Наши дети. Исповедь о самых близких и беззащитных

скачать книгу бесплатно


– Но подождите, вы же прокурор! – удивился я. – И вы мне говорите про коррупцию?

– О, вы ничего не знаете! В этом бизнесе крутятся такие деньги…

Запись его исповеди у нас имеется.

* * *

В 2011 году я прочитал очень интересные исследование на эту тему, касавшееся усыновления детей из Китая. В Китае до недавних дней существовала политика «одна семья – один ребенок». И журналисты раскрыли целую цепочку, где цена росла от двадцати долларов, которые получали родители, отказавшиеся от ребенка, до 20 тысяч долларов, которые платила усыновляющая его американская семья. А у нас все еще дороже, потому что, в отличие от китайских, гватемальских или эфиопских детей, наши дети имеют европейскую внешность.

Система начала формироваться примерно в 1988–1989 году. Это чисто постперестроечная история. В тот момент – когда начали массово бросать детей, когда появилось огромное число сирот, когда перестали рожать, когда пустые детские сады передавались домам ребенка, – появились иностранцы. А вместе с ними и ушлые ребята – в 1988 году мы находим их первые следы, – которые стали за небольшие деньги помогать в усыновлении. Тогда не было никакого закона, никаких приказов министерства образования, ничего не было. Можно было просто приехать в страну, выбрать ребенка и забрать себе.

И вот эти ушлые ребята создали фирмочку, которая за полторы тысячи долларов помогала составить документы, пойти в опеку, в суд, в детдом, забрать ребенка и увезти. Со временем эта сумма выросла примерно в сто раз. И я весь этот путь отследил. Мне бы никогда не удалось это сделать, если бы не мои женщины, мои помощницы. Некоторые из них до того, как стать сотрудницами моего аппарата, работали в Генеральной прокуратуре еще во времена СССР. Они-то и рассказали мне, что Генпрокуратура СССР уже тогда пыталась поймать этих людей – понятно ведь, что фактически имела место торговля детьми. Посредники очень хорошо зарабатывали. Американцы напрямую им звонили, писали и приезжали, платя большие деньги. Ситуация независимого усыновления через таких людей – жучков, как мы их называем, – имеющих ходы в детские дома, суды, опеку и т. д., существовала до 2012 года. Половина детей, которых увозили в Америку, шла по пути этого независимого усыновления. Мои помощницы удивлялись: «Павел Алексеевич, вы только сейчас об этом узнали?»

Я уже говорил, что со временем все те люди, которые в 1980-х – 1990-х годах занимались посредническим бизнесом, потихонечку переползли во всякие официальные структуры. Конечно, одно дело самому брать деньги за усыновление детей, подвергая себя постоянному риску, – и совсем другое, когда ты, прекрасно зная всю схему, нанимаешь исполнителей, а сам становишься уже сотрудником контролирующего органа. Приведу простой пример: Дима Яковлев, мальчик, который задохнулся в машине и чьим именем был назван закон, был направлен на усыновление через американское агентство и псковскую опеку из того же самого дома ребенка, что и Максим Кузьмин, который погиб через четыре года после Димы. Причем занималась ими одна и та же сотрудница опеки. Тем самым она привлекла к себе интерес правоохранительных органов, Следственный комитет стал ее проверять и обнаружил, что до того, как устроиться в опеку, женщина работала в американском агентстве по усыновлению. То есть раньше она должна была в опеку ходить кланяться, а теперь сама стала там работать.

Дальше еще интереснее. Выяснилось, что бывшие сотрудники агентств со временем смогли пристроиться в том числе и в соответствующий департамент, который каждый год выдает лицензии иностранным агентствам на усыновление российских детей. А теперь скажите мне, что в этом нет коррупции! Я об этом так спокойно и смело рассказываю, потому что весь этот департамент разогнали и там сейчас работают совершенно другие люди. Прежние все разбежались.

Короче говоря, я увидел, что имею дело с мощной системой, созданной задолго до меня, которая практически неубиваема, которая работает как часы. Да, многим детям везло – они ехали в США и получали лечение. Я целиком и полностью за то, чтобы каждый ребенок нашел свою семью, чтобы каждый, кто нуждается в лечении, это лечение получил. Но я уже говорил и повторю еще раз: по объективным данным, из всех детей, вывезенных в Америку, в лечении нуждались максимум 6 % – дети с ограниченными возможностями, с инвалидностью. Все остальные – абсолютно здоровые малыши преимущественно в возрасте от ноля до шести лет.

