не было. Только его слова… и красная кофта. Да, во мраке ночи, я вдруг увидел красную вспышку. Алая ткань растянулась, замкнув в себе весь мир. Красная материя овладела не только обзором, но всем мной изнутри, поднимая на ноги, вталкивая в бой, точно как руки Героя Соню. Но меня они не касались. Меня привела в движение… краснота.

***

– Недурно! Вполне себе любопытно! – с хлесткими, громкими, но не быстрыми хлопками доносился до меня голос Я.

Краснота, застилавшая взор, отступала. Приливами приходила боль. Заныла правая щека, левый бок онемел. Накрывшая слабость заставила свалиться на колени, но упасть пластом не позволил Песик, севший на корточки прямо напротив меня. Пристально глядя в упор лучащимися желтыми глазами, он улыбался до треска губ, тяжело дыша. Мне хотелось спросить его о чем-то, но сил не было даже продолжать держать глаза открытыми.

– Правда, мог бы хоть разок ударить кого-нибудь, а не только уклоняться, – продолжал Герой, чуть устало вздыхая, но сразу затем распаляясь тараторящей речью. – Но для новичка пропустить всего два удара в этой заварушке – не просто «ого»! Скорее даже «ого-го»! А может и «эге-гей!». Впечатляюще, в общем.

– Меня били? – спросил я достаточно глупую вещь, и без того ощущая ответ. Выключить.

– Ага! Хотя, в сравнении с боями в клубе, это и ударами не назвать. Безвольные старички нам не соперники, – падая отдыхать на землю, бросил Я.

– Старички? – едва вслух проговорил я, шатаясь в попытках встать.

Отсутствие боли не спасло от отсутствия сил в неумелых конечностях. Тело тряслось и сгибалось, точно полусырая макаронина в руках больного Паркинсоном. Схватив за плечи, меня дополнительно растряс Песик, восхищенно восклицая:

– А ты гибкий! И плавный, как лист на ветру! Поиграем?

Я, кажется, понимал, что я не был в состоянии для каких бы то ни было игр, отчего окликнул вроде и всех, но отдельно и непоседливого рыжего парнишку:

– Вижу, кто-то ещё пышет энергией! Тогда с чисткой начнем пораньше, без перерыва.

– Да-да, с идеей недурной указ, – вставил свою ремарку Ромео, звуча слегка беспокойно. – Не то будет как в тот раз…

Песик довольно закивал, вдруг с силой нажав мне на плечи, отталкиваясь ногами и, тем самым, перепрыгивая меня через голову. С озорным хохотом тот побежал к сваленным в кучку мужикам, начиная шарить по карманам курток, штанов. Но он оказался единственным, кто послушался указания Героя.

– А чего как в тот раз? В тот раз было отлично! – утомленным, однако всё ещё не лишенным злобы и агрессии голосом цедила Беся через зубы, стирая ладонью кровь с ножа. – Столько крови, столько криков! Я подожду, пусть оклемаются… Раз уж жизнь их ничему не учит, – свалившись с ног, девушка прошипела.

Её блуждающий взгляд невольно столкнулся с моим, тут же преисполнившись большим чувством. Оскалившись, та с натянутой ухмылкой стала слизывать кровь с пальцев, корча гримасы. Чуть позади неё я заметил Шекспира, безмолвно и беззлобно закатившего глаза. Он слегка волочил ногу, а кроме того поддерживал одну руку другой. Но и в таком виде, приметив моё внимание, ответив на него чуть болезненной улыбкой, поэт не воздержался от продолжения «песни»:

Дело было в день далекий,

Бились с ночи в утро!

Лидер наш, он недалекий,

Решил, что будет мудро…

Оставить дураков валяться,

Типа, всё окей!

А нам указ дал –

Отдыхаться, побили ж упырей…

А те поднялись кое-как,

Схватили тряпку в руки.

Об этом помнишь ли, Хоть-как?

Её страшные муки…

Растягивал свой нескладный слог Ромео, стараясь подобрать какое-то подобие ритма. Разум зацепился за слово, выбивавшееся из всякого контекста.

– Тряпку? – спросил я, чувствуя, что это слово значило вовсе не то, о чем я мог бы предположить.

– Помолчал бы… – внезапно вмешался Феня, не отрывая взгляда от собственных рук. Оголенные по локти, они были испещрены крупными синяками и длинными шрамами. – Нечего о неженке вспоминать. Беду накличешь не хуже моего проклятья.

– Это так работает? Что же, тогда воздержусь… – ухмыльнувшись, заковылял дальше, вглубь обочины, поэт. – Мне хватает того, что моё сердце околдовано. Подставиться под другие чары – своего рода измена!

Феня с глубоким вздохом поплелся к кучке мужчин, видно собравшись помочь Песику. Неровно оборванные рукава растянутого вязаного свитера хлопали о предплечья при шаге. Тяжело опустившись на колени, он поморщился, но тоже начал выворачивать и вытряхивать в основном пустые карманы падших.

– Измена – твои домогательства к Бесе… – пробормотал тот еле слышно.

Однако Ромео, очевидно, услышал его слова, уязвленно прыснув. Притопнув ногой, поэт открыл рот, было собираясь что-то ответить, но затем потупил взгляд, нахмурившись. Прикусив губу, он сгорбился, напряженно смотря в землю. Сама же Беся внезапно подскочила на ноги, рванув к Фене с ножом наперевес.

Быстро, будто пикирующий сокол, и бесшумно, точно взмах крыльев бабочки.

Или же это органы восприятия уступали свою работу воображающему духу… Его трудами этот миг, короткий и быстрый, растянулся передо мной в объёме, как кинолента. Взлет, рывок, замах рукой над Феней. Укол. Пронзенная плоть, брызнувшая кровь. Грубый крик и опустившаяся рука. Уже не девушки, но мужчины, тянувшегося схватить Феню. Мальчишка и не заметил, что обыскиваемый им пришел в движение.

