Военком. Часть Первая

Артём Никитин

Военком. Часть Первая

ПРОЛОГ

В давние времена, когда Европа была рваным плащом, сотканным из войн и раздоров, жил Хаос – великий и дикий зверь, что рычал в рощах и реках, сея семена вражды среди народов. Народы эти, как листья на ветру, кружились в вихре: французы с их огнём страсти, немцы с их сталью воли, итальянцы с их песнями красоты, и многие другие, каждый в своей роще, отгороженный шипами гордости. Хаос питался их разладом, и земля стонала под его лапами, где реки текли кровью, а поля горели, как костры забытых богов.

Но в сердце этого Хаоса, в самой тёмной роще, где ветви сплетались, как пальцы в молитве, родилась Она – Герцогиня. Не из чрева матери, не из семени отца, а из самого дыхания земли, из крика народов, жаждущих порядка. Она вышла из тумана, как утренняя звезда, с глазами, что сияли мудростью змеи, и рукой, крепкой, как волчья лапа. Волосы её были цвета золотых полей, а диадема на челе из звёзд, упавших в Хаос. «Я – Стража, – шепнула она ветру, – и я свяжу то, что разорвано».

Первым предстал перед ней Волк – дикий страж рощ, с шерстью красной, как кровь пролитая в битвах, и клыками, острыми, как мечи воинов. Волк рычал: «Я – сила народов, их ярость и голод! Каждый за себя, и пусть слабый падёт!» Он бросился на Герцогиню, желая разорвать её, но Она не дрогнула. Протянув руку, Она коснулась его морды, и в глазах Волка отразилась Её воля. «Твоя сила – не для разрушения, – сказала Она, – но для охраны. Стань моим стражем, и народы Европы будут стаей, единой в охоте на Хаос.» Волк склонил голову, и его рык стал гимном верности.

Затем явилась Змея – хитрая хранительница тайн, с чешуёй, переливающейся, как реки, и ядом, что сеял раздор. Змея шипела: «Я – мудрость разделения, каждый народ – в своей норе, с своими секретами! Единение – ложь, оно ослабит яд!» Она обвилась вокруг ног Герцогини, желая укусить и отравить, но Она поймала Змею за голову и прошептала: «Твоя мудрость – не для яда, а для связи. Обвей меч, и народы Европы станут цепью, крепкой и гибкой». Змея покорилась, и её шипение стало шепотом советов.

Тогда Герцогиня взяла Волка и Змею, слила их в один символ – Меч, обвитый Змеёй, серебряный и острый. «Из Хаоса рождается Порядок, – провозгласила Она, – и народы Европы, разрозненные, как листья, станут одним деревом. Я – их корень, кровь моя – сок, что питает ветви. Пейте от меня, и благосостояние расцветёт: поля плодородные, города сияющие, где француз делит вино с немцем, итальянец – песню с поляком. Но отвернитесь – и Хаос вернётся, сея голод и тьму».

И так Герцогиня вышла из рощи, ведя за собой народы, как мать – детей. Хаос отступил, рыча в тени, но Она сказала: «Помните: единение – ключ к благу. Разделитесь – и падёте. Служите мне, и Европа станет садом вечным».

АКТ

I

ГЛАВА I

НОВЫЙ ПОРЯДОК

Вольф сидел за массивным деревянным столом. Перед ним лежала карта мира, который представлял из себя одну сплошную огромную поверхность. Он был почти пятидесятилетним мужчиной под два метра ростом. С густой аккуратной бородой, карими глазами, волосами, уложенными назад. Одет в классический костюм.

Взяв карандаш, он провел им по территории Европейского союза. Остановившись у места, где границы союза заканчивались, и начинались свободные торговые земли, он перевел карандаш вправо, где на половину карты располагались земли Российской империи.

Тишину в комнате нарушил стук в дверь. В следующий миг в дверном проеме показалась длинноногая женщина средних лет, фигура острая, как шпага.

Одета она была с нарочитой строгостью, как и принято, по дресс-коду для всех сотрудниц корпорации: туфли с невысоким каблуком, блиставшие на свету, чулки, схожие по цвету с человеческой кожей, протянутые чуть ниже колен, темно-синяя юбка, плотно прилегающая к бедрам и ногам, белоснежная рубашка на пуговицах, заправленная под юбку и с карманом на ее правой части, пуговица которого была расстегнута и немного приподнята от заклепки.