Могу сказать по собственному опыту. Когда я вернулся из Америки после полутора лет обучения, у меня там остались друзья, в том числе адвокаты. И эти адвокаты вдруг стали писать: «Павел, у нас есть друзья, которые хотели бы усыновить российского ребенка, но им нужен здоровый малыш в возрасте от трех до шести месяцев». Я лично получил три таких обращения – при том что занимался исключительно адвокатурой и в 2002 году вообще не представлял себе, что такое сиротство в России и как это все устроено. Я им не помогал, да и не мог. Но знаю, что эти люди потом действительно приезжали и забирали детей: шестимесячного, пятимесячного и девятимесячного. Не в курсе, правда, сколько и кому они платили. Но на эту тему много расследований проводили наши журналисты – те из них, кто честен и объективен, рассказали правду.

* * *

После принятия «закона Димы Яковлева» американцы нам начали предъявлять претензии. Это произошло во время нашей встречи в Госдепе США в Вашингтоне в июне 2013 года.

– Вы тут напринимали таких античеловечных законов, отменяйте!

Я спрашиваю:

– Почему?

– А потому что у нас американские родители двадцать лет брали русских детей, а сейчас вы запретили. Они имеют право на ребенка!

– Знаете, я искренне признателен тем, кто брал наших детей с чистым сердцем. Но задумайтесь об одной простой вещи. Вот вы, американцы, гордитесь своей страной, гордитесь своей культурой. Вы же не отдаете своих детей никому. Объясните, почему мы должны отдавать?

И знаете, что еще очень настораживает? Странная беспечность новых родителей и странная мягкосердечность суда. Все помнят трагическое происшествие с Димой Яковлевым, ставшее тем поводом, который взорвал общественное мнение: ребенок задыхался в машине полдня. За это время Майлс Харрисон, его приемный отец, сходил пообедал с друзьями, дважды позвонил домой жене, сходил сдал в прачечную белье и только потом вспомнил, что у него в машине остался полуторагодовалый мальчик. То есть даже когда он звонил жене домой, они не говорили про ребенка. И американский прокурор, женщина, плакала, рассказывая нам о том, как погиб Дима Яковлев.

Да, это, можно сказать, трагическая случайность. Но отец несет ответственность. А его оправдали. Как оправдали приемного отца Илюши Каргынцева, Брайана Дикстру. Мальчику был годик с небольшим, когда Брайан его усыновил, он был очень слабенький, не умел ходить. Прожил в новом доме около четырех месяцев, а потом погиб. Первое, что сказал Брайан Дикстра, позвонив в службу 911, было:

– Я ударил своего ребенка, он упал и не дышит.

Медики зафиксировали на теле Илюши множество следов побоев. А Дикстра придумал версию, что мальчик шел по лестнице, поскользнулся и упал. И суд легко поверил.

Кстати, я пытался понять – что же это такое, почему так происходит, что дети гибнут, можно сказать, из-за преступной халатности родителей? Оказывается, в Америке это очень распространенная вещь. Только в 2013 году двадцать шесть детей в возрасте от нуля до двух лет погибли, задохнувшись в автомобилях. Потому что их сажают в кресло, пристегивают и забывают. И среди них есть и родные дети, отнюдь не только приемные. В США с 1998 года погибли, задохнувшись в автомобиле родителей, 637 детей.

Россияне, незнакомые с американской ментальностью, часто не понимают, почему на забытого в машине ребенка не обратили внимание прохожие. Все дело в том, что идущие по улице люди просто не смотрят на чужие машины. Это их не касается, это privacy. Россиянин нет-нет да и взглянет, американец даже головы не повернет. Автомобиль – это личное пространство, нельзя заглядывать в чужую машину. Если вдруг услышат, что ребенок громко кричит, вызовут полицию. Нет – пройдут мимо. Точно так же нельзя заглядывать в окно дома – хотя, если увидят, что сосед на своем участке делает что-то нехорошее, тоже позвонят полицейским.

Весьма специфическая модель поведения, сложно нами воспринимаемая и объяснимая. Как человек, который жил в Америке, я с этим сталкивался лично и мне тоже было непонятно – почему так можно, а вот так нельзя. Это четко отработанная из поколения в поколение схема, которой все следуют. Американцы вообще граждане очень законопослушные и живущие, как я уже сказал, по алгоритму. Как следствие, в обществе прочно закрепляются всевозможные стереотипы; массово перенимаются различные практики, которые даже не всегда полезны; моментально подхватывается практически любая мода.

