Два ангела на плечах. О прозе Петра Алешкина

После ранения Егор возвращается в родное село уже навсегда. Вернулся с гражданской войны и старший брат Егора Николай, заместивший в хозяйстве отца.

Хорошо выписан Алешкиным неторопливый, выверенный веками уклад русской крестьянской жизни. Но невесело нынче в деревне. Новая власть норовит содрать семь шкур с мужика.

Выступает очередной приехавший с отрядом комиссар:

– Настанет коммунизм, и несметные богатства хлынут к нам с окраин страны. Ленин говорил, что товарищи Луначарский и Рыков побывали на Украине и Северном Кавказе и рассказали ему, что на Украине кормят пшеницей свиней, а бабы на Северном Кавказе моют молоком посуду. Понимаете, девать еду некуда, когда другие голодают. И у вас – я ехал сюда, видел – хлеба уродились в этом году… Потому и планом наметили взять с Тамбовской губернии одиннадцать с половиной миллионов пудов хлеба…

– Сколько?! – раздались ошеломленные голоса.

– Очумели? Где мы возьмем?

– С голодухи подохнем!

– Товарищи, товарищи, разве это много? В прошлом году у вас взяли двенадцать с лишним миллионов пудов, живы остались!

Приезжающие комиссары в крестьянском труде, как правило, ничего не понимают. Они не знают, каким потом добывается этот хлеб.

Новый приехавший комиссар из-за ранения ослеп, но долг превыше всего, и он агитирует мужиков, как может. Мужики даже рады его приезду, поскольку привезли брошюры и газеты – хоть наконец-то покурить можно будет.

– О чем он? – спросил, подойдя к толпе Антошкин.

– О польском хронте, – ответил Аким, с удовольствием, даже с каким-то блаженным выражением на лице скручивая цигарку из клочка новой газеты. – Комиссар из Москвы тольки, с совещания деревенских агитаторов. Грить, Ленина видал своими глазами…

– Так он же слепой.

– Грить, видал.

Воистину символическим и страшным кажется эпизод, когда слепой комиссар, наткнувшись на коляску с ребенком-уродцем, разражается патетической тирадой:

– Какой прелестный, милый ребенок! – воскликнул слепой комиссар, поднимаясь с корточек. – Какая, наверно, у него счастливая мать! Вот, товарищи, – указал он на уродца, – будущее Советской страны! ради него мы и кладем свои жизни, ради него и проливаем свою кровь. И я уверен, что будущее будет таким же прекрасным, как этот ребенок! а строить это будущее нам с вами! – Слепой комиссар, чувствуя, что кто-то рядом с ним дышит громко, сопит, слушает внимательно, протянул руку, коснулся тугого плеча Коли Большого, деревенского дурачка, нащупал заплату на рубахе из грубого холста и приобнял его за плечо, продолжая говорить: – а вот главная опора Советской власти! Вот на таких крепких бедняцких плечах мы и придем к светлому будущему, к коммунизму…

Это очень страшная, надрывная книга. Нельзя без содрогания читать сцены, когда пьяные продотрядовцы измываются над деревенским священником, насилуют его дочь Настю.

Мужикам невозможно далее терпеть эти издевательства, но бунт тут же пресекается. Марголин жесток. «Арестованных мужиков загоняли в сарай. Отец Трофима Булыгина, седой, косматый старик с густой бородой, обхватил вялый труп сына темными в черных трещинах руками и, тужась, тащил от сарая мимо сгрудившихся в кучу красноармейцев. Тащил молча, немо раскрыв волосатый рот, а из глаз по морщинистым щекам, по седой бороде обильно текли слезы и падали на грудь, на рубашку. Босые белые ноги Трофима волочились по траве, царапали пальцами землю. Страшно было смотреть на седого старика, и Егор отвернулся, увидел, как билась на земле, выла, ползала на коленях за пятившимся Марголиным старуха в ветхой застиранной юбке со многими заплатами, в худых лаптях. Она поймала, обхватила ногу Марголина, прижалась щекой к его пыльному сапогу, выла, визжала истошно:

– Сыночек, помилуй!.. Пощади, сыночек! Где же я стока денег возьму? Сроду у нас стока не было… Пощади!»

Крестьян спасает нагрянувший отряд Антонова. Для советской власти это банда. Для крестьян – заступники.

Вот как рисует Алешкин портрет начальника отряда:

«Встретишь такого в деревне и признаешь в нем сельского учителя, подумаешь, что крестьяне в свободную минутку или праздники, должно быть, приходят к нему посидеть, погутарить, обсудить последние новости из губернии, посоветоваться и всегда находят совет и поддержку: знает он, что нужен мужикам, знает себе цену, поэтому и держится с достоинством, но вместе с тем, не гонористо, уважительно к мужикам, к их нуждам».

Дороги братьев Антошкиных расходятся: Николай уходит с Антоновым, а Егора призывают служить в карательном отряде ЧК.

Нелегкой была эта служба. «По крайней мере, когда он потом слышал слово ад, перед ним вставал день второго октября 1920 года, проведенный в селе Коптево… Нет, он не помнит четко шаг за шагом, как прошел этот день. Он вспоминается как единая картина: мечущиеся в дыму остервенелые, ошалевшие люди, дикие вопли, визги детей, баб, закалываемых свиней, истошный вой недобитых собак, крики кур, гогот лошадей, хлопки выстрелов, гул и треск жарко горевших изб. Кажется, все небо потемнело, сумерки пали на землю от галок соломенного пепла. И кровь, кровь, кровь! Вот память выхватывает из глубины четкую картину: седой дед с редкой бородой, в серой длинной, чуть ли не до колен, рубахе вывернулся откуда-то из-за сарая, ловко насадил на вилы бойца Антошкина эскадрона, который, сидя на коне, чиркал спичкой у низенькой соломенной крыши избенки, насадил на вилы и зачем-то пытался выковырнуть из седла обмякшее вялое тело красноармейца, уронившего коробок со спичками на землю. Но сил выковырнуть из седла у деда не было. Другой боец почти в упор выстрелил в него, и дед выпустил из рук вилы, согнулся пополам и ткнулся седой головой в навоз рядом с коробком спичек. А вот Мишка Чиркунов верхом на коне скаля зубы, весело гонит босого парня лет шестнадцати. Парень мелькает пятками, а Мишка догонит его, сплеча огреет плеткой, приотстанет, догонит – хлестнет – приотстанет…»

И Егор со своим эскадроном переходит к Антонову.

В герое романа писатель попытался изобразить своего деда по матери Чистякова Алексея Константиновича. Человек это был незаурядный. Сам Алешкин его никогда не видел, но наслышан был много. В Масловке Чистякова до сих пор вспоминают. Был он начальником штаба Союза трудового крестьянства у Антонова.

В отличие от комиссаров, антоновские идеологи говорят о конкретном и понятном. Вот председатель Союза трудового крестьянства Плужников выступает перед мужиками:

– Большевики обманывали народ, а он им поверил. Поверил потому, что при царе натерпелся горя и нужды, и теперь ухватился за сказку большевиков, суливших ему счастье и радости. Народ пошел за ними в обещанный рай, называемый коммунизмом. И когда собственными глазами увидел этот рай, когда на себе самом испытал счастливую жизнь в этом раю, тогда убедился, что его жестоко обманули: при большевиках осталось все то, что его давило и угнетало раньше, что теперь все это угнетает и давит еще сильнее, что большевистский режим хуже, тяжелее, невыносимее старого режима. При большевиках над всякой личностью возможно насилие, потому что где большевики, там и насилия, самые грубые, самые безобразные. Не только лишают свободы, мучают, издеваются над людьми, избивают почти на каждом шагу, убивают стариков, взрослых людей, насилуют женщин… Да, русский народ вынослив и терпелив. Вынесет все, что Господь ни пошлет! Но всякому терпению бывает конец. Терпел народ татарщину, а в конце концов свергнул. Терпел крепостное право, но не раз поднимал восстания, пока не освободился. Свергнет народ старый режим, свергнет и новый, большевистский!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.