Академия зеркал

– Зачем?

Севир точно был не из тех людей, что любили много болтать, к тому же с какой-то глупой девчонкой. До этого чуть ли не плевался на любое её слово, а сейчас строит любезность? Почему?

– А разве для этого должна быть особая причина? Я привёл Вас в академию и просто хотел бы знать, как Вы устроились.

Она кинула подозрительный взгляд. Больше ей нельзя верить каждому его слову.

Нельзя.

Глава 6. Яростное пламя

Неделя летела своим чередом. Элина пыталась привыкнуть, подстроится под новую жизнь, вот только подкатывающие под ночь тоска и слёзы никуда не делись. Учёба всё ещё шла тяжело. И ладно бы касалось это лишь магических предметов! Так ведь и привычные математика и химия здесь были не такими, какими-то другими, в разы сложнее. Учителя везде приплетали силы и свои законы, своих богов, которые будто влияли на всё вокруг. Да услышь такое кто на экзамене в её школе, вызвали бы психиатрическую бригаду.

Лучше всего запомнились предметы, напрямую относившиеся к силе и, как теперь Элина понимала, к самооценке. Учителя старались привить им такое, что в обычной школе, наоборот, на корню уничтожали: желание творить, мыслить, отстаивать себя и свои идеи. Любить людей вокруг. Любить мир. Любить себя.

И это было самым-самым сложным. Непривычным.

Один из предметов назывался «Основы уважения и терпения». Вела его интересная женщина – Яна Никитична. В один момент она могла казаться очень юной, наравне с ними, а в другой мудрой и старой. Её выдавали глаза, скрывавшие за весельем и мягкостью неподвластную человеку трагедию. Одни поговаривали, что как-то давно она потеряла мужа, другие, что ребёнка, третьи, что она сама совершила убийство. Казалось бы, образ доброй женщины невольно обрастал ужасными придумками. Не прибавляло этому и её общение с Севиром. Им сразу же приписали запретную любовь. Но Элине это виделось смешным: до того были разные! Севир, выглядящий как граф Дракула, такой же мрачно-чёрный и готический, одним словом вампир, и Яна Никитична на его фоне фея-крёстная, милосердная и воздушная, будто вот-вот расправит крылышки.

На пока единственном занятии учеников разбили на пары. Нужно было встать друг напротив друга и, глядя прямо в глаза, назвать по недостатку друг друга. Всего одному. После же сказать, как его превратить в достоинство.

Как чувствовала, Яна Никитична поставила Элину в пару с Лилей. Вот так везение! Сходу, Лиля нарушила главное правила: с самым милым личиком начала поливать грязью, позабыв о лимите слов.

– Так-так-так. Конечно же, новенькая. Серая мышка с огромным самомнением, ищущая внимания там, где не следовало бы и с кем не следовало бы. Тупая и совершенно бездарная, не чтящая древних традиций.

И Элина приняла это всё. Как всегда принимала до этого, как будто ей плевать, хотя внутри бушевал ураган.

– Ты не забыла о правилах? Нужно всего одно.

– Ах, да? Хорошо-хорошо, тогда теперь твой черёд.

Но в этот момент подошла Яна Никитична, и внимание всего класса оказалось приковано к ним. К ней. Естественно Элина не смогла вымолвить и слова. Опять. Как же она ненавидела себя в тот момент! Почему не может стать как они? Почему то, что им легко, ей – невозможно?

И самым ужасным стало то, как после занятия Яна Никитична подозвала к себе и предложила: «Если у тебя что-то не получается или помощь нужна, поговорить даже, ты не бойся, обращайся». Понятно, какое ужасное впечатление произвела!

В чём-то похожим оказался другой предмет, буквально называвшийся «Любовь к себе». Хотя куда больше он напоминало психологический тренинг или странную терапию. Преподавал его Григорий Маркович – мужчина за тридцать, запоминающийся и эпатажный. На урок он влетел, безбожно опоздав, и с ходу начал жаловаться на Канцелярию и Хранителей Пути вместе взятых, якобы гоняют его туда-сюда по глупым поводам. Пришёл он с ярким макияжем, в белом костюме с жабо и брюками клёш. Нагромождение из подвесок, вышивки и цепочек создавали удивительную гармонию в хаосе. Завитые волосы топорщились во все стороны, в ушах поблёскивали кольца-серьги, а стёкла очков на переносице имели блёклый розоватый цвет. До чего же знакомый образ… Вот значит, на кого ровнялся Измагард.

Занятие тоже проходило странным образом. Их привели в огромный зал, полностью состоящий из зеркал. Такие можно было встретить по всей академии. Круглые или квадратные, длинные или широкие, в деревянных или золотых рамах. Все разные и уникальные, тем не менее, каждое имело витиеватую надпись по центру: «Здесь вас слышат». Элина побаивалась этих зеркал. Каждый раз стоило ей заглянуть, как отражение начинало двигаться само по себе и что-то пыталось сказать. Но как оказалось, для этого ими и утыкана вся Академия. Нет, не пугать учеников. Наоборот. Им можно было раскрыть душу, выговориться и тогда отражение поддержит или даст совет. Отныне фраза: «себя понять можешь только ты сам» заиграла новыми красками.

Однако Григорий Маркович дал задание в разы сложнее. Не просто поговорить с зеркалом, итак открывая душу перед всеми на распашку, а ещё «отпустить все обиды, ненависть, злобу; то, что копится внутри». Такое только для самых-самых смелых. И ведь нашлись. Элина пряталась за чужими спинами и глаза опускала вниз, боясь, что её вот-вот выберут. Но повезло. Не выбрали. От одной мысли ноги немели, и в животе крутило. Ребята были такими искренними и открытыми, ничего не боялись и не стыдились. Везунчики.

Хотя было занятие, которое пришлось Элине по душе – «Искусство самовыражения». Как объяснила лично для неё Аделина, содержание менялось от недели к неделе. В один день, например, могло проходить занятие музыкой, в другой рисованием; бывали ещё театральное мастерство, пение, танцы, лепка, готовка, флористика и многое другое. Это был отличный способ найти себя в чём-то новом, чего никогда не было в школах, где училась Элина. Это удивляло не меньше, чем наличие в мире магии – такой подход к учёбе.

Виолетта Демидовна относилась ко всем как к детям, обращалась не иначе как «милая» или «дорогуша». Ей было около семидесяти, но это не мешало громко хохотать, приплясывать и всех веселить. Элина невольно сравнивала её с цыганской предсказательницей: повязанный на плечи цветной платок, голубые тени, бусы и плиссированная юбка в пол. Не хватало только хрустального шара.

На нынешнем занятии оказалась обожаемая музыка. Виолетта Демидовна с заразительной страстью вещала о струнных инструментах – именно так звучала тема. На невысокую сцену актового зала выносились то скрипка, то контрабас, гитара и даже гусли и китайский гуцинь. Каждый ученик выбирал себе инструмент и практиковался, чтобы в конце сказать, понравилось ему или нет.

Конечно же, Элина хотела завладеть знакомой и родной гитарой, в которой была уверена больше, чем в себе самой. Но таких как она оказалось слишком много, почти половина класса, и в конечном итоге пришлось сдаться без боя и отступить. Но, тем не менее, под конец раздачи ей повезло урвать нечто похожее – укулеле.

За их обучение отвечал музыкальный кружок. Те, казалось, не особо были рады, не иначе как Виолетта Демидовна заставила. Она имела безграничную власть на все творческие объединения. Не удивительно, что те считали себя её рабами.

Ученики разбились на группы. Каждую курировал один из музыкантов. Первую проблему Элина заметила сразу: с гитарой в руках на краю сцены сидел знакомый парень, тот самый, что показал ей путь до библиотеки. Вторая проблема состояла в том, что именно он выпал её куратором. А третья стояла рядом – везде преследовавшая Лиля.

Элина взмолилась Богам, лишь бы не облажаться.

– Так, что у вас тут? Гитара, укулеле и это…вроде домра, да? – Авелин неохотно кивнула. Она была третей в их группке. Прямо-таки святая троица, без слёз не взглянешь. – Отлично. Меня зовут Демьян, если ещё не знаете. Будем знакомы. Сегодня я ваш наставник. Наш кружок активно ищет ребят со способностями. Половина прошлого состава успешно и не очень выпустилась. Поэтому если вы что-то умеете, приходите.

Элина не могла поверить, что так легко захочет куда-то вступить. Жаль только у неё уже был опыт школьного «клуба». Она догадывалась, что и здесь главным будет не общение, разучивание песен, просмотр концертов и другое интересное, а те самые обязательные выступления на каждом празднике. Да и заинтересовала её отнюдь не музыка…

– Итак, – Демьян посмотрел на них, прицениваясь. – Кто что умеет?

– А мы и не должны что-то уметь, – вздёрнулась Лиля. Сегодня точно был не её день, ведь от образа милой девочки остались крохи. – Ты же наш наставник. Вот и учи.

В ответ он только хмыкнул, коснулся серёжки в правом ухе и сказал им взяться за инструменты. Элина сидела напротив, и каждый раз стоило Демьяну поднять голову, их взгляды пересекались. Наверно поэтому, пальцы дрожали, неправильно зажимали аккорды, и даже будь она сто раз лучшей гитаристкой мира, ничего бы не вышло. И пусть Женя учил сотни раз, что волнение и страх – убийцы искусства, что толку?

Демьян показывал базовые аккорды, наигрывал короткие мелодии и хвалил их. Хвалил, и хвалил, и хвалил. Но получалось-то у всех ужасно. Чего ожидать от первого раза? Абсолютно не ясно, как через час они должны выйти на сцену и что-то продемонстрировать. Единственная надежда, что они не будут хуже остальных.

– Ты точно что-то умеешь, – странно, как он приметил это. Элина слышала лишь мольбы струн. – Но вот на этом тебе будто тесно. Хм… Попробуй-ка мою.

В руки попала красная бас-гитара, красивая и блестящая. Страшно было даже дышать на неё. В панике Элине уставилась на Демьяна, который лишь тихо посмеивался.

– Это плохая идея, правда, – попыталась возразить, так и держа гитару на весу.

– Почему же?

– Я-я струны скорее порву.

– Заменить – дело пяти минут. Пробуй, – не отставал он. Деваться было некуда.

Авелин скорчила самое кислое лицо и вообще отвернулась от них, мучая бедную домру. А вот Лилиана наоборот следила внимательно и не мешала – на неё совсем не похоже.

Когда гриф гитары легко лёг в ладонь, ногти прошлись по струнам, Элина вспомнила ту единственную песню, которую знала хорошо. Никогда не забудет.

Пальцы перебирали аккорды, она сбивалась, конечно, но в голове уже звучали строчки.

«Мы будем любить и горькие слёзы лить будем.

Мы будем дышать, искать и лажать, мы люди.

Когда-то закончится эта безумная длинная чёрная ночь,

И в заключении заточения мы обнимемся вновь»

Перед глазами стоял образ Жени: на сцене, в подсобке, на мостовой, и везде-везде-везде с ним эта песня, эти слова. Как гимн, как призыв, как смысл жизни.

Не скоро Элина поняла, что строчки звучали не только в её голове. Демьян подпевал. Тихий голос легко играл тонами, прибавлял веса словам и смыслам. Неужели знает? Однако и до того чёрные, сейчас его глаза утратили всякий блеск – настроение сменилось по щелчку пальцев. Элина естественно сразу сбилась. Когда смотрят вот, с тоской и нежностью, и смотрят вообще-то на тебя, пусть и представляя кого-то другого, оставаться невозмутимой и продолжать играть – невозможно.

– Я же говорила, – вернула красотку хозяину.

– Не так всё плохо. Ты молодец.

Элину как током прошибло. Чёрт. За что он так с ней? Это ведь просто табу, вето – нельзя нарушать, ни за что. Её нельзя хвалить. Даже из жалости.

Выступили они ужасно. Ладно, может не так ужасно как многие, но и не идеально. Элина позабыла все струны, все табы, аккорды, всё на свете, и даже заверения Демьяна не спасли от самоуничижения. Почему рядом с ним не хотелось быть привычной собой? Почему хотелось быть лучше, достойнее; заслужить эти добрые слова, выстрадать, а не принимать пустыми и безличными?

Теми, кто покорил всех, стала, конечно, «одарённая четвёрка», хоть и по отдельности. Аделина заполучила скрипку и буквально вытянула всю группу, играя как сам Моцарт. Всегда идеальная. Есть ли хоть что-то, в чём плоха?

После академичности первой скрипки выступление Измагарда ещё сильнее напомнило балаган. Он отхватил гусли. Едва ли научился бить по семи струнам, как уже пошёл развлекать народ частушками. Благо не матными.

«Ты зачем же завлекала,

Коли я тебе не мил

Ты бы с осени сказала,

Я б и зиму не ходил».

Как будто специально для него на гуслях был ремешок. Потешно пританцовывая, Измагард втягивал других в пляс. Не иначе в прошлой жизни был скоморохом. Больше всех его выходку оценила Виолетта Демидовна, кружась как волчок наравне с ребятами: «Ох, и уморил ты меня, милок».