Эти особенности менталитета сыграли свою роль даже в истории с усыновленными детьми. Вы знаете, например, что треть всех иностранных детей, которые приезжали в Америку за все время, не уживались в приемных семьях? При том что родители платили огромные деньги, при том что они хотели детей – или думали, что хотели, – дети там не уживались. Я изучил гору материалов на эту тему, особенно когда мы заинтересовались ранчо в Монтане. Мы тогда подняли досье детей за восемь лет, с 2004 по 2011 год включительно.

Вот, например, шестилетний ребенок из Воронежа – три месяца прожил в семье, а потом американские родители сдали его на ранчо. В бумагах есть заявление «мамы»: «Мальчик неуправляем. Очевидно, что он страдает синдромом отсутствия привязанности. – Американцы любят ссылаться на два «синдрома», которые они себе придумали: синдром отсутствия привязанности и синдром пьяного зачатия. – Очевидно, что и синдром пьяного зачатия присутствует. Очевидно, что нас обманули при усыновлении, он не такой здоровый психически, и, конечно же, когда мы увидели, что в один прекрасный день он взял на кухне столовый нож, мы решили, что он хочет зарезать всю семью». Это на полном серьезе пишет взрослый человек в здравом уме. «Поэтому мы хотим его отдать на ранчо, чтобы он там пожил, подключить специалистов, психологов, психиатров». Сдали. И малыш несколько лет живет на ранчо.

* * *

Осенью 2013 года журналисты агентства «Рейтер» вскрыли историю с интернет-биржей, на которой детей просто выставляли по объявлению, как подержанные машины или ненужных домашних животных. И их забирали другие семьи – без всякой опеки, без суда. Примерно как через чайлд-брокеров, только на бирже родители списывались вообще напрямую. В интервью бывшие приемные родители без зазрения совести комментировали свои действия так:

– Ну это же как старый автомобиль продать. Что поделать, не прижился у нас ребенок, не смогли, не справились. Куда его девать? Пойти в опеку – там вопросами замучают. Мы выставили объявление, нашлись люди из другого штата, они приехали и забрали ребенка.

Куда забрали, зачем забрали, с какими последствиями – какая разница? Никто не спрашивал. Никого это не интересовало.

Точно известно – даже в том журналистском исследовании-расследовании «Рейтер» это было указано, – что несколько детей попали к педофилам, которые таким образом воспользовались ситуацией. В самом деле, какая удача – ненужный ребенок! Сегодня извращенцы в Америке – бич номер один. Это правда. Об этом мне говорили и сотрудники ФБР, с которыми я встречался в США, и сотрудники специализированного Национального центра поиска пропавших и эксплуатируемых детей в Александрии, и прокуроры. В США огромное количество педофилов. Вплоть до начальника управления федеральных маршалов США, который растлевал детей в других штатах, совращал их, потом приезжал и занимался с ними всякими мерзостями. Его арест Центр считает одной из самых больших своих заслуг. Извращенец долго от них бегал, и все-таки они его поймали, потом гордо показывали мне фотографию на стенке, где он снят в наручниках. У них вообще все стены завешаны тысячами фотографий пойманных педофилов. Причем, в отличие от России, среди них есть и женщины. У нас женщин-педофилов, можно сказать, нет, а в США это самостоятельная проблема. Скажем, в уже упоминавшихся семьях Ди Мария и Шмитц жены измывались над детьми наравне с мужьями.

Короче говоря, я начал призывать людей задуматься, к чему мы идем. Ну хорошо, допустим, не приняли бы мы закон о запрете иностранного усыновления. И что нас ждало бы? Как вы думаете, кто первым мне позвонил в апреле 2010 года, когда в Москву прилетел Артем Савельев, «мальчик-чемоданчик», которого приемная американская мамаша посадила в самолет и отправила одного в Россию с запиской, сказав, что он едет на экскурсию? Конечно, те люди, которые и выдавали лицензии этим агентствам по усыновлению.

– Ну что вы раздуваете скандал, Павел Алексеевич! Давайте не поднимать шум. Такое уже было у нас, мы все исправим, все нормально.

Я говорю:

– Как это так? Ребенка вышвырнули, как котенка ненужного! Это уже ЧП!

– Ой, ну что вы, мы найдем ему других, все будет хорошо.

И что они потом творили?! Причем их ни капли не смутило то, что я уже сам начал заниматься делом мальчика. Они выждали момент, когда я уехал в командировку, а руководитель московской опеки ушла в отпуск на две недели, забрали этого несчастного Артемку Савельева из Москвы и отправили в Партизанск, под Владивосток, в тот детский дом, откуда его и усыновили в США в 2009 году. Я по возвращении, как обычно, поинтересовался, где Артем. А мне говорят:

– Павел Алексеевич, ЧП!

– Какое?

– Людмила Ивановна ушла в отпуск, а ее исполняющий обязанности подписал решение перевести Артема из Москвы подальше.

Я начинаю выяснять, кто это сделал. Всё те же люди! Те, кто заинтересован в американском усыновлении. С глаз долой пацана, чтобы не раздражал. Представляете, какой цинизм, какая подлость? Я говорю:

– Что хотите делайте, но чтобы через три дня Артем Савельев был опять здесь, в Москве.

Полетели, вернули.

К сожалению, с Артемом произошло самое страшное, что может произойти с ребенком в социальном смысле, – он потерял привязанность. Такие дети не понимают, что такое семья и зачем она нужна. В России изначально шесть или семь семей хотели взять Артема к себе, в том числе семья дипломатов. Но психологи с ним поработали и сказали, что этого нельзя делать. Предательство американской приемной матери нанесло парню такую тяжелую травму, что в семье он теперь просто не приживется. По-настоящему комфортно он себя чувствует только в большом детском коллективе. Теперь Артем живет в детской деревне-SOS, в социальной семье с воспитательницей, которую все дети зовут мамой Верой. Практически – семья.

* * *

Проблема состоит в том, что я не могу всем всё объяснить и рассказать, – даже людям, которые искренне заблуждаются. Не говорю сейчас про оппонентов, которые продвигают эти интересы. С ними все ясно. Они либо в этом замешаны, либо спонсируются теми же американскими лоббистами. Кстати, обратите внимание: в декабре 2012 года, когда был принят «закон Димы Яковлева», как по команде поднялась волна протестов, митингов и т. п. Но прошло немного времени, и все рассосалось. Почему? Объясню: потому что Госдеп США прекратил финансирование этой темы. А произошло это ровно после того, как я приехал в Америку, непосредственно в Госдеп, и провел переговоры. Прямые и жесткие.

Речь тогда зашла о детях, которых не успели вывезти до вступления закона в силу. Мы же тогда прямо сказали: у кого есть решение суда на 1 января 2013-го, тот выезжает. У кого нет – извините, вы не успели. И началось давление: «Вот у нас список, в нем двести пятьдесят девять человек, сделайте исключение хотя бы для этих детей!» И все время били на жалость. Притом процесс поддерживался очень серьезными американскими лоббистскими организациями, которые на этом и жили. В первую очередь – Национальным советом по усыновлению. И понять их нетрудно: рынок-то гигантский – полмиллиарда долларов ежегодно только в России! Агентство, которое направляло в 2009 году на усыновление Артема Савельева, в годовом отчете указало, что заработало 4,6 миллиона долларов. Только на русских сиротах. В Америке же все прозрачно, все отчитываются, отчеты доступны. Так вот, еще раз: агентство по усыновлению, которое ничем больше не занимается – не печет пирожки, не добывает нефть, – отчитывается, что за год оно заработало 4,6 миллиона долларов. Четыре миллиона шестьсот тысяч! За счет чего? За счет вот таких Артемов Савельевых, которые здесь оказались ненужными, а туда их фактически продали. Причем продали американские агентства американским усыновителям!

Мы встречались с американскими родителями, беседовали с ними. Они рассказывали, что когда-то это стоило 30–35 тысяч долларов за ребенка. Можно было выбирать, подбирать. Конечно, все себе заказывали светленьких, голубоглазых, европейской внешности, здоровых. И маленьких – до года. В детдомах детям навешивали диагнозы, а усыновители забирали ребенка за неделю до переосвидетельствования, чтобы диагноз вдруг не сняли. Так делали постоянно, чтобы повысить статистику – мол, забирают детей больных, с инвалидностью. Но инвалидности, как я уже говорил, часто были дутыми.

Еще раз подчеркну: тема спекулятивна настолько, что достаточно сегодня показать малыша, которого якобы хотели усыновить в США, а теперь он, больной и несчастный, прозябает в каком-то доме ребенка в глухой провинции, потому что его не забрали, – и я буду плакать! Но моя задача состоит в том, чтобы, во-первых, добиться лечения для этого ребенка; во-вторых, убедить родных родителей забрать его домой; и в-третьих, если с родными родителями ничего не получится, сделать так, чтобы ребенок нашел приемную семью у себя на родине. Вот моя задача. И я ее решаю.

