Человеческая стая

По сути «Сифа» была обычными догонялками, только вот для передачи статуса во́ды требовалось хорошенько стегнуть по преследуемому грязной тряпкой с доски. В первый раз Поле было очень трудно. Она долго гонялась то за одним, то за другим, то за третьим. Даже если у неё выходило кого-нибудь засифить, то Поля тут же получала обратно грязной меловой тряпкой по платью, о котором так заботилась мама. Роль во́ды опять доставалась ей. От страха, что не может никого догнать, Поля терялась, ноги становились ватными. Она спотыкалась и только чудом не падала. Но в тот, первый раз невероятно вовремя раздался звонок. После урока игра собиралась заново, и тряпка уже не оставалась у того, кто закончил во́дой. Всё решалось считалкой.

А после уроков мать пришла за Полей в школу и впервые увидела то самое платье, за которое так боялась, в плачевном состоянии. На рукавах коричневый цвет даже не проступал сквозь меловую присыпку. Поля никак не могла взять в толк, почему мама так дорожит её школьной формой, ведь она её не покупала, да и это всего лишь платье.

– Поля, да разве я тебя воспитывала хулиганкой? – мать не ругалась, но для Поли не нашлось бы слов обиднее. – Чему я тебя учила? Твоя одежда должна быть опрятной и чистой! Запомни это правило, Поля! Разве ж это хорошо, пачкать вещи? Как теперь отстирывать его?

Поля не думала об этом, когда кидалась меловой тряпкой. Она совсем не интересовалась своим внешним видом, играть с одноклассниками было куда важнее.

Всю дорогу от школы до дома мать отчитывала Полю. Она говорила спокойным голосом, не кричала, но Полю сжигал стыд из-за того, как она так поступила с платьем и что нарушила мамины установки.

Правила есть в каждой семье. Даже если они не висят на холодильнике, придавленные магнитом. Даже если они не сформулированы и не прозвучали, из них складывается день за днём вся жизнь. Поля знала с детства, чего делать не нужно: мать учила её упрёками и осуждающими взглядами. Они испепеляли Полю, делая её бесконечно виноватой перед матерью. Не терять и не пачкать вещи, не задерживать мать, когда та опаздывает, не спрашивать о «другой дочери» бабушки Насти, не вырастать из платья – из подобных мелочей и складывались правила, которые Поля боялась нарушить.

Есть в каждой семье и законы поведения: негласные, но нерушимые. Те, которым родители против воли учат своим примером. Вот и Поля повторяла поведение единственного близкого человека.

Мать всё не могла оставить в покое грязное платье и тихонько причитала:

– Если мы постираем его сегодня, то в чём же ты пойдёшь завтра? А школу пропускать нельзя. Только последние двоечники пропускают школу.

Поле пока не ставили оценок. Вместо них Владлена Дмитриевна завела систему печатей. Солнышко – если работа правильная, солнышко, закрытое тучками, – если есть недочёты, и дождик – всё неправильно. У Поли были в основном солнышки с тучками. Она делала задания неплохо, но до совершенства, на взгляд Владлены Дмитриевны, не дотягивала. Несмотря на внедрённую в образовательный процесс систему картинок, призванную оградить первоклашек от ощущения своей никчёмности и плохости, каждый в классе понимал, что значит быть двоечником. Владлена Дмитриевна объяснила, что они скоро перейдут на систему оценок и лучше готовиться к этому уже теперь. Так что Поля съёжилась под мамиными упрёками – быть двоечницей она не хотела.

Вечером Поля стояла в коридоре с одёжной щёткой и отдраивала подвешенное на вешалке платье. Меловая пыль летела во все стороны, и девочка чихала, прикрывая нос рукавом домашней пижамы. Мел был везде. Поля даже не предполагала, как много насыпалось с пресловутой тряпки. Но мел отчистился. А мокрой щёткой удалось убрать с платья даже его следы. Затем мама помогла Поле вымыть пол в прихожей, и они немного почитали вместе перед сном. Поля особенно любила эти совместные путешествия по книжным мирам, а платье была готова чистить хоть каждый день – лишь бы мама не ругалась. Недели две так и приходилось поступать, пока водоворот событий не повернул в другую сторону. Прочь от активных игр, лицом к её будущему.

Глава вторая. 1 «В»

– Она же так хорошо читала, почему только «В»? – спрашивала мать у одной из проводивших собеседование учительниц.

