Чужая земля

– Что именно? – уточнила Лена.

Как судья, она ценила точность формулировок.

– Ну, вот смотри. Я зашла на сайт вакансий для мигрантов в России. Им предлагается зарплата в строительстве в размере восьмидесяти тысяч, в такси от ста двадцати, у швей – шестьдесят три тысячи. И для сравнения: в одном из крупнейших оборонных предприятий на юге страны ищут техника по обработке материалов с зарплатой в двадцать пять тысяч. А в его трудовые обязанности, на минуточку, входит обработка и оформление материалов испытаний и технологических тренировок. Автоматчику холодно-высадочных автоматов готовы платить двадцать восемь тысяч, а квалифицированному инженеру-программисту – тридцать три. Лена, это ненормально. Куда катится этот мир?

– Ты и без меня знаешь, куда он катится, – вздохнула Лена, – только вот зачем обсуждать то, на что ты никак не можешь повлиять? Иностранные работники остаются реальностью России, во многом обеспечивая развитие нашей экономики. Во всем мире нарастает конкуренция за трудовые ресурсы, и хорошо, что в Средней Азии в бывших республиках СССР остался такой демографический потенциал, который может быть привлечен именно на российский рынок. А вот слабость нашей миграционной политики нужно признать и сделать соответствующие выводы. Она у нас как минимум непоследовательная. Миграция может стать дестабилизирующим фактором, потому что ее организацией занимаются не государственные институты, а теневые структуры, этнические организации и диаспоры. И все эти копящиеся, но не решаемые вопросы и превращают миграцию в болезненную для общества тему.

От большого числа «сложных» слов Натка быстро заскучала. Все-таки умная у нее сестра. И кругозор у нее широкий. Вот и про миграционную политику знает, хотя вряд ли когда-то ее касалась. Однако, может быть, у нее были заседания, касающиеся мигрантов?

На заданный ей вопрос Лена ответила положительно.

– Да, я как-то не очень давно рассматривала дело о наличии трудовых отношений с иностранцами при отсутствии разрешений на работу. Индивидуальному предпринимателю после проверки УФМС и выявления фактов осуществления трудовой деятельности мигрантов без оформления необходимых разрешений назначили штраф в четыреста пятьдесят тысяч рублей, а он обратился в суд, чтобы его оспорить. Суд его не поддержал, конечно. А вообще, принимая на работу иностранца, работодатель оказывается между двух огней: с одной стороны, он должен соблюдать правила Трудового кодекса, а с другой – требования миграционного законодательства. Конкуренция этих норм часто приводит к судебным процессам. Но в основном ими занимается арбитражный суд. Так что большого опыта в рассмотрении таких дел у меня нет.

– Костя велел мне спокойно жить и не париться, – сказала Натка жалобно.

– Так послушай его, живи спокойно и не парься, – даже на расстоянии, по голосу сестры, Натка слышала, что та улыбается. – Ремонт идет, сроки пока не сорваны, качество тебя устраивает. Отношения у тебя с подрядчиком, а не с рабочими напрямую, так что юридически ты прикрыта. А как у этого человека налажены рабочие процессы внутри организации, тебя не касается.

– Лена, но у него могут быть оформлены, например, десять человек. Я имею в виду, с соблюдением всех необходимых формальностей, а на самом деле работают пятьдесят. Просто они нигде не учтены.

– Наташа, а ты у нас представитель миграционной службы, налоговой инспекции или общества защиты прав мигрантов? – уточнила Лена. – Ты работаешь с юридической фирмой, которую наняла, в рамках правового поля. А как выкручивается твой подрядчик и какую ответственность он понесет, если выяснится, что он нарушает закон, тебе должно быть до лампочки. Я надеюсь, ты не собираешься влезать в какое-нибудь расследование. Неприятностей нам и в прошлом достаточно.

– Не собираюсь я никуда влезать, – вяло огрызнулась Натка. – Лена, я просто боюсь, что произойдет что-то плохое. Куча чужих людей, все на одно лицо, их даже не пересчитать. А у меня вокруг семьи с детьми, пожилые одинокие бабушки. А я читала, что количество преступлений, совершенных мигрантами, растет. За последний год чуть ли не на треть увеличилось. И тяжких среди них становится больше. Я же отвечаю за безопасность жителей.