Проще простого сказать: «Никто не хочет ничего делать, а вот есть американцы, которым надо детей отдать». Возможно. Но есть еще одна проблема, с которой придется иметь дело, если мы пойдем по этому пути. Мало кому хочется считаться людьми второго сорта – но знаете ли вы, что все страны в мире делятся на страны-доноры и принимающие страны в отношении усыновления детей? Страны-доноры: Китай, Эфиопия, Гватемала, Украина и т. д. И мы в этом списке – как страна-донор, их всего-то 3 десятка в мире. А если вы страна-донор, то к вам априори и будут подходить с этой позиции, как к людям второго сорта. Нравится быть людьми второго сорта? Или все-таки не очень? Вот это и есть ваш выбор. Вернее – наш общий выбор.

Я считаю, что неправильно полагаться только на иностранцев. У нас сегодня есть возможность лечить таких детей и обеспечить их семьей. Насколько успешно это будет делаться – зависит, конечно, от нас. Только от нас самих.

2013 год продемонстрировал, что мы не умерли без американского усыновления. Количество сирот-инвалидов, взятых в семьи, выросло на 34,2 %. Более полутора тысяч детей с инвалидностью нашли новый дом. И это наши, российские семьи. В 2010 году россияне приняли в семьи 1329 детей с инвалидностью. А иностранцы – сто сорок восемь, из них американцы – сорок четыре ребенка. Соотношение говорит само за себя. Но этих цифр никто не знает. Честных цифр. А те, кто знает, не хотят про это говорить, потому что выгодней показывать несчастных малышей, которых не отдали в Америку злое правительство вместе с Госдумой (наверное, решили здесь съесть сами!), и заниматься гнусными спекуляциями, не имеющими ничего общего с действительностью.

Но вот прошел еще год, и в 2014-м тенденция подтвердилась! Закрылось еще сто сорок восемь пустых детских домов. Россияне взяли более 1700 сирот-инвалидов в свои семьи. Мы доказали правоту наших решений.

* * *

Я задаю себе вопрос: почему за двадцать лет российское общество забыло свои же традиции, историю? Почему невозможное стало желанным? Что с нами произошло? Кто нас заколдовал?

Действительно, в 1990-е годы мы не справлялись. Сделать челюстно-лицевую операцию или прооперировать порок сердца было проблемой, дети страдали. Я видел документы множества детей, вывезенных с Дальнего Востока, с челюстно-лицевыми дефектами. Как правило, это заячья губа или волчья пасть – когда ребенок рождается с расщелиной в нёбе. При этом интеллект полностью сохранный, ребенок во всем остальном абсолютно здоровый и нормальный. Но выглядит этот дефект страшновато, мама пугается, а ей говорят:

– Да, такое вот врожденное уродство. Ну, вы понимаете, – лучше вам отказаться от ребенка. Вы молодая, еще родите себе другого, здорового.

Женщина, в стрессе после родов, подписывает отказ, и ребенка буквально тут же, через три-четыре месяца усыновляют. Почему? Да потому что это самое легкое, что можно исправить. Нужен скальпель, нитки и руки врача. Ничего больше. Операция не самая сложная. Кстати, с пороком сердца во многих случаях та же ситуация – не во всех, но во многих. Прооперированный малыш – здоров!

В Голливуде есть несколько актеров с заячьей губой. В магаданском доме ребенка я видел фотографии девочки с обоими дефектами – волчья пасть и заячья губа очень часто идут вместе, – до и после лечения. Сотрудники дома ребенка мне говорят:

– Вот какого ребенка мы отдали. Американские родители забрали – и смотрите, какая она стала! Это чудо!

Но это не чудо, а элементарное перекладывание ответственности за ребенка. Очевидно! Ну ладно, в 1990-е этого никто не делал. Но сейчас я не видел детских домов и домов ребенка, которым бы не хватило квоты на хирургическое лечение порока сердца, на челюстно-лицевые операции, на протезирование. Обычно все операции делаются в течение года-полутора (в первый год жизни патологии устранить легче), и ребенок меняется буквально до неузнаваемости – замечательный красивый малыш. Не в Америке, а здесь – в Брянске, Уфе, Магадане…

Я наблюдал такую историю в Курске. Ребенок родился с серьезной патологией: порок сердца, нет левой ножки, заячья губа, – и мамочка сразу же отказалась от него. Но дом ребенка ее не вычеркнул, продолжил поддерживать контакт. А это очень важно: мама ведь может бросить ребенка только потому, что находится в стрессе после родов, а потом всю жизнь будет раскаиваться. Поэтому нужно любой ценой стараться сохранять связь, побуждать мать приходить и видеться с ребенком. Этого курского малыша пролечили, сделали ему все необходимые операции, убрали все патологии и, когда ему исполнился годик, сделали протез. Все это время, пока шли операции, мама ходила к ребенку, виделась с ним. А после того как лечение закончилось, расплакалась: