Отряд

– Да… старались… Но такого никогда и нигде не бывало, а, если включить здравый смысл, и быть не может. Танки с их композитной и активно-пассивной бронёй разрезаны вместе с пушками, словно масло горячим ножом. Я сам видел. Срез зеркально чистый и геометрически идеальный, будто резали лучом неизвестной природы и чрезвычайной мощности.

– Даже не знаю, что вам ответить. Надо самим посмотреть. Это же жутко интересно.

– Сергей Борисович, поймите, я всегда и во всём на вашей стороне. Зачем ходить вокруг да около? Не надо так со мной.

– Я вас не понимаю, Юрий. – Я сделал лицо кирпичом, хотя отлично понимал, что задурить ему голову не удастся.

– Мне совершенно ясно, что вы нам, тоесть Конторе, не доверяете. Вероятно, у вас есть негативный опыт общения со спецслужбами. Я прав?

Да, прав ты, Юра, прав. Сказать по правде, мне уже до тошноты надоело хитрить и скрывать правду за откровенным враньём. Но иначе нельзя, именно сейчас правда опаснее ядерной бомбы.

– Лично вас, Юрий, я ценю и уважаю. Но в Конторе работает слишком много разных людей, и, не в обиду будь сказано, она стала походить на дырявое решето. Однако оставим это. Пока. А услышать мне хотелось бы,каков суммарный итог работы нашего отряда, и произошли ли хоть какие-то подвижки?

– Ну, хорошо, давайте сменим тему, и, может быть, вернёмся к ней в более подходящей обстановке.Но не могу не сказать, что за всеми этими загадками обязательно скоро потянется хвост скверных неприятностей.Что же касается ваших последнихдействий, то уже сейчас можно утверждать, что ваше вмешательство позволило стабилизировать ситуацию в южном секторе и ликвидировать опасный котёл под Иловайском. А в последних событиях ситуация была весьма непростой. Вас наверняка удивили необдуманные и скоропалительные поступки противника. Дело в том, что причиной того безнадёжного прорыва были дурацкие и истеричные приказы из Киева прорываться, невзирая на любые потери. Как выяснилось, у брошенной на вас тактической группы из 1000 бойцов, дивизиона самоходок, двух миномётных батарей, 28 танков и 12 единиц легко бронированных машин не имелось даже карт местности, отсутствовала связь, а топлива оставалось всего на 30 километров. Витоге того боя противник потерял четверть личного состава и почти всю технику. Потом к командованию ополчения от вашего имени обратилась группа старших офицеров с согласием на сдачу в плен. Однако генерал Хомчик наотрез отказался и лично повёл около тысячи бойцов в направлении на Волноваху на прорыв. Они напоролись назаслон ополченцев, и почти все полегли. По предварительным данным в Иловайском котле силовики потеряли убитыми свыше 3500 человек, более восьми тысяч сдались в плен из них около пяти тысяч раненых, примерно тысяча прорвалась из окружения. Таким образом, после разгрома западной группировки и южного котла, ВСУ утратили пробивной потенциал. Сейчас акцент противостояния перенесён на северный фронт. Президент России через ООН обратился к Киеву и Новороссии с предложением помощи по организации мирной конференции.

– И впрямь, похоже, дело к финишу, – я вздохнул и посмотрел на «конторщика», – радует, что и мы тоже немного причастны к этому историческому событию.

– Будет вам, Сергей Борисович. Ваша работа выше всяких похвал. Уверен, ни до, ни после Донбасса в России не было и будет ничего похожего. К тому же начальство проявляет к вам повышенный интерес и готовит большие награды. Так что без работы не останетесь.

– Работа, работе рознь. Но новость хорошая. Пойду мужиков обрадую. Кстати, мы ведь до сих пор находимся здесь без документов. Не порядок.

– Отдыхайте. Здесь вам предоставят всё необходимое. И документы будут. Потом. Когда вы смените позывные на имена и фамилии. Всего доброго.

