Как умирать? По новому или по старинке?

Я не открою секрет, что в практической деятельности врачам приходится нарушать самые сокровенные профессиональные обещания. В клятве Гиппократа сказано: – «…Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла». А на практике уже законодательно открыть путь к эвтаназии. Возьмем Женевскую декларацию Всемирной медицинской ассоциации: – «…Я буду сохранять высочайшее уважение к человеческой жизни с самого момента зачатия; даже под угрозой я не буду использовать мои медицинские знания вопреки законам гуманности». – А в жизни что происходит?

Итак, в мире гуманизм медицины сдает свои позиции одну за другой. Повсюду поступки врачей идут вразрез с принесенной им клятвой. И, прежде всего, это касается проблемы эвтаназии. Почему термин «эвтаназия» предложил не медик, а философ? Хочу подчеркнуть, что проблема «жизнь-смерть», является кардинальным вопросом человечества и культуры цивилизации. Философа звали Френсис Бэкон (1561-1628), живший в XVI-XVII вв. и предложил он этот термин для обозначения легкой и безболезненной смерти, но практически эвтаназию осуществил медик. Представляете? Философ заставил всех задуматься над проблемой эвтаназии, а медик, который, по сути, своего призвания, должен был отвергать эвтаназию, его реализовал. Вот такой вот алогичный расклад!

В 1958 году в США доктор Джек Геворкян на основе своего врачебного опыта пришел к мысли, что отчаявшимся, безнадежно больным людям, решившим покончить с жизнью, необходима помощь в виде легкой смерти. Именно в эти годы в мире начали производить трансплантацию органов. Геворкян, помимо всего, призывал лишать жизни преступников, приговоренных к смертной казни, а их органы отдавать для трансплантации. Она вовсю реализуется! В Китае, суд, в качестве меры наказания преступнику, выносит приговор – Смерть через расстрел. Последующие действия максимально упрощены. На «черном вороне», приговоренного везут к его родственникам. Сопровождают машину целая кавалькада. Вот считайте автомашины: прокурора; юридической компании; бригады по заготовке трупных органов. еперь представьте китайский дворик, где компактно проживают родные и близкие приговоренного. По приезду прокурор оглашает приговор. Затем представитель юридической компании знакомит родных и близких с тем, что при их желании, после расстрела, тело могут забрать трансплантационные учреждения для нужд трансплантации. В этом случае родственникам полагается и небольшая денежная компенсация. В противном случае, труп будут хоронить сами родственники. Помнится, в начале двухтысячных годов пришло приглашение на научный симпозиум, посвященный проблемам современной трансплантологии» в Китай. Я написал письмо в оргкомитет, где пояснил нарушения трансплантационной этики как мотив отказа принимать участие в его работе.

Предоставив родственникам попрощаться с приговоренным до расстрела и с его трупом – после расстрела. Юристы успевают оформить соответствующий договор. Труп загружают в автомашину выездной бригады по заготовке органов. Вот так, пополняется банк донорских органов за счет преступников. «Трансплантационный» мотив у доктора Геворкяна был отвлекающим аргументом в пользу эвтаназии. Самое страшное то, что он запатентовал «машину смерти» и в своем газетном объявления призывал: – «Если вы решили умереть и хотите это сделать безболезненно, я подарю вам легкую смерть». Рассказывают, что знаменитый кардиохирург-трансплантолог Кристиан Бернард (1922-2001), жизнь и деятельность которого я в свое время идеализировал и, кстати, пришел в медицину под впечатлением первой в мире пересадки сердца, оказывается, использовал эвтаназию для облегчения страданий своей матери.

Пассивная эвтаназия – это бездействие врача, отказ от борьбы за жизнь пациента.  Но такая форма и у нас сплошь и рядом. Какая разница – активная, пассивная. Согласитесь, что Рубикон пройден! Я не исключаю, что за пассивной, выбор падет и на активную эвтаназию. Активная эвтаназия юридически запрещена во всем мире, а потому любая попытка будет преследоваться в уголовном порядке. Но.... Разрешение этой формы, поверьте, это только лишь вопрос времени. Люди найдут морально-этические оправдания эвтаназии. Если до развала Советского Союза в сферу платных медицинских услуг был включена лишь стоматология, то после внедрения рыночных отношений вся медицина стала платной. Вот тогда и медицина и потеряла всю свою святость, привлекательность, благородство.

В медицину ринулся всякий сброд, ее заполонили всякие там дельцы от медицины, для которых профессия стала способом наживы. Вот уже прошло два десятка лет, а до сих пор Митин не мог без содрогания вспомнить этот период медицины. Прямо на его глазах разваливалась вся морально-этическая система медицины. Если врач способен убить человека в его интересах, то, получив право убивать законно, сможет удержаться от соблазна убить его в своих собственных интересах? Черта с два! Ничего его не удержит! Он убьет и глазом не моргнет! Именно из дельцов или бизнесменов от медицины общество будет штамповать эвтанаторов, то есть медиков с лицензией на убийство! Врачу, наделенному правом убивать, рано или поздно люди перестанут доверять свою жизнь. И, таким образом, общество лишится своей медицины.

Убийство гуманным не бывает. Оно всегда убийство. А гуманизм потому и гуманизм, что помогает другому выжить, а не умереть. И общество, если оно хочет быть гуманным, не должно навязывать врачу обязанности, противоречащие сути его деятельности. Но, здесь кроется одна проблема. Мне казалось, что ни одно здравомыслящее общество никогда не позволит себе узаконить эвтаназию с помощью медиков. Ан нет! Все, как раз таки наоборот. Везде, всюду, всегда медики, и приговаривают к смерти, и сами же исполняют сей приговор. А без помощи медиков это возможно? А судьи кто? Почему медик должен стать киллером? Вот тут мы вплотную подошли к вопросу о безнадежности больного. Кого считать безнадежным? Речь идет о больных, а не о категории недомогающих стариков. Различают активную и пассивную эвтаназию. При пассивной медики прекращают жизнеподдерживающее лечение, что ускоряет наступление естественной смерти. Вы еще узнаете, что даже в такой ситуации смерть может «опоздать», муки и страдания больного будут продолжаться. Любой, даже самый опытный врач, к сожалению, не сможет точно спрогнозировать такой исход.

Есть понятие ассистируемое самоубийство – врач помогает пациенту покончить со своей жизнью. Активная эвтаназия – это введение умирающему каких-либо лекарственных веществ, влекущее за собой быстрое и безболезненное наступление смерти, либо отключение от аппаратуры, поддерживающей жизнеобеспечение больному. Эту форму эвтаназии еще трактуют как «убийство из милосердия». В обоих случаях, смерть пациента происходит при помощи врача.

Сейчас во многих странах, включая и нашу, медицинскому персоналу запрещается осуществление эвтаназии. Лицо, которое сознательно побуждает больного к эвтаназии и (или) осуществляет ее, несет уголовную ответственность. Но… Конституционный суд, как известно, самая последняя судебная инстанция считает, что запрещение эвтаназии ущемляет права человека на смерть. В законе одно, в жизни – другое, в теориях – третье, в общественном договоре – четвертое.

Американская медицинская ассоциация приняла решение о запрещении своим членам участия в эвтаназии, выдвинув лозунг: «Врачи не должны быть палачами». Тем не менее, этот принцип оспаривается, причем, все чаще и чаще. Вот, к примеру, знаменитый детский хирург С.Я.Долецкий (1919-1994) никогда не скрывал, что является сторонником эвтаназии. Его статья была опубликована во многих газетах. «Эвтаназия, безболезненная смерть, – это милосердие, это благо». Борьба за жизнь пациента справедлива только тогда, пока существует надежда, что спасение его возможно; с момента, когда эта надежда утрачена, со всей остротой встает вопрос о милосердии в высшем его проявлении. И в этом случае им будет только эвтаназия.

Сколько раз приходилось слышать от врачей на приеме, когда «скорая» привозила стариков: «Он или она итак умрет – без операции либо после операции. Зачем привезли?». Это на врачебной практике, а в масштабе государства, не принимая никаких мер по улучшению состояния здравоохранения и медицинской помощи населению или более того, не разрабатывая соответствующие законы, к сожалению, мы вольно, невольно допускаем ту самую пассивную эвтаназию. Причем, крайним всегда оказываются медики.

Так возникает у людей идея о создании своеобразного электронного коммутатора в организме человека, способный снимать информацию одновременно с тысячи нанопроволок. То есть речь идет о единовременном снятии множестве параметров не только различных органов и систем организма, но и клеток. Такие нанобиочипы можно имплантировать в организм человека не только в качестве экспресс-контроля параметров, но и программированной коррекции гомеостаза в целом. Мне кажется, что это имеет важное теоретическое и практическое значение.

Нужно отметить, что проблема эвтаназии всегда была спорной. Нет пока четкой грани между за и против. Общество раздирают сомнения: кто-то боится, что легализация может привести к злоупотреблениям и новым преступлениям, а кто-то найдет в ней новый способ обогащения. Если правила эвтаназии будут прописаны в законе, каждый случай эвтаназии будет задокументирован, и нарушение правил будет наказуемо. Сейчас же отсутствие правил указывает на отсутствие ответственности за их нарушение. Возникает вопрос: а как бороться с тем, что не установлено законом, но присутствует в реальной жизни? Притворятся, что этого не существует? Или может давать одному и тому же явлению разные названия и обманываться относительно различности последствий и ответственности за это?! Но самое страшное то, что легализация эвтаназии может привести к переориентации медицины, которая в этом случае превращается в отрасль смертеобеспечения.

Нужно признать, что эвтаназия, к сожалению, становится все более частым решением не только проблемы «тяжелобольных», но и проблемы «безнадежных людей» (?!). Между тем, это определенно страшная тенденция. Тем не менее, хотим мы этого или не хотим, постепенно отшлифуются правовые вопросы, а за ними, поверьте, найдутся морально-этические оправдания эвтаназии. В общем, эвтаназия цивилизованно осмысляется и постепенно занимает свою нишу в социокультурном пространстве. Однако… Когда вопрос, как быть с эвтаназией уже решается в той или иной мере, то вопрос, как и каким образом, следует вывести медиков из-под удара, становится актуальной проблемой. Дело в том, что, как правило, исполнителем эвтаназии, которая является антигуманной, по сути, являются медики. Могут ли они смириться с этой ролью? В где выход из такой ситуации?

Подтекст книги – «борьба со смертью или помощь ей?» заключается в следующем: нанобиочип-гомеорегулятор, призванный сохранять постоянство внутренней среды организма, повышать «запас прочности» организма, наделен не только «правом» критически оценивать степень «хрупкости» организма тяжелобольного или лиц преклонного возраста, но и «правом» самостоятельно запускать у них эвтанаторную программу. В результате, пациент погибает легко, во сне. То есть, этот нанобиочип, одновременно является и судьей и палачом (?!). Казалось бы, все объективно и обоснованно.

Однако… Положительно то, что вне «проклятых» проблемы эвтаназии (сомнения, подозрения, злоупотребления, обвинения, преступления) останутся – сами пациенты и их родные, близкие, а также, что важно, медики, юристы, социологи и общество в целом. Ведь, согласно общественного договора, этот самый нанобиочип возведен в сан Верховного жреца, решающего у кого из людей уже потенциал жизни подошел к критической черте и ему следует дать возможность легко расстаться с жизнью. Разумеется, такая технология, как «задумано» в романе – практически невозможно. Но… интересен путь к нему, борьба идей и технологий, связанных с эвтаназией и биочипизацией.

Фабула романа – драма двух ученых – Митина (учителя) и Серегина (ученика), соавторов того самого нанобиочипа-гомеорегулятора. Однако ученику принадлежит персональное авторство его эвтонаторной составляющей, против которого всегда вступал учитель, пока сам не понял ее «полезность», находясь уже в безнадежном состоянии. Вот так проблема эвтаназии «находит» решение в биочипизации населения планеты. А между тем, это и составляет основной элемент биовласти, которого добивались бизнесмены от науки – братья Темировы. Драма, безусловно, гуманистическая, но как быть, если в наш век сам гуманизм сдает свои позиции (!). Неужели биочип и есть печать Антихриста?

Все события, персонажи, имена – вымышлены, а любые совпадения – случайны. Допускаю, что сюжет книги получился «разрисованным», но, однозначно, в нем нет бытовой приземленности. Такой подход оправдан во имя раскрутки интересной научной проблемы, связанной с новыми технологиями. Есть Дзенское изречение: «У обратной стороны всегда есть обратная сторона». Давайте рассуждать вместе и искать ответы на вопрос: как долго может оставаться незыблемым равновесие сил, в отношении принятия или не принятия эвтаназии и биочипизации.

По Бэкону термин «эвтаназия» переводится как «благоумирание». Философ пишет: «Если врачи хотят остаться верным своему долгу и чувству гуманизма, они должны не только увеличит свои познания в медицине, но и приложить все старания к тому, чтобы облегчить уход из жизни безнадежным пациентам». Но сейчас сам термин стал означать не столько «благую» смерть саму по себе, сколько ее причинение. С позиции философии, социологии, психологии эвтаназия – это как не крути – выбор из двух зол. Если одно хуже другого, что же плохого в выборе меньшего зла? – таковы аргументы многих. Ответ на этот довод должен основываться на следующем признании: сравнение недостатков двух перспектив – смерти и постоянного страдания – не должно прикрывать тот факт, что обе эти перспективы, тем не менее, являются плохими. Защита в поддержку эвтаназии предполагает, что постоянное страдание – плохо.

Фома Аквинский определил доброту как полноту бытия. Выбирая смерть, в противоположность простому примирению с тщетностью дальнейшего продления жизни и позволению смерти прийти, мы совершаем ошибку. Чтобы не говорили, я согласен с философом, который считает, что ценность человеческой жизни – это главный аргумент против эвтаназии. Никто не должен никого убивать, убийство – наивысшее зло. Врач должен лечить пациента от болезни, а не быть его палачом. Стремление бороться за жизнь больного до последнего шанса всегда вызывало в обществе уважение и доверие к врачу.

Сохранит ли медицина свои социальные позиции, когда система здравоохранения «породит» систему смертеобеспечения? Не чреват ли отказ от последовательного исполнения принципа сохранения и поддержания жизни изменением моральных основ врачевания, от которых в немалой степени зависит результативность врачебной деятельности? Не обречены ли врачи, обеспечивая «достойную смерть» пациенту, на резкое умаление своего собственного достоинства, участвуя в сознательном убийстве пациента?

Полагаем, что здесь следует добавить и то, что легализация эвтаназии обесценит сам историко-философский опыт человечества, стремящийся утвердить ценность индивидуальной жизни. Утрата же чувств морального, осознанных и нормативно оформленных в социуме, повлечёт за собой коренную перестановку аксиологического ряда, что не сможет не повлиять на социальное восприятие принципов права и биоэтики.

И.Кант говорил о том, что человек всегда должен иметь возможность выбора, он считал, что любой поступок, это тот поступок, который продиктован собственной совестью, собственным чувством долга. И всегда это мерило измерения человека. И поэтому тот вариант, который выберет конкретный медицинский работник, конкретный человек, работающий с умирающим, является способом оценки его собственной личности. Измерением его самого – насколько он в состоянии глубоко осмыслить те существующие принципы и проблемы, которые он экстраполирует и принять индивидуальное решение. Так, что принятие смерти как вида медицинского лечения окажется «мощным препятствием на пути медицинского прогресса».

В целом, эвтаназия может стать одним из примеров нравственно-допустимого поведения. Основным критерием нравственной допустимости является интегративная ценность действий для всех затронутых ими субъектов всего временного промежутка, для которого они имеют значение. В целом, самым гуманным решением проблемы эвтаназии будет не запрещение или разрешение какой-либо ее формы, а активная борьба против любых проявлений пассивности во всем, что касается человека, активная помощь делу жизни и противостояние смерти.

Общество относится к категории сложных систем. Взаимодействия его составляющих порождают громадную сложность в виде комбинации индивидуальных выборов, социальных ограничений, мотивов, внешних стимулов и пр. Тем не менее, общество имеет возможность добиться консенсуса и выстроить «общественный договор» по любому сложному вопросу. Следует заметить, что при обсуждении таких масштабных проектов, как эвтаназия, «смерть мозга», танатотерапия, биочипизация и пр., несмотря на колоссальные преимущества рассуждений с позиций здравого смысла, совершается ряд ошибок: во-первых, сосредотачиваясь на мотивах, стимулах, убеждениях, которые осознаем непосредственно, не всегда можем правильно спрогнозировать ход событий; во-вторых, взаимодействуя друг с другом, нагромождаем мнения и суждения, создавая неправильную коллективную стратегию; в-третьих, не учитывая опыт прошлого, формируем ошибочное восприятие настоящего, что, в свою очередь, искажает восприятие будущего.

В аспекте сказанного выше, во-первых, неопределенность в вопросах эвтаназии, «смерти мозга», танатотерапии, биочипизации, случаются не потому, что мы забываем о здравом смысле, а потому, что потрясающая эффективность здравого смысла в решении повседневных проблем заставляет верить в него больше, чем он того заслуживает при решении масштабных и судьбоносных для человечества вопросов; во-вторых, видеонадзор, биометрия, биочипизация, биопаспортизация направлены на превращение людей в сетевые личности, уже имплантированный биочип может в любое время быть перепрограммирован в соответствии с новыми задачами. Речь идет о тотальной биовласти. Кто будет управлять новым миром? Кто окажется системным администратором человечества?

Врачи, прекрасно зная критерии смерти мозга, тем не менее, обычно продолжают лечить таких пострадавших. Такая терапия называется танатотерапией. Нужно ли проводить танатотерапию? Целесообразно ли поддерживать жизнь у подобных пострадавших? Такие воопросы нами решались на уровне специального диссертационного исследования. Один из моих учеников, который был ответственен на это направление. В рамках развития органного донорства, увеличения пула потенциальных доноров он попытались убедить научно-хирургическое сообщество о том, что в большинстве случаев пострадавшие со «смертью мозга» даже при сочетанной черепно-мозговой травме могли бы стать донорами органов и тканей для целей трансплантации их безнадежному больному. Полагаю, что в этом плане есть необходимость в перестройке мышления врачей, организаторов здравоохранения, травматологов, реаниматологов на то, что каждого реанимационного больного со «смертью мозга» следует рассматривать в качестве «потенциального» донора органов и тканей для целей трансплантации.

Танатотерапия – это относительно новый феномен, требующий осмысления. Когда в мире идет активное обсуждение проблемы легализации эвтаназии, поиска форм и путей ее осуществления, танатотерапия обсуждается как вариант продления не жизни, а смерти. Как это не парадоксально. На основании своевременной диагностики полисистемных нарушений, их клинико-лабораторной и функционально-физиологической оценки и определения функционального прогноза нами были предложены меры по целенаправленному «конденционированию» организма «потенциального» донора для поддержания удовлетворительного морфологического состояния и функциональной полноценности органов и тканей, предназначаемых для отбора в качестве трансплантат. Считаю, что такое предложение отвечает требованиям мульторганного донорства в трансплантологии. Однако, целесообразно ли втискивать проблему танатотерапию лишь в эту специальность, ведь она, как проблема выходит на более высокий уровень, так как касается извечной проблемы взаимоотношения жизни и смерти.

Наша точка зрения такова, что реанимационного больного со «смертью мозга», инче говоря трупа с бьющемся сердцем, следует рассматривать в качестве «потенциального» донора органов и тканей для целей трансплантации, а потому их следует, в связи с этим, лечить комплексно, патогенетически обоснованно, преследуя при этом цель «конденционировать» организм для поддержания в удовлетворительном состоянии органы и ткани, предназначенные для пересадки. Танатотерапия – это продление смерти. Итак, оказывается, имеет значение не только продление жизни, но и продление смерти. Когда во всем мире речь идет о легализации эвтаназии, такая постановка вопроса кардинально меняет проблему жизни и смерти.

Таким образом, с позиции трансплантологии сокровенной мыслью является «нельзя осознанно лечить пострадавшего со смертью мозга, если не понимаешь, что этот пациент, прежде всего, является потенциальным донором органов и тканей, что его органы и ткани могут послужить исцелению другого безнадежного больного, которому врачи не в силах помочь обычными методами интенсивной терапии и реаниматологии. В этом аспекте, танатотерапия меняет наше представление о смерти.

Один из наших коллег, прослушав наши суждения о танатотерапии задался вопросом: можно ли рассматривать этот метод как прототип эвтаназии или же он является ее альтернативой? Смерть можно продлить и это новый феномен смерти, требующий философского осмысления. Пассивная эвтаназия вызывает сомнения, серьезные, обоснованные сомнения и, если хотите даже уверенность в этической неправомерности. Танатотерапия в целях сохранения жизнеспособности органов и тканей, предназначаемых для трансплантации обреченному больному, то есть во имя спасения жизни другого человека – это вариант. И не видеть этого – значит – не захотеть этого увидеть, потому что эти методики разработаны, они реально существуют. Само по себе такая трансформация смерти вызывает огромный интерес в психологическом плане. Итак, избегать и уходить от этих вариантов – не оправданно.

Сейчас речь зашла о проблеме эвтаназии. Можно говорить о праве человека на собственную смерть или на выбор между «не вполне жизнью» и смертью. Не следует забывать о том, что мы состоим не только из разума, но и тела, имеющее в своем распоряжении накопленный миллионами лет адаптации к внешним и внутренним воздействиям. И именно на тело, как это не покажется странным, можно сделать ставку в выборе между жизнью и смертью в описываемых нами ситуациях. В этом плане, хотелось бы отметить важность феномена телесности. Мне думается, что осмысление этого феномена привнесет новые мысли и суждения о проблеме эвтаназии. Когда делается ставка на тело, необходимо выполнить одно условие: создать телу такие условия, при которых запустятся природные «критические» программы. По своей мощности в естественных условиях эти программы не только не уступают новейшим медицинским средствам, но превосходят их во много раз, поскольку всегда адекватны поставленной задаче. Если у человека есть хоть небольшой шанс выжить, то тело запустит ресурс этих программ на реанимацию, если же нет, то – на безболезненную «сепарацию» души. Исходя из вышесказанного, в качестве альтернативы заданной полярности «эвтаназия – страдание» предлагается танатотерапия.

Основная задача танатотерапии – это сохранить ресурсы, когда тело по всем внешним признакам «мертво» – нет мозговой активности. При "конденцировании" внутри тела температура сохраняется, а все метаболические процессы продолжаются, но резко замедляются. В этом аспекте, культура правильного умирания, частично восстановленная в танатотерапии, противоположна в своей основе эвтаназии, представляющей собой акт прерывания человеком естественного процесса жизни человека. На наш взгляд, любой врач-реаниматолог скажет, что «лучше заниматься продлением смерти, чем обрывом жизни».

Вообще, о значении экспериментальной философии следует чаще говорить и демонстрировать. В особенности, когда речь идет о разрешении различных дилемм. Что меня всегда смущало – это то, что в мире было много гениальных философов, которыми были выдвинуты огромное количество оригинальных философских идей, гипотез, высказаны выдающиеся философские мысли, сформированы целые системы, концепции и теории, многие из которых, к сожалению, до сих пор не поняты, а потому не приняты. А между тем, в мире до сих пор в дефиците достоверные, концептуальные и фундаментальные знания о многом. В чем дело? По каким фатальным причинам философская наука продвигается медленно? Почему выдающейся философские мысли и идеи так трудно и медленно вживаются в реальность? Почем философские мысли недостаточно активно дискутируются в разрешении дилемм.