И гаснет свет

Но Герасимова была то ли слишком легкомысленна для страха, то ли отлично справлялась с собственными эмоциями. При общении с Энлэем она держалась так, словно прибыла в клинику не первый раз и все тут знала.

Теперь ему было любопытно, как она справится с пациентами. Больница – это еще полбеды, а вот люди, собранные здесь… Никакая теория не подготовит к встрече с ними.

– Доктор Нивс представил вас пациентам? – поинтересовался Энлэй.

– Нет, он… Он сказал, что не стоит к ним лишний раз соваться.

Ловко. Нивс прекрасно знал, что к новенькой приставят куратора, и свалил самую неприятную часть на него. Сам же хирург не хотел, чтобы его встречи с Герасимовой были чем-то омрачены – тогда они быстрее станут романтическими.

Для Энлэя это ничего не меняло, он на симпатию новенькой не претендовал.

– Наших пациентов можно разделить на четыре условные группы, – сказал он, когда они с Герасимовой добрались до служебного лифта. – Первая – это люди, которым операцию сделали несколько лет назад и все прошло хорошо. Они не живут в больнице постоянно, но иногда приезжают на обследования и остаются на несколько дней.

– Много таких?

– Сейчас – около десяти человек. В целом девяносто процентов операций в клинике проходит успешно.

Герасимова не стала спрашивать, какая участь постигает остальные десять процентов. Как будто так сложно догадаться! Об этом в клинике старались лишний раз не говорить.

– Вторая группа – это те, кто уже готов к операции морально и физически, они дожидаются донора, – продолжил Энлэй. – Точную дату обычно определяют в течение недели. Эти пациенты нервничают, что вполне понятно, обращаются к врачам с вопросами, а иногда просто беседуют с переводчиками, чтобы отвлечься. Свое мнение навязывать им не нужно. Если вы чего-то не знаете наверняка, не придумывайте и не ищите в интернете, а обратитесь к врачу.

– Я и не собиралась сочинительствовать.

– Похвально. Третья группа – это вторая группа после операции. Поскольку операции здесь проводятся только тяжелые, пациенты остаются в больнице на месяцы и даже годы. Вы как переводчик участвуете в обходах с врачами и реагируете на срочные вызовы, это обязательно. По желанию можете навещать кого-то из пациентов, но только при одобрении лечащего врача.

– Насколько я поняла, здесь все должно одобряться врачами…

– Вы поняли правильно. Четвертая группа – те, кто еще не решился на операцию и прибывает в клинику на финальную консультацию, после которой должен принять решение. Они, как правило, надолго не задерживаются. Но они особенно уязвимы, с ними лучше лишний раз не общаться. Даже если вам кажется, что вы их поддерживаете, они могут истолковать ваши слова непредсказуемо. Вам это принесет лишь проблемы.

– Да я уже уяснила, что личное мнение здесь не в цене…

– Если вам хотелось посвятить больше времени самовыражению, вы выбрали не то место работы. Я передам вас доктору Танг, у вас по графику обход с ней.

Если Герасимовой и хотелось оказаться в компании Нивса, ей хотя бы хватило мозгов не вздыхать об этом. Она восприняла назначение спокойно, ожидая, очевидно, что Энлэй сразу отведет ее к нужному врачу.

Но упрощать ей жизнь Энлэй не собирался. Он специально построил маршрут так, чтобы по пути к доктору им пришлось пройти через весь этаж пациентов. В такое время они обычно не были заняты на процедурах и осмотрах и оставались или в своих палатах, или гуляли по коридорам.

Энлэй хотел, чтобы она увидела их – сразу многих. Увидела, что представляет собой пересадка лица и люди, нуждающиеся в ней. О таком можно читать, можно смотреть фото и даже видео – но все это не подготовит к реальной картине. Энлэю доводилось наблюдать, как такое зрелище ломало даже взрослых мужчин.

Однако новенькая справилась неожиданно достойно. Нет, равнодушной она не осталась, он заметил всё – и нервно сжатые кулаки, и момент, когда улыбка стала откровенно натянутой, а взгляд – немного кукольным, как бывает, когда человек усилием воли запрещает себе смотреть в другую сторону. И все же, если не приглядываться, Герасимова казалась вполне спокойной. Пациентам этого было достаточно.

В дальней части коридора их дожидалась доктор Танг.

– Вы могли бы попасть сразу сюда по лестнице, – только и сказала она.

– Думаю, мисс Герасимовой полезно изучать разные маршруты, – безразлично отозвался Энлэй. С Танг он не ладил, но это мало что значило – с Танг Сун-Ми не ладил никто. – Удачной смены. Если потребуется, вы можете связаться со мной в любой момент.

– Надеюсь, это не потребуется, – отозвалась Герасимова, и лишь так она позволила себе показать, что Энлэй ей тоже не понравился.

Вот и славно, не он один будет мучиться.

До собственного обхода Энлэю оставалось еще полчаса, и он решил использовать это время, чтобы заглянуть к Дереку, раз уж оказался на нужном этаже.

Дерек как раз был из местных и в переводчике вообще не нуждался. Но это был тот редкий случай, когда Энлэй позволил себе проявить личную симпатию. Хотя бы потому, что больше этого не делал никто: Дерек оказался среди изгоев.

Причин было две. Во-первых, несостоявшихся самоубийц в клинике Святой Розы недолюбливали. Если бы о таком заговорили открыто, начальство бы быстренько провело чистку штата. Однако никто не мог заставить сотрудников делать больше, чем предписывали их обязанности. Поэтому очень многие держались подальше от тех, кто сам навлек на себя беду.

Однако даже среди самоубийц Дерек оказался в наихудшем положении. Очень уж специфическую внешность обеспечила ему травма – это и стало второй причиной его одиночества. В этом он был как раз не виноват, такое вообще невозможно проконтролировать. Из-за потери значительной части костей его лицо почти не напоминало человеческое. Дерек был похож на огромное насекомое, не способное не то что говорить – даже выражать основные эмоции. Рядом с ним становилось страшно, и собственная смертность вдруг делалась особенно очевидной.

Дерек обо всем этом прекрасно знал. Роль изгоя он принимал с удивительным смирением – будто наказывая самого себя за то, что совершил. Когда Энлэй заметил это, он стал почаще приходить к одинокому пациенту. Особенно важным это стало теперь – накануне той самой операции, которую Дерек ждал очень долго.

Энлэй заглянул в палату, убедился, что пациент не спит, а возится с планшетом, и подошел ближе.

– Ты как? – спросил переводчик. – На сколько назначили завтра?

Ответить голосом Дерек, конечно же, не мог – его голос затих в день сорвавшегося самоубийства. Однако взаимодействовать с миром было нужно, поэтому на планшет давно установили специальную программу. Дерек набирал текст или выбирал заранее заготовленный, а компьютер озвучивал все это бесстрастным голосом. Дерек, развлекаясь, делал этот голос то детским, то женским, то мультяшным. Но сейчас настроение у него было не самое веселое, и компьютер вернулся к голосу по умолчанию – мужскому, неопределенного возраста.

– Восемь, – прошелестел он.

– Боишься?

Энлэй ожидал, что Дерек ответит заготовкой – «да» или «нет». Однако пациент набирал текст долго, и лишь потом компьютер озвучил:

– Боюсь остаться в живых, если не получится. Не могу так больше.

– Перестань, не о том думаешь. Они ведь не зря держали тебя в листе ожидания так долго. Они внимательно подбирали донора, они все спланировали. Должно получиться!

Энлэй не пытался просто утешить пациента, все так и было. Случай Дерека оказался предельно сложным – и из-за тяжести травмы, и из-за редкой группы крови пациента, исключающей многих и без того немногочисленных доноров. Но теперь клинике, похоже, наконец-то удалось подыскать кого-то. В этом было одно из главных преимуществ заведения: они работали с базой доноров из разных стран мира, не только из США.

– Нет гарантий, – заявил Дерек.

– Это понятно, дружище, кто тебе тут гарантии может дать? Но ты знаешь наших медиков. Они берутся за что-то, только если шансы на успех очень высоки.

– Не хочу об этом. Как дела с Лин?

Дерек был одним из немногих, кому Энлэй рассказывал о личном. Не то чтобы он стремился… Ему просто хотелось, чтобы пациент чувствовал себя рядом с ним нормальным. А что обсуждают обычные приятели? Работу. Семейную жизнь. Планы на будущее… Да и потом, вся эта история с Лин слишком сильно давила на Энлэя в последние дни, и поделиться с кем-то оказалось даже полезно.

– Все кончено, – признал он. – Я предложил ей попробовать снова. Но мы уперлись в тот самый аргумент, за которым пропасть.

– Какой?

– «Ты меня не любишь».

– Будешь продолжать?

Дерек не стал уточнять, что именно, они оба понимали.

– Не буду, – признал Энлэй. – Мне кажется, я и так настаивал слишком долго. Пора двигаться дальше.

Он оставался в палате до самого обхода, а потом ушел, пожелав удачи. Он не стал обещать Дереку, что еще заглянет. Вероятнее всего, тут уже ночью начнут дежурить врачи, у них под ногами лучше не путаться.

Энлэй ожидал, что новенькая мелькнет рядом с ним хотя бы раз. Он сам в первый рабочий день обращался к куратору, кажется, раза два-три. Но Герасимова то ли разобралась во всем быстрее, то ли задавала вопросы другим сотрудникам. Энлэя устраивали оба варианта, ему не особенно хотелось видеть эту русскую.

Ближе к вечеру пошел снег. Энлэй надеялся, что все закончится быстро, да не сложилось. Снег перешел в метель – из паскудных, которые налетают с резкими порывами ветра. Такая погода не радует в любых условиях, а в клинике способна еще и обернуться серьезными проблемами.

Энлэй уже смирился с тем, что плохо начавшийся день плохо и закончится. Поэтому он даже не удивился, когда в комнате погас свет. Странно было бы, если бы генераторы не отключились при таких условиях!

Самого Энлэя это не беспокоило, но внушало определенную тревогу за Дерека. Не отменят ли операцию, если нормальную подачу электричества не наладят? И доставили ли уже донора? Если тело хранилось в городе, а дорогу занесло, к восьми утра могут и не успеть… Сложно сказать, что произойдет с Дереком, если операция сорвется. Однако повлиять Энлэй ни на что не мог, ему оставалось лишь ждать вместе со всеми.

Сон, который сейчас очень помог бы, никак не шел. Нервы оставались натянутыми после разговора с Лин, а потом еще русская подопечная добавилась и тревога за Дерека… Энлэй просто погрузился в чтение электронной книги, которая сама по себе давала достаточно света.

Он прервался, лишь услышав в коридоре чьи-то шаги. Это было странно… В клинике только врачи работали круглые сутки, но им нечего было делать на этом этаже. Остальные жили по общему графику, никто не стал бы бродить просто так в три часа ночи – да еще и при полной темноте!

Может, там и вовсе никого нет, это всего лишь отзвуки ветра? Такой вариант Энлэя тоже не слишком радовал. Получается, он дошел до такого состояния, когда у него чуть ли не слуховые галлюцинации начались? Такого он себе позволить не мог, ему нужно было знать наверняка. Поэтому Энлэй отложил книгу, накинул халат и направился к выходу.

Вот только в коридоре никого не было. Любой нормальный человек выдал бы себя светом фонаря или свечи. Да и тот, кто решил бы таиться, не остался бы невидимкой: в окно проникало достаточно света от прожектора, установленного на внешней стороне здания, он тоже работал при любых обстоятельствах.

Получается, Энлэю все-таки почудилось… Это настораживало – но это же указывало, что ему, как и Лин, следует просто отпустить ситуацию и двигаться дальше.

Как ни странно, эта незатейливая мысль помогла. Энлэй вернулся в комнату и наконец заснул.

Проснуться он собирался по будильнику, однако звонок телефона вырвал его из спокойного сна на час раньше. Не до конца понимая, кому вдруг понадобилось его внимание, Энлэй все же ответил.

– Слушаю.

– Это Ольга Герасимова, – сообщил уже знакомый голос. – Вы не могли бы как можно быстрее собраться и прийти в конференц-зал?

– Мисс Герасимова, я, кажется, ясно дал вам понять, что мои консультации вам положены только в рабочее время!

– А это не мне надо – и речь не о вашей консультации. Тут, похоже, всех собирают, ситуация тяжелая… Ночью пропал один из пациентов, его нужно срочно найти!

Это вроде как не касалось Энлэя, но он все равно почувствовал, как сердце сначала испуганно замерло в груди, а потом ускорило ритм. Не было никаких указаний на то, кто именно пропал, и все же Энлэю казалось, что он уже знает. Он даже разозлился на себя за это: сначала слуховые галлюцинации, теперь предчувствия! Чтобы побыстрее вернуться к привычной реальности, где предчувствия не имеют значения, он спросил:

– Вы знаете, кто именно?

Однако ответ Герасимовой ему совсем не помог – стало только хуже.

– Кажется, его зовут Дерек Ву… Врачи считают, что этого человека больше нет в клинике!

Глава 4

Дерек Ву

Все оказалось не так страшно, как опасалась Оля. Еще в самолете она корила себя за то, что приняла это предложение. Да, деньги неплохие – так ведь дело совсем не в деньгах! Она согласилась на командировку, потому что ей хотелось чего-то нового, переворачивающего мир, заставляющего взглянуть на жизнь по-другому.

Задание в частной клинике экспериментальной трансплантологии подходило для таких целей идеально. Вот она и дала согласие, а уже в самолете задумалась: а хватит ли ей сил по-настоящему справиться с подобным испытанием? Понятно, что думать о таком нужно было раньше. Но как получилось, так получилось.

Суть задания ведь не в том, чтобы она могла испытать себя и избавиться от меланхолии. Переводчику предстояло работать с несчастными, травмированными людьми. Они не нуждались в ее душевных терзаниях – они нуждались в человеке, который рядом с ними останется спокойным и сильным.

Тогда Оля и задумалась: а она сумеет? Поступит как надо? Или будет извиняться перед начальством, роняя слезы на договор, и купит обратный билет за свой счет? Этого позора она боялась настолько сильно, что на второй план отступили даже ее прежние сомнения – насчет наблюдающего за ней города, возраста и всей ее неудавшейся жизни.

Однако реальность оказалась не такой жуткой, как успела нафантазировать Оля. Да, клиника, затерянная посреди старого соснового леса, на первый взгляд казалась какой-то цитаделью зла. Но внутри было мило, уютно и тепло. Современное оборудование и дорогие интерьеры отгоняли мысли о том, что Оля стала частью какой-то секты, приносящей людей в жертву языческим богам. Она окончательно убедилась: это действительно задание, сложное и нужное. Она должна справиться!

В целом клиника Святой Розы ей понравилась. Здесь все было организовано с умом, так, чтобы удобно было всем – и персоналу, и врачам, и в первую очередь пациентам. Оле досталась просторная светлая спальня с собственной ванной. Интернет здесь, вопреки ожиданиям, работал безупречно. В местном кафе подавали великолепный кофе. Даже могучий черно-зеленый лес, укрытый плотным снежным одеялом, из окна казался красивым, будто только что сошедшим с новогодней открытки.

Знакомство с новыми коллегами сразу обернулось и плюсом, и минусом.

Плюсом, безусловно, стал Джона Нивс. Оля дурой не была, она сразу догадалась, в чем истинная причина дружелюбия очаровательного доктора. Ну и что с того? Пока что Оля была совсем не против того, на что он намекал. Во-первых, Джона действительно привлекательный: высокий, спортивный, с искристыми голубыми глазами и той самой голливудской улыбкой. Во-вторых, здоровая доза флирта – лучшее лекарство от стресса. Оля пока не была уверена, что этот флирт обернется чем-то большим, но собиралась дать такому сценарию шанс.

У минуса тоже было имя: Лю Энлэй. Здоровенный мрачный китаец… Ей доводилось работать с китайцами раньше, и когда ей сказали, кто станет ее куратором, она ожидала кого-то невысокого, жилистого, подвижного и улыбчивого. Однако явилось грозовое облако, непостижимым образом принявшее форму человека. Лю Энлэй был очень высоким, особенно для азиата – почти два метра. Не таким накачанным, как Джона, но подтянутым. Оля даже назвала бы его симпатичным, если бы не гробовое выражение лица. Казалось, что Лю просто хотелось ходить и убивать людей, но ему не позволяли, и это его удручало.

Сначала это чуть подпортило настроение Оле, которая уже настроилась на то, что в клинике подобралась дружелюбная команда. Но справиться оказалось не так уж сложно. Даже при том, что Лю назначили ее куратором, ей не обязательно было так уж часто с ним общаться. Оле уже доводилось иметь дело с такими людьми, она быстро приспособилась. После того, как Лю завершил вводный инструктаж, она больше не видела его мрачную физиономию – и была этому очень рада.

Правда, доктор Танг, с которой Оля совершала первый обход, тоже оказалась далеко не искристым лучиком счастья. Однако хирургу такое и не полагается. Главное, она говорила строго по делу, рядом с ней пациенты успокаивались.

Когда обход был закончен, доктор Танг оставила новенькую, и это не являлось демонстрацией неприязни, как в случае с Энлэем. Просто чувствовалось: у хирурга так много дел, что она забыла о переводчике в момент, когда отзвучало последнее слово на иностранном языке.

Оля на это не обижалась. Теперь ей полагалось оставаться на дежурстве, ожидая, не позовет ли ее кто-нибудь, не захочется ли кому-то из пациентов поговорить. Работать в таком формате было непривычно, в большинстве случаев ее гонорар зависел от выполненного перевода. Здесь все было иначе: та самая сумма, которая так ее впечатлила, оставалась неизменной, и с этим Оле еще предстояло разобраться.

Однако пациенты то ли не отличались общительностью, то ли пока не доверяли новенькой. Оля на много часов оказалась предоставлена сама себе. В Москве она бы уже достала телефон и погрузилась в интернет. Здесь такой вариант тоже был доступен – и им вовсю пользовались медсестры. А вот Оле, только-только попавшей в этот мир, хотелось поскорее его изучить.

Люди, нуждавшиеся в пересадке лица или едва пережившие ее, выглядели… странно. Да пугающе они выглядели, если уж называть вещи своими именами! Конечно, никто в больнице не использовал это слово – за такое и на улицу вылететь можно. Однако в своих мыслях Оля решила обойтись без цензуры.

Когда-то очень давно она смотрела старый голливудский фильм, в котором мужчинам поменяли лица. Все произошло предельно просто: буквально пара часов операции, пара дней на восстановление – и вот уже они были совсем неотличимы от других людей.

Настоящая пересадка лица проходила совсем не так. Даже прижившиеся ткани очень сильно отекали, раздувались и в первое время напоминали человеческое лицо куда меньше, чем самая дешевая силиконовая маска. Казалось, что на обычных людей кто-то нацепил поделку из папье-маше, слепленную детсадовцем. Хотелось поскорее снять с пациентов эти нелепые раздутые шары и посмотреть, как же на самом деле выглядят люди под ними.

Но Оля очень быстро разобралась, что это еще не худший вариант. В свой первый день ей довелось заглянуть в пару палат, где пациенты только ожидали операций. Вот там было действительно страшно… Раньше она даже не представляла, что человек способен выжить с такими травмами. А они как-то жили…

Ей очень хотелось спросить, как именно, как они вообще справлялись. Однако Оля понятия не имела, есть ли хоть один достойный способ задать подобный вопрос. Не говоря уже о том, что она не имела права лезть людям в душу!

Она решила, что придется подождать, контакт установится сам собой. В конце концов, даже Лю «Грозовое облако» Энлэй приветливо кивал и улыбался некоторым пациентам, у одного даже посидел в палате. У Оли тоже должно было получиться, когда она тут освоится и к ней все привыкнут.

На это она рассчитывала изначально, а все сложилось куда раньше. Пациентка сама к ней подошла.

Это была женщина – судя по рукам, молодая, невысокая, полноватая, однако после операции многие набирали вес из-за гормонального лечения. Определить возраст по лицу оказалось невозможно: оно, как и у многих тут, напоминало до предела надутый воздушный шарик с некрупным плоским носом и настолько бледными губами, что рот казался просто разрезом чуть выше подбородка. Один глаз женщины был закрыт черной повязкой, другой смотрел на мир через узкую щелочку между отекшими веками. Волосы у пациентки были черными без седины, жесткими, подстриженными под каре. Она была не из тех, кто пытается прикрыть лицо локонами – хотя встречались тут и такие, в основном предпочитавшие парики. Эта женщина наверняка знала, что большой разницы не будет.

В ней чувствовалось удивительное спокойствие – в неспешной походке, в плавных движениях. Она не стыдилась себя и не пыталась казаться незаметной. При этом не было ощущения, что она выставляет себя напоказ, бросая миру вызов. Она просто жила так, как живется.

Завороженная этим, Оля разглядывала ее открыто, совершенно позабыв о том, что пялиться на людей – это, вообще-то, неприлично, как бы они ни выглядели. Но женщина не смутилась и теперь. Она остановилась в паре шагов от Оли и первой обратилась к ней на испанском:

– Вы ведь новый переводчик? Мне сказали, вы будете работать и со мной.

Она говорила очень даже неплохо – Оля уже успела разобраться, что такая четкая речь звучит среди пациентов не слишком часто. Те, кто еще не прошел операцию, порой вообще не могли говорить и полагались в основном на текст и специальные мобильные приложения для его озвучки. Те же, кто операцию уже пережил, далеко не сразу свободно владели новыми челюстями и мышцами.

Но у этой женщины операция явно была не вчера и не позавчера. Возможно, она как раз из тех, кто приехал на контрольную проверку. При этом изменилась она не так уж давно, потому что отек на лице даже не начал толком спадать. Впрочем, Оля не знала, сколько времени на такое обычно уходит.

– Да, это я, – кивнула она. – Меня Оля зовут.

– Клементина Суаве, – представилась женщина. А потом продолжила на безупречном английском: – Мне на самом деле не нужен переводчик. Мне просто нравится общаться с людьми. Вы не против?

– Конечно, не против! Просто… Я, если честно, не представляю пока, как это правильно делать. Не переводить, а просто общаться.

– Вы меня боитесь?

– Нет. То, что я чувствую, это не страх. Но и не такое же отношение, как к обычному человеку.

– Вы честная, – чуть заметно кивнула Клементина. – Это хорошо. Для меня хорошо. Но такое понравится не всем. Хотите кофе?

– Не откажусь!

Оля ожидала, что они направятся наверх: пациентам, которые могли самостоятельно покидать палату, разрешалось посещать кафе. Однако Клементина повела ее за угол – там обнаружилась кофемашина, окруженная несколькими маленькими столиками.

Один из таких столиков они и заняли. Клементина сама его выбрала – тот, что поближе к окну, так, чтобы бледный свет зимнего солнца свободно падал на ее лицо.

– Смотрите, – спокойно позволила она.

– Извините, – смутилась Оля. – Я не хотела…

– Нет-нет, я говорю без иронии и язвительности. Смотрите. Сейчас вы запутались, вы шарахаетесь от меня и таких, как я, потому что вам хочется смотреть, а разум возмущается этим. Вы смотрите украдкой и вините себя за это.

– Думаете, если я буду смотреть на всех прямо, что-то изменится?

– На всех не надо. Говорю же, все здесь относятся к своей беде по-разному. Но на меня смотрите, это поможет. Мы тут очень похожи – особенно в первое время после успешной операции. До операции у всех разные истории. Понятно, что «стреляные» сильно отличаются от «кислотных». Но в целом, когда вы привыкнете к тому, что мы вот такие, вам станет легче. Некоторые представляют, что просто попали в фильм ужасов.

– Ну, это уже слишком…

– Это тоже способ справиться, – пожала плечами Клементина.

– Спасибо, что вы… так к этому относитесь.

– Пожалуйста. Мне тоже полезно. Скоро я вернусь в мир, где много таких взглядов. И мне полезно говорить – челюсть лучше двигается, да и язык тоже. Я ведь нормально говорю?

– Очень хорошо!

– Это мое достижение.

Теперь вопросов было даже больше, уже не к клинике, а лично к Клементине. Что с ней случилось? Как она попала сюда? Как вообще пережила все это?

Однако Оля интуитивно чувствовала: этого лучше не касаться. Клементина, безусловно, сильная, но и ей вряд ли хочется касаться самого сокровенного, живого, может, еще не до конца зарубцевавшегося… Тон беседы должна была задавать именно пациентка.

Клементина и сама понимала это. Она спросила:

– Как вам здесь у нас?

– Сложно сказать: это мой первый рабочий день.

– Сказать можно уже очень много. Вы не плачете. Вы улыбаетесь мне. Я тоже, кстати, улыбаюсь вам, просто это пока не видно. Улыбка – это очень-очень сложно… Я никогда не думала об этом, пока у меня было свое лицо. Цените улыбку, вы не представляете, что вы теряете вместе с ней… Простите, меня не туда понесло.