Деревенская молва

Да, а теперь обещанное. Про мужа. Ха! И как нарочно: телефонные разговоры, буквально вчерашние. Звонит сын. Говорит:

– Ты дома?

Я говорю:

– А что такое?

– Ты знаешь, что отец пропал?

– А что такое?

– Он уехал в Тулу и там пропал. Почему ты сидишь дома и не едешь в Тулу его искать? Он же твой муж!

С тем же звонит и дочь.

– Почему ты дома?

А я им обоим и говорю:

– Прежде всего: вы – его дети. И взрослые. Вот езжайте сами в Тулу и ищите этого пропойцу, если вам это нужно. А по мне – глаза бы мои его не видели. Всю жизнь исковеркал! Сколько слез я пролила!

– Мам, ну он же на квартиру зарабатывал!

– Да, заработал. А жизни в ней не получилось. Зачем она нужна тогда?

– Нет, ты всё-таки должна…

– Нет, это вы должны. А я ничего ему не должна. Никому ничего не должна. Я вас вырастила, свой долг исполнила. Это вы должны.

Обиделись. Не звонят оба. Ну, конечно, я опытная, я всё заранее знала и правильно, что отбрехивалась. Я ведь с ним-то двадцать лет прожила. Сам объявился через некоторое время. У своей зазнобы где-то там, в пригороде Тулы живет. Видимо, пьянствует. Звонит сюда да с пафосом, что у него какие-то тут дела, и он как бы их должен курировать, и мы должны пойти по Москве из-за этих дел. А я знаю, что всё закончено в моей жизни с ним, и всё это его арьергардная болтовня. А если что случится – детям его взрослым ехать его хоронить. Я к человеку, который мне всю жизнь отравил – не поеду. И не мечтайте!

Ну, продолжу про радость про мою, про невесту!

Пришел наш солдат к Нине. Стучится. Открывает Нина.

– Я – Костя, меня к вам сестра послала.

Посидели. Он никуда не уходит, но и ничего не говорит. Постелили спать. Отдельно, в сенях. Зовут к завтраку, поел – опять молчит. Потом взялся за колун дрова колоть.

– Да много не надо, уже тепло. Вы лучше огород помогите вскопать.

– Ладно.

До обеда копал огород. Сел есть – опять молчит. К вечеру мать с дочерью недоумевают: мы что? Работника наняли? Работнику платить надо, а вроде бы сестра о чем-то другом намекала. А как об этом спросишь? Легли в волнениях, что мужчину без всякого статуса в доме держат. Надо объявить всем, какой его статус. Работник – это день-два, сделал и ушел.

На следующий день он продолжает копать, они его кормят, разговоров никаких. А срок предъявления его статуса деревне иссякает. А он молчит, во-первых, потому что стеснительный, а во-вторых, он не допускает даже мысли, что может не подойти. Срок иссякает. Он думает, что он хороший, непьющий, работящий, на сто процентов жених и не он должен говорить какие-то слова, а старшая по роду, то есть её мать должна сказать все слова: ты нам подходишь, мы видим, какой ты серьезный и ответственный, я спрашивала дочь, она согласна.

Так уж получилось, что он без свахи сватался, хотя частично сестра была свахой. В деревне – трудные времена, сватовство урезано, и всё приходится говорить матери: я торжественно заявляю и за себя, и за ваших родителей, которые уже умерли, и перед лицом вашей сестры: вы нам подходите.

Но мать не могла это сказать. И опять ночь прошла в волнениях. И на следующее утро он опять взял лопату и стал копать дальше. И докопал до того, что уже с горки его видно не было. Там где-то у речки, в конце огорода копает. И женщины опять не знали, что сказать. И тут встала пятилетняя Леночка и спросила маму: «А можно я дядю Костю (Костя в ракетных войсках служил и ему дали значок «Отличник боевой и политической подготовки») папой буду называть? И писать ему письма? Ну, чтоб как папе? И чтоб он мне отвечал?»