– До свидания, Юрий.

Мы попрощались и разошлись. Он к машине, а я к мужикам. По сути ничего не прояснилось, но и он, и я понимали, что главный разговор ещё впереди.

После обеда все собрались возле «Тигра». Пришло время обсудить замаячившую впереди проблему, поскольку она касалась всех нас:

– Со слов куратора начальство довольно и обещает дождь наград и фонтан немыслимых премий. Но собрал вас я по иному поводу. Валет недвусмысленно намекнул на повышенный интерес Конторы к нашей броне. Проще говоря, спецслужбы собрали факты о нашей неуязвимости, а также о необычных повреждениях вражеской бронетехники. Чуете, куда ситуёвина выворачивает?

– В целом понятно, а в частности не очень, – загнул наш умник Док.

– Объясняю для особо одарённых открытым текстом. Если фейсы узнают о том, что после обработки неким прибором мы все получили крепкую, как сталь шкуру, они нас немедленно изолируют и начнут больно изучать. А, поскольку это секрет особой государственной важности, то свободы нам в ближайшие сто лет не видать.

– Сам-то что собираешься делать со своими приборами? – проговорил Техник.

– Кроме меня ими никто воспользоваться не сможет.

– Эти смогут, – проворчал Сержант.

– Нет, братцы. Никто и никогда. А меня им не получить.

– За нас ты тоже можешь не волноваться, – подал голос Ромео.

– Поймите, братцы, я не за секрет боюсь. Ничего они в нём не поймут. Я за вас боюсь. А потому зарубите себе на носу: ваше молчание – это ваша жизнь и свобода. Главное, держитесь общей линии поведения: не знаю, не понимаю, сам удивлён. Конечно, они могут применить спецсредства, но не сейчас, не сразу и совсем не обязательно. В конце концов, всё замкнётся на меня, а я знаю, как себя вести. Всё, братцы, носы не вешать. А пока отдыхайте. Ромео, не забудь про дневального.

За следующую неделю мы основательно отъелись и отоспались. До блеска вылизали оружие. Накупались до синих губ и назагорались до красных спин. На базе в холле стоял приличный телевизор, и мы от души наболелись за футбол и насмотрелись новостей.

На седьмой день отдыха я впервые услышал предложение сгонять за выпивкой и отметить победы. Мне стало ясно, что ребята исчерпали фантазии на тему отдыха. И, как подсказывал мой личный опыт, если спокойствие длится слишком долго, жди беды, а если мужики собрались в количестве более двух штук, то рано или поздно всё кончится пьянкой и бабами. В принципе я был не против, но не сейчас. Война, тварь подлая, могла за это страшно наказать, и несвоевременные намёки я аккуратно пресёк.

В ответ услышал весёлое сожаление Марка:

– Пить – нельзя, курить – вредно, умирать здоровым – обидно.

И тогда мне стало предельно ясно, что во избежание неприятностей пора занять бойцов делом. Я подумал и взялся за спецсвязь:

– Бор вызывает Батю.

– Батя на связи. Здорово, Бор. Что скажешь?

– И вам не хворать. Есть проблема. Надо встретиться.

– Не вопрос. Подъезжай в штаб.

– Уточни.

– Туда, где вы долго стояли перед вторым рейдом.

– Понял. Сейчас выезжаю.

Со мной отправился Дитрих. Из оружия я на всякий случай взял пистолет, другое на своей земле ни к чему. Перед отъездом отвёл в сторону Ромео и строго-настрого велел пресекать любые попытки пьянки.

Выбравшись на шоссе, мы покатили в сторону городского центра. Непривычно облегчённая машина быстро набирала скорость и заметно «козлила» на неровностях. Свободно проскочив спокойные улицы города, мы подкатили к зданию администрации.