– Натуся, милая, не бери ты на себя ношу, которая тебе не по силам, – вздохнула Лена. – За безопасность жителей в домах твоего ТСЖ отвечает полиция, а не ты. И ксенофобия – не самый лучший советчик. Ты сама нагнетаешь страхи в своей голове. Сколько у тебя уже работает эта бригада?

– Вторая неделя пошла.

– И ничего пока не произошло, как ты видишь. И дальше, я уверена, не произойдет. Так что успокойся и сосредоточься на приемке качества выполняемых работ. Если хочешь, попроси Костю поговорить с твоим подрядчиком. Пусть выяснит, откуда у него эти рабочие. Как долго он с ними работает. Какие работы и на каких объектах они уже выполняли. Лишняя информация не повредит, а тебе явно будет спокойнее.

Таганцев, с которым Натка после разговора с сестрой поделилась советом, вздохнул, но в целом идею поддержал.

– Любите вы с Леной навесить на меня дополнительную работу, – проворчал он, впрочем, без особого недовольства. – Вся Москва в трудовых мигрантах. Они и улицы метут, и в такси ездят, и на стройках работают. И только в ТСЖ моей жены должно обязательно что-то произойти. Ладно-ладно, я разберусь. Не сердись.

На том и порешили. Брошенное Леной вскользь слово «ксенофобия» почему-то задело Натку, зацепилось в мозгу, как кусочек вырванной с мясом откуда-то ткани на сухом сучке дерева. Неужели все ее тревоги, связанные с ремонтом, вызваны именно этим, надо признать, не красящим приличного человека качеством? Неужели у нее настолько косные взгляды, что она проявляет нетерпимость к чужому для нее народу, воспринимая его как потенциально неприятный и опасный?

Назавтра, придя на работу, Натка попыталась взглянуть на работающих в подъездах людей по-новому. Результатом стали какие-то подмеченные малозначительные детали. К примеру, у рабочего, красящего перила, прохудилась подошва на правом ботинке. Натка вдруг подумала, что в сырую погоду у него, наверное, промокают ноги и он так и ходит потом целый день с хлюпающей в ботинке водой, а оттого еще и шмыгает носом от не проходящей в таких условиях простуды.

Еще двое рабочих, присев на площадке второго этажа, обедали, поделив три вареных картофелины на двоих и обмакивая их в соль, завернутую в газету. Даже без хлеба. И почему они так скудно питаются? Зарплаты у них, конечно, меньше, чем были бы у бригад из российской глубинки, это Натка с подрядчиком выяснила еще на этапе составления договора, но все-таки не настолько, чтобы жить впроголодь. Или они все отправляют семьям, оставляя себе самый минимум?

По природе обладая живым и неугомонным характером, Натка не могла оставить возникший у нее вопрос без ответа. Один из двоих поедающих холодную картошку рабочих показался ей смутно знакомым. Он был чуть старше остальных, лет под пятьдесят, с седыми волосами и внимательным взглядом темных глаз.

– Что же вы холодное едите, – обратилась к нему Натка. – Пойдемте ко мне в офис, там микроволновка есть.

– Не надо, хозяйка, – ответил он на довольно хорошем русском языке. Акцент у него, конечно, был, но правильное построение фраз Натка машинально отметила. – Мы придем, потом другие придут. Толпа будет. Нехорошо это. Неправильно.

– Я пока только вас зову, – сказала Натка настойчиво. Она и сама не знала, зачем это делает. – Вас, простите, как зовут?

– Адиль. Это в переводе на русский «справедливый».

– Ну вот, тем более. Справедливость заключается в том, чтобы есть разогретую картошку. И еще у меня там хлеб есть. А товарищу вашему нужны сухие носки, а ботинки на батарею поставить. Пойдемте.

Второй рабочий был чуть младше Адиля, но тоже не совсем юнец. За их разговором он наблюдал внимательно и с какой-то легкой тревожностью, словно не до конца понимая, о чем речь. Адиль что-то сказал ему по-таджикски, тот с готовностью встал с маленького складного стульчика, на котором сидел.

– Его Муратбек зовут. Он по-русски плохо говорит, – пояснил Адиль.

– Ну, значит, будете переводить. Пойдемте.

Втроем они вышли из подъезда и дошли до помещения с отдельным входом, в котором располагался офис Наткиного ТСЖ. У крыльца стояла Клара Захаровна, жительница четыреста двадцать второй квартиры, когда-то открывшая ту битву с ТСЖ во главе с братьями Клюшкиными, в результате которой бразды правления перешли в Наткины руки.