Что кольнуло ребенка? Слышала она где-то или сама намечтала? Или уж жертвенно вывернула это из себя? Нина растерялась, сказала: «Я не знаю, пойду у бабушки спрошу». И пошла, и спросила у бабушки:

– Как ты думаешь? Если Ленка письма будет Косте писать, как папе?

Мать, как все крестьянки, ответила так, что по форме выходило вроде как пренебрежительно, а по смыслу сострадательно: «Да пусть пишет!»

И Леночка тут же села и написала письмо без помарок:

«Дорогой папа! Давно я тебя не видела и надумала написать тебе письмо. Как ты живешь? Я живу хорошо. У меня бабушка, котенок и мама. Мы ждем тебя. Прошу ответить письменно».

Написала письмо и побежала отдать его дяде Косте вниз под горку. Но взрослые заранее ему сказали, что это игра ребенка, пусть он будет к этому снисходителен. А решение – за ним.

Он сказал: «Я, конечно, поддержу её в её намерениях». И у них завязалась с Леночкой переписка. Она писала утром письмо папе, а он писал вечером ответ дочери. После этого, конечно, никто уже спать не мог, все обожали друг друга, и женщины решили, что придется идти к портнихе Хуснуллиной шить свадебное платье. «Но, – сказала мать, – раз это не первый брак – белое платье уже нельзя. Надо светло-зеленое. А деревне надо сказать, что будет свадьба. И пусть ночует».

Когда в доме Полюхи всё свадебное случилось, всполошились нинины соседки-подруги. Как это так? Неизвестно откуда и неизвестно кто – и сразу за него замуж выходить? Очень опрометчиво. Нам женским фронтом надо пойти, всё узнать про него и всё направить, как должно.

Первой послали Соню. Теперь безмужнюю. Имеет дочь и собаку Найду. Нина позвала жениха.

Соня придирчиво спросила:

– Знаешь ли ты тайну женщины, чтоб жениться на ней?

Ну, солдат браво так ответил, что знает.

– Какая ж это тайна?

– Желание родить ребенка.

– Хорошо. А еще?

– Получить квартиру через мужа, – не задумываясь, ответил солдат Костя.

Соня была настолько удивлена проницательностью дембеля (а с виду – совершенный провинциал), что вернулась восвояси, а доспрашивать жениха перепоручила соседкам.

Пошла вторая подруга Нины – Валечка, которая тоже была «разженя», у нее была дочка и четыре спасенные и вывезенные из города кошки.

– Что вы о себе расскажете? – культурно спросила она жениха.

– Мой дед, – начал аттестоваться он без заминки и даже с какой-то охотой, – был бурмистром при тульском помещике Севе Нелидовиче. И все недоимки с крестьян, спорные дела, межеванье с соседями, а также нужды крестьян знал не понаслышке. Словом, всё хозяйство помещика держал в идеальном порядке. И мне, как внуку, он много об этом рассказывал. Да и вообще люди говорили, что я на вид – вылитый он. И сам дед соглашался с ними, видя меня. Он хотел бы, чтобы я наследовал его профессию и положение в усадьбе. Но из-за революции, как известно нам по учебнику истории, чаяниям деда не суждено было сбыться.

– А-ах! – только и могла сказать Валечка. У нее от переизбытка информации случилось легкое головокружение. – Так вы, как у Тургенева? Бурмистром, значит, работали? И она ушла, оставив дообъяснение третьей подруге, Наташе, которая тоже была разведена с мужем, но на её участке детей не было видно, а в городе у нее было две старушки, которым за девяносто, одна ходячая, а другая лежачая.

– Так значит, вас раскулачили? – входя в избу Зорькиных, строго спросила она.

– Никто меня не раскулачивал! – возмутился Костя, – Сева Нелидович успел только мою мать окрестить в знак большого уважения к моему деду-бурмистру, подписался быть её крестным отцом и эмигрировал. А матери пришлось ещё до взрослости жить, потом повстречать председателя колхоза, который спросил её:

– Ну что? МТС прислала трактористов. Куда поместим? У тебя есть там место в избе?

– Есть, – сказала она робко.

– А сколько?

– Одно наберу.

– Ну, хорошо, вечером я тебе тракториста пришлю. И знай, пока они все поля не вспашут – будет жить у тебя. Корми его хорошо, чтобы он работать мог весь день и не отлынивал.

Вот тракторист и стал моим отцом.

Вернувшись, Наташа сказала:

– Всё, принимаем. Но на испытательный срок. Пусть докажет, что слова у него не расходятся с делом.

Нина сказала Косте:

– А как же? Они хотят тебя проверить.

– А чего меня проверять? Я и так планировал ехать завтра в Химки, устраиваться на работу.

Заклинка

Подняв детей и внуков, Нина очень захотела третьего своего материнства, а это, как известно, – быть прабабушкой. Она считала – крестьянке негоже быть одной, ведь земля каждый год рожает и крестьянской женщине нельзя простаивать. Ну, понятно, что не сама она будет рожать, сама будет только растить. Решив так, она не знала, как подступиться и всё гадала, кто вперед ей принесет дитя – Настя или Миша?

Настя учится в юридическом институте, а Миша – старшеклассник. И никто из них особо в родители не торопится. Не те времена, не нашенские, когда вышел замуж – почти сразу и родитель.

И начала она думать, что ей делать. Муж и родня – все уходят на работу, на ней хозяйство, огород, но для крестьянки этого мало. Еще нужны малые дети, чтобы своими голосами, нуждами и даже капризами говорили ей: «Ты в центре и в полноте жизни, а не где-то там сбоку и на пенсии». И не морально это, и одиноко. Непорядок для крестьянки. Что ей газеты, телевизоры, компьютеры и радио? Ей ребеночка подавай! Да вот незадача – где его взять? И тут она вспомнила про детские заклички, которыми сами они уже не пользовались в деревне, но о которых она слышала от матери. На Пасху – катание яиц с горки. Зачем только – она забыла, а вот что в апреле пекли жаворонков, чтобы ими привлечь птиц, то есть привлечь весну – помнила. Смотрите, смотрите, сколько у нас птиц сидит! Летите скорее к нам!

«А что если и мне привлечь какую-нибудь девочку к себе? – вдруг подумала она. – Это же богоугодное дело. И мне интерес будет. Может, она привлечет мне ребеночка?

Смотрите, смотрите, какая девочка! И как ей здесь хорошо! Летите скорей сюда, мои правнуки, не задерживайтесь в пути!

И такая девочка здесь появилась. Еще одна пенсионная семья вернулась в деревню: бабушка и дедушка, а при них внучка. Понятно, что родителям далековато приезжать в нашу деревню – 74 километра от Москвы. Понятно, что бабушка всё ещё работает и мотается туда-сюда, а с внучкой – урывками. И там, в городе, всё уделай, и тут дедушку обихаживать надо. Вот я и буду привечать это милое создание, угощать и разговаривать с ним, и в дом пускать, и по огороду ходить, объясняя, что где растет. Для того, чтобы добрым делом чужому ребенку поторопить своих правнуков. Я ведь в это пятилетие еще смогу их поднять, а вот позже, чувствую, будет трудно».

Смерть Гоши и юбилей

В деревне – как всегда. У соседа – смерть собаки, а у Щербаковых – юбилей – 70 лет хозяину дома. Тут и за здравие, тут и местный детектив-милиционер в раздумьях, кто бы это мог собаку Гошу, кавказскую овчарку, прикончить?

По поводу заздравных песен было такое мнение – пригласить городского баяниста. А тот, говорят, как сел за праздничный стол, сразу всем гостям раздал ксероксы с текстами наших старых песен, если кто подзабыл. Гости даже обиделись.

У нас таможенница живет (это её по работе так зовут) – она все старые песни от начала до конца помнит. Нам ваши ксероксы не нужны. Поэтому к застолью был приглашен трижды инфарктник, последний гармонист деревни Петр Кирсанов. «Молодой агроном выходил на поля…» – начал Петя свою, особенную.

– А вы из какого дома? – спросила соседку Нину, коренную, деревенскую, хозяйка 59 дома, актриса МХАТа, теперешняя вдова, похоронившая здесь мужа.

Когда-то Нина была из этого дома, где они встретились сейчас на юбилее, а потому по-деревенски сказала скромно, не поднимая всей истории: «Я из 61 дома»

– А мне Миша Дубинин сказал, что он хозяин этого дома.

– Нет, я хозяйка.

На это актриса сказала: «Пожалуйста, пожалуйста, я ничего не хотела особенного. Мне так сказали». А Нина повторила: «Нет, я хозяйка» На том разговор и кончился. И все нетерпеливо затянули «Уж ты, сад, ты мой сад, сад зеле-о- ненький, ты зачем рано цветешь, осыпа-а-а-ешься!»

А по поводу внезапной смерти Гоши самодеятельный детектив в лице местного милиционера думал так: сначала узнай, кому собака мешала. А это, прежде всего, – соседи. Потом профессиональная деятельность пострадавшего. Хозяин Гоши, в прошлом, правда, – директор магазина. Его интересы могли дотягиваться и до этого времени. Из привходящих причин: там идет дорога на дачные посёлки. Кавказская овчарка могла рычать, как тигр, на каждого.

А может, это догхантеры? В послевоенное время мальчишки всё искали гранаты в дотах. На этой местности два дота стояло, охранявших Ленинградку. Боялись танкового прорыва к Москве. В Брежневское время, было слышно, перезахоронениями занимались. В Горбачевское и перестроечное немецкие кресты искали, а в новейшее с металлоискателями все поля перерыли, раскапывая кресты да старые деньги. А теперь вдруг объявились в селе догхантеры. Такое рыцарство наизнанку. Подойти безоружным к собаке и отравить её. От этого драйв. Эх, молодежь, молодежь! И самодеятельный милиционер-следователь (сейчас милиционеры – люди обеспеченные, получают свои деньги и никуда не суются) пришел к такому выводу: «Прожил 9 лет, двигался мало, вес 122 килограмма. Собака породистая, возможно, умерла своей смертью».

А врачи определили: отравление. Быть может, для того, чтобы поднять рейтинг, что криминал имел место? И все девять лет дачники терпели его, проходя мимо тигриных рыков. Сейчас дачников мало. Так, упертые одиночки-ипохондрики пройдут. В общем, нормально всё, как всегда в русской деревне. Поговорили да и забыли.

Но не забыли деревенские собаки. Они сговорились и устроили митинг на всю деревенскую улицу, неся плакаты: «Долой таких хозяев, которые допускают принудительную смерть своих питомцев!» «Мы, коллектив сторожей деревенской улицы, возмущены попустительством властей, которые не обеспечивают безопасность своих работников!»

«Призываем найти и строго наказать виновных!»

Плакаты, петиции и воззвания несли Майка и Бим, как старые и заслуженные члены сообщества собак. Первой поставили Майку, как внучку знаменитой собаки, настоящей лайки, которую в свое время настоящий охотник Витя-сыроед взял в настоящем питомнике.

Вторым шел Бим – главный сторож улицы. Из вневедомственной охраны. Ведомственная – это Пират и Гарри. Их за участок не отпускают. Невзирая на это, они всегда помогают облаивать поздних ночных прохожих. Зимой вокруг одни поля, а дальше – лес с пустыми дачами. Бдить – архиважно для благоденствия деревни.

Бим всегда держал вид неподкупного волка и бегал трусцой. В меру ленивый, в меру дисциплинированный. Его хозяйка – главная сваха деревни Любинька Сидорова (по мужу) – сама-то украинка. Муж её хорошо пел деревенские песни в свое время, но полез за самогоном в подпол, да не мог оттуда выбраться, там и умер.

Третьей шла Замнуша. Справная, упитанная собака, со спокойными манерами и приверженностью к ценностям деревни. Она так и осталась у двух хозяев. То Катя Пузырева ей вынесет, то Зоя подкормит. Чего скажешь? Повезло собаке. Не умерла, выправилась, новых хозяев до лета обрела.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.