Тихий омут – индивидуальные черти

Семакин перевел дыхание.

– Завещание оглашено. Но поскольку Антон Игоревич Голицинский тоже безвременно нас покинул, как и его прямая наследница, супруга Любовь Михайловна Голицинская, следующими наследниками являются в равных долях супруги Мерзликины, родители Любови Михайловны. Оспаривать завещание некому, других родственников и детей у Голицинского нет… – Семакин снова начал перекладывать бумаги, ища ручку, – сейчас свидетели поставят свои подписи…

– Я бы на вашем месте не торопилась ничего подписывать… пока, – тихо, но так весомо сказала Альбина, что сразу оказалась в центре внимания. Семакин непонимающе уставился на неё. Между тем, Альбина на мгновение прикрыла глаза, успокаиваясь, затем свободно, нарочито расслабленно откинулась в кресле, царственно возложила руки на подлокотники и чётко произнесла:

– Ни о каких Мерзликиных мы больше говорить не будем. У Антона Голицинского есть сын.

Елизавета Марковна помотала головой из стороны в сторону, как будто отгоняя наваждение, возмущенно запыхтела. Следователь пытался сохранить бесстрастность. Симпатичный мужчина, назвавшийся Денисовым, приветливо улыбнулся, поощряя продолжать. А девица, сидевшая рядом, схватила его за руку и крепко сжала. Альбина чуть не рассмеялась. Эту Пахомову аж трясёт от зависти! Что ж, есть чему завидовать. Если Альбина захочет, то теперь кого угодно с потрохами купит. Вот хоть этого Денисова… Да-а, судя по всему, такого поворота событий никто не ожидал. У Альбины вдруг выросли крылья. Она обернулась к Елизавете Марковне и со всем пренебрежением, на которое была способна, сказала:

– Госпожа Мерзликина, я не хочу, не могу выносить здесь ваше присутствие более не одной минуты. Вы можете прямо сейчас начинать паковать вещи и убираться назад в свою деревню, пока, как вы говорите, ваш дед там все не продал.

– Погодите, Альбина …э-э-э… Петровна, я не ослышался? – первым опомнился Семакин, – у Антона Игоревича есть сын? Но мне и, я думаю, никому о нем ничего не известно.

– Конечно, не известно. Наша с Антоном личная жизнь была только нашим делом, – Альбина снова надменно взглянула на Елизавету Марковну и с удовольствием отметила её растерянность и неспособность не то что бороться, а вообще задавать разумные вопросы. – Но сейчас я должна в интересах моего сына посвятить вас в некоторые аспекты наших с Антоном отношений. Мой сын, Максим Голицинский, рожден не от Геннадия Голицинского, этого ничтожества, который считался его отцом, а от Антона.

– Вы понимаете всю серьезность вашего заявления? – спросил нотариус. – Вы должны будете доказать это. Одних ваших слов недостаточно. Самым убедительным доказательством мог бы быть ДНК-тест, но насколько я знаю, сделать его не так просто. Антон Голицинский умер, не эксгумацию же проводить…

– Нет ничего проще! – снисходительно произнесла Альбина. – Антон был очень предусмотрительным человеком, я бы даже сказала, запасливым и в банке хранил не только деньги. По каким-то своим соображениям он пользовался услугами банка спермы. Не составит никакого труда сделать запрос и провести этот ваш замечательный и единственно верный тест ДНК.

Она царственно взмахнула рукой:

– Можете написать там у себя в бумажках, что наследник Максим Антонович Голицинский.

– Мы запишем обязательно, но может быть вы объясните, как так случилось, – вступил в разговор Коваленко. – Вы нас заинтриговали.

Альбина была очень хороша в эту минуту, лицо ее разрумянилось, волосы выбились из прически и слегка завились у висков, движения приобрели плавность и уверенность. Если бы Альбина хоть на минуту отвлеклась от собственного триумфа, то заметила бы понимающие взгляды, которыми обменивались Коваленко и Денисов, заметила бы возбужденно ерзавшую по дивану Евгению, а также серьезное лицо Елизаветы Марковны, с которого пропало выражение простоты и недалекости. Но Альбина загадочно улыбнулась и рассказала историю, которая не делала чести ни одному своему персонажу.

– Мне было пятнадцать лет, когда Антон, которому на тот момент было около сорока, меня соблазнил. Мы любили друг друга, но по вполне понятным причинам свои отношения афишировать не могли. Мне исполнилось восемнадцать, когда я забеременела. Ни о каком аборте мы даже не думали, ребёнок для Антона был подарком судьбы. Он очень хотел на мне жениться, но всегда слишком большое значение предавал нашей разнице в возрасте. Он боялся связывать меня узами брака. Ведь если с ним что-то случится, и мы видим, что его опасения были не напрасны, то я останусь одна с ребенком на руках, сама, по сути, еще ребенок. Поэтому, когда за мной стал ухаживать Гена, Антон пожертвовал своими чувствами и заставил меня выйти за Гену замуж. Изнывая от тоски по мне, он женился на Любе, надеясь найти спокойствие и умиротворение в семейной жизни. Он сделал это для того, чтобы я перестала надеяться на возвращение наших с ним отношений. Да, нам было очень больно, но эта жертва была принесена ради счастливого будущего нашего сына.

У Альбины на глаза навернулись слезы, она громко шмыгнула носом, что мало соответствовало ее, вновь приобретенным, царственным повадкам и продолжила:

– Когда вы, господин Семакин, зачитали текст завещания, я обратила внимание на слова о кровном родстве Джонатана Ивановича и Антона, о потомках рода Голицинских. Джонатан Иванович сделал упор на это обстоятельство, оно мне кажется решающим в вопросе наследства. И я ничего не услышала про каких-то Мерзликиных. Вот это я хотела сказать, придя сюда. Будет справедливо, если наследство получит сын своего отца, продолжатель славной фамилии, а не совершенно посторонние Голицинским люди. Кроме того, я намерена оспорить наследство оставленное Антоном, квартиру, дачу и его счета.

Альбина победно взглянула на Елизавету и зло произнесла:

– С вами, Елизавета Марковна, мы будем разговаривать в суде, если вы не уберетесь в ближайшее время из моей квартиры вместе со своими салфеточками, ковриками и баночками! Кстати, потрудитесь вернуть все деньги из сейфа Антона, которые вы преступно присвоили!

Елизавета Марковна, необычно молчаливая до сих пор, оправилась от первого шока. Отдавать так счастливо свалившееся на неё на старости лет богатство она не собиралась. Она шумно отодвинула стул, подошла к сидящей Альбине, встала прямо перед ней, уперла руки в бока и неожиданно громко завопила противным визгливым голосом:

– Ах ты, ушлая какая нашлась! Это надо же придумать такое – сын у неё от Антона! В пятнадцать лет он её соблазнил! Антон – порядочный человек был, взрослый. Не смей его память марать! Да кто поверит, что он вообще тебя замечал. Ему такие женщины, как моя Любаша, нравились. Люба – красавица, глазам отрада, а ты мелкая, худющая, злая и рожа у тебя такая, что молоко киснет!

Женя при этих словах невольно приосанилась, стараясь придать себе чуть большие размеры.

– Да как вы… ты смеешь! – оказалось, достаточно мельчайшей искры, чтобы напускное спокойствие Альбины рассыпалось и она взорвалась. – Твоя Любка мозгом пользовалась, только когда сдачу в магазине подсчитывала! У неё только одна проблема была – не опоздать от массажиста к косметологу! А теперь я буду здесь жить, буду ходить в салоны красоты, поеду отдыхать на какие-нибудь острова, а вы все выметайтесь отсюда!

Елизавета Марковна предусмотрительно отошла назад к столу, испугавшись, что взбешённая Альбина даст волю рукам. В запале та подскочила из кресла, потом попыталась взять себя в руки и снова села, просто упала в кресло.

Возникла недолгая пауза, которую нарушил тихий женский голос:

– Ты сейчас сидишь в кресле, в котором я умирала? Знаешь, как это страшно?

Альбина резко обернулась на голос, несколько секунд внимательно всматривалась в стоящую на пороге женщину, вдруг узнав, задохнулась от испуга:

– Ты?! Ты… – Альбина обвела взглядом Коваленко, Семакина, как будто ища поддержки. – Что всё это значит? – выдавила она.

Женя видела эту женщину раньше, но сейчас с трудом узнала. Нездоровая худоба, опущенные плечи, ссутулившаяся, старушечья фигура. Лицо землистого цвета с глазами, потерявшими блеск, бескровными губами. Волосы вместо красивой русой косы собраны в тощий узел. Неужели человек может так измениться всего за несколько недель? Сердце Жени сковала острая жалость. В неожиданно появившейся особе едва угадывалась еще недавно пышущая здоровьем… Люба.

Коваленко поднялся, взял Любу под руку и помог дойти до дивана, а потом повернулся к Альбине и бесстрастно констатировал:

– А то и значит, Альбина Петровна, что нет и не будет ни салонов, ни островов.

Разочарование холодной волной окатило Альбину, а мысли заметались, не желая смириться с очевидным.

– Нет, нет… Ну нет же! Этого не может быть! – голос ее набирал силу и уверенность. – Это исключено! Я же обо всём подумала, всё учла. Вы с ума сошли? В какие игры вы играете? С людьми так нельзя…

Она откинулась в кресле и крепко зажмурилась, надеясь, что Люба исчезнет. Убедившись, что Люба настолько же материальна, как и она сама, Альбина вспыхнула, багровые пятна пошли у неё по лицу:

– Я же умная, я очень умная, не смейте так на меня смотреть!

А Коваленко, не давая ей времени прийти в чувство, продолжал:

– Мы только что выяснили мотив совершенного вами, Альбина Петровна, покушения на убийство Голицинской Любови Михайловны. Теперь доказательная база готова полностью и я имею все основания для вашего немедленного задержания.

– Всё! Мне надоело терпеть издевательства! – Альбина попыталась изменить ситуацию. – Мне нужно домой, у меня там ребенок голодный. А всё, что я вам тут наговорила, полная чушь. Вы довели меня до помутнения рассудка. Вы всё равно ничего не докажете.

– Доказывать-то особенно нечего. Как видите, главный свидетель жив и память у нее не пострадала, хотя это можно назвать чудом. Она более двух недель пробыла в коме. Из ее показаний нам известно, что единственный человек, у которого была возможность добавить яд в бокал, это вы. Больше никто из гостей в тот вечер один в комнате не оставался. Евгения Алексеевна, которая здесь присутствует, разговаривала с Любовью Михайловной, не присаживаясь, на пороге комнаты. Разговор душевностью не отличался и к совместному распитию не располагал. Брызгалов пил коньяк, который находился здесь в гостиной в баре. Кроме того, о том, что именно вы пили вино, но почему-то не отравились, свидетельствуют ваши отпечатки пальцев на бокале. Мы нашли осколки. Странно, что вы оставили бокал с отпечатками.

– Надо же, эта идиотка оставила грязную посуду? Я была уверена, что немедленно помоет, он же ей натюрморт портил. Она любит, когда все красиво.

Люба слегка покраснела, ей было неприятно, что Альбина так хорошо знает ее привычки.

– И, наконец, самое главное, чего нам не хватало до сегодняшнего дня – это мотив, – оставил без внимания выпад Альбины следователь.

– Про отцовство Антона, я все придумала. И даже если какой-то яд в каком-то бокале и был, то я не знаю, какие таблетки Люба с вином принимает! Она мне о своих диагнозах не рассказывает.

– Где искать подтверждение мотива, мы теперь знаем и можем обойтись без вашего признания. И, кстати, я не говорил, что в вино добавили таблетки, а вы это знаете. В данный момент в вашей квартире проводится обыск, таблетки, которыми вы отравили Любовь Михайловну, обнаружены. А может быть и не только её? – Он вдруг сам ужаснулся своей догадке. – Откуда у вас эти таблетки? Зачем вы их хранили?

– На память о любимом человеке, – криво усмехнулась Альбина.

– Альбина, скажи, за что ты так со мной? – задала мучивший её вопрос Люба. – Я всегда старалась поддерживать наше родство, у меня ведь никого нет кроме родителей и тебя. А ты отталкивала меня. Мне очень жаль, что Антон так поступил с тобой и Максимом, но ведь я ничего не знала об этом, я даже представить не могла…

– Какое родство? – спросила Альбина и вдруг с чувством выкрикнула, – Да кто ты такая, чтобы лезть ко мне в родственники?! Ты тупая деревенская дурища! Ты же не в состоянии своим умишком оценить, что попало к тебе в руки. Ты мартышка, которой дали в руки очки! Я за день прочитываю столько, сколько ты за всю жизнь книг не видела, а семейная библиотека стоит у тебя в квартире! Пылится! Ты ездила в Грецию, чтобы позагорать. Зачем? Какая тебе разница, где подставлять свои телеса солнцу? А я так мечтала увидеть Афинский Акрополь! Если бы у меня были деньги, я наняла бы прислугу и не лазила с тряпочкой по углам, как ты, не отвлекалась бы на такие мелочи как быт. Я закончила бы университет и посвятила себя науке. А я вынуждена выпрашивать у тебя подачки и ты смеешь мне отказывать!

Белая как полотно Люба даже представить не могла, что человек может испытывать по отношению к ней такую ненависть и презрение. Она испуганно попробовала оправдаться:

– Альбина, я ведь только один раз тебе отказала. Прости, я думала, что если я перестану давать деньги, Гена задумается и начнет искать работу. Ведь ты каждый месяц просишь то на обследования, то на операцию и ничего для Максима не делаешь! У тебя все забирал Геннадий?

– Этот неудачник ничего ни у кого забрать не способен, как крыса вечно копошился по углам, искал мелочь, что я ему подкладывала. А Максим… Лечить его бесполезно. Слышала про естественный отбор? Если он не был нужен отцу, то и мне не нужен. А теперь, благодаря тебе, сдохнет в интернате для неполноценных!

Елизавета Марковна подошла к Любе, решив увести её и оградить от этого потока злобы. Коваленко искренне жалел Любу и в нем боролись профессионализм и человечность. Хотелось остановить обезумевшую Альбину, защитить Любу. Но он так же понимал, что эта сцена неминуемо должна была состоятся. Либо сейчас, либо на очной ставке. Поэтому, когда Люба не позволила Елизавете Марковне себя увести, он предпочел не вмешиваться. Пусть для Любы всё закончится здесь и сейчас.

– Всё что у тебя есть – моё! Ты заняла моё место! – четко разделяя слова, продолжала Альбина. – Я пятнадцатилетней девочкой терпела приставания этого стареющего козла. Я носила его ребенка и должна была выйти за него замуж. Но Антон наигрался и подложил меня своему братцу, сказал, что лучшей жены, чем я не найти. Для Генки мнение брата – закон. Но ты не думай, что женившись на тебе, Антон изменил своим привычкам. Он ходил ко мне, спал со мной, доверял мне. Хотя, скорее всего не доверял, а считал пустым местом. Он у меня свои таблетки хранил. Возьмет три-четыре в карман, отрежет так, чтобы название не читалось. А что? Удобно. Рядом с тобой он мачо изображал – сильный, умный, молодой. Никак нельзя допустить, чтобы любвеобильная Любочка узнала, что он для ее удовлетворения таблетки горстями пьет! Сердечко-то уже поношенное, пошаливает. Да и мужское достоинство виагрой подпитывать приходилось. Таблеточку выпил и вперед, снова как новенький, не потеет даже. Даже сперму про запас в банк положил. Вдруг Люба детей захочет, а у него какая-нибудь накладка случится. А меня убогую чего стесняться? Альбина все поймет, все простит. Еще и в аптеку сбегает. Да только я на нем его таблетки и испытала! Посмотрела, что получится. Добавила в чай сердечных, а для потенции он сам принял. Как тебе труп в супружеской постели? Если бы он всё сыну оставил, я бы тебя не тронула, но ведь он нас даже не вспомнил! Его второй раз я убить не могла, а тебя могла. Жаль. Что не сумела!

– Как ты могла выжить после такой дозы отравы?! Этого никак не должно было случиться! Это не возможно! – с искренней болью в голосе прокричала Альбина.

– Люба слишком долго пила вино, – объяснил Коваленко. – Её отвлек приход Евгении, потом Брызгалова. Она жива осталась только потому, что в тот вечер у нее было много гостей, которые мешали ей выпить вино до дна сразу. А потом Женя вызвала «скорую». Еще бы немного и Любу уже не спасли. Но в отличии от Антона, у Любы действительно, молодой и здоровый организм. Целый ряд счастливых обстоятельств. Но я не понимаю, почему нельзя было просто опротестовать наследство в суде? У вас была реальная возможность получить долю в наследстве. Ваш сын несовершеннолетний имеет право на так называемую обязательную долю наследования… Я прав, Леонид Семенович?

– Абсолютно, – подтвердил Семакин. – Зачем было такой огород городить? У вас были все шансы получить вполне приемлемую сумму. Сыном вы не занималась, он так и остался бы инвалидом, а вы его опекуном. Не хотелось по судам ходить? Убить быстрее и проще?

– Вы так ничего не поняли? – презрительно выплюнула Альбина. – Мне не нужна доля. Я хочу всё: деньги, квартиру, дачу, машины и… удовлетворение от мести. Жаль, что я не видела, как умирал Антон и как ты корчилась здесь на полу…

И вдруг ей пришла в голову мысль о том, ради чего она сюда пришла и её охватила паника:

– И что все наследство снова достанется Любе? Или неразумному ребенку? Все что оставил Джонатан из Америки?! Это несправедливо! Я тоже жена Голицинского, почему все достается ей?

– Да нет никакого Джонатана из Америки и наследства тоже нет, – устало сказал Коваленко. – Может быть, вам от этого станет легче.

В комнате повисла гнетущая тишина. Всё было сказано.

Следователь из под бровей оглядел присутствующих. Задержал взгляд на женщинах. Женя с округлившимися глазами сидела в уголке, прижавшись к Денисову, интуитивно пытаясь спрятаться за его спиной. Воплощение хрупкости и благоразумия. Грустная Люба, удивительно спокойная для только что пережитого – сама женственность и мягкость. Обессиленная, притихшая Альбина, скромность во плоти… Если не знать на что каждая из них способна.

– Да-а, – пробормотал он, – в каждом тихом омуте – свои собственные, индивидуальные черти. Вот и пойми этих баб.

Альбину увели. Люба поспешила в квартиру Альбины, где её поджидала взволнованная мама.

Елизавета Марковна Семакина, отнюдь не Мерзликина, решительно поднялась, стряхнула с себя тягостные впечатления и бодрым голосом сказала.

– Ну что, заговорщики, сложили два плюс два, сработал ваш план?

– Без вас, Елизавета Марковна, ничего бы не получилось! Как благодарить вас не знаю!

– Получилось бы! Ты, Игорек, у меня – голова! Не одно, так другое что-нибудь придумал бы. А сейчас отвези-ка ты меня домой, устала я в этих хоромах барствовать. Да и Леонид Семенович мой заскучал, наверное. А? Семёныч? Или кот из дому – мыши в пляс?

– Что ты, Лизочка? – смутился Семакин, – я ж без тебя дня прожить не могу, а тут целая неделя!

– Ну, тогда поехали. А вы все с нами, – пригласила она присутствующих. – Стресс снять надо. Слышите, Женя, Егор, отказа не принимаем.

Женя и Егор переглянулись и Егор ответил за двоих:

– Мы с удовольствием. Вы теперь, Елизавета Марковна, моя любимая актриса, круче, чем Гурченко.

Компания двинулась к выходу. Егор слегка придержал Коваленко и шёпотом спросил:

– Ну, теперь-то ты раскроешь тайну, кто такая Елизавета Марковна?

– Да никакая это не тайна, – усмехнулся Игорь, – это моя классная, тридцать лет в школе. У Альбины вообще шансов не было!

А Елизавета Марковна, нежно взяв мужа под руку, тихонько жаловалась ему, как тяжело ей было мучить Альбину, как сердце болело видеть заброшенного, вечно голодного Максимку:

– Что теперь с сиротой будет?

ГЛАВА 17. Горести следователя Коваленко

Последнее время Игорь Коваленко частенько стал испытывать неприязнь к своей работе. В молодости он видел только авантюрную, приключенческую её сторону. Все было ясно и понятно: потерпевшим нужно сочувствовать, а преступников находить и наказывать. Надо хорошо делать свою работу и тогда чистая совесть позволит тебе спать спокойно. Свою совесть Коваленко считал чистой, очень щепетильно к ней относился. Она у него была нежная и чувствительная. Заденешь её и бессонная ночь тебе обеспечена.

А душа иногда болела даже при чистой совести. Жизнь, к сожалению, состоит не только из черного и белого. Нет абсолютно испорченных людей и нет абсолютно хороших. Скольким преступникам Игорь сочувствовал и сколько законопослушных граждан вызывали у него отвращение… И вот сейчас, читая дневник Альбины, он понял насколько несчастной и одинокой была эта девушка. Ее природная замкнутость, робость постоянно конфликтовала с тем, что требовали от нее сначала родители, потом уже она сама. Она всю жизнь насиловала себя, пытаясь хоть чем-то выделиться. Например, страшненькая женщина кажется красивой за счет обаяния или темперамента, тихоня кажется загадочной, толстушка добрая и уютная. Женщины это умеют, когда уверены в себе. А Альбина в меру симпатичная и умная никакой уверенности не чувствовала, а от нее всегда требовали незаурядных поступков и достижений. Все ее потуги заканчивались ничем и на нее еще больше давили.

Но все-таки выбор всегда остается за человеком и только он решает со знаком плюс или минус он проживет свою жизнь. Есть множество людей, у которых детство было отравлено пьянками родителей, или отец смертным боем бил жену и детей за малейшую провинность, или отец (мать) нашёл(а) новую любовь, а старую вместе с отпрысками забыл(а) напрочь. И вот этот ребенок вырастает и начинает пить горькую, мутузить домочадцев или вообще бросает семью, за ненадобностью. И совесть у него чиста, аки у агнца: «Мои родители алкоголики, меня все детство избивали, меня тоже бросили и ничего вырос, не помер и вы переживете». Или все тоже самое, но со знаком плюс: ни капли в рот не берет, испытывая стойкое отвращение к алкоголю, никогда не поднимает руку, даже на собаку, не то что на родного отпрыска, читает на ночь сказки, ходит в зоопарк и даже не думает о том, чтобы оставить семью, потому что «я помню свои страхи, одиночество, боль и сделаю все от меня зависящее, чтобы моя семья никогда не испытала ничего подобного».

Так, что у Альбины был выбор. Очень редко встречаются люди с врожденной склонностью к убийству. А если бы в ее жизни появился только один человек искренне любящий ее, то никаких преступлений она бы точно не совершила. Это не обязательно мог быть мужчина, этим человеком могла быть мать или отец или бабушка. Но ничего кроме равнодушия на своем жизненном пути она не встретила.

8 июля 2012 года

Сегодня приходил Антон. Не просто проведать, как поживает семья его брата. Всё было как раньше. Как больно мне было видеть его с Любой! Как я страдала от его вынужденного равнодушия, как боялась, что между нами все закончилось. Но он снова пришел ко мне. У него усталые, грустные глаза. Я чувствую, как он меня любит, нуждается во мне. Сердце не обманешь.

Он, наконец-то, понял, какую совершил ошибку! Зачем было настаивать на моем замужестве с Генкой? Зачем жениться на этом ограниченном создании, на этом чудовище? Я же говорила, что Люба ему не подходит. Я считаю, что она не просто глупа, а неадекватна. То хохочет, то надувает губы как ребенок, пританцовывает, кривляется. А ведь она на десять лет меня старше!

Но теперь-то скоро всё закончится, он вышвырнет ее из нашей жизни и не вспомнит. И снова будет только мой.

***

5 сентября 2012 года

Это просто невозможно! Антон повёз Любку в круиз по Средиземному морю! У неё, видите ли, в прошлом году был бронхит, ей полезен морской воздух. Так сходи на физиопроцедуры!

Любка прыгала вокруг него от радости, вешалась на шею! А он… ОН БЫЛ ДОВОЛЕН, как кот, наевшийся сметаны! Ему нравится эта придурковатая вульгарность? Глазам своим не верю!

В дорогу Антоша собирался тщательно, выпотрошил всю свою виагру в пузырёк из под витаминов, а сердечные таблетки из под аспирина. Не запутался бы…

Я никогда не была на море. Даже когда вышла замуж за Генку обошлась без свадебного путешествия – беременным солнце противопоказано.

***

12 февраля 2013 года

Да я устроила некрасивую сцену и мне стыдно, я попросила прощения. Но это ведь был мой день рождения! Антон подарил мне сертификат в spa-салон. Я знаю, это Любка его научила. Не слишком тонкий намёк на то, что мне следует начать ухаживать за собой! Замечательно! Я схожу в салон с удовольствием, но только кто из них вызовется посидеть с ребёнком?

С меня хватит и такой подачки, как не самый дорогой spa-салон. А у Любки новая шуба, серая норка, в пол! Оказывается, на меха весенние скидки. А я и не знала!

Вот я и не выдержала, обиделась на Антона и даже сказала ему об этом. Мне жаль. Но я представить себе не могла, что он может быть таким… грубым, ужасным. Он был сам на себя не похож. Он сказал, что я не заслуживаю и того, что имею. Я бесполезное и ленивое существо. Я запустила квартиру, ребёнок вечно грязный и голодный. Генка пропадает где угодно, лишь бы не быть дома. А я только лежу на диване и предъявляю всем свои обиды. Это он обо мне! В мой день рождения! Он говорил, как мой отец! Ведь он знает, как я это не люблю. Как он может так со мной поступать? Я очень разозлилась.