Зрачки её были разных цветов: левый – голубого, а правый – красного. На голове покрашенные в желтоватый оттенок волосы были собраны на затылке в косичку, свисающую чуть ли не до самых колен – не столько дань моде, сколько привычка человека, который не может позволить себе роскошь распущенности.

Коса перехвачена лентой, представляющей из себя французский революционный триколор.

В руках она держала бумажный конверт.

– Как вы и просили, результаты голосования запечатаны и предоставлены вам, – монотонно проговорила она, протягивая начальнику конверт.

– Спасибо, Марвелла, я это ценю.

Передав конверт, она отошла на пару шагов назад, составляя ноги вместе и заводя руки за спину, в то время как Вольф стал раскрывать конверт с результатами выборов, от которых зависела его дальнейшая судьба, завернутая в бумагу.

Взяв и раскрыв лист, он быстро оглянул его и поднял голову на свою секретаршу, кивая ей с улыбкой. Положив лист на стол, перекрывая им часть карты, где находился Европейский союз, он взял стакан с водой и вылил ее в раковину, находящуюся в углу комнаты.

– Смени охрану, Кёрт должен отдохнуть. Повара пусть приготовят завтрак, а механики готовят машины, скоро будет отъезжать в штаб.

Марвелла вышла из комнаты и направилась в последнюю комнату по коридорам особняка. Внутри стены были обшиты панелями из красного дерева, отполированного до зеркального блеска. Пол выложен мраморными плитами в шахматном порядке. Справа от нее стояли бюсты уже почивших глав корпорации Сайрекс. У правого угла коридора находилось место под ещё один бюст, будто так и предназначавшееся для Вольфа.

В комнату Кёрта она вошла без стука. Первым делом почувствовала сильную прохладу и, посмотрев в сторону Кёрта, стоящего на против распахнутой двери на балкон, откуда виднелись Альпы, поняла, в чем дело.

– Замёрзнешь, – тихо произнесла она, – мы скоро выезжаем в штаб, пока Том тебя сменит.

Кёрт повернулся к ней, представ в своем повседневном обличии: кожаные перчатки, комбинезон, пальто, противогаз с алыми линзами, берцы.

Марвелла сделала пару шагов от Кёрта к письменному столу, стоящему напротив кровати. Обхватив спинку деревянного стула, задвинутого под стол, потянула на себя, устанавливая его перед Кёртом. Она села нога на ногу, прижимаясь к спинке стула. Кёрт обошел стул и сел на кровать, заставляя тем самым Марвеллу развернуться к себе.

– Я ведь тоже была такой, как и ты, раньше. – Она ткнула указательным пальцем Кёрту в область груди, надавливая наращенным ногтем, – держала в руках, вместо стопок бумаги и ручки, оружие, командовала своими людьми, теряла их, находила новых, всегда находилась в пылу сражения, – она наклонила голову на бок, – тебе ведь это все не по нраву, такая работа.

Кёрт перевел взгляд на рисунок на ее ногте, где была изображена пышная красная роза на голубом фоне, став будто зачарованным засматриваться на это изображение.

– Так к чему это все ты?

– К тому, что ты, – делая акцент на местоимении, сказала Марвелла, берясь рукой за его подбородок и приподнимая его, – такой же, как и я, ты жаждешь сражений, испытаний, твое место не в офисе или рядом с очередным бюрократом, а на поле боя.

– Если Вольф хочет втянуть меня в очередную авантюру, то пусть это будет поближе к России, там хотя бы всегда тепло, – ответил Кёрт, убирая от себя руку Марвеллы.

– Если бы Вольф тебя хотел куда-то втянуть, то он бы уже сделал, не спрашивая тебя.

– И то верно, но я там, где я есть, значит, на то воля Герцогини.

– На все её воля, – добавила Марвелла.

Она встала со стула и задвинула его обратно за стол, покидая комнату.

– Значит, о том, что он стал главой, она решила мне не рассказывать, ну, как знаешь, – тихо прошептал Кёрт, натягивая перчатки.

Направляясь к главному входу, Кёрт встречал сопартийцев Вольфа, сотрудников охраны, каждый из них приветствовал его и пожимал руку. Также он встречал помощниц Марвеллы, которые были одеты в точности как она, с одним лишь отличием, что они носили колготки, вместо чулков, как Марвелла.

