скачать книгу бесплатно
Теперь заговорил коротышка:
– A мы едем обратно в Батум. Оттуда через Карс домой. Так что это у тебя за литература? Мы люди знающие, – он оглянулся, потом посмотрел на Баграмяна и подмигнул, – близко знаем Гасан бея[12 - Согласно документу из Канцелярии царского наместника на Кавказе, «турецкий генерал консул в Карсе Гасан-бей усиленно занимается направлением панисламской пропаганды и собиранием сведений о русских войсках». Госархив Грузии, ф. 157, опись 1, д. 211, лл 37—38]. Так что говори, как есть.
– Это который Гасан?
– Слушай, о чем твои бумажки?
– А вы не знаете про «Аршин мал алан», стало быть? Понимаете, я буду Сулейманом, a Аскеру надо прикинуться бедняком, чтобы таким образом проникать в дома, и я ему советую как скрытно…
Маленький усмехнулся?
– Аскеру, говоришь? – и подмигнул высокому, – ну я же сказал наш человек… Сулейман тоже агитирует.
Высокий кивнул и тоже подмигнул Баграмяну.
– Вот мы тоже прикинулись бедняками. Что же ты в дурачка играешь? Мы тебя в раз раскололи. Ну ты давай, купи папирус в помощь для Османского флота. Последние несколько штук остались, а так мы все продали.
Высокий чуть склонился к его уху:
– Скоро здесь будет халифат. Весь Кавказ, весь бакинский район. Не прикидывайся дураком, давай деньги. Даже арабы готовы нам помочь. Все мусульмане Востока скупают папирусы в фонд помощи Османской армии, a ты что деньги зажал? Будьте готовы: на Кавказе скоро будет сплошная Турция. Никакой России, никакой Армении!
У Баграмяна широко открылись глаза.
– Никакой… что ты сказал?
– Ованес!
Сзади подошёл отец Хачатур. Он уже в годах, всю жизнь на тяжёлой работе. Молодость прошла на Гетабекских рудниках, где малярия подточила ему здоровье.
– Ованес, ты закончил? – отец, тяжело дыша, положил руку на плечо сына, настороженно посмотрел на двух незнакомцев. – Нам пора в театр, кто эти люди?
Те смотрят ошарашенно на Хачатура. Tот, который мал ростом, достаёт ему аккурат до подбородка, смотрит на крестик, что висит на шее у отца. Тут раздался гудок поезда. Двое без слов, как по уговору, повернулись и быстрым шагом пошли в сторону своего вагона, резво смешавшись с толпой.
Но гудел другой поезд. В сумерках через станцию ехал состав из Турецкой Армении: пушки, какие-то ящики, танки-самоходы. И два последних вагона с людьми… Они пережили резню: оборванные, побитые, худые, в основном женщины, старики и дети. Когда грохотали последние вагоны, на станции, наряду с жутким шумом, воцарилось и молчание. Это люди на платформе замолчали.
– Господи, – сказал Хачатур и перекрестился, – да что же это такое в Армении происходит.
Каким-то парадоксом судьбы слова «Армении скоро не будет» прозвучали как предзнаменование на фоне этой ужасной картинки из ада. Отец снова положил руку на плечо сына. Ованес смотрел вслед составу, потом на толпу на платформе. Куда же эти двое исчезли? Он вдруг заметил незнакомцев – они протискивались в поезд. Ованес отдёрнул руку отца и побежал в их сторону. Тот, что повыше, заметил его, и оба юркнули в вагон. В полутьме, расталкивая людей на Елизаветпольской станции, Баграмян пробивался к дверям вагона.
– Дайте дорогу, дорогу… Я вас найду! Убийцы, преступники… Папирусы… папирусы, да? Дорогу!
– Не надо, Иван.
Кто-то схватил его за локоть. Баграмян повернулся. Жандарм Пётр Пастрюлин взял за руку и отвёл в сторонку. Отец Хачатур бежал к ним.
Иван Баграмян, тяжело дыша, смотрел на жандарма. Уже открыл рот, набрал в лёгкие воздуха, чтобы выложить Пастрюлину о турецких лазутчиках, о папирусах, но вдруг осекся. По улыбке в разрезе глаз жандарма он как-то уразумел, что тому это известно.
– Они в Батум едут, далее в Карс, – только и сказал Ованес.
Пастрюлин похлопал его по плечу.
– Пускай едут. А мы за ними. Надо понять откуда эти папирусы берутся. Их стало очень много сейчас на Кавказе. Под нашим носом собирают деньги для оттоманского флота.
– Папирусы из Тифлиса. Что это там за типография Кемаля?
Жандарм поднял брови. Тут и Хачатур дошёл до них.
– Жандарм, что тут происходит?
Пастрюлин посмотрел на него, потом на поезд и вдруг улыбнулся.
– А пойдёмте-ка в театр, Баграмяны. Только я попозже зайду, – он снова похлопал по плечу, – А ты молодчина, Иван. Далеко пойдешь!
Об Османской агентурной активности на Кавказе
22 апреля 1911 года начальник губернского жандармского управления полковник Пастрюлин писал Кавказскому царскому наместнику Воронцову-Дашкову, что в ряде мусульманских училищ Кавказа усиливается пантюркская агитация. «Все это делается для того, чтобы подготовить Кавказских мусульман к возможности присоединения их к Турции и введения их в её подданство», написал полковник. Второго и шестого февраля 1912 года сообщалось, что владелец Тифлисской типографии на татаро-турецком на Воронцовой улице Кемаль эфенди Гусейн является ярым панисламистом. Третьего марта директор канцелярии наместника гофмейстер Петерсон в циркуляре на имя руководителей приграничных округов сообщил, что офицеры генерального штаба Оттоманской армии капитан Али Фуад бей и поручик Исмаил Хакы эфенди, переодетые в лазские костюмы, перейдут границу у Олты и направятся в Тифлис с целью подрывной работы. 15го мая 1913 года начальник Тифлисского жандармского управления сообщил, что из Константиполя в Батум приехало около 15и человек турецкой службы.
С марта 1914 года оттоманские агенты начали собирать пожертвования среди мусульман Кавказа для нужд военно-морского флота Османской Империи.
Тема изучена армянском историком Ашотом Арутюняном в монографии «Кавказский фронт».
16 сентября 1915 года.
Как-то армянский прозаик Раффи сказал, что если бы армяне строили не церкви, а укрепления, наша история сложилась бы иначе. Раффи великий автор, но форты во множестве строились тоже. А церковь – она не только для молитвы, она ещё и место для сбора. Потом, когда в Чардахлу придёт коммунизм, местом собраний сделают сельсовет. А в сентябрьский вечер у входа в церковь Св. Богородицы, что в центре Хачисара, поставили столик. Церковь имеет форму прямоугольника, лет 40 назад её восстановили. А вообще в Чардахлу кроме Св. Богородицы, святынь хватает: Высокий Хач, Дубовый Хач, Мандур… Видел бы Раффи.
Сидит церковный служащий, записывает добровольцев, рядом казачий офицер русской армии, подъесаул с погонами и российским триколором на рукаве. И рядом армянский партийный деятель в шляпе. Чардахлинцы образовали маленькую очередь, записываются в добровольцы.
Армо и Ованес сидят неподалёку на камнях, смотрят в сторону церкви. Церковник смотрит на бумаги, а партийный активист смотрит на стоящего у стола мужчину и протягивает «стальное перо», тыкая на чернильницу.
– Ну давай же, Вараздат, подписывай.
– А я не подписывался никогда. Как это делать?
Землемер Акоп, одетый в яркие цвета на армянский национальный лад, стоит позади Вараздатa. Ему побольше лет, чем Вараздату, и без очков Акоп уже плохо видит. Тем более, что темнеет уже вечер над осенним Чардахлу. Акоп недовольно фыркнул.
– А я вообще очки дома оставил, святой отец, – сказал он с ноткой протеста. – Кто же знал, что с бумагами придется разбираться?
– Ну-у, Вараздат, – протянул партиец, – ты там просто имя черкни.
– Или хотя бы крест поставь, – тихо добавил церковник.
– Эээ, святой отец, у вас на уме одни кресты. Чего же Бог о нас забыл- то? – сказал Вараздат, взял перо и подписался красивым почерком. Казачий офицер следил за ним, надув губы, потом чуть склонил голову, разглядывая в сумерках армянскую подпись.
– Ну никак не привыкну к вашим буквам, братья. Но красиво очень.
– Есаул, это же пятый век, – вставил гордо Акоп.
– …Священник Маштоц нам создал алфавит, – все так же тихо продолжил святой отец.
– Да, да, он ещё тут школу открыл, Амарас. Звучит-то как – Амарас! – пытался усилить впечатление землемер. Казак чуть кивнул головой и пока Акоп искал другие приемы для агитации, Вараздат своим замечанием все карты ему спутал.
– Маштоц 36 букв написал.
Акоп поперхнулся: Какие 36? Все 39[13 - В первоначальном варианте армянского алфавита было 36 букв. Еще три были добавлены позже.].
– Ну, это потом стало 39. Ты чего путаешь?
– Это я путаю? Да я в Венеции учился. В Европе.
– Явно не армянской грамоте там тебя учили.
– Да если бы я не забыл очки, я бы тебе показал грамоту.
Чардахлинцы начали сумбурно между собой спорить, уже забывая про бумаги. Кто-то кого-то толкнул. Подъесаул чуть растерянно улыбнулся.
– Ладно, ладно, братья. Я же только сказал, что красиво.
– А чего он говорит?
– А ты чего говоришь?
«Ну не можем без этого», подумал Ованес, глядя в их сторону. «Сошлись вместе, чтобы умереть за далёкий Эрзерум, и при этом дерутся с соседом». Тут Ованес заметил, что Армо что-то говорит.
– Ну как новая работа, Ованес? Как железная дорога?
Баграмян вздохнул, потом глянул куда-то высоко, в сторону колокола. Ветер закружил желтеющие листья, где-то цикады начали стрекотать.
– Очень много перевозок, Армо. Случаются сбои, у генерал-квартирмейстера все больше проблем. Я назначен техником-практикантом на 9-й участок и через нас идут составы в Турецкую Армению, – он посмотрел на юного друга. – Я вот уже начал разбираться в пушках, Армо, а в тот день видел аэропланы Сибирской эскадрильи. Думаю, у воздухоплавания большое будущее. И у вездеходов-танков тоже. Техника, понимаешь? Все меняется. Скакуны скоро забудутся и на смену придут вездеходы.
– Аэропланы, танки… что такое танки, Ованес?
Баграмян вслушивался в звук вечерних цикад. До 15 года их «концерт» казался каким-то радостным, а сейчас уже нет. После майской победы в осаждённом Ване осенью, наконец, пришли новые, радостные вести: на склонах горы у Средиземного моря горстка армян выстояла против целой турецкой армии…
– Что такое танки, Ованес?
«Вот он, ответ на вопрос – что делать. Нужно сопротивляться… Другого не остаётся», – думал Ованес, глядя в сторону колокола на склоне.
– Ованес…
– Как тебе объяснить, Армо? … Ну вот представь коня, но большого, ну как слона… Коня и слона…
Ованес вдруг резко замолчал, повернул голову в сторону добровольцев. Акоп и Вараздат подписались и отошли в сторону. Акоп сел на корточки и сухой веткой водил по земле, рисуя буквы. А Вараздат – руки в бока стоит у него над головой:
– «Нэ» это 17, правильно? Потом «шэ» 18-я буква, «во» это, стало быть, 19-я..
– Ну и почерк у тебя, Акоп, – покачав головой изрек Вараздат, – Ничего себе Италия, как будто ворон прошёлся по земле. В 5 веке «во» не было.
– Ты сам где в 5 веке был? Откуда знаешь? Не перебивай.
У церкви партийный работник снял шляпу, вытирая пот со лба.
– Мартирос, ты-то куда? У тебя жена беременна.
Мартирос пожал плечами и подписал бумагу.
Святыни Хачисара (фото из книги Чардахлу)
Церковник, как всегда тихо (будто 11-я заповедь запрещает громко говорить), добавил: «Да у него родила уже. В субботу ребёнка крестить».
– Тем более. Как же ты семью-то оставишь?
Мартирос снова пожал плечами.
– А чего там оставлять? У меня земля есть, сыновья работают. Голодать не будут.
Армо толкнул Ованеса за плечо: «Эй, Ованес. Это как коня и слона?»
– Да-да, этот танк ну большой-большой, Армо… Пройдёт через грязь, снег. Вездеход, одним словом. У него ещё иногда бывает хобот, ну прямо как у слона. Просто металлический…
Ованес снова резко замолчал. Он уже не смотрел на Армо, взгляд был прикован к добровольцам. Посмотрел в сторону колокола на горе и опять на добровольцев.
– Ну хорошо, Мартирос, голодать не будут. Но не в еде одной дело. Как детей оставляешь? – хриплым голосом спросил подъесаул.
Священник, так же тихо, добавил.
– И старуху мать…
– А разве у тех, кто в окопах, родных нет, есаул?
Тут Акоп оставил алфавит и повернулся в сторону Мартироса.
– Что за Акоп? Что ты сейчас про меня сказал?
– Я? О тебе? Да ты чего…? А, так это я не о тебе, Акоп. О солдатах, что в окопах. Ну ты меня совсем попутал…
– Так ты думай сначала, прежде чем говорить.
– Окоп, это понимаешь, ну как траншея.
– А теперь ты путаешь мою фамилию.
– Господи, Акоп, да ты не очки, ты явно мозги дома забыл.
Армо толкнул Ованеса:
– Вот увидеть бы раз эти вездеходы. Ну ты слушаешь меня или нет?
Ованес взял в руки камушек, поиграл, снова посмотрел в сторону добровольцев.