– Ваша девочка неправильно сосчитала, – отвечала та. Поля её лица не запомнила, но теперь, уже учась в первом «В» и вспоминая своё собеседование перед поступлением в школу, могла с уверенностью сказать, что это была не Владлена Дмитриевна.

– Мы же её не в «Г» или «Д», куда берут без предварительной подготовки, а в «В». Там тоже одарённые дети будут, – продолжала учительница.

– Она просто волновалась, – заступилась мать, – может, всё-таки в «А»?

– И взяли бы, у вас талантливая дочь, но «А» и «Б» уже заполнены. Не волнуйтесь, зато «В» дадут лучшую учительницу. За тридцать лет работы ни одного серьёзного конфликта в её классах не было.

Так Поля узнала, что оказалась в «В» из-за случайности и неспособности быстро считать. Она не волновалась – тут мать ошиблась. Ответ требовали сразу, и Поля назвала число наугад. Если бы ей дали время, она бы посчитала. Но перед кабинетом сидела очередь, и никто не хотел ждать.

Мама с Полей ещё минут двадцать походили по коридору из угла в угол. Мать надеялась, что решение переменится. Ведь им сказали: «Предварительно в «В».

– Мама, а почему я не могу учиться в классе «В»? – спросила Поля.

– Ты видишь, у них два первых уже заполнены. Боюсь, что тебе станет скучно. Может быть, там будут дети, кто даже алфавита не знает. Сейчас в «В» возьмут всех, кого жалко отправить в «Г» и «Д». К таким вот, как тот.

«Того» они увидели некоторое время назад, ещё до собеседования. Поля с матерью, как и другие дети в сопровождении родителей, ожидали в школьном коридоре – туда специально выставили скамьи. Вошла вперевалочку средних габаритов женщина в резиновых галошах на босу ногу и в жилетке-телогрейке поверх платья в цветочек. Она вела за руку мальчика, который явно тянул её назад.

– Ох, баб Маш, а вы-то здесь что делаете? Внукам-то уже в десятый, а не в первый! – ойкнула чья-то родительница. Поля с любопытством оглядела бабу Машу. Той разве что метлы не хватало – истинная дворничиха.

– Так этого привела! – баба Маша вытолкнула мальчика вперёд. – Мету я, значит, двор, а он всё под ногами туда-сюда, уж сигареты, гляжу, курит! Совсем запустили ребёнка, алкаши несчастные! Нарожали выводок целый, а баба Маша следит! У этого вроде возраст подошёл, вот привела.

Поля уставилась на мальчика. Он нисколько не стеснялся, что речь о нём. Напротив, так и шнырял глазами по сидевшим на скамье в рекреации. Одежда на нём была рваная, в пятнах масла, грязи и чего-то невообразимого.

– Дитё ошивается без присмотра, по возрасту в школу уже надо, – передразнила одна из тёток, сидевших на скамье, когда баба Маша с соседским отпрыском скрылись в кабинете – без очереди. – Дескать, приглядите, товарищи учителя, научите уму-разуму, может, человек из него вырастет, не то что папка с мамкой. А если наши дети попадут в класс с таким?! – тётка оглядела присутствующих, видно, ожидая поддержки, но все молчали, и она продолжила монолог. – И могут ведь отказать: не товарищи друг другу больше советские люди! Но он ведь глазёнки таращить будет, одуваном прикидываться. Пожалеют, возьмут. Может, он и способен к чему-то дельному, только нужно открыть этот талант-то, помочь, объяснить-показать. Да поймите, товарищи родители, если он по улицам болтаться без присмотра не будет, уже хорошо. Вот что они скажут!

Никто эту тираду не поддержал, но никто и не возразил. А Поля с удовольствием бы ещё послушала. Она не всё поняла, но хорошо запомнила – всегда интересовалась разговорами взрослых. А скоро и их с мамой в кабинет позвали, на собеседование.

Так Поля оказалась в «В». Мама скоро успокоилась, решив удовлетвориться третьей буквой алфавита и доверить дочь самой лучшей учительнице.

Первый «В» жил, как и другие классы, но не совсем так.

Поля играла в «Сифу» почти на каждой перемене, пока не произошла одна история. Незначительная сама по себе, но определившая поведение класса на все десять лет, что предстояло им учиться в школе с трёхзначным номером. В тот день Поля убегала от во́ды и ей не повезло. В рекреации шло одновременно две игры – присоединились и параллельные классы. Участники путались в составах, и это вызывало бурю восторга. Нет-нет, да кто-нибудь по невнимательности подпускал во́ду к себе, принимая его за человека из другой игры.