Аврелий оказался тем, кому присвоили титул: «уши в трубочку». Ему досталась арфа, и казалось бы, они идеально подошли друг другу внешне: золотистые и античные, но…струны извергали зубодробительную какофонию. «Я актёр, а не какой-то глупый бард!» – не сдержавшись, вскликнул он и как можно скорее спрыгнул со сцены. Руки у него дрожали.

А вот Севериан…Из-за того, что никак не мог выбрать инструмент, он оказался последним и, можно сказать, сорвал джек-пот. Виолетта Демидовна предоставила ему главный козырь вечера – фортепиано. И ведь правда, оно тоже струнное, пусть и на половину.

После их странной прогулки и неловкого разговора, встреч тет-а-тет больше не случалось, а в компании тот предпочитал не замечать Элину или же давить односложными язвительными комментариями. Его поддержка и помощь в тот день стали казаться выдуманными. Теперь она лучше лишний раз обойдёт укромные уголки парка, чем нарвётся на него. Но когда Севериан сел за фортепиано, даже от неё не укрылась перемена. Наружу вырвались искрение эмоции, гремучая смесь боли, тоски и решимости. Пальцы порхали по клавишам, давили то с нежностью, то с силой, и за всем этим стоял живой настоящий он. Элина слушала заворожено, кажется, только сейчас видя в нём нечто похожее, чувствуя родство, которое бывает только у сирот с ещё живыми родителями.

Многим дольше после этого стояла гробовая тишина. А Измагард, не обращая внимания на взгляды, взлетел прямиком к Севериану и крепко-крепко обнял. После они ещё долго шептались вдвоём, но любопытные уши Элины всё же выловил два слова: «брат и отец».

***

Наступила пятница – ещё немного поднажать и выходные. Элина проснулась одна, лишь сквозняк гулял по комнате, да стёкла звякали у приоткрытой форточки. Аделина опять не ночевала в комнате и уже даже перестала объясняться, куда и зачем идёт. Просто уходила вечером, а затем появлялась за завтраком, как ни в чём не бывало. Элине, наверно, стоило радоваться редкому одиночеству и тишине, но не могла, всё равно переживала. Казалось, Аделина совсем не спит. Был момент, когда на перемене она, сама не заметив, задремала. Сколько бы энергии не имелось в человеке, всем нужно восполнять резервы. Для неё же такой потребности, как отдых, будто и вовсе не существовало.

Утро встретило прохладой и сыростью. Всю ночь лил дождь, и только сейчас распогодилось. Наскоро перекусив в столовой, Элина ещё раз сверилась с расписанием: подряд шли два занятия «Созидание и преобразования» с пометкой красным: «обязательна тренировочная форма». Так назывался костюм, состоящий из бордовых штанов и короткой куртки, делавшей плечи до смешного огромными. Местом назначения значилась «багровая роща, секция номер три». Элина о такой и не слышала. Поэтому наученная опытом она открыла карту в телефоне – больше теряться и искать помощи не хотела – и дошла по зелёным стрелочкам прямо до места.

Кленовый лес стал виден ещё на подступах. Треугольные листочки разнеслись по округе, и название тут же обрело смысл. Из-за них даже земля стала красной словно марсианская. Секции обозначались табличками, вкопанными друг от друга в паре километров.

У кромки леса грелись на солнышке одноклассники, не только её класс, но и параллельный. Что примечательно все в бело-красном, ни одного разрушителя. Только тогда до Элины дошло – похоже, занятия сегодня раздельные. Неужели они будут использовать силы? Ладошки сразу вспотели. Она ведь так ничему и не научилась, не получалось и всё тут. Яромир, если бы мог, начал биться головой о стенку. Изо дня в день он пытался как-то вытеснить её плохие мысли, вместе с ней читал эти обучающие книжки и старался выполнить данное обещание.

С Дващи денницей они зашли в тупик. В тех талмудах, что дал Эмиль, не было ничего нового, только подробностей больше и язык заковыристей. Яромир же хотел узнать не констатацию прошлого, а саму суть ритуала, как его проводили, где и когда. Элина думала, что они остановятся на малом. Узнав о Дващи деннице, Яромир бы всё вспомнил о себе, о том, почему застрял в её голове, но… Наивная, наивная Эля. Вопросов становилось лишь больше.

– Второй класс, все собрались? Тогда проходим, проходим.

Со стороны общежитий к ним подошёл полноватый низенький мужчина с курчавой копной выжженных солнцем волос, круглыми очками и добрыми глазами. Одетый совершенно нелепо: в зелёный халат с фиолетовыми цветочками и брюки в полоску, он пружинистым шагом успел обогнать едва переминающих ноги учеников и вывел их на солнечную поляну. Здесь уже стопкой лежали пледы, сшитые из разноцветных кусочков. Рядом стояло несколько чайничков и чашек, взятых из разных и абсолютно не сочетающихся сервизов. Поляна оказалась к тому же удивительно сухой – ни росинки на траве. Да быть того не может. У них что намечался пикник? А как же урок?

– Пф.

Авелин, не сдержавшись, рассмеялась. Она плелась рядом, прямо позади всей процессии, и, конечно же, не могла не оставить без внимания скрежет шестерёнок в чужой голове. Опять веселилась за её счёт! Нет бы хоть что-то объяснить, помочь! За неделю Элина привыкла к чужой компании и сопровождению, но постоянно задавалась вопросом: «Если я тебя настолько раздражаю, зачем же ты ходишь за мной хвостом?»

– Проходим-проходим. Ну не стойте вы столбом. Разбирайте, усаживайтесь. Да, Дима, возьми вот горелку, воду, но смотри, аккуратней. Опять обожжёшься.

Фёдор Васильевич непонятным образом излучал волны добра и позитива. Раздавая указания направо и налево, он не забывал много шутить и сам внимательно слушал, чем с ним делились ученики. Видимо поэтому те словно оттаяли и иной раз забывали, что сейчас не посиделки в кругу друзей, а полноценное занятие. Единственные, чьи кислые лица портили идеалистичную картину, были Авелин и, что странно, Аврелий. Тот, как и обычно, улыбался мило, кивал головой, поддакивал словам учителя, но от Элины не скрылась фальшь в гении актёрской игры.

– Так значит у нас пополнение? Приятно, приятно, – Фёдор Васильевич завертелся на месте, стоило Лилиане упомянуть Элину. Ничего хорошего от неё не дождёшься. Заметив новое лицо, он подозвал ближе: – Дай-ка взглянуть на тебя.

Элина повиновалась, поднимаясь с места. Занять его точно никто не захочет. Авелин и Дима – ещё один потерянный – лучше сторожевых собак, от них убегают как от прокажённых.

– Элина Левицкая, – сходу представилась она, желая сократить надоевшие расспросы к минимуму.

– Фёдор Полёв, – тот расплылся в улыбке.

За спиной уже кто-то шептался.

– Посмотрим сегодня на твои умения.

Он отпустил её и продолжил болтать с ребятами, как ни в чём не бывало. Даже не заметил, как одной фразой ввёл в панику. У Элины ком застрял в горле. Теперь единственное о чём она будет думать, постоянно прокручивать и ждать – момент очередного позора. Не смешно! Совсем! Дома тоже было не сладко, но здесь она просто бьёт все рекорды!

«Ты справишься. Нужно верить, что всё получится»

«Мы это уже проходили»

Прозвенел колокол, и урок начался. Конечно, если то, чем они собирались заниматься, вообще можно было назвать уроком.

– Итак, на сегодня регламент такой. Полчаса на открытое созидание, час на медитацию. Потом небольшой перерыв и приступим к преобразованию. Дам вам одно лёгонькое задание, а там как пойдёт, может, ещё чего попробуем. Все всё поняли?

Возражений не последовало. Ученики расселись по пледам, взяли чашечки в руки и в молчании осматривали округу. Одна Элина ничего не понимала. Фёдор Васильевич к ним больше не подходил. Он примостился вдалеке под деревом и читал журнал «Вояж» с пляжем на обложке.

Было жутко страшно нарушить тишину и витающую умиротворённость. Копируя действия соседей, Элина продержалась ровно пять минут, прежде чем в очередной раз всё не испортила. Над ухом прожужжала оса, от испуга рука дёрнулась, и горячий чай расплескался мимо, прямо на штаны и голые лодыжки. Вот же!.. Больно! Элина едва успела подавить глупый вскрик и с силой сжала губы. Слёзы собрались в уголках глаз, а она даже не могла позволить себе выругаться. Что за проклятье быть ей! Что-то вечно идёт не так!

– Ты в порядке? – поинтересовался шёпот.

Это оказался Дима. Он сидел рядом и с первых рядов заметил пантомиму. Поставив свою чашу на землю, он порылся в сумке и протянул ей платок. Стало вдвойне неловко, но отказаться сейчас и того хуже.

– Спасибо.

Пока вроде никто не оборачивался и не смотрел недовольно, грозясь убить.

– С заданием проблемы? – получив вымученный кивок в подтверждение, он незло пожурил. – Так чего молчишь, спросила бы. Хотя бы нас. Думаешь, мы через такое не проходили? Ещё как! Потерянных никто не любит. Возвращают на эту якобы родину, а дальше – свободное плавание, всё сами.

Авелин на его слова лишь демонстративно закатила глаза и выхватила из рук Элины вновь опасно накренившуюся чашку, отставляя подальше.

– Как будто дома было иначе. Люди везде люди.

Дима лишь поджал губы. К потерянным и правда относились иначе, особенно преподаватели, особенно такие как Аглая Авдеевна. Но и некоторые ученики не отставали от этой странной неприязни. Дима, например, был очень дружелюбным и открытым парнем, но одноклассники почему-то принимали его за пустое место. Если с Авелин это теперь казалось закономерным – кто стерпит её вечные подколки и нежелание поддерживать диалог? – то с ним оставалось загадкой. Только ли это из-за того, что потерянный? К Элине хоть и не относились со щенячьей радостью, но обычные разговоры поддерживали. Да кривясь и плюясь, но всё же поддерживали.

Диму хотелось назвать простым парнем, «своим в доску». Элина же мысленно дала ему прозвище скейтер, ведь тот постоянно ходил в мешковатой одежде, из которой спичками выглядывали запястья и лодыжки. Даже форма висела мешком. Он был ярким и тёплым, как солнце, и таким же одиноким и далёким. Один раз, тренируясь в парке, Эля наткнулась на него, распластавшегося по голой земле, раскинувшего руки в стороны и поглощавшего ультрафиолетовые лучи. Должно быть так и появился его загар, а волосы выгорели.

– Смотри, – горячее дыхание обожгло ухо, – сейчас у нас, так называемое, открытое созидание. Мы вбираем в себя энергию окружающего мира, его красоту и спокойствие. Проще говоря, как сейчас пьём чай, разглядываем деревья и цветочки, всё в этом духе. Пытаемся осознать себя, как часть общего, единым организмом с природой и людьми – внешним. К слову, бывает и закрытое созидание, но, забавно конечно, им по большей части пользуются разрушители. Им с их «внутренностью» постоянно приходится копаться в мыслях и чувствах, добывать энергию и подпитывать проводники. Нам почти повезло.

– Что до медитации, думаю, ты знаешь, что это такое: садишься в позу лотоса и начинаешь «ом-м-м». Хотя и не только. Так наше тело преобразовывает и копит энергию. Нужно отбросить мысли и провести путь от головы до сердца. Спрессовать образы, собранные до этого. Учитель будет сопровождать голосом, но от него мало что зависит на самом деле. Нужна уверенность, визуализация. Стало понятней?

Элина закивала болванчиком:

– Да-да, спасибо большое.

А сама подумала: «Это вообще возможно?». Если бы она не попалась призраку и воочию не узрела магию Севира, явления, не поддающиеся объяснениям, Элина бы приняла всё сказанное за учения какой-то секты. Впрочем, а далеко ли они ушли?

Авелин протянула ей чашку обратно. Плескался на дне уже не чай.

– Какао, – фыркнула. – Намного вкуснее этой бурды.

Элина кивнула, принимая дар, и тотчас же отпила маленький глоток. Сладко. Глубоко вдохнув, она постаралась настроиться. Что там нужно? Не думать, стать единой с природой, копить энергию?

Полчаса прошли в один миг, и уже Фёдор Васильевич поднялся, сворачивая журнал в трубочку. Только он протиснулся в центр между всех пледов и хотел что-то сказать, как откуда-то с соседнего поля-секции раздались крики, ругань и лязганье металла о металл. Учитель изменился в лице.

– Продолжайте, продолжайте. Я разберусь.

И торопливо скрылся за деревьями.

– Бедные разрушители, мне их даже жалко. Скопа опять зверствует!

– Как нам повезло.

– И не говори. Мне Аглаи и на «сущностях» по уши хватает! Жуть берёт, стоит ей начать по списку вызывать, – то был парень с фамилией Авдиев, и он буквально ненавидел фразу: «тогда начнём по алфавиту». Из-за этого у него вырисовывала не одна двойка.