Клара Захаровна характер имела вредный и въедливый, и хотя Наткины заслуги она оценивала по достоинству, все равно придиралась регулярно. Ссориться с ней было себе дороже.

– Ты чего это басурманов этих в офис тащишь? – ахнула она, увидев возглавляемую Наткой процессию. – Или сперли чего? Так надо полицию вызвать. Ты же женщина, нельзя тебе с ними наедине. Надругаются еще. У них ихние-то бабы все завернутые с ног до головы ходят. В эту, как ее, паранджу. Вот они на наших и кидаются.

Натка заметила, как у Адиля заходили желваки на щеках. Ой, как неудобно. Он же все понимает.

– Не говорите глупостей, Клара Захаровна, – ответила она сердито. – Чтоб вы знали, в Таджикистане официально запретили носить хиджаб и никаб. А паранджу вообще сейчас мало где носят. И если вы уж об этом рассуждаете, то хотя бы разницу изучите. А то некрасиво получается – говорить о том, в чем не разбираешься. И вообще у вас какое-то дело?

– Хотела сказать, что вчера перила у нас в подъезде красили, а ленту не навязали. Я перчатку испортила. Хоть и старенькая, а жалко. Пусть возмещают. Вы уж им, Наташенька, так и скажите.

– Клара Захаровна, я лично развесила на все подъезды объявления, что идут покрасочные работы и нужно быть внимательными, – сообщила Натка. – Так что хвататься за покрашенные перила – верх неразумности. Вы старые перчатки попробуйте отстирать. Растворителем потереть, я не знаю. Или лучше купите новые. Договорились? Адиль, Муратбек, проходите.

Она отперла дверь офиса и посторонилась, пропуская рабочих вперед.

– Допрыгаешься, Наталья, – припечатала Клара Захаровна, – что они убьют тут кого-нибудь или, еще хуже, изнасилуют.

На мгновение Натке стало смешно, что в иерархии страхов Клары Захаровны изнасилование хуже, чем убийство.

– Всего доброго, – ответила она, зашла в офис и закрыла за собой дверь, отсекая Клару Захаровну с ее глупостями.

В офисе было тепло, сухо и светло. Натка прошла в закуток, где оборудовали маленькую кухню, и щелкнула кнопкой чайника.

– Проходите в мой кабинет! – крикнула она топчущимся на пороге рабочим. – Сейчас я напою вас чаем с ватрушками. Я сегодня по дороге на работу купила чудесные ватрушки. Они с творогом. Вы любите такие, Адиль?

Она невольно заметила, какими голодными глазами мужики смотрели, как она выкладывает ватрушки на тарелку. Издав мелодичный звон, выключился чайник, Натка заварила ароматный чай с кусочками апельсина, быстро и споро накрыла стол для совещаний в своем кабинете. Про холодную картошку, ставшую поводом для визита, она благополучно забыла или рабочие просто успели съесть ее под шумок.

Разлив чай по чашкам, она поставила их перед своими гостями, сделала приглашающий жест и плюхнулась на свой стул.

– И как давно вы в России, Адиль? – спросила она, чтобы начать беседу.

* * *

Мы с Мишкой собирались на прогулку, когда позвонил мой помощник Дима, сообщивший, что они с Женькой и малышкой едут к нам в гости. Женька – это Димина жена, которая, надо признать, изменила закоренелого холостяка и плейбоя в лучшую сторону. В частности, именно Женя сдвинула с мертвой точки ситуацию со сдачей квалификационного экзамена, а то Дима так и остался бы в вечных помощниках судьи, не помышляя о том, чтобы строить самостоятельную карьеру.

Я задумалась, что делать. С одной стороны, я уже нацелилась погулять с коляской по окрестностям, с другой – ко мне ехали гости, значит, прогулку придется заменить еще одним сном на балконе. Ничего страшного.

– Не надо ничего отменять, Елена Сергеевна, – успокоил ее Дима, с которым я поделилась результатом своих размышлений. – Наша Маруся тоже как раз поспит, так что мы с удовольствием с вами погуляем. Дети будут спать, а мы поболтаем.

Марусей звали дочь Димы и Жени, которой недавно исполнилось полгода. Она уже вовсю уплетала прикорм, сидела в подушках и громко гулила, пуская обильные слюни от режущихся зубов. Все это я знала из видео, которые Женя выкладывала в своих социальных сетях. После рождения Мишки мы еще ни разу не виделись с Димой и его семьей. И вот первый визит – и на улице?

– Ничего страшного, – Дима засмеялся. – Погода сегодня теплая, ветра, дождя и снега нет, асфальт сухой, а дышать свежим воздухом полезно. У вас парк неподалеку, вот там и встретимся. Мы подъедем минут через двадцать. Идет?

– Идет, – с облегчением сказала я и отправилась собираться на прогулку.

Я как раз выкатывала коляску в подъезд, когда открылась дверь квартиры напротив, и из нее не вышла, а, скорее, просочилась молодая женщина, почти девочка. Худенькая, с азиатским разрезом глаз, с платочком на голове, завязанным сзади, на манер косынки у женского персонажа скульптуры «Рабочий и колхозница», она смотрела в пол, не поднимая на меня глаз, но тем не менее поздоровалась.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – вежливо ответила я, пытаясь вспомнить, видела ли девушку раньше.

Кажется, пару раз видела, но это не точно. Интересно, кем она может быть. Впрочем, сейчас думать над этим мне некогда, до встречи в парке оставалось всего семь минут, а до него еще дойти нужно. Нехорошо, если Диме и Жене придется меня ждать.

– Вам помочь? – так же тихо спросила девушка.

– Нет, спасибо. У нас хорошая коляска, я справлюсь.

Она кивнула и молча начала спускаться по лестнице, уступив мне возможность ехать в лифте в одиночку. Ну да, в нашем не очень новом доме в лифте с коляской не очень-то развернешься, а ехать, прижавшись вплотную к незнакомому человеку, неприятно.

Выйдя из подъезда, я неожиданно увидела стоящих напротив Диму и Женю с их коляской. Странно, мы же в парке договорились встретиться.

– А я решил, что мне в вашем дворе удобнее припарковаться, – жизнерадостно сообщил Дима. – Так что в парк вместе пойдем. Ну что, можно в коляску заглянуть, посмотреть на вашего карапуза, Елена Сергеевна?

– Да, конечно, – улыбнулась я. – Я и сама с удовольствием погляжу на вашу принцессу. Я же ее только один раз видела. А вы вон как выросли.

Толстощекая Маруся лежала в своей коляске и спала, улыбаясь во сне. Девочка была чудо какая хорошенькая, о чем я и не преминула сказать молодым родителям. Дима расплылся в довольной улыбке, а Женя продолжала стоять, глядя куда-то в другую сторону. Я проследила за ней взглядом и поняла, что она провожает глазами молодую женщину с раскосыми глазами, которая за мгновение до меня вышла из нашего подъезда. Ту самую, с которой я столкнулась на своей лестничной площадке.

– Ты чего, Жень? – спросила я. – Ты ее знаешь, что ли?

Женя отмерла. Вид у нее стал менее напряженный.

– Нет, конечно, не знаю. Я просто удивилась, увидев, что она выходит из вашего подъезда. Район старый, население в основном коренное. В центре Москвы не часто встретишь мигрантов. Это в новых комплексах на окраине они селятся массово, а тут все-таки приличный район. И все равно никуда от них не деться.

Я слегка удивилась. Насколько я знала, Женя из приличной интеллигентной семьи и образование у нее неплохое. Откуда такая нетерпимость к людям другой национальности?

– Я просто боюсь их теперь ужасно, – ответила Женя на мой незаданный вопрос, который, похоже, прочитала в моих глазах. – После этой трагедии в «Крокусе» очень страшно. И за себя, и за детей. Ведь никогда не знаешь, что им еще в голову придет.

Конечно, тревожные настроения Жени я понимала. Страшный теракт, унесший жизни более сотни человек, случился всего несколько дней назад. Кровоточащая рана была еще слишком свежа, чтобы рассуждать рационально. Но нельзя же переносить свои гнев и боль на всех людей без разбора только за то, что у них иной разрез глаз.

– Пойдемте в парк, – сказала я мягко. – Женя, дорогая, миграционный вопрос очень сложный и тонкий. Тут, как ни разрежь, а все равно получится по живому.

– Мы их принимаем, гражданство даем, места в детских садах, работой обеспечиваем, а они теракты устраивают. – В голосе Жени вдруг зазвучали близкие слезы. Кормящая мамочка, эмоциональный фон неустойчивый, что тут поделать. – Так не должно быть, Елена Сергеевна.

– Вот и я ей говорю, что терпимее надо быть, – вздохнул Дима. – За свою безопасность и безопасность своих детей каждый должен отвечать сам. К примеру, я в массовые скопления народа не пойду. Понимаю, что время сейчас беспокойное и лучше не рисковать. И к коляске с моим ребенком никого не подпущу. И на рожон не полезу. А безопасности в мире нет, так что, если всего бояться, в том числе случайных соседей, то лучше вообще из квартиры не выходить. Да и то нет никаких гарантий, что поможет.

– Так странно, – поделилась я. – За последние несколько дней уже два близких мне человека поднимают тему трудовой миграции и связанных с ней проблем. Первой была моя сестра Натка, у которой сменная бригада таджиков и киргизов в ТСЖ делает косметический ремонт. А теперь вот вы. И весь мой жизненный опыт говорит о том, что это не просто совпадение.

– И что это означает? – заинтересовался Дима.

– Да то, что, во‑первых, это достаточно наболевшая для общества тема, раз она всплывает с завидной регулярностью в моем окружении. А во‑вторых, что в самое ближайшее время я обязательно получу какие-то связанные с этим неприятности. Давно подмечено, что так всегда бывает. Почему-то я и моя семья все время оказываемся в самой гуще событий. По нам просто социологический срез жизни общества и его настроений можно делать.

Дима засмеялся, думая, что я шучу. А я вовсе не шутила. Внутри я ощущала какой-то зуд, который у меня всегда был предвестником некоей новой истории, которую мне придется, что называется, разгребать. Я вздохнула. Ладно, поживем – увидим. И со всем разберемся.

Мы медленно пошли по улице по направлению к расположенному в двух кварталах парку, толкая перед собой наши коляски с мирно сопящими младенцами.

– Если вернуться к теме разговора, то трудовая миграция в России растет. Об этом свидетельствуют официальные данные, – рассуждал Дима. – И в том, что граждане страны традиционно относятся к тем, кто приехал в нее работать, с подозрением и недоверием, нет ничего нового. Как и в том, что работодатели видят преимуществом найма мигрантов в первую очередь возможность не устраивать их на работу официально. Точнее, не платить необходимые отчисления с зарплаты в соцстрах и налоговую. Я при подготовке к экзамену поднимал статистику. Если пять лет назад в России находилось двенадцать миллионов иностранных граждан, то в 2021 году уже тринадцать миллионов. Преимущественно, как мы понимаем, это как раз выходцы из Центральной Азии. Пять миллионов узбеков, три миллиона таджиков и один миллион киргизов. И это речь идет обо всех, кто находится в стране, в том числе и нарушивших сроки выезда. А уже в 2023 году в Российскую Федерацию въехало более девяти миллионов мигрантов из стран СНГ, на учет поставлено восемь миллионов.

– Димочка, молодым родителям на прогулке положено обсуждать консистенцию детского стула, – засмеялась я. – Ну ладно, у нас с тобой профессиональная деформация, нас хлебом не корми, а дай пообсуждать законотворческие нормы и статистику, но Женя-то чем провинилась?

– Нет, мне интересно, – не согласилась молодая женщина. – Елена Сергеевна, я последние дни ни о чем другом думать не могу. Ведь куда ни пойдешь, везде женщины в хиджабах и платках, дети, которые не говорят по-русски. Есть классы, в которых таких учеников семьдесят процентов. О каком качественном образовании можно говорить?

– В 2022 году у иностранцев, живущих в России, родилось сорок пять тысяч детей, – продолжил сыпать статистикой подкованный Дима. Я знала, что мой бывший помощник дотошен в хорошем смысле слова – до последней мелочи. Этим его качеством, а также способностью запоминать огромные объемы информации, я пользовалась в своей работе, и они очень меня выручали. – При этом всего в России в том году родилось девятьсот тысяч детей, то есть на иностранцев пришлось почти пять процентов рождений.

– И все они получили гражданство? – спросила Женя.

– Ну, сам факт рождения на территории Российской Федерации не влечет за собой автоматическое присвоение гражданства, – покачал головой Дима. – Если я правильно помню, то из стран Центральной Азии гражданство за семь лет получили полмиллиона таджиков, около ста тысяч узбеков и крайне незначительное число выходцев из Киргизии и Туркмении. Не так уж и много для страны с населением в сто сорок пять миллионов человек. А трудовая миграция давно уже представляет собой вполне себе квалифицированный труд. Времена, когда мигранты только метлами махали, давно прошли. По данным Высшей школы экономики, на протяжении многих лет зарплаты иностранных рабочих не уступают зарплатам их российских коллег. В 2019 году средняя зарплата мигрантов составляла 42,7 тысячи рублей, в то время как россиян – 44,9 тысячи.

– А чему тут удивляться? – не поняла я. – Если человек годами выполняет определенную работу, то его мастерство растет и квалификация неизбежно повышается. Он становится конкурентен на рынке труда не за счет демпинга цены, а за счет своих умений и навыков. Я тоже видела некоторые исследования рынка труда, поэтому знаю, что женщины-иммигрантки занимают такую же долю рынка, как и местные дамы. В торговле занято 33 процента иммигранток и 33 процента местных, в образовании и медицине 19 процентов и 22 процента соответственно, на заводах, в энергетике и сельском хозяйстве 20 процентов и 14 процентов, в транспорте по 6 процентов, в культуре по 3–4 процента, в управлении по 3 процента. А вслед за этим и зарплата неизбежно подтягивается.

– Не все так просто, Елена Сергеевна, – снова покачал головой Дима. Я улыбнулась. Прошли те времена, когда молодой юрист боялся спорить с федеральным судьей Кузнецовой. Сейчас он уже сам без пяти минут судья, а потому, не стесняясь, высказывает свое мнение, даже если оно и не совпадает с моим. Что ж, примерно это я и имела в виду, когда говорила о неизбежном росте опыта и мастерства. – Вы говорите о феномене, который попадает в официальную статистику, то есть о тех людях, которые трудоустроены и работают официально. А большинство мигрантов по-прежнему работают без оформления, то есть нелегально.

– Ты уверен? – удивилась я. – Ведь без справки об официальном трудоустройстве невозможно получить гражданство.

– Так не все, как мы с вами видим, и получают. Нелегальный труд и нелегальная миграция выгодны обеим сторонам. И бизнесу, и самим приезжим.

– Почему? – не поняла Женя. – Нет, с бизнесом как раз все ясно. Трудовые договоры официально не заключаются, что позволяет работодателям не платить в фонды и бюджеты всех уровней. Разница в затратах при этом достигает тридцати-сорока процентов, что для любого бизнесмена вполне комфортно, поскольку позволяет и убогие общежития оплатить, и сверхприбыль извлечь.

– Вот именно, – согласился Дима. – А еще не забываем о такой штуке, как оплата сверхурочных часов, которые в официальном трудовом законодательстве жестко регламентированы. Пятьдесят процентов мигрантов работают более десяти часов в день, почти треть трудятся шесть дней в неделю, а примерно восемнадцать процентов не имеют выходных дней вообще. И за это никто не платит по двойному тарифу и не дает отгулов и дней к отпуску. Так что иностранные рабочие создают не нагрузку на российскую экономику, а саму эту экономику, когда строят дома, собирают урожай в полях и прокладывают дороги.

– Это я как раз понимаю. Не дурочка! – воскликнула Женя. – А мигранты почему на это все соглашаются? Им же должно быть выгодно находиться в стране и работать легально. Это же защита их прав в первую очередь.

– Нет, ты ошибаешься. – Дима снова вздохнул, но я видела, что объяснять Жене азы ему нравится. – Российские правила совершенно сознательно делают для иностранных рабочих переход на легальную занятость невыгодной. Если срок трудового договора составляет менее полугода – а на стройках и в полях так и бывает, работа-то там в основном сезонная, то НДФЛ для таджика или узбека составит не тринадцать, а тридцать процентов. Это потеря денег. С правом на пенсию ситуация еще интереснее. В российском законодательстве оно возникает при наличии стажа в пятнадцать лет и при выработке не менее двадцати восьми баллов. Один балл выдается за год работы на минимальной зарплате. То есть иностранные работники, на протяжении трех, пяти или десяти лет отчисляя деньги в Пенсионный фонд, на пенсию рассчитывать все равно не могут, а на их родине годы работы в России при начислении пенсий тоже не учитываются. Те, кто работает легально, ежегодно отчисляют в Пенсионный фонд России порядка ста пятидесяти миллиардов рублей. Это официальные данные, а взамен из Пенсионного фонда не получают ничего. И какой смысл им легализовываться?