Аллигатор

Он перевел на Виктора свои наполненные гневом глаза, словно он был тем Сергеевым, который убивал и ел этих несчастных женщин, и скорее прошипел, чем сказал.

– Нет, и еще раз нет. Мы не будем расширять зону поисков. Нет заявлений, значит, нет и пропавших, и, соответственно, убитых. Ты понял меня? Если узнаю, что ты ведешь эту работу самостоятельно, выкину тебя с работы. Понял?

Абрамов стоял и молчал. Ему было до боли обидно не только за себя, но и за моего начальника Костина. Он явно не заслуживал того, чтобы его, как мальчишку, отчитывал этот человек в присутствии его подчиненного. Несмотря на свой небольшой жизненный опыт, Виктор хорошо это усвоил еще там, в Афганистане, что руководитель, отчитывающий начальника в присутствии его подчиненных, никогда не будет уважаем этими подчиненными. Но, то ли он этого не знал, то ли просто хотел показать перед нами свою большую власть. Заметив, что мы стоим, молча, и не пытаемся ему возражать, он вернулся к столу и сел в кресло.

– Все! Я вас больше не держу, вы – свободны, – произнес он. – Делайте соответствующие выводы.

Они, словно оплеванные, вышли из его кабинета и направились на свои рабочие места.

***

Виктор сидел за столом, стараясь понять, что произошло полчаса назад в кабинете заместителя министра. Он многого не понимал, может, оттого что был не искушенным человеком в политике. Во времена Советского Союза каждое подобное происшествие было своеобразным ЧП, которое не вписывалось в общую идеологическую модель общества, и поэтому принимались исключительные меры, чтобы подробности этого происшествия не стали достоянием общественности. Однако это преступление не удалось скрыть от глаз общественности, и многие средства массовой информации опубликовали сведения о задержании Васильевского людоеда. Город на какой-то миг затаил дыхание от небывалого преступления, но вскоре забыл об этом.

Сейчас Абрамов не брался судить – прав ли был заместитель министра, запретив им расширять зону поиска пропавших, но, наверное, не прав. Виктор сидел за столом, тупо смотрел в потрескавшийся от времени потолок и не мог понять, почему им запретили установить истинную картину этого преступления.

Арестованный Сергеев, словно чувствуя все это, говорил и говорил об убитых им женщинах. Он сообщал все новые и новые подробности каждого своего убийства, детально описывал приметы этих женщин. Абрамов, как обычно, сидел за столом и тщательно все записывал, так как еще рассчитывал, что все это может измениться, и ему снова позволят включиться в работу по установлению личностей убитых женщин. Сергеев великолепно знал, что ему грозит, и поэтому был предельно искренен в своих показаниях.

Во время одного из допросов в кабинет оперативника УИТУ Валеева вошел следователь прокуратуры. Он, молча, присел на свободный стул и, послушав минут тридцать исповедь Сергеева, попросил конвой отвести того в камеру. Когда Абрамов, Валеев и следователь остались втроем, он сообщил им, что прокуратура считает, что все следственные действия они должны прекратить, так как наработанного ими материала вполне достаточно для суда.

– Все, ребята, прекращаем этот треп с Сергеевым. По мнению руководства прокуратуры, он сейчас начинает нам гнать порожняки. Чем дольше мы занимаемся проверкой его показаний, тем дольше он живет. Я, например, полностью согласен с мнением моего руководства, поэтому с этого дня я запрещаю вам какие-либо контакты с этим человеком.

– Но почему? Разве следствие что-то потеряет, если мы установим или выявим личности других его жертв?

– Следствию больше не нужны его жертвы. Их и так достаточно, чтобы приговорить его к исключительной мере наказания.

– Тогда мне совсем непонятно, почему вы не разрешаете нам работать с ним дальше. То, на чем базируется ваше обвинительное заключение, уже доказано и подкреплено экспертными заключениями. Мы не сможем сломать то, что вами закреплено.

– Не будьте такими настырными и глупыми. Представьте себе, что мы, помимо этих семи его жертв, докажем еще тридцать человек. Тогда встанет один простой вопрос: как правоохранительные органы республики могли позволить этому Сергееву убить и съесть сорок человек, куда они смотрели? Неужели это так сложно понять? Мы сейчас еще не знаем, как отреагирует Москва на все эти убийства, кого покарает, а кого помилует. А здесь еще три десятка жертв?

– Скажите, Геннадий Владимирович, а вас не будет мучить совесть за принятое решение?

– Во-первых, принимал их не я лично, а люди, облеченные властью для принятия подобных решений. Во-вторых, Сергеев своеобразный волк в человеческом обличии. Он, словно санитар леса, уничтожал никому не нужных людей, тунеядцев и бродяг, кто никогда ничего не давал ни вам, ни нашей родине. Это балласт, от которого всегда старается избавиться общество.

– Погодите. Я это уже где-то слышал: ваши мысли или мысли ваших руководителей чем-то схожи с идеологией фашизма.

– Не нужно вешать подобные ярлыки. Вы ведь еще хотите работать в органах внутренних дел?

Абрамов, молча, развернулся и вышел из кабинета.

***

Время летело, и вскоре все забыли о Васильевском людоеде. Союз переживал новых маньяков – Андрея Чикатило, Сергея Ткача и других, жертвами которых стали десятки ни в чем не повинных людей. Вскоре Алексея Сергеева осудили. Верховный суд республики Татарстан приговорил его к смертной казне по редчайшей на тот момент статье – «каннибализм». Его друга и сожительницу суд почему-то пожалел. Их приговорили к пятнадцати годам лишения свободы, несмотря на то, что данные лица не только помогали убивать женщин, но и разделывать их трупы, а мясо употребляли в пищу. По всей вероятности, осудить всех их по статье «каннибализм» суд не решился, для него было достаточно и одного каннибала Сергеева.

Прошло около года, после того как Абрамов последний раз видел Сергеева. Однажды, находясь в следственном изоляторе, он услышал эту фамилию от одного из оперативников УИТУ.

– Толик, а разве он еще сидит у вас? Я думал, что его давно этапировали в другой изолятор, где приводят приговор в исполнение?

– Нет, Виктор Николаевич, он до сих пор содержится в нашем изоляторе. Хотите на него посмотреть?

– Хочу, – коротко ответил он ему. – Я его хорошо знаю, и мне очень интересно посмотреть на него после вынесения ему смертного приговора. Скажи, а это возможно?

– Это раньше он числился сначала за прокуратурой, а затем за судом, и нам категорически запрещали общаться с ним. После суда этот запрет снят. Так что, если хотите, я вас отведу к нему. Единственное условие, тридцать минут, и не более. Мне тоже неприятности не нужны.

Они прошли в соседний корпус и оказались в длинном узком коридоре. Свернув налево, они уперлись в металлическую дверь. Анатолий открыл ее, и Виктор вошел в небольшую камеру, где размещались четыре койки, на одной из которых сидел мужчина с небольшой бородкой на бледном лице. Заметив Абрамова, он улыбнулся, как старому знакомому, и встал с койки.

– Осужденный по статье 102 УК СССР Сергеев Алексей Васильевич.

Оперативник не дал ему закончить доклад, махнув рукой. Я присел за стол и посмотрел на стоявшего передо мной Сергеева.

– Присаживайся, Сергеев, – произнес Виктор. – Будучи в следственном изоляторе и узнав, что ты еще находишься здесь, не мог не посетить тебя и не поговорить с тобой о жизни.

Он ухмыльнулся и сел напротив Абрамова. Виктор достал из кармана пиджака сигареты, спички и все это положил на стол.

– Можно сигарету? – поинтересовался он.

– Бери, закуривай, – ответил ему Виктор.

Стоявший в дверях оперативник вопросительно посмотрел на Абрамова.

– Толя, оставь нас. Не бойся, здесь ничего не произойдет.

– Только на тридцать минут, и ни минутой больше, – предупредил он еще раз и вышел из камеры.

Когда за ним захлопнулась дверь, Виктор повернулся лицом к Сергееву и задал ему первый интересующий его вопрос:

– Скажи, Сергеев, почему ты решил сам себя уничтожить. Если бы ты не рассказал об убийстве Лиды своему соседу, то об этом, наверное, никогда и никто не узнал бы?