Поля убегала, а навстречу как раз нёсся Малюта.

В действительности его звали Даня, и именно он вызывал у Владлены Дмитриевны ухудшение самочувствия – Поля своими ушами слышала однажды её скупую жалобу Марии Михайловне – учительнице из соседнего кабинета, что о Дане и голова, и сердце болит. На таких, как Даня, всегда обращают внимание, и Поля запомнила его с первого дня. Среднего роста в их классе, худой, даже тощий. Форма висела на нём, будто на вешалке, локти были протёрты до дыр, а рукава подвёрнуты: судя по всему, эти вещи прежде носил кто-то из старших, но никто не позаботился подогнать их под нового владельца. Длинные густые волосы Дани отросли до плеч, как у девочки. Но глядя ему в лицо, никто бы не посмел назвать его девочкой. Широко посаженные глаза смотрели исподлобья, тёмные брови сходились на переносице, сдвинутые с недовольством или угрозой. И это выражение на лице мальчика сменялось только насмешливой ухмылкой. Совсем не доброй. Таким был Даня Малюткин по прозвищу Малюта. Позднее, пытаясь восстановить хронологию, Поля была уверена, что в начальной школе не имела представления, кто такой Малюта Скуратов. А уж если не знала Поля, то вряд ли другие о нём слышали. Тем не менее прозвище к Дане пристало именно такое. Не малый, не малой, не мелкий, даже не лютый. А именно Малюта. И пристало оно к мальчику ещё в сентябре, когда никто не знал, что за человек Даня. Много лет спустя Поля думала, что первый «В» с характерной для детей непосредственной мудростью метко окрестил его более точным именем, чем дали родители при рождении.

Итак, Поля убегала от преследователя, размахивавшего меловой тряпкой, а Даня мчался навстречу. Догадайся она, что может случиться, свернула бы. Но Поля заметила всё слишком поздно. Не успела ни вильнуть вправо, ни отскочить влево. Ловкая нога резко вытянулась поперёк дороги, и Поля, споткнувшись, полетела. Ударилась о пол грудью и проскользила с полметра. На секунду всё исчезло из сознания. А затем ни вдохнуть, ни выдохнуть. В эти дикие мгновения животного ужаса Поля жадно хватала ртом воздух, но в лёгкие он словно не поступал. И вдруг наконец хлынул спасительным потоком. Поля задышала. И заревела. Настолько сильную боль она испытала впервые. Одноклассники обступили Полю. Кто-то поднял её. Совсем рядом мальчишечий голос твердил: «Ну не реви, не реви!» Владлена Дмитриевна, как назло, исчезла из рекреации именно в этот момент. Будь она здесь, Даня бы не поставил подножку: Поля позже это осознала, а стоя в окружении одноклассников, просто ревела от боли и страха. И от обиды. Ведь она совершенно точно видела молниеносно вытянутую ногу Малюты. Глотая слёзы, Поля пожаловалась, что её уронили.

– Покажи мне, кто это сделал! – закричала Женя, маленькая вертлявая девчонка, всегда участвовавшая в играх. – Кто из них двоих?

Сделать это могли только Даня и Паша Яно́вич, и оба уже стояли рядом, щеголяя развязными ухмылками и даже не собираясь скрываться. Первый всегда оказывался в центре происшествий, а второй не отставал. У Паши было широкое пухлое лицо, светлые волосы и добрые круглые глаза. Но он старательно хмурил брови, подражая привычкам Малюты. Поля смело указала на Даню.

– Извинись перед девочкой! – Женя тряхнула тёмной, но не слишком толстой косой. Собранные в хвост, а только затем заплетённые волосы живо летали из стороны в сторону, подчёркивая вертлявость их обладательницы. Теперь Женя смело требовала извинений у самого Малюты. А Полю вдруг обидно резануло произнесённое ею слово «девочка». Одноклассница не помнила, как её зовут. Возможно, даже не знала, что Поля учится в первом «В». А вот Поля отлично знала Женю Максимову. Ещё в сентябре она заметила, что Женя хорошо рисует и любит командовать другими. Такая маленькая, одним взглядом чёрных глаз Женя Максимова указывала сверстнику на его место в её жизни, и он тут же его занимал, будь то рядом или на последней парте её личного вымышленного класса. Единственная из первого «В» Женя пыталась судить происходящее в школе по некоей понятной только ей справедливости. Вот что знала о Жене Поля. А та о ней не знала ничего. Такое одностороннее у них оказалось общение, и от этого Поля ещё сильнее расстроилась.

Подоспела Владлена Дмитриевна и принялась разбираться в случившемся. И тут произошла удивительная вещь. Все одноклассники, минуту назад обвинявшие Даню и требовавшие от него извинений, вдруг резко подтвердили, что Малюта случайно налетел на Полю и она упала. И даже Женя не опровергла эту ложь. Рыданья застыли в горле. Поля затихла. Она стояла среди одноклассников, превратившихся из друзей в предателей.

– Он поставил подножку! – слабо возмутилась Поля, сглотнув удивление.

– Ребята, кто-нибудь это видел? – Владлена Дмитриевна оглядела класс пытливым взором. Все молчали.

– Я случайно, – соврал Даня. Но тут же нашлись свидетели, которые якобы видели, что всё произошло не нарочно.

– Тебе показалось, Поля, – тихий и мягкий тон учительницы убаюкал бы Полю, не знай она правды. – Смотри, все ребята говорят, что это случайность. Даня, извинись перед Полей.

– Извини, – буркнул Малюта, не поднимая глаз.

– Поля, ты принимаешь извинения? – Владлена Дмитриевна улыбнулась, видно, старалась подбодрить её.

И Поля от растерянности приняла их. Но для неё ничего не уладилось. Все видели. Однако никто её не поддержал. По рекреации прокатился звонок, и Владлена Дмитриевна, даже не спросив, больно ли Поле, отправила всех в класс. А Поле было больно.

Весь урок в голове стучало только: «Показалось!» Поля всегда не любила математику, а за ту классную работу впервые получила печать с дождиком.

Вечером Поля совершила серьёзную ошибку, не рассказав о случившемся матери. Та увидела багровый синяк, расплывшийся на половину груди, но поверила объяснениям, что дочь упала, когда бегала. И строго-настрого запретила ей играть в эту хулиганскую «Сифу». По мнению матери подобное занятие подходило только для дворовых детей. Поля же была совершенно домашней.

В школу Полю водила мама. Одну не отпускала, хоть было недалеко. И оставляла её в группе продлённого дня, чтобы Поля не болталась днём без присмотра. А после работы забирала.

Учёба начиналась в восемь тридцать утра, но Поля уже в восемь демонстрировала наличие сменной обуви гардеробщице тёте Лизе – мать торопилась на работу. Первоклашкам не позволяли свободно гулять по школе, поэтому Владлена Дмитриевна встречала их в холле, чинно строила парами и отводила на четвёртый этаж. Там, в рекреации, стоял ящик игрушек, а туалеты были оборудованы низкими унитазами и раковинами. По мнению взрослых именно это требовалось, чтобы первоклассники чувствовали себя комфортно в маленьком мирке четвёртого этажа. Здесь на стенах ещё висели потрёпанные плакаты с изображением детей с красными звёздами на левой стороне груди – как раз там, где сердце. Нарисованные школьники пытались докричаться до настоящих лозунгами, напечатанными прописными буквами: «Октябрята – дружные ребята»5 или: «Прилежные ребята любят школу, уважают старших»6. С уважением к старшим первый «В» ещё кое-как справлялся, но дружба ему совсем не давалась. Вскоре потрёпанные плакаты сняли и заменили на новые – более красочные и яркие, но уже без лозунгов.

Путь от дома до школы занимал несколько кварталов, и Поле нравились эти ранние прогулки. Сперва каждое утро обволакивало приятной сентябрьской прохладой, а затем – леденящим октябрьским ветром с крупицами усталого серого дождя, а ещё позже и стылым ноябрьским жаром. Но Поле было радостно, несмотря на отчаяние уже не ленинградской, но петербургской погоды7. Она каждое утро шла к новым непознанным мирам и верила в них.

На одном и том же перекрёстке, через дом от своего, Поля с мамой встречали Мишу Багашевского с его матерью. Невысокий одноклассник, щуплый, да к тому же в огромных очках, оставался незаметным для Поли, пока не начались эти вот случайные встречи. Их мамы здоровались и скоро нашли общие темы – обе интеллигентные женщины, Полина мать – библиотекарь, мать Миши, Алла Сергеевна, – жена профессора. Так что до школы шли все вместе. Алла Сергеевна очень нравилась Поле, особенно её каштановые вьющиеся волосы, постоянно терзаемые петербургским ветром. На лице у Мишиной матери было много морщинок, и устало-обречённое выражение почти никогда с него не сходило, но эта женщина обладала необъяснимым обаянием. Сын, видно, пошёл не в неё. Впрочем, Поля чувствовала себя одиноко среди сверстников и скоро благодарно приняла Мишу в свой мир. Они каждое утро болтали, обменивались новостями и впечатлениями от уроков. Мише нравилась только математика. Поля выяснила очень быстро, что он мало читает. А так хотелось найти собеседника своего возраста, готового обсуждать с ней те книги, которыми горела она.

– Во-первых, среди сверстников никто ещё не читает то, что читаешь ты, Поля, – строго пояснила мама, когда однажды вечером Поля пожаловалась на то, что не может говорить с Мишей о книгах. – И не вини его, у него плохое зрение, мама не позволяет ему много читать.

О плохом зрении Поля и так знала. Миша сидел на первой парте и не расставался с очками. Даже от физкультуры был освобождён. Но мама тут же проговорилась Поле, что проблема не только в этом. Миша часто простужался, страдал от головных болей и сердцебиений. Мама пояснила, что врачи поставили ему ВСД8 и легко с таким недугом не справиться, так что к однокласснику со слабым здоровьем надо относиться снисходительно. А ещё Мишин позвоночник был изуродован сколиозом, поэтому вместо физкультуры он нуждался в специальных занятиях. Сперва Поля не замечала странностей Мишиной фигуры, но после маминых слов обнаружила и неровную походку, и по-стариковски сгорбленную спину. Ни у кого Поля раньше не видела подобного. Мать заверила, что это пройдёт с возрастом после надлежащего лечения.

– Не обижай Мишу, – сказала мама Поле. – Алла Сергеевна так боится, что ему достанется от одноклассников.

Поля покорно кивнула, словно мать отругала её за плохое поведение. Она никогда не обижала и не собиралась обижать ни Мишу, ни других одноклассников. Поля попыталась представить – как это, когда всё в жизни даётся с трудом. Особенно чтение. Если бы Поле запрещали читать, она бы… Даже мысленно не удавалось подобрать слова, способные описать, что она бы сделала в этом случае. Сочувствие к больному мальчику обожгло изнутри.

Каждое утро мальчик и девочка приходили в школу вместе. Не считая тех дней, когда Миша пропускал. А это случалось часто. Но никогда он не рассказывал Поле почему, а на её невинные расспросы огрызался.

– Не твоё дело! – он даже повышал на неё голос, и Поля вздрагивала. Переносить агрессию к своим семи годам она не умела. Тем не менее не могла прекратить эти утренние встречи, происходившие ежедневно.

Однажды утром, как только Поля с Мишей вошли в освещённый длинными лампами холл, в уши взрывом ударил хохот. Нехороший, враждебный. Злой смех от доброго мало чем отличался, но Поля кожей ощущала разницу. Добрый смех мягко гладил по руке, а злой щипал спину, как сотня разъярённых насекомых. В этот раз и Поля, и Миша задержались дома не сговариваясь и случайно встретились на обычном перекрёстке. Только попозже.

– А вот и жених с невестой! – Малюте не требовалось кричать, чтобы донести мысль до каждого, находившегося в холле. Его всегда и слышали, и слушали. Класс разразился дружным смехом. Пожалуй, единственное, в чём первый «В» проявлял единодушие, так это в готовности посмеяться. Но все быстро присмирели – Владлена Дмитриевна призвала их соблюдать тишину и спокойствие на территории школы.

– Осипова влюбилась, – прошептал Поле Паша Яно́вич. Он подобрался поближе, так, чтобы учительница не слышала.

– Ничего я не влюбилась! – фыркнула Поля. Ей стало неуютно. Тревожно. А Миша, до этого безуспешно боровшийся с одолевшим его ноябрьским насморком, как назло, неловко чихнул в кулак.

– Правду говорю! – развеселился Паша.

Поля хорошо помнила приметы. Все в классе знали: если кто-то чихает во время разговора, значит, сказанное – правда. Это было так же верно, как и то, что, скрестив незаметно пальцы, можно поклясться в чём угодно.

Владлена Дмитриевна построила всех по двое, и Поля как обычно попала в пару с Мишей. Очень хотелось оттолкнуть его руку – ладонь была потной и холодной, но она приняла её. Миша зло взглянул на Полю, но тут же уставился себе под ноги. А затем покорно пошёл в общем темпе на четвёртый этаж. Поля подумала, что и Миша не выбрал бы её в пару: они были рядом друг с другом по принуждению учительницы.