Прибыв к главному входу, он завернул на лестницу. Её венчали перила из чёрного дерева, а ступени, выточенные из мрамора, были неровными. На каждой третьей ступени виднелись выбоины.

У вершины лестницы стоял Том – его сменщик, похожий на плюшевого медведя с потёртым носом. Его пухлые пальцы теребили рацию, а глаза блестели, как у ребёнка.

– Том, – пожал ему руку Кёрт.

– Здравствуйте. Спешу вам сообщить что…

– Я уже знаю. – Прервал своего сменщика Кёрт.

И тогда из-за колонны появился Вольф. Не вышел, а материализовался, будто его высокая фигура всегда таилась в тени, ожидая момента. Рука в перчатке легла Кёрту на плечо, и пальцы впились в одежду, как когти хищной птицы.

– Пришел повидаться? – Спросил Вольф.

–Попрощаться, – уточнил Кёрт, отвечая рукопожатием Вольфу на его вытянутую руку.

– В гараже есть свободная машина, можешь брать.

– Спасибо. А вы не узнали, когда состоится церемония? Ну, мало-ли, я по графику не попаду.

– Нет, пока и сам не знаю. Но даже если и не выйдет, я тебя приглашу от своего имени, можешь не беспокоиться.

– Спасибо еще раз, не буду вас задерживать.

Спустившись по винтовой лестнице, ведущей в подвал, Кёрт оказался в длинном коридоре, где стены были выложены грубым булыжником. Лампочки, подвешенные на голых проводах, тускло горели, как старческие глаза, усталые от виденного за жизнь.

За тяжёлой металлической дверью с облупившейся краской начинался гараж.

Он открыл её и его обдало густым, едким воздухом. В помещении было прохладно, но не холодно.

Вдоль стены стояли верстаки, заваленные инструментами, банками с болтами, тряпками, промасленными до черноты. На крюках висели цепи, резиновые шланги и провода, как засушенные змеи.

Посреди гаража стояли два автомобиля, будто уснувшие чудовища. Один – массивный, чёрный, с хромированными фарами-«глазами» и высокими колёсами, дворянский лев на колёсах, с капотом, длиннее рояля, и задними дверями, открывающимися «вперёд», как в старинных повозках. Другой – тёмно-синий, более скромный, но с той же родословной: с низкой посадкой и вытянутым капотом, как будто сам Шарль де Голль вышел бы из него, небрежно захлопнув дверцу.

Кёрт подошел к автомеханику и по совместительству шоферу Вольфа и пожал ему руку, после чего старик вернулся обратно к работе над одной из машин.

– Я возьму эту, Вольф разрешил.

Кёрт сидел плотно прижавшись плечом к прохладной коже обивки сиденья. Он проезжал по широкому проспекту, вымощенному брусчаткой, на которой не было ни пыли, ни жвачки, ни даже следов птичьих лап. Чисто так, будто каждую ночь кто-то вылизывает улицы языком.

Дома по обе стороны будто выстроились на парад. Высокие, строгие, с белыми фасадами и коваными балконами. Куда ни посмотри – повсюду немецкий классицизм, прижатый к брусчатке тяжестью имперского самолюбия. Местами фасады были украшены лепниной, венки, гербы в виде орлов. Всё это придавало городу вид одновременно праздничный и надменный вид.

И всё это под красным шелком. Полотнища флагов корпорации Сайрекс развевались повсюду: с балконов, с крыш, на арках, над мостами, на задних окнах машин. Красный фон, на нём серебряный меч, оплетённый змеёй в белом круге.

Машина свернула с главного проспекта и Кёрт увидел океан. Он лежал вдоль горизонта, как живая сталь – тяжёлый, неподвижный, темно-синий, с прожилками серебра, будто кто-то вылил ртуть на край земли.

Вдоль берега тянулась набережная. Кованые перилла, с витиеватыми узорами и гербами корпорации через каждые десять метров. Между секциями стояли флагштоки, на которых снова развевались красные знамёна.

Машина ехала медленно. Кёрт видел, как прохожие гуляли по набережной парами: мужчины в тёмных пальто, женщины в строгих плащах и с кожаными перчатками, как в старых фотографиях. Дети катались на роликах и самокатах, играли уличные музыканты.

Лавки вдоль аллеи стояли пустыми, хотя были свежевыкрашены и ни одна не была обгажена голубями. Это и пугало. Чистота, как наказание.

Машина свернула с набережной и остановилась у серого дома с потемневшими от ветра и времени фасадами. Он стоял одиноко, как вдовец среди новостроек. Узкий, четырёхэтажный, с лепниной времён кайзера и ставнями, которые давно уже никто не закрывал.

Кёрт вышел из машины, захлопнул дверцу, взглянул на океан. Ветер стал крепче, вода билась о волнорезы с усталой злостью.

Он подошёл к ящику у дверей. Щелчок замка, тяжёлая крышка отварилась, позволяя взять содержимое ящика. Счета, бюллетени, ненужная агитация. Он зачерпнул все листовки разом и поднялся на второй этаж здания, где располагалась его комната. Зайдя внутрь, он закрыл дверь на щеколду, и, побросав письма на столик, снял берцы, верхнюю одежду, и сразу же улёгся отсыпаться после суточного дежурства.

Он не знал, когда именно заснул, казалось, что не сон пришёл к нему, а он сам шагнул в него, как преступник в холодный подвал из воспоминаний.

Ни пола, ни неба, ни горизонта – только кромешная, вязкая пустота, из которой поднималась фиолетовая дымка. Не цвет, а один сплошной осадок. Она стелилась по воздуху, как забвение.

И в этой пустоте стояла она. Девушка, чьего лица он никак не мог разглядеть. Молодая, почти девочка, одетая в черную юбку чуть ниже колена, белую рубашку и черный галстук, заправленный в юбку. Она стояла спокойно. Рядом сидел зверь. Волк с красной шерстью.

Он был огромен, морда, как у демона, пасть перекошенная, шея в шрамах. И в его глазах, не звериное, а человеческое безумие. Он лаял, захлёбываясь, с такой яростью, будто в каждом звуке звучало обвинение.

Девушка легко держала его за шею своими тонкими, почти детскими пальцами, не прилагая никаких усилий. Но волк дрожал, как подчинённый, и пока он не бросался.

Кёрт стоял напротив. Не мог двинуться. Ни рукой, ни ногой, не мог отвести взгляда, ни крика, ни дыхания он не ощущал.

И вдруг она отпустила его, просто разжав пальцы. Не со злобой, не с жестом, с безучастием, будто это и не имело значения.

Волк сорвался с места. Лай усилился, стал похож на смех, звериный, трескучий, как выстрелы. Он нёсся на Кёрта, лапы рассекали дымку, пасть была открыта, язык как кнут. Кёрт хотел закричать, но не мог. Хотел бежать, но и этого не удавалось. Он чувствовал, как каждая секунда приближает боль, но не просыпался, а волк всё ближе, и с каждой секунды он лаял всё громче, злее, страшнее. И тогда, в самый момент, когда он был уже рядом, Кёрт открыл глаза.

Но сердце всё ещё билось, не в груди, а где-то в горле. И в ушах звенело эхо того лая.

А в комнате было темно. Но не настолько темно, чтобы не понять: он не забыл. Он только на время проснулся. В теле стояла вязкая усталость, а ощущение тревоги тлело где-то в груди.

Он сел на кровати. Холодный паркет, как всегда, ударил в ступни действительностью. Прикрыв глаза, он попытался представить лицо девочки из сна, воспроизводя его снова и снова в голове, но каждая такая попытка оборачивалась неудачей, лицо девочки было будто полностью стерто из его воспоминаний.

Он включил плиту, поставил старую турку, купленную еще в те времена, когда между Россией и Европой велась торговля, налил воды, бросил ложку с горкой кофе и долго стоял, не двигаясь, пока огонь нагревал металл. Он смотрел в окно: за ним был океан, неподвижный, как картина. Небо серое, осеннее, стеклянное.

Когда кофе поднялся и чуть не вылился, он отдёрнул турку и вылил содержимое в стакан, после чего присел на диван, с интересом став разглядывать то, что вчера он вытащил из почтового ящика.

Рекламные листовки – в мусорку, квитанции – на стол. Но тут ему показался один конверт без маркировки. Кёрт отложил стакан с кофе и вскрыл его.

Прочитав пару строчек, он обомлел, а продвинувшись по письму чуть дальше, и вовсе отложил его в сторону, став в спешке одеваться.

***

Машина остановилась у въезда – массивные чугунные ворота, увенчанные крестом, скрипнули, пропуская её внутрь, будто нехотя. Над входом в здание высилась табличка с надписью: «Больница Святой Елизаветы».

На крыльце его уже ждала женщина. На ней было чёрное пальто, туго застёгнутое, без лишних украшений, лишь с багровым браслетом на запястье. Волосы собраны в пучок, лицо строгое, и только под глазами остались следы бессонных ночей. Она не улыбнулась, только кивнула. Этого было достаточно.

– Он со мной, – сказала она охраннику у дверей, не оборачиваясь.

Тот не спросил ни имени, ни цели. Только коротко стукнул каблуками и отступил в сторону.

Внутри пахло хвоей, свечным воском и чем-то едва уловимым – то ли сырой землёй, то ли старым бельём. Пол деревянный, скрипучий. Потолки высокие, как в часовне. На стенах были изображения святых.

– Через чёрный коридор, – тихо шепнула Эллен, – за аптекой. Там вход в нижний корпус. Неофициальный.

Войдя в помещение морга, первое, что бросилось в глаза Кёрту, были десятки черных мешков, располагавшихся на стальных рамах. Их было много. Так много, что казалось – это не морг, а склад какой-то странной организации, торгующей смертью оптом.

С каждой стороны носилок торчали бирки, как ценники: дата, номер, иногда – место, откуда «доставлен». Имён не было. И это делало всё ещё страшнее.

– Здесь, – указала жестом на один из мешков посереди помещения она.

Она нагнулась. Руки дрожали. Звук застёжки был долгим, протяжным. И вот, им показалось лицо, вернее, то, что от него осталось. Кожа почерневшая, покрытая трещинами, как древняя карта. Правая сторона почти сгорела, лоскуты мяса едва держались. Глаз не было. Рот полуоткрыт, зубы побелели, как у мертвеца, который пытался закричать и не успел.

Но он был узнаваем. Даже в этом состоянии. Контур челюсти. Родинка у шеи. Обрывок жетона на шее, оплавившийся, но всё ещё целый.

– Это… – Кёрт не договорил. Он не мог.

Он только шагнул ближе. Медленно. Прикоснулся пальцами к краю стола. Губы его дрогнули.

– Эллен, когда его привезли?

– Вчера. – Немногословно ответила девушка, – он был единственным ребенком в семье, а ведь мне пришлось звонить его отцу, совсем старику. Труды сотен поколений, и все на смарку, лишь из-за того, что кучка предателей все никак не могут принять новую реальность, предпочитая жить старыми фантазиями о том мире, который их даже ни во что не ставил.

– Так это дело рук армии старого света?

– Все… это, – оглянулась Эллен, – это все наши.

Осознав, что за его спиной находятся десятки тел, не просто случайных людей, а бывших сослуживцев, он обомлел еще сильнее.

– Я также сообщила об этом командиру Кронину. Сегодня вечером в его загородном доме он соберет весь отряд, будут поминки.

– А ты будешь там?

– Не смогу, у меня работа. После назначения Вольфа новым главой, у нас все закипело с новой силой. Назначения новых лиц на должности, открытие множества новых отделов, расширяют штат врачей, особенно хирургов. У него явно была заготовлена программа, раз мы претерпели столько изменений за день.

– Глядишь, может и будем меньше терять людей в стычках со старосветцами. А, кстати, меня Эрик то пригласил на поминки?

– Да, он сказал мне, что напишет тебе письмо.

– Видимо, пока не дошло, а может, он просто не хочет меня видеть. В общем, Эллен, спасибо что показала его, чтоб я хотя бы знал.

– Конечно, давай я провожу тебя. И… выпей сегодня за меня, а то я до поздна.

ГЛАВА II

ПОСВЯЩЕНИЕ

На следующий же день Кёрт был экстренно вызван в ближайший штаб корпорации. Не успев закончить поминки по всем традициям, он был вынужден отправиться обратно в черты города, где его уже ждали с кортежем охраны.

Рядом с тремя бронированными автомобилями стояла кайзерская охрана, но без самого кайзера. Внутри одного из автомобилей с приоткрытой дверцей сидела девочка по имени Эмма, кузина Вольфа. Хрупкая, лет одиннадцати, с бледным лицом и большими глазами, одетая в чёрное платье с белым воротником, напоминавшее школьную форму. Её волосы были заплетены в две косы, а на шее висел медальон с гербом Сайрекс. Она смотрела на Кёрта без страха, но с любопытством.

– Ты мой страж? – Тихо спросила она, когда Кёрт сел рядом. Гвардейцы расселись вