Душа моя – Крым

Война

Бесчеловечный мир, заполненный людьми. Здесь пляшет смерть

и кровью наполняется земля…

Жизнь оголена, а небеса глухонемы.

И рушит всё вокруг свирепая война.

22 июня 1941 года, когда Айше ещё не исполнилось и пятнадцати лет, в страну пришла большая беда – война!

Об объявлении войны судакчане услышали по репродуктору. Началась всеобщая мобилизация. В июле, отказавшись от брони, Усеин записался добровольцем на фронт. Можно было остаться и работать в тылу, но ему не сиделось, он рвался защищать Родину. Зайдя в дом тез-аны, Усеин объявил:

– Тез-ана, сестрёнки я ухожу на фронт.

– Почему?! – удивилась Мерьем. – У тебя бронь, ты нужен в тылу!

– Не могу отсиживаться, пока моя страна в опасности. Мой долг как коммуниста быть в первых рядах защитников родины. Кто, если не мы? Мы защитим страну. У нас всё для этого есть. К новому году вернёмся, вот увидите!

– Вы оставляете нас одних, – сетовала Мерьем. – Аблякима проводили на фронт, теперь тебя? А как же Мария с детьми?

– Она устроилась на работу в столовую винсовхоза поваром. Дети в яслях. Да и вы рядом, если что, поможете.

Усеин подошёл к сестрам:

– Девочки, берегите себя, слушайтесь маму и учитесь хорошо.

Айше казалось, что всё происходит не с ней. Волнение, страх, беспокойство, патриотизм, неведомый враг. Почему это случилось именно сейчас, когда она так счастлива? Вернётся ли брат?

– Спасибо за всё, тез-ана. Я буду писать. Ждите, я обязательно вернусь! Не хочу, чтобы меня провожали. Оставайтесь дома.

– Усеин, подожди! – крикнула ему вслед Айше.

Она подбежала к брату и крепко обняла его, заливаясь слезами.

– Отпусти, Айше! Перестань плакать, я вернусь, и мы с тобой обязательно поедем смотреть другие города! Ну-у-у, всё, отпусти.

С трудом оторвав сестру от себя, он улыбнулся всем на прощание и вышел за порог. Потом простился с женой Марией, поцеловал маленьких детей, ушёл, не оглянувшись, но с уверенностью, что обязательно вернётся…

Каждый день формировались отряды призывников и добровольцев. Они отправлялись в Феодосию, а оттуда на фронт, прямо на передовую. Провожали их под музыку – с гармонью и духовым оркестром. Провожающие плакали. Кто-то шутил, смеялся, кто-то молчал. Некоторые из отъезжающих пристально смотрели вдаль, прощаясь с морем. Другие брали с собой горсть родной земли. Бабушки шептали молитвы, каждая на своём языке и вере. Дети, жёны, матери плакали. Собаки бежали за грузовыми машинами с призывниками, сопровождая их до развилки. Вскоре и духовой оркестр полным составом ушёл на фронт.

Шло время. Совсем неутешительные новости слышали по репродуктору жители Судака. Враг захватывал всё новые и новые города. Мария плакала, ведь в Харькове осталась сестра, а теперь город взят фашистами.

Война огненной стеной приближалась к родному дому. По пути разрушила и сожгла уже немало городов и деревень. Как дикий зверь, она рвала всё живое и неживое, обесценивая жизнь, унижая человеческое достоинство, бросая вызов миру и всему стоящему на пути её страшных планов и идей. Ужас и безумство – вот имя смертоносной огненной бойне!

В конце июля в Судаке почти не осталось мужчин. А кто остался, ушли в партизанские отряды. Работу по их формированию проводили коммунисты из горкома партии Судака и Феодосии. Появлялись отряды, образовавшиеся стихийно, по зову сердца. Партизаны уходили в горные леса и обживали пещеры. В горах создавались продовольственные базы. Крым готовился к партизанской войне. Из оставшихся коммунистов в городе организовано подполье. Айше вызвалась помогать партизанам, ведь она знает все тропы в горах до Нового света, Таракташа и других близлежащих селений.

– Возьмите меня! – умоляла она командира одного из партизанских отрядов. – Я тоже хочу быть партизанкой. Я знаю немецкий язык, умею стрелять, я маленькая, незаметная.

«Нет, – отвечали ей, – подрасти ещё, там видно будет».

Судак продолжал жить. Летние каникулы были в разгаре. Айше бегала к новой строящейся средней школе, мыла окна, расставляла горшки с цветами, встречалась с друзьями и подругами. Они часто рассуждали о войне и о том, когда она закончится. На дворе стояло лето, неспокойное, но лето. Дети ходили на пляж, купались, читали книги.

18 августа Айше с подругой Лютфие и другом Костей с самого утра ждали друзей из немецкого поселения, расположенного рядом с Новым светом. Но они не пришли к месту встречи. А ближе к обеду ребята решили сходить к ним и узнать, что случилось.

– Давайте, сходим до Нового света, – предложила Айше друзьям. – Вчера Эрика жаловалась, что плохо себя чувствует. Может, им нужна наша помощь? Ведь мама её болеет, а братики ещё маленькие. И заодно посмотрим их телёнка, он позавчера родился.

– А нас не потеряют дома? – спросила Лютфие.

– Да что мы, маленькие что ли, – сказал Костя, – к вечеру вернёмся. Погода хорошая, прогуляемся.

Они пошли вдоль побережья по каменистым тропам и возвышенностям. Солнце припекало, пели птицы. На побережье плескались небольшие волны. О чём-то кричали чайки у скал. На пригорках девочки срывали цветочки и напевали песенки. Костя шёл за ними. Временами он отставал, ловил кузнечиков или кидал с высоты камешки в море.

Когда дети добрались до места, их взору открылась страшная картина. В поселении царило полное опустошение. По улицам бродили мычащие коровы, во дворах выли собаки. С тревогой в голосе Айше прошептала:

– Ребята, мне страшно. Давайте уйдём отсюда.

– Что ты шепчешь. Здесь никого нет. Надо узнать, что случилось, – предложил Костя. – Давайте зайдём в Новый свет, узнаем у них.

– Нет, мы туда не пойдём. Вдруг и там так же. Вернёмся домой, – сказала испуганная Лютфие.

На обратной дороге им встретился пастух.

– Дядя, вы не знаете, куда подевались немцы из Нового света?

Пастух посмотрел на детей и, вздохнув, рассказал что видел:

– Сегодня утром их всех вывезли солдаты на машинах. Я с горы наблюдал, притаился за кустами, чтобы меня не увидели. Овцы мои разбрелись кто куда, а я смотрел сверху на то, что происходит. В поселении были солдаты с автоматами и овчарками. Люди кричали и плакали. Я своей собаке морду зажал, чтобы не лаяла. Так и лежали мы с ней. Вы, ребята, лучше бы здесь не ходили. Давайте домой! И меня вы не видели.

– Не знаете, куда их повезли? Может, слышали что? –спросил Костя.

– Нет, далеко я был. Во-он на той горе, – указал пастух на гористую возвышенность у моря, – слышал только крики и голоса, а что говорили внизу не было слышно. Ну всё, бегите отсюда! Не хватало, чтобы ещё и нас с вами увезли. И никому ни слова! Поняли?

Дети побежали домой, что есть мочи, как-будто за ними кто-то гнался. Девочки бежали и плакали, слёзы застилали им глаза. Они падали, вставали и бежали дальше. А Костя их успокаивал:

– Да не бегите так, никто за нами не гонится.

Они останавливались ненадолго, потом опять бежали. Когда Айше вбежала в дом в испачканном платье, с заплаканным лицом и размазанной по нему землёй, Мерьем перепугалась:

– Что случилось? Тебя кто-то обидел? И почему ты пропала, не обедала? Я искала тебя!

–Тез-ана, тез-ана…. Подождите, дайте попить, в горле пересохло, – задыхаясь от быстрого бега, сказала Айше.

Она схватила ковш холодной воды и жадно принялась пить. Захлёбываясь от воды и слёз, сказала:

– Эрику, Никласа и всех немцев сегодня утром отправили куда-то. В поселении были военные с овчарками и машинами, они и увезли их! Мы встретили пастуха, он нам всё рассказал.

– Так вот куда вы ходили. Это же далеко, а если бы с вами что-то случилось? Почему ты не сказала мне куда уходишь?

– Вы бы не отпустили, а я уже большая. Мы же вернулись. Вы лучше скажите, почему их увезли? Одни коровы и лошади бродят по улице. Собаки воют, жуть!

– Не знаю, доченька. Война идёт. Может, опасаются, что они к фашистам перейдут, к своим, значит, – предположила Мерьем.

– Да что вы говорите, тез-ана! Мои друзья не предатели! Вы же знаете!

– Знаю, Айше, но время такое. Непонятно, что происходит, – вздохнула Мерьем. – И куда их повезли?

– Неизвестно.

– Горе-то, какое, о Аллах!!! – причитала Мерьем. – Что с ними будет?! Доченька, скажи друзьям, чтобы никому не говорили о том, что видели и слышали. И ты забудь. Хорошо?!

– Знаю. Нас предупредили.

– Кто? – испуганно спросила Мерьем.

– Пастух! Я же говорила.

– Умойся и иди кушать.

Мерьем села на крыльцо, и сердце её громко и учащённо забилось от предчувствия беды.

В городе усиливалось беспокойство, неуверенность в завтрашнем дне. Страх за будущее не давал спать. Оставшись без мужчин, женщины испытывали постоянную тревогу. Тем более, что новости с фронта подтверждали их опасения. Среди горожан были люди, ожидавшие немцев как освободителей от ненавистных «красных» из тех, кто больше всего пострадал от раскулачивания и реквизиций.

Каждый день Айше спрашивала у Марии и почтальона, нет ли писем от Усеина. От Аблякима пришло уже два письма, от Абибуллы одно. А от брата всё не было.

В один из октябрских дней после школы Айше встретила встревоженная Мерьем:

– Доченька, приходила Мария. Она получила извещение с фронта. Ты только не плачь – Усеин пропал без вести…

Айше села, не в силах осознать сказанное. В глазах появились слёзы.

– Не плачь, может, он жив, – успокаивала её Мерьем, из последних сил сдерживая себя, чтобы не разрыдаться при дочери.

Айше сидела долго, уставившись в одну точку. Она думала: «Почему без вести? Он что, убит, ранен? Может, потерялся?»

– Ни одного письма! Тез-ана! Он забыл про нас! – в отчаянии сказала она и горько расплакалась.

Немного успокоившись, она спросила Мерьем:

– А что значит: пропал без вести? – Он жив?

– Не знаю, девочка моя. Соседка Сальме тоже получила такое извещение. Раз нет похоронки – жив. Найдётся, вот увидишь.

Айше часто слышала по радио о том, какие потери в живой силе несёт Красная Армия, и с горечью думала, что Усеин среди этих потерь. «Лежит где-то в лесу один, потерялся и ищет своих. А может, он ранен и ему некому помочь?» Каждый день она мучилась вопросами о брате, но так и не смогла найти для себя ответ и утешение. «Мой брат может быть только героем, он не мог просто так пропасть», – уверяла она себя.

А тем временем армия нацистского Третьего рейха, завоевывая для германского населения «новые земли» в СССР, двигалась в глубь страны, неся смерть и разрушения. Обеспечение в городе с каждым днём ухудшалось. Ещё в начале войны Мерьем предупредила девочек, что надо беречь продукты. Они готовились к самому худшему. Фашисты приближались к восточному побережью Крыма – к Феодосии и Судаку. В эти дни Мерьем заметила, что крысы стали наглеть, появляться на глаза и метаться по двору. Она поняла: где-то, уже рядом, бомбят и взрывают. Приехали из Таракташа Гюзель, жена Аблякима, и Медине:

– Ана (мама), я решила эвакуироваться, – сказала Гюзель, – здесь опасно оставаться, поедемте с нами.

Мерьем категорически отказалась:

– Куда мы поедем? Здесь дом, хозяйство, вернутся сыновья и не найдут нас. Пришлют сюда письма, а мы далеко. Нет, и не уговаривай! Ты, дочка, уезжай с детьми, напишешь нам, как устроились. Мы будем знать, где вы.

– Тогда мы тоже останемся, не поедем без вас, – решила Гюзель.

– Семья моего бывшего мужа не захотела эвакуироваться, – сообщила Медине. – А сам Миран ушёл в партизаны. Все наши родственники остались в Таракташе. Можно пожить с вами здесь, в Судаке? – спросила Медине у Мерьем. – Я не хочу оставаться в доме одна. Вот-вот немцы будут в селении.

– Конечно, Медине, – ответила Мерьем, – вместе не так страшно и выживать легче.

В конце октября рано утром к Марии кто-то постучал в окно.

– Кто там? – спросила Мария.

– Это я, Мемет, земляк Усеина с Таракташа, я воевал с вашим мужем.

Мария, не веря тому, что услышала, переспросила:

– Что?! С мужем? Заходите быстрей.

– А что слышно об Усеине? – спросил Мемет, усаживаясь на стуле.

– Недавно пришло извещение, что он пропал без вести. А вы разве про него ничего не знаете?

– Я служил с ним с июля до сентября, потом не видел. Расскажу вам, что с нами тогда случилось.

– Ну же! Рассказывайте, что с моим Усеином? – с нетерпением спросила Мария.

– Мы воевали на юго-западном фронте, – начал рассказывать Мемет, – и попали в окружение. Это было в августе. Все бежали кто куда, кто прорывался к своим, кто бежал домой. Поначалу мы прятались, где придётся. Усеин хотел во что бы то ни стало найти наших, но вокруг были немцы. Мы долго лежали в кукурузном поле, питались одной кукурузой. Кругом поля, края не видать. Я ему говорю: «Давай прорываться в Крым». Он: «Нет, я коммунист, приказа отступать не было». Да, так и было, хоть и окружили нас немцы со всех сторон, но приказа отступать мы не получили, вот и попали в кольцо, столько ребят погибло! Ну я и решил: «Пойду один». Он меня не отпускал, говорил: «Ты что, дезертировать?!» Я не стал его

слушать и побежал что есть мочи. Хм…, значит, он всё-таки там остался, раз пришло извещение.

– Может быть, он жив? – с надеждой спросила его Мария.

– Не думаю… Хотя… кто знает?

– А как вы выбрались?

– Я долго пробирался по полям, боялся на немцев наткнуться. Останавливался в деревушках, потом опять шёл и вот вернулся домой.

– Значит, вы дезертировали и не боитесь в НКВД попасть?

– Не боюсь, немцы на подходе. Красных уж нет, сами сбежали.

– Спасибо, что рассказали об Усеине. А теперь уходите! – с нескрываемой неприязнью к дезертиру сказала Мария.

Мемет ушёл. А Мария поняла одно: погибшим мужа никто не видел, а значит, есть надежда…

Днём Мария зашла к Мерьем и рассказала про визит сослуживца Усеина.

– Хорошо, что хоть кто-то видел нашего Усеина, – с облегчением вздохнула Мерьем.

– Я была уверена, что мой брат не предатель, – сказала Айше. – Вот увидишь, Мария, он обязательно найдётся.

Глава 9

В оккупации

Кровавое знамение затмило взор.

Здесь вырван шаг и порваны надежды.

Из бездны времени жестокий приговор

Встаёт изрешечённым, как и прежде.

К восточному побережью Крыма приближались фашисты. 1 ноября 1941 года они начали бомбить всё побережье, города и сёла. А ночью разрывы бомб стали слышны совсем рядом с домом Мерьем. Дом содрогнулся, лопнули стёкла на окнах, осыпалась штукатурка. Женщины проснулись. Закрыв голову руками, Мерьем произносила слова молитвы. Стоял гул и страшный грохот от взрывов. Потом всё стихло. Айше вышла на улицу посмотреть, что стало с городом. Некоторые здания лежали в руинах, cлышались стоны и плач. Сквозь темноту ночи виднелись клубы пыли, кое-где горели пристройки. Мычали коровы, метались животные, вот только собаки молчали. Они к чему-то прислушивались и, прижимая хвосты, жалобно скулили. Люди выходили из домов. Утром на улице Айше узнала, что немцы совсем рядом с ними, взята Феодосия.

– Тез-ана! – громко позвала Айше Мерьем, когда вбежала в дом.

– Что? Что случилось?

– Немцы в Феодосии, они рядом, не сегодня-завтра будут у нас.

Через час зашла Лютфие.

– Немцы в Таракташе!

Мерьем села. Девочки обступили её. Айше обняла тез-ану и спросила тихо:

– Что теперь будет?

– Ничего, как-нибудь, дай Аллах, выживем, девочки.

Медине вернулась с рынка. Ей тоже известно, что немцы на пути к Судаку. Девочки начали плакать от страха. До города доходили слухи о зверствах фашистов и создании концлагерей в Крыму. Страх, тревога и неизвестность за свою судьбу витали в воздухе. Айше почувствовала, как её тело охватывает дрожь, и от этого кружилась голова.

– Я боюсь, – тихо и с дрожью в голосе сказала она тез-ане.

Через час они услышали звуки разрядов, взрывы и шум приближающихся танков и машин. В доме опять затрещали стены и задребезжали оконные стёкла.

Женщины сидели, боясь высунуться в окно. И только Айше выглядывала на улицу, по которой, громыхая, шли танки и машины. Пыль на дороге стояла столбом. Но вот машины остановились и из них один за другим стали выпрыгивать солдаты. Незнакомая речь солдат удивила её. Немецкий она знала, но это был другой язык. Потом она поняла, это же румынский язык! Раньше она слышала такие фразы от знакомого мальчика румына.

–Тез-ана, это румыны! – услышав несколько знакомых фраз, воскликнула удивлённая Айше. Значит, румыны тоже фашисты?

– Значит, фашисты, – подтвердила Мерьем.

– А немцы где? – выглянув в окно, спросила Шевкие.

– Рядом с ними. Во-о-н видишь, другая форма у того офицера, значит, немец, – объяснила Медине, кивая в сторону фашиста, одетого в красивый китель с петлицами и погонами.

Так 2 ноября 1941 года в Судак вошли оккупационные войска румынского гарнизона.

Солдаты быстро распределились по домам: не давая опомниться жителям, врывались в жилище, выгоняя домочадцев на улицу. Весь город согнали на площадь. Айше прижималась к тез-ане. Её испуганные глаза наполнились слезами и отчаянием. Фашисты действовали организованно. Нашлись люди, которые сообщили о наличии в городе евреев и коммунистов. Румыны с автоматами выискивали их среди согнанных людей. Евреев угоняли в концлагеря. Коммунистов расстреливали тут же. Звучали выстрелы и крики людей, заливались громким лаем немецкие овчарки. Плакали женщины и дети. Автоматными очередями поверх голов румыны «успокаивали» людей. Маленькие грудные дети непрерывно плакали, матери пытались их успокоить. Неподалеку от Мерьем стояла Мария с двухлетней дочкой и годовалым сыном. Она старалась не смотреть на палачей. Прижимала детей к себе, словно могла их защитить. По требованию оккупантов в первую очередь «очищали» от жителей дома, в которых должны были размещаться немецкие и румынские солдаты.

Людей выгоняли из жилищ, вынуждая их жить в сараях и в хлеву, а сами захватчики расположились в их домах. Фашисты поначалу лояльно отнеслись к крымским татарам, помня об участии некоторой части крымскотатарского населения на стороне Германии в 1914 – 1916г.г.

Среди расстрелянных коммунистов Айше узнала соратников брата по партии. Она поймала себя на мысли, что сейчас и её брата расстреляли бы вместе с ними. Вечером все разошлись. Но и ночью ещё слышались крики и выстрелы. После всего увиденного у Айше разболелась голова. Во сне она металась и кричала: «Пустите, пустите!»

В Судаке расположился румынский гарнизон. Свой штаб они устроили в новой школе на втором этаже, а внизу разместили лошадей. Айше возмутилась тем, что её новая школа, которую она отмывала и помогала благоустраивать, теперь занята врагом. Оккупанты призывали жителей активно содействовать сбору продовольствия для германской армии и борьбе с силами советского сопротивления – партизанами. Помня о репрессиях, веря нацистской пропаганде, о том, что фашисты несут освобождение угнетенным коммунистами народам обиженные советской властью отдельные граждане, независимо от национальности, встали на путь предательства. Они выдавали врагу места, где прятались партизаны, указывали на местонахождение их продовольственных баз. И сами охотно участвовали в разгроме партизанских отрядов, записывались в каратели и местную полицию.

Айше мучительно думала о происходящем: «Ведь не орды же диких племён ведут войну, а цивилизованные страны Европы: Германия и их союзники. Почему народ, имеющий много талантливых писателей, художников, композиторов, учёных, являвшийся примером для других народов, вдруг приобрёл звериный облик? У меня есть друзья немцы и румыны. И я никак не могу даже представить их в этом зверином обличии». Она искала ответ на эти вопросы и не могла найти. «Откуда у фашистов неистовая злоба к другим народам? Они такие же люди, как и мы. До войны все ходили на работу, любили праздники, – рассуждала Айше, – у каждого солдата есть семья и дети. Откуда жестокость и безразличие к чужим страданиям? Разве дело только в подчинении солдата старшему по званию? Или солдат – это машина, выполняющая приказы убивать и издеваться над слабым?»

– А предатели, тез-ана, – спрашивала она Мерьем, – откуда берутся предатели? Что происходит с людьми?

Тез-ана молчала, она не знала, что ответить дочери. Её сковывал страх за будущее детей.

Фашисты взяли под жесткий контроль всё население города. По приказу немецкой комендатуры отсортировывалось население из числа здоровых и молодых людей для последующей отправки их на работу в Германию, в немецкий тыл в качестве бесплатной рабочей силы. Румыны ввели комендантский час. Запретили выходить на улицу без пропусков в вечернее и ночное время. Жителей обязали работать на содержание гарнизона: стирать для них бельё, работать на кухне, в конюшне.

Румыны бесцеремонно входили в дома, забирали всё, что им захочется: еду, одежду, ценности. Входя в дом, они пускали автоматную очередь по стенам и потолкам. Женщины и дети бросались на пол и дрожали от страха, а румыны громко смеялись. Им нравилось пугать людей и чувствовать превосходство победителя. На побережье они установили береговую охрану, берег оцепили колючими проволочными заграждениями. Фашисты опасались угрозы с моря.

В скором времени за Марией и Айше пришёл староста.

– Мария, собирайтесь с Айше в штаб, – сказал староста. – Вас вызывают немецкие офицеры. Только быстро, и ничего с собой не брать.

– Айше где? – спросила Мария.

– На улице стоит, тебя ждёт.

– А что случилось? Нас в чём-то обвиняют?

– Я не знаю, не положено мне с вами разговаривать.

Айше с Марией, взявшись за руки, молча последовали за старостой.

В штабе им пришлось долго ожидать своей участи. Мария надеялась, что их отпустят, они же ничего не совершили. Но, помня, как ещё до войны НКВД увозили семьи предателей Родины по навету и доносу вместе с маленькими детьми в лагеря и тюрьмы, понимала, что уж от фашистов тем более милости ждать не придётся. Прошло время, и староста завёл женщин в кабинет. За столом сидели три немецких офицера в форме при погонах и рассматривали какие-то документы. Взглянув на бумаги, Айше подумала: «Чьи-то кляузы и доносы». Тут один из офицеров поднял голову и, посмотрев им в глаза, на русском языке сказал:

– Мы изучили документы из архивов Советской власти об изъятии вашей земли. С сегодняшнего дня мы возвращаем вам её.

Офицер вручил Марии как супруге наследника земельных владений документы на землю и скомандовал:

– Можете идти!

Женщины были поражены.

– Спасибо, господин офицер! – с волнением в голосе произнесла Мария, держа трясущимися руками бумаги. – Но у нас нет сейчас возможности возделывать землю. – произнесла было она, но староста уже выталкивал их за двери со словами:

– Идите, идите и не оборачивайтесь! Благодарите новую власть.

«Что это было? Фашисты хотят вернуть землю и дать свободу крымским татарам? Не зря повсюду об этом говорят», – лихорадочно думала Мария. Она понимала, что это какая-то игра-мышеловка: вернуть земли. Надолго ли? Они победители и разве отдадут просто так свою добычу? Их не радовала возвращённая земля. Они не заметили, как дошли до дома Мерьем. Соседка Айле спросила:

– Что это вас в штаб вызывали? Расспрашивают и вынюхивают что-то?

Но Мария промолчала. Дома они рассказали Мерьем про возвращённую землю.

– Что с ней делать, ума не приложу… – задумалась Мария.

– Ничего и не надо делать. Наши вернутся, всё равно отберут.

Но всё же по весне они стали возделывать небольшой участок земли, выращивать виноград и наполнять чаны виноградным соком. Земля отцов помогала им выживать в условиях оккупации.

Айше стала тайно от домашних исчезать по ночам. Она решила найти партизан и примкнуть к ним. Сколько можно наблюдать со стороны за тем, что творится вокруг? Айше догадывалась, где они могут быть. Светила луна, но тропы были еле видны. Она шла, прижимаясь к горам. Дошла до соснового леса, прислушалась. Тишина. И вдруг почувствовала запах дыма.

«Вот они!» – подумала она.

Подкралась и увидела часового из партизан.

«Костя!» – узнала Айше друга.

– Костя, это я! – позвала она громким шёпотом.

– Не шуми, всех разбудишь, – отозвался Костя. – Ты зачем пришла, как нас нашла?

– А то я не знаю все укромные места в округе. Мне нужен командир отряда. Я тоже хочу вам помогать.

– Жди, я схожу, посмотрю, может, он не спит.

Прошло какое-то время, и Костя дал знак идти за ним. Они спустились в землянку, замаскированную травой.

– Ну, здравствуй, Айше! Зачем пожаловала? – спросил Андрей Иванович, учитель из их школы.

– Я хочу вам помогать. Или возьмите к себе или дайте задание.

– Ух, ты какая! Что за ультиматум? А Мерьем знает, куда ты пошла?

– Нет, зачем им знать?

– Кому это им? – спросил Андрей Иванович.

– Тётя Медине у нас, она переехала из Таракташа к нам жить.