Впереди шли Паша Яно́вич с рыженькой Наташей. А через пару Малюта вёл за руку Лину. Ту самую девочку, что ещё на линейке приглянулась Поле шикарными волосами. Лина с Наташей дружили, и теперь, обернувшись, пока не видит Владлена Дмитриевна, Лина прошептала что-то на ухо рыженькой подруге и бросила на Полю быстрый, но внимательный взгляд. Наташа прыснула в кулачок.

– Тихо ты! – шикнула Лина.

Эти подружки чем-то напоминали Даню с Пашей, только в юбках. Лине, чья копна волос привела Полю в восторг, отлично подходила роль смутьяна, которую у мальчиков играл Малюта. Но Лина делала это по-женски. Уловочками. Хитростями. Вот и сейчас – она придумала остроту, явно направленную в сторону незадачливой парочки, а засмеялась Наташа, рискуя вызвать неудовольствие Владлены Дмитриевны.

У Лины было точёное лицо с выдающимися скулами – такие редко встречаются у девочек в столь юном возрасте. Носик её, не курносый и не с горбинкой, маленький, но чётко очерненный, вздрагивал, когда Лина проявляла характер, наводя на мысль о породистой лошади, которой не место в одном стойле с мулами и ослами. То есть с первым «В». Вот чей быстрый взгляд коснулся Поли и уколол, не оставляя сомнений, над кем смеётся рыженькая Наташа. Глаза у Лины были почти синие, чуть узковатые, но яркий цвет с лихвой это компенсировал. Необычные глаза. Тем сильнее задело презрение в прекрасном взгляде. У Поли в носу засаднила обида, но слёзы не успели хлынуть. Потные пальцы Миши вдруг легонько сжали Полину руку. Но когда она повернулась к нему, он смотрел в пол. Тот Наташин смех быстро забылся, оказавшись лишь одним из маленьких событий большого учебного дня, прошедших на первый взгляд без следа. Но позже этот эпизод влился в череду других, сформировавших Полину обособленность от мира.

Одноклассницы. Сверстницы. Поля часто вглядывалась в эти лица. Слушала сплетни. Ей так хотелось стать частью их сообщества. Но иногда девочки говорили как на чужом языке. У них были заграничные куклы, а Поля и не знала раньше об их существовании. Она по-прежнему играла с Лерой. У заграничных кукольных красоток были длинные ноги, большая грудь и светлые волосы, а одевались они во всё ярко-розовое. Поля даже боялась прикоснуться, когда кто-нибудь приносил в школу свою Барби – похвастаться. О них Поля не рисковала говорить с мамой. Знала, та расстраивается, если Поля просит купить что-то дорогое. А уж Барби-то, судя по всему, были не из дешёвых.

Не имея возможности говорить об играх, Поля пыталась вывести одноклассниц на разговор о книгах, но те не понимали её. Толкиен? Клайв Льюис? Кир Булычёв? Эти имена совсем ничего им не говорили. А уж тем более прочитанные Полей вместе с мамой «Последний из могикан» и «Дети капитана Гранта»9. Эти два романа щекотали её воображение больше других. Во сне Поля видела ожившие иллюстрации с книжных страниц. Она всё пыталась мысленно подобрать, кто из её одноклассников походит на того или иного персонажа, но каждый раз первый «В» рушил Полины надежды. Никто на книжных героев не походил.

Поля не разделяла интересов одноклассников, а они – её увлечений.

– Не люблю читать, – кривилась обладательница чёрных кудрей Ирка Воронина.

– Читаю, только если надо, – пожимала плечами Женя Максимова.

– Фу, – кривилась Наташа. – Читать – это скучно!

– А ты хоть что-нибудь ещё умеешь? – морщила нос Лина.

И Поля тихо осознавала: ничего. Она научилась читать, и этого хватило, чтобы ощущать жизнь полной и восхитительной. Вымышленную жизнь. Остальных интересовала только настоящая. Но всё же невероятно хотелось приблизиться к ним. Поля мечтала дружить, и это заставляло её вновь и вновь искать подходы несмотря на ежедневные неудачи.

На переменках кружок девочек часто собирался около парты Лины. Все хотели дружить с ней. И Поля тоже пыталась войти в эту компанию.

– Осипова! Ты такая мерзкая! – Лина наморщила нос, и верхняя губа приподнялась, придавая её лицу выражение превосходства, от которого Поле всегда хотелось плакать.