По привычке я включил переговорник и, оставив Дитриха на связи, направился к главному входу. Вращающаяся дверь втянула меня в круговерть административного центра. В огромном холле неспешно циркулировали чиновники и служащие, бегали курьеры, проходили военные и суетились посетители. В правом углу вблизи стойки дежурного негромко общались одетые в камуфляж люди. Увидев меня дежурный сотрудник с печальными глазами старого бассета, задержал на мне внимательный взгляд, достал мобильник и отвернулся.

Вроде бы никому не было до меня дела, но почему-то появилось странное предчувствие и непонятная тревога.

– Чем я могу вам помочь?

Я обернулся и окинул взглядом человека в бежевом лёгком костюме:

– Мне нужно к Захарченко Александру Владимировичу. Он ждёт.

– Простите, по виду вы боец ополчения, назовите ваш позывной?

– Бор.

– Одну минуту. Я уточню, – он отошёл и с кем-то переговорил по мобильнику, потом вернулся ко мне, – прошу за мной.

Вопреки моим ожиданиям, он повёл меня не к лифтам, а налево к лестнице, отвечая на ходу на мой незаданный вопрос:

– Лифты то и дело застревают. Что-то с блоками управления. Чинят.

У лестницы мы свернули направо к пожарному выходу:

– Между этажами пролёт восстанавливают.

Едва я заподозрил неладное, как меня сзади крепко приложили по голове.

Когда помрачение отпустило, я обнаружил себя без рации, часов, ремня и пистолета, со стянутыми сзади руками, сидящим на стуле с подлокотниками в полутёмной комнате. Жаль, что броня не защищает от контузии. Удар по башке, он и есть удар по башке. Но если бы не броня, я вряд ли очухался бы так скоро.

Вот и начались подлые игрища работников щита и меча. Дождался, млять! Что по мне, так и болт бы с ними, играли мы и в такое, но время моего пребывания здесь неумолимо истекало, и не хотелось бы закончить миссию, сидя в кутузке. Я огляделся по сторонам, и невольно потряс головой, посколькув памяти всплыл эпизод моего ареста в сорок первом, и перед глазами появился вид застенков НКВД. Да что ж такое?! Опять всё по кругу! Я посмотрел на обитую зелёным сукном столешницу старого стола и усмехнулся от мысли, что сейчас из полумрака выйдет внук того капитана-садиста и продолжит тот незаконченный допрос.

– Напрасно вы улыбаетесь, Сергей Борисович, – от темноты, действительно, отделился человек в тёмно-сером костюме и синей сорочке с чёрным галстуком, по-хозяйски уселся за стол и откинулся в кресле. – Я полагаю, что скоро вам будет не до смеха.

– Отчего ж так, господин-товарищ-барин? – Мне и впрямь стало смешно, а чувство дежавю всё усиливалось.

– А, от того, что мы умеем спрашивать, – невозмутимо продолжил «серый» и измерил меня презрительным взглядом.

– Ну, так спрашивайте, – я поскрёб о плечо щетинистый подбородок, – и, кстати, неплохо бы вам представиться, а то понятие «мы» больно уж расплывчатое.

– Я знаю, вы смелый человек, – «серый» сделал вид, что не услышал моего замечания, – но и у вас есть слабости. Вилять не советую, иначе сильно пожалеете.

– У меня такое ощущение, что ваша задача не узнать, а запугать. Вам, неизвестный малоуважаемый гражданин, надо к психиатру. Я вам русским языком говорю: спрашивайте, а вы всё о своём долдоните. Обязательно у врача побывайте. Это нельзя запускать.

– Я воспользуюсь вашим советом, – прозвучал невозмутимо спокойный ответ. Тёртый калач, такого с толку не собьёшь. И он продолжил: – Вернёмся к делу. Что вы можете сказать о бойцах вашего отряда?

– Только хорошее. Все они отличные воины-профессионалы, честные и исполнительные.