– Тварь! – искаженный болью и гневом выкрик сопровождал отчаянную попытку подняться, ответить силой.

Схватив рукоять обеими руками, Беся прокрутила его в груди мужчины, перерыкивая его крик. Выхватив второй нож из шлевки, девушка яростно воткнула его подле другого. Вытащила и воткнула снова. Колола и колола, вопя:

– Да, черт возьми! Тварь, тварь! – упиваясь яростью мужчины, Беся лишь пуще распалялась, заливаясь смехом. – Ненавидь меня! Хочешь же, чтоб сдохла? А сдохнешь сам, ничтожество!

Злость, дававшая мужчине энергию, стремительно угасла. Злоба истлела, обнажив за собой боль. Предсмертные муки сковали лицо, запечатав болезненную гримасу. Заметив это, девушка не остановилась. Наоборот, зажмурив глаза и стиснув зубы, Беся активнее, с яростным криком колотила тушу мужчины, перемалывая злосчастного в труху. Бесчисленные удары вылились в бесчисленные брызги крови, запачкавшие и Феню, Песика, остававшихся рядом.

– Холодно… и мерзко. Опять эта гадость, – заскулил Феня, обняв себя за плечи. – Проклятье… Не избиение, так кишочный душ. Меня сейчас стошнит.

– Прохлада! – Песик с растянутой блаженной улыбкой растирал окропившие его капли по коже. – Самое то после активных игр!

Но, конечно, в красном преимущественно была она. Красный… не такой, как у Героя. Руки, лицо и туловище Беси, испещренное потеками кровавых брызг, выглядели иначе, нежели поведший меня за собой силуэт Героя. Этот красный… грязен и мерзок. Отвращение к этому красному, вероятно, отразилось на моем лице. Остановившаяся, тяжело дышащая Беся, выгнувшись в спине и запрокинув голову, холодно посмотрела на меня. Вздымавшаяся грудь отдалась громким хрустом, болью подстегнувшим ледяную злобу девушки.

– Ты… лишишься глаз, если сейчас же не отвернешься, – произнесла та, звуча до ужаса спокойной.

У меня ещё оставались вещи, которые мне обещали показать. И мне было интересно их увидеть. Потому я прислушался к её предупреждению, возвращаясь взглядом к Герою. Он с неясной улыбкой, казалось, наблюдал за происходящим. Но, присмотревшись, я понял, что Я смотрел в никуда. И только мой пристальный взгляд вернул его в реальность. Неловко почесав затылок, он сказал:

– Появились вопросы, Тень? Задавай смело, постепенно объем нарастет!

– Да, конечно… – пропустив непонятое и пока что менее интересное, я прислушался к его совету. – Кто это такие? Почему мы их здесь ждали? – указал я себе за спину, на побитых мужчин. – Или… привели сюда?

Вспомнив, как Герой бежал от них, тем самым ведя за собой, я почувствовал бурление. То, что когда-то давно, считанные часы назад, было забрано за ненадобностью, то, с чем я с легкостью готов был расстаться… пришло в движение, заставляя меня желать чего-то настолько сильно, чтобы продолжать жить. Потому я спросил о чем-то у Героя. Потому я молчал, ожидая ответ.

– Ах, они? Кто они, Ты спрашивает? – оживившись, риторически вопрошал Я, задумчиво подперев подбородок кулаком и стиснув губы. – Так Я уже ответил!

– Старички? – мгновенно вытянул из памяти я.

– Старички, – кивнул в подтверждение Я. – И этим всё сказано.

– И этим всё сказано?

– А разве нет? – искренне удивился Герой.

– Не думаю.

– А надо бы! – усмехнулся он, разводя руками. – Ну хорошо, я расплету этот узел для тебя. Ты ведь всего лишь тень, и не обязан быть… Нет, даже не способен быть таким проницательным! Куда тебе понять площадь веревки, запутанной в клубок!

Не говоря ничего, я просто смотрел на Героя, что после этого заявления будто бы чего-то ждал, глядя мне в глаза. Хмыкнув и пожав плечами, он поднялся на ноги. Медленно, опираясь на ладонь и колено.

– Старички есть старички! Слабые, немощные, несчастные… – уверенно провозглашал Я, вышагивая в мою сторону. – Они уже не могут быть счастливыми людьми, как те, которых ты видел в бойцовском клубе. Но и до несчастливых им далеко! Обычная жизнь их не устраивает… Старания – тоже не для них! Что же им остается, Тень? – твердо опустив обе ладони на мои плечи, вставая лицом к лицу, спросил он.

– Что же? – не думая, спросил я.

– Ох, скупая и глупая доля – грабить! – внезапно проскочил под руками Героя Ромео, встревая со своим разъяснением. – Разбоем отобрать чужое! То, за что в клубе борются, обретая кровью и потом! То, на чем живут все простые люди в Упадке! То, что нужно, чтобы Упадок не превратился в настоящее дно! – без ритма, но относительно поэтично и возвышенно декламировал поэт.

– Не понимаю, – кратко ответил я.

Ромео смешливо вздохнул, опять ныряя под руки и удаляясь прочь, из вида. Видно, другого ответа он не дал бы. Благо, Герой продолжил за себя сам:

– Им остается, как они сами решили, лишь ждать утренних грузовиков. Тех, что привозят продовольствие в магазины, аптеки. Ждать их приезда, останавливать и брать своей старческой силой. Сбегая из Упадка даже не на своих двоих, а на тех же грузовиках, – отчитывающим тоном разъяснял он.