Он снова усмехнулся и, погладив свою небольшую бороду, взглянул на Абрамова.

– Виктор Николаевич, вы первый сотрудник милиции, кто вот так просто задал мне этот вопрос. Знаете, меня всю жизнь унижали и оскорбляли. Я всегда был изгоем, как на воле, так и на зоне. Мне всегда хотелось отомстить людям за это унижение, показать им, что я не только выше их, а скорее всего, и Бог для многих из них.

Он затянулся и, выпустив струю дыма в потолок, продолжил:

– Почему – женщины, а не мужчины, спросите вы меня. Могу сказать только одно, что я вообще ненавидел женщин. Почему, сам не знаю. Во-вторых, женщины намного слабее мужчин. Если мужчина в момент опасности может мобилизоваться и оказать отчаянное сопротивление, то женщина этого сделать не может. Она защищается эмоционально, за счет слов и слез. Мне нравилось читать в их глазах обреченность. Они, словно коровы, молча, шли под нож. Вы знаете, что коровы перед убоем всегда плачут, женщины – тоже.

Он докурил сигарету, и рука его машинально потянулась к новой сигарете. Он достал ее своими темными скрюченными пальцами, немного размял и сунул в рот. Прикурив сигарету, он глубоко затянулся и закрыл глаза. Так он просидел около минуты.

– Мне всегда хотелось прославиться. Я читал книги и завидовал Чапаеву, Буденному, Чкалову и другим героям войны. Я жалел, что родился в такое время, когда ничем не могу прославиться. Однажды, находясь в следственном изоляторе, я прочитал детскую книгу о Робинзоне, которая перевернула все мое сознание. Вы помните тот момент, когда дикари готовили свой обед из пленных. Вот тогда у меня родилась мысль – есть людей. Я слышал, что многие в блокадном Ленинграде спаслись лишь потому, что ели людей.

Он снова сделал паузу и, выпустив дым, усмехнулся.

– Тяжело было убивать первую бабу. Я ее знал по воле. Она училась в параллельном классе. Я знал, что у нее двое детей, но я смог себя пересилить. Скажите, я прав, что герой должен быть выше среднего человека. Когда я попробовал человеческую печень, тогда я понял, что человеческое мясо практически ничем не отличается от мяса животных. Особо мне нравились женские груди.

– Прекрати, Сергеев. Ты же знаешь, что это мне неприятно.

– Тогда слушайте. Сначала все эти убийства были словно игра с вами, то есть с милицией. Мне нравилось чувствовать свою значимость и главное – свою неуязвимость. Потом эти чувства во мне притупились. Мне хотелось славы, но она ко мне почему-то не приходила. Раньше я убивал приезжих женщин, а также бродяг, то есть тех, кого не станут искать. Потом я стал убивать женщин из Казани. Я все время ждал, когда за мной придут, но вы не приходили.

Однажды ко мне на улице подошел наш участковый. Я на какой-то миг испугался, так как посчитал, что он вычислил меня. Но я тогда ошибся: про меня по-прежнему никто не знал.

– Почему ты так думаешь, что о тебе никто не знал. Я знал. Я вычислил тебя, знал, что ты проживал в поселке Васильево, возможно, где-то в садах.

– Тогда почему вы меня не остановили? Ведь вы могли это сделать, и я тогда бы оставил этих женщин живыми.

– Все не так просто, Сергеев. У тебя была одна дорога, а у меня их – сотни. По которой ты шел, я не знал, и выбирать мне эти дороги, поверь, не давали.

– Виктор Николаевич! – услышал Абрамов у себя за спиной голос оперативника. – Время вышло. Нужно уходить.

Оперативник встал из-за стола и направился к двери.

– Может, оставите мне сигареты? – попросил его Сергеев.

Абрамов достал из кармана сигареты, спички и бросил их на стол.

***

Шел март 1987 года. Абрамов сидел в своем рабочем кабинете и нехотя листал розыскное дело. Оно ему было хорошо знакомо. Три месяца назад он уже изучал это дело, заведенное по факту безвестного исчезновения молодой женщины. Виктор не исключал того, что женщина могла стать жертвой преступления. Накануне своего исчезновения женщина случайно встретилась со своим бывшим мужем, с которым развелась более трех лет назад. Во время встречи между ними вспыхнул скандал. Бывший муж, расставаясь с ней, пообещал, что она на всю жизнь запомнит эту встречу. После этого женщина не вернулась с работы домой. Он дал по делу конкретные указания, в том числе постараться через районную прокуратуру возбудить уголовное дело и отработать ее бывшего мужа на возможную его причастность к ее исчезновению. Прошло три месяца, и ни один пункт его указаний не был исполнен. Абрамов невольно вспомнил серийного убийцу Сергеева, его исповедь перед ним. Он тогда сказал ему:

– Я убивал их лишь потому, что вы не могли меня вовремя остановить.

Вот и сейчас, глядя на это розыскное дело, Виктор снова подумал о судьбе этой пропавшей женщины.

«Наверное, придется самому заняться этим непростым делом», – подумал он.

Абрамов сегодня был ответственным дежурным по Управлению уголовного розыска, и поэтому звонок телефона, стоявшего на столе, ничуть не удивил его.

– Привет, Виктор, – поздоровался с ним дежурный по МВД. – Есть проблема.

– Давай, докладывай, не тяни кота за хвост.

– Дело в том, что сейчас позвонил мужик. Говорит, что рыбачил на Волге и, когда возвращался домой, случайно наткнулся на три замерзших трупа. Два трупа мужчин и один труп женщины. У женщины задрана юбка.

– Понятно. А где он их обнаружил?

– Говорит в районе острова «Маркиз». Это километров семь от берега.

– Ну и как до него добираться? Время сейчас два часа дня, в начале шестого будет темно.

– Ну, я не знаю, – ответил дежурный. – У меня никаких подручных средств нет.

– Может, есть лыжи?

– Какие лыжи? У нас – дежурная часть, а не лыжная база. Сейчас свяжусь с заместителем министра, что скажет он?

Он положил трубку. Абрамов быстро убрал розыскное дело в сейф и стал одеваться. Через минуту он уже входил в дежурную часть МВД.

– Виктор! Приказ заместителя министра: ты должен организовать розыск этих трупов.

– Вы что, больные вместе с ним? Разве я один могу что-то сделать? Собирай дежурных из подразделений.

Их оказалось семь человек. Они перекурили, быстро развернулись и направились по льду Волги в сторону поселка Нижний Услон. Кому приходилось ходить по зимней Волге, тот знает, что это такое. Вскоре идущие за Виктором сотрудники милиции стали потихоньку отставать. Путь оказался намного сложнее, чем они предполагали. В отдельных местах снег был им по пояс, и приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы преодолеть эти снежные заносы. Забрав у шедшего рядом с ним сотрудника оцинкованное корыто с привязанной к нему веревкой, Абрамов увеличил скорость движения, так как стало заметно темнеть.

Вот и остров, который в народе почему-то называют «Маркиз». Откуда взялось это название, Абрамов не знал. Присмотревшись внимательнее, он заметил торчавшую из снега закоченевшую человеческую руку.

– Давайте, ко мне! – крикнул он сотрудникам.

Они выкопали из снега труп мужчины. Судя по одежде, это был рыбак. Рядом с ним лежали две пустые бутылки из-под водки.

«Кто же на зимней рыбалке так напивается? – подумал Виктор. – Пьяный посреди Волги – это неминуемая смерть».

Они погрузили замерзший труп в корыто и стали искать оставшиеся два трупа. Но в темноте найти их было практически невозможно. Затратив на розыск около часа, они повернули в сторону берега. Обратный путь в темноте оказался еще труднее. Вскоре сотрудники выбились из сил, и им пришлось сделать небольшой привал. Когда они вышли на берег, то одного сотрудника не досчитались. Перекурив, Абрамов снова направился к тому месту, где они делали привал.

Ему здорово повезло. Виктор нашел его сравнительно быстро. Выбившись из сил, он сидел на льду и не мог идти дальше. Абрамов взвалил его на плечо и медленно зашагал в сторону берега. Эти шестьсот метров показались ему бесконечностью. Он нес его на себе, падал, вставал и снова нес. Наконец, они дошли до берега.

Погрузив труп мужчины в одну из машин, они отправили его в морг, а сами стали разъезжаться по подразделениям. Еще в машине Абрамов почувствовал некоторое недомогание. У него защемило сердце, и стали периодически возникать боли за грудиной. Все это он списывал на физическую усталость.

Приехав в министерство, Виктор быстро поднялся к себе в кабинет и начал менять обувь, которая была окончательно испорчена, вернее, изрезана мелкими, острыми как стекло, льдинками.

На столе зазвонил телефон. Абрамов снял трубку и услышал голос заместителя министра.

– Абрамов, почему не докладываешь о результатах поиска? Ты нашел трупы?

– О результатах я доложил дежурному по МВД. Мы нашли всего один труп, Марсель Рашидович.

– Почему один? Насколько я знаю, рыбак сообщал о трех трупах.

– Я не знаю, где он видел три трупа. Мы обнаружили всего один.

– Плохо, очень плохо, Абрамов. Я, конечно, представляю, что значит практическая работа. Она намного сложнее, чем придумывать в теплом кабинете версии о серийных убийцах.

– Извините, но я не понимаю вас, Марсель Рашидович, в чем вы меня обвиняете. Вы считаете, что я плохо искал эти трупы? Или то, что я тогда практически вычислил серийного убийцу?

Он сделал паузу и, откашлявшись, продолжил:

– Мне вообще не нравятся выскочки, подобные тебе. Ты считаешь себя умнее других, а это – нехорошо. Я последнее время искал возможность щелкнуть тебя по носу. Вот и дождался этого момента.

От этих слов Виктору стало не по себе.

«Что я мог сделать этому человеку, что вызвал у него такую неоднозначную реакцию в отношении себя? Он заместитель министра, а я всего лишь старший оперуполномоченный Управления уголовного розыска. Неужели его так задело то, что я смог вычислить Сергеева, а он – нет. Ведь это глупо», – подумал Абрамов.

– Ты сейчас опять поедешь на Волгу, и один будешь искать эти трупы. Найдешь, останешься в МВД, не найдешь, я тебя уволю. Ты меня понял?

– Трупы не живые люди, бегать не умеют. Если вы считаете, что я плохо организовал их поиск, можете это дело поручить другим сотрудникам. Я не пойду, и не буду искать эти трупы. Можете делать со мной все, что хотите.

Абрамов произнес это на одном дыхании, так как почувствовал сильную боль у себя за грудиной.

– Считай, что ты уже не работаешь в МВД, – сказал он и положил трубку.

Виктор встал из-за стола. Стены кабинета почему-то стали кривыми. Он уцепился за край стола, чтобы не упасть, однако это не помогло. Он потерял сознание и повалился на пол.

***

Очнулся Абрамов уже в больнице. Заметив, что он открыл глаза, доктор произнес:

– Вам здорово повезло, молодой человек. Если бы вас вовремя не обнаружил дежурный по МВД и несвоевременно оказали медицинскую помощь, то все могло закончиться намного плачевнее.

– Доктор, что со мной?

– У вас инфаркт миокарда.

– Вы шутите. Я же спортсмен. Я всю свою сознательную жизнь занимался спортом.

– Это ничего не меняет. Вы просто не были подготовлены к эмоциональному штурму.

– Что меня ожидает в будущем?

– Не знаю. Возможно, инвалидность, а пока вам нужен покой.

Виктору сделали укол, и он почувствовал, что начинает проваливаться в бездонную яму. Ему снова снился Афганистан, последний патрон. Он снова лежал среди камней, не веря в то, что остался в живых. Где-то в голове звучал голос матери, который растолковывал ему этот сон.

«Да, мама была права, – почему-то подумал Абрамов. – Вот я один на один со своей болезнью, и мой последний патрон у меня в руке».

Абрамов тогда еще не знал, что заместитель министра подал в отставку и ушел из органов внутренних дел. Что через три месяца после своего возвращения на работу его назначат начальником отдела, в котором не окажется ни одного сотрудника. Все это будет в будущем, а пока он лежал в больничной палате, надеясь, что ему снова удалось обмануть смерть.

Эпилог

29 июля 1987 года Сергеев проснулся рано утром. Всю ночь он не спал, и лишь под утро дремота сморила его. Ему снились женщины, которые стояли к нему в очереди, и каждая из них держала что-то в руках. Что держали эти люди, он так и не смог рассмотреть. Чей-то до боли знакомый голос еле слышно произнес за его спиной, чтобы он встал перед ними на колени и попросил прощение за принесенные муки. Он попробовал сопротивляться, но чьи-то сильные руки заставили его сделать это. Он пытался заглянуть им в глаза, словно ища в них какую-то надежду на спасение, однако их глазницы были пусты.

Алексей вздрогнул от скрипа открываемой металлической двери и посмотрел на стоявшего в дверях контролера.

– Сергеев, на выход! – крикнул он ему.

Алексей, молча, встал с койки и медленно направился к двери. Остановившись около нее, он оглянулся и обвел свою камеру взглядом.

«Это – конец, – подумал он. – Я сюда больше никогда не вернусь».

Сергеев украдкой смахнул с глаз набежавшую слезу и неуверенно шагнул за порог камеры.

– Лицом к стене, – последовала команда.

Он выполнил ее привычно четко.

– Вперед! – скомандовал контролер и слегка толкнул его резиновой палкой в спину.

«Не хочу! Не пойду! – захотелось ему закричать во всю силу. – Я жить хочу!»

Но он не закричал, отчетливо сознавая, что просто не может это сделать, так как страх намертво парализовал его голосовые связки. Он медленно двинулся по коридору, с трудом переставляя свои обмякшие от страха ноги.

– Давай, двигай быстрее! – произнес контролер и вновь с силой толкнул его в спину.

– Куда же мне спешить? Успею, – кое-как выдавил он из себя.

Они прошли длинный коридор, которому, как показалось ему, не было конца. Наконец они остановились около двери.

– Лицом к стене, – последовала команда.

Дверь противно лязгнула металлом.

– Вперед! – вновь последовала команда, и дверь закрылась за его спиной.

Он сделал несколько неуверенных шагов в этом длинном мрачном коридоре и остановился.

– Вперед! – снова произнес незнакомый голос.

Он сделал еще несколько шагов и услышал за спиной сухой щелчок взводимого курка. Раздался выстрел. Ноги Сергеева подкосились, и он грузно упал на бетонный пол.

***

В 2003 году при копке частного погреба была обнаружена «братская могила», в которой находились три трупа неизвестных людей. Как они могли оказаться здесь, никто не знал. Прибывший из Казани следователь, который расследовал уголовное дело Сергеева, его почерка в сохранившихся «вещдоках» не усмотрел. Все те, кто когда-то занимался расследованием этого дела, вдруг «неожиданно» для себя вспомнили, что кроме семи вменяемых ему убийств, он пообещал рассказать еще о двух дюжинах подобных преступлений.

Слухи подогревало и то обстоятельство, что в поселке Васильево после пятнадцатилетнего заключения объявилась его бывшая подруга Мадина. Кроме как «людоедкой», ее не называли: никто не забыл, что именно она стряпала Сергееву блюда из человечины, ела их сама и потчевала ими гостей. Страшное тавро делало невыносимым и ее пребывание в зоне. Узнав о ее статье, к ней и относились соответственно, ее просто не считали за человека, издевались над ней, били и унижали, как могли. Чтобы каким-то образом сохранить ей жизнь, администрации колоний вынуждены были постоянно переводить ее из одной колонии в другую. Однако весть о ней доходила до колонии намного быстрее, чем она прибывала туда. Все снова повторялось, только в более изощренной форме. Ее и теперь, на воле, часто видели избитой, с запекшимися ссадинами на теле и лице. Хотя это могли быть следы ее перманентного пьянства.