– Вы в курсе, что некоторые из них подпадают под определение «преступники»?

– Не знаю таких. Кстати, в первую очередь под это определение подходят те, кто незаконно меня задержал, нанеся телесные повреждения и насильно лишив свободы. Вот и вы, не представившись, тоже меня связанного допрашиваете без санкций и предъявления обвинения, а это произвол и преступление.

– Зря вы, Сергей Борисович, пытаетесь валять дурака, – наконец, сбросив маску невозмутимого равнодушия, он изменился и глумливо ухмыльнулся. Он приблизился к столу, и лампа, отбросив на лицо рельефные тени, придала ему образ киношного злодея.

– Ну, зачем же вы на себя наговариваете, вовсе вы на дурака не похожи, всё это обидные враки.

– Что на самом деле представляет собой отряд «Д»? С какой целью вы прибыли в Донбасс?

– Все добровольцы, идейные борцы за свободу народа Новороссии. Все бойцы отряда начинали в Славянске и оружие у нас исключительно трофейное.

– Допустим. Что вы делали в Ростове во второй декаде июня сего года?

– Отпуск. Отпросился у начальства. Прокатился по знакомым, попил водки, расслабился. Устал, знаете ли.

– Значит, сотрудничать не желаете. Ну, что же, остаётся только пожалеть вашу семью.

– Я знал, что вы добрый человек. Обязательно их пожалейте. Они этого заслужили.

– Вы идиот, или прикидываетесь? – он всё-таки сорвался, по-фазаньи вскинул голову, торопливо сглотнул слюну и рывком вскочил. – Нам не составит труда доставить боль вашим близким.

– Во-первых, ещё раз спрашиваю: кому это нам? Во-вторых, вы сначала их достаньте. А, в-третьих, если и достанете, то значит, такова их селяви.

Ага! Всё-таки мне удалось разозлить «серого», он скорчил гримасу и с силой ударил по кнопке под столом. В комнату зашёл здоровенный бугай.

– Уведите задержанного.

Пройдя коридором, через две двери я оказался в небольшом помещении без окон и с тусклым освещением. Видимо, захватившие меня деятели совсем недавно обосновались в этом здании, и потому, не имея оборудованных застенков, засунули меня в ближайшую подсобку. Сразу бросились в глаза два больших деревянных ящика, чему я очень обрадовался и быстренько перетёр пластиковую стяжку на руках об обивочную металлическую ленту.

Покосившись на бахрому пыльной паутины в углу, я заметил там большой рулон мешковины, сложил её в десяток слоёв, накрыл ящики и прилёг. Ладно, сойдёт. Но разлёживаться некогда, пора подумать и о побеге. Я встал, направился к встроенному шкафу и открыл дверцы. Ого! Там было всё, что мне нужно: две швабры, два ведра, моющий порошок, половые тряпки и поролоновые губки. Не бог весть, какой подарок фортуны, но дарёному коньяку звёзды не считают.

Я выломал из швабры черенок, положил рядом с ящиками, потом высыпал на импровизированное ложе пару горстей моющего порошка. Теперь осталось дождаться момента.

По моим ощущениям прошло около часа, когда лязгнул замок, и в комнату зашёл прежний бугай:

– На выход.

Заведёнными за спину руками я незаметно зацепил горсть порошка и шагнул навстречу конвойному. Резко махнул левой рукой в сторону. Он рефлекторно распахнул глаза, и горсть моющего порошка полетела ему в морду. Он крепко зажмурился, левой рукой начал тереть лицо, а правой шарить вокруг, рыча матюги и угрозы. От удара по его чугунному затылку черенок обломился, но своё дело сделал, здоровяк сомлел. Однако чтобы его окончательно успокоить, пришлось немного потрудиться. Я стянул ему локти сзади его же ремнём, связал руки и ноги половыми тряпками, заткнул рот поролоновой мочалкой и закрепил тряпкой. Оружия конвойный не имел.

С острым обломком черенка я выскользнул из подсобки. Вот и нужная дверь. Я бросил взгляд в конец коридора. Там какие-то люди таскали коробки. Охраны нет. Видать спешили спецы и не успели организовать логово по всем правилам.

Я вошёл в комнату, плотно закрыл за собой дверь, повернул ключ в скважине замка, и положил его в карман. Длинноногий и угловатый, чем-то похожий на цаплю, «серый» вскочил и забился в угол, хлопая глазами и беззвучно открывая и закрывая рот. Потом его расширенные зрачки заметались в поисках выхода.

– Садитесь, малоуважаемый, и не вздумайте дурить.–Я не спеша обошёл стол, рывком выдрал тревожную кнопку и плюхнулся в хозяйское кресло. – Поговорим?

– Д-да. – он подошёл деревянной походкой, присел на краешек стула, и его глаза лживо забегали.

– Имени твоего не спрашиваю, ибо не интересно. А вот кто твой главарь и зачем меня схватили, спрошу? Отвечай быстро, сучонок! И не вздумай вилять.

– Н-не им-мею прав-ва… – его лицо с трясущимися губами покрыли капли пота.

– Долго с тобой общаться не буду. Некогда мне. Не скажешь и не надо. Упокой, господи, душу раба твоего…

– К-кононов. Ц-царь. Он т-теперь б-большая шиш-ка в Н-новороссии. Он доложил в органы безопасности. С его с-слов, вы агент ин-ностранной р-разведки намерены п-подобраться к рук-ководству р-республики, чтобы уб-бить и уст-троить п-переворот. В-велено в-выбить у в-вас п-показания и пот-том з-забить до полус-смерти. Так в-велено. Я с-сам н-не… – его зубы выбивали дробь, и голос срывался, а быстрые глаза продолжали шарить вокруг в поисках способа выкрутиться.Хитрая лживая трусливая бестия.

– Вот ведь боишься, и жить хочешь, а не всю правду говоришь. Помнится, ты мою семью хотел пожалеть. Так вот, пожалей сейчас самого себя. Времени у меня нет, а потому не буду объяснять, что такое интенсивный допрос. Сам должен знать.

На «серого» стало невозможно смотреть. И куда подевалось его невозмутимое хладнокровие. Вот ведь, как человека страх корёжит. Руки ходуном. Лицо судорогой свело. Штаны мокрые. Тьфу. Слизняк, мать его.

– Даю тебе последний шанс, и ровно пять секунд.

– Ва-ва-ва… вас… п-п-п… рошу… Н-е-е… на-а-а-до… Н-е-е… вы-ы-ы… ношу… бо-о-ли… П-приказ… из… Мо-осквы-ы… с… Лубя-янки-и…

– Замолчи, слушать тебя больше не могу. Ладно, живи, гад. Сиди здесь и не рыпайся.

Я встал, вышел из-за стола, шагнул к двери и сделал вид, что ищу что-то в карманах. За спиной послышалось осторожное шевеление, звук отодвигаемого ящика. Руки трясутся, и ящик постукивает о стенки. Достал. Надеется на что-то, и ведь не догадывается, что земной путь его уже закончился. Прощай, засранец. Я резко повернулся и вогнал острый обломок черенка «серому» в глотку. Он захрипел, выпучил глаза и выронил пистолет Макарова.

Я прихватил оружие, обошёл корчащееся тело и принялся шарить в столе, разыскивая мои вещи. Ремень с пистолетом, запасная обойма, часы и рация с гарнитурой лежали в среднем ящике. Быстро всё нацепил на себя и сразу же связался с Дитрихом:

– Здесь Бор. Дитрих на связь.

– Ты где пропал?

– Тут меня нешуточно прихватили, но я уже освободился. Хотелось бы покинуть это негостеприимное местечко.

– Так и знал. Тут уже все наши подъехали. Я вызвал с базы. В гарнитуре кое-что услышал, когда тебя взяли за цугундер.

– Пока ничего не предпринимайте, но будьте в готовности раз. В бардачке возьми рацию спецсвязи и сообщи о происшествии Валету. Седьмой канал. Пароль «97».

Дитрих связался с Валетом, и я в гарнитуре слышал весь разговор. Крайне обеспокоенный куратор обещал срочно прибыть.

– Бор, это Дитрих…

– Я всё слышал. Когда Валет появится, скажешь ему, что я в подвальном этаже, в левом крыле. Неподалёку разгружают какие-то коробки. На двери табличка «021».

Приблизительно через полчаса в дверь постучали:

– Сергей Борисович, откройте, это Валет.

Я достал пистолет, повернул в замке ключ и тут же отпрыгнул назад и вправо. Дверь шумно распахнулась, и в помещение ввалились четверо в камуфляже без знаков различия. Глаза выпучены, зубы оскалены. Натурально волки в человеческой шкуре. Двое из них втащили Валета, высоко задрав скованные сзади руки. Двое других держали пистолеты.

– Стоять!! Не двигаться!! Руки в гору!! – сразу раздались истошные вопли. Знаю я этот приём, взять на горло и парализовать децибелами. Не на того напали, господа налётчики, или фэсбешники, что, в принципе, одно и то же. Без разговоров я влепил камуфляжникам под ноги пару пуль. Сразу стало тихо.

– А, ну-ка все в угол, – я держал в руках оба пистолета, трофейного Макарку и свою «Гюрзу», – я сказал, в угол!! – и всадил ещё пулю в стену поближе к их головам.

Так, так. Опытные головорезы пожаловали, но ни разу не бойцы. Не воевали они, выстрелов боятся.

– В угол!! Быстро!! – я снова пальнул в стенку. – Оружие на пол!!! – взревел я.

И они дрогнули, положили пистолеты, и попятились, глядя исподлобья выпученными по-рачьи глазами. Однако держащие Валета попытались им прикрыться и дёрнулись за оружием. А мне только повод дай. Два выстрела провертели две дырки в их плечах. Они бросили Валета и, схватившись за раны, замычали и скривили рты в гримасах боли. Ещё два выстрела по ногам, они скрючились на полу и под ними начали расплываться лужи крови.

– Ключ от наручников!

Один из головорезов медленно наклонился, вытащил из кармана раненого ключи и кинул мне. Не сводя глаз с парочки в углу, я освободил руки Валета.

Только хотел плотно пообщаться с непрошенными гостями, какуслышал шум в коридоре и звук открываемой двери. Хотел сильно возразить, однако слова застряли в глотке, когда в дверях показалась высокая фигура генерал-полковника Белова. Ну, надо же, не поленился, лично приехал. Значит, весь этот марлезонский балет не простая случайность и не местная самодеятельность. Похоже, мы, действительно, стали важными фигурами.

– Эт-то что за безобразие?! Приказываю, немедленно опустить оружие!

– Совершенно правильно формулируете товарищ генерал-полковник. Форменное безобразие. Интересно, кто эти неизвестные вооружённые люди, которые сначала ударили меня по голове, связали и посадили под замок, пытались запугать и забить до полусмерти угрожали моим близким, а теперь схватили моего куратора и опять угрожают оружием?

– Сбавьте тон, Сергей Борисович, и не забывайтесь! – генерал тоже начал давить голосом, и на его покрасневшем от прилившей крови лице брови сошлись на переносице. Видел я и такое. И мы принялись ломать друг друга взглядами.

– Я полагаю, тоны, полутоны и обертоны здесь ни причём, а вопросы остаются, – я разозлился по-настоящему. – Товарищ генерал-полковник, прикажите вашим людям в коридоре отойти от двери, а то после контузии я стал ужасно нервным. Не дай бог, рука дрогнет, да, на курок нажмёт.

С тёмным, как грозовая туча лицом Белов нахмурился, сверкнул глазами, пробуравил меня мрачным взглядом, обернулся и громко сказал в дверь:

– Всем отойти на десять шагов.

– И этих архаровцев вон.

– Выйдите.

Оба головореза, подхватили раненых, их пистолеты и с видимым облегчением покинули помещение.

– Проходите, Александр Семёнович, – я указал ему на стул, а сам защёлкнул замок в двери, – надо поговорить.

– Забавно. – Он покосился на труп следователя, сел, и стул под ним жалобно скрипнул. – Ну, что же давайте поговорим. Но учтите, у меня нет времени.

– Как некогда говаривал незабвенный Константин Сергеевич Станиславский: не верю. Не верю. Посудите сами, когда один из высших чинов ФСБ нелегально пересекает государственную границу, проезжает через всю воющую Новороссию, попадает в мятежный город точно в нужное время и нужное место, это очень похоже на некую операцию. И говорить о нехватке времени в таком случае, как минимум не логично.

– Действительно, в логике вам не откажешь. Ну, хорошо. Не желая тратить время попусту, скажу прямо: меня интересуете лично вы, ваши дела и все, кто имел с вами дело.

– Любопытный выбор. Отчего же такое повышенное внимание большого человека к рядовому подполковнику? – Я не спеша сменил обойму в пистолете. – И что вам помешало взять нас в разработку в Ростове, когда я и мои друзья целых десять дней ишачили в вашем центре.

– Интерес возник позже. Тогда вы интересовали меня исключительно, как боевики-профессионалы для выполнения определённой операции,– проговорил он, одновременно внимательно изучая моё лицо из-под чуть приспущенных век.

– И что же изменилось?

– Изменились вы и все, кто с вами. Мы обычно приглядываем за курсантами. Приглядывали тогда и за вами. Насторожило меня посещение вами частной квартиры, где вы взяли некий кофр. Мы проверили, с жильцами вы не знакомы и раньше не встречались. Ещё более странным показалось ваше манипулирование с содержимым того кофра. И совсем не укладываются в голове дела, которые вы начали творить, прибыв на место. Ваш маленький отряд сделал то, что не под силу и элитной бригаде спецназа. Прошли через ад, а на вас ни царапины. От вас отскакивают пули. Вы непонятным образом легко разваливаете пополам танки и без выстрелов вмиг уничтожаете сотни бойцов противника. К изучению вашего феномена подключились десятки специалистов. И, как выяснилось, ниточка причин и следствий тянется от некого студента из Москвы, за которым мы следили в связи с его разработками. Правда, сейчас он тяжело ранен, находится в коме и почти безнадёжен. И, чтобы вам стали до конца понятны глубина и серьёзность этих вопросов, знайте, что здесь затронуты интересы государства, и мы их соблюдём. Хотите вы этого, или нет.

– Поразительно! Ваша волчья порода не меняется со времён Ивана Грозного. И уж точно вы ничем не отличаетесь от костоломов из НКВД. Хищники, мать вашу. Верные исполнители заведённого порядка.

– Вам-то откуда знать про НКВД, – и он досадливо передёрнул плечами.

– Да, уж знаю. Однако дело не в вас и не в вашей организации, а в ваших методах и целях. Вы занудливы и невыносимы, как ночные комары. Нет чтобы, коль добрались до тела, нажраться и отвалить, так нет же, по капле у человека всю кровь выпьете, нервы вымотаете, жизнь испоганите и до смерти доведёте, вернее, к смерти приведёте. Стремясь к своим извечно мутным целям, вы попираете всякие человеческие законы. Для вас люди – грязь и мусор. В лучшем случае – лимоны, выжали и выбросили. Что дворник, что академик, что президент, вам всё одно. Но со мной так не пройдёт, потому что я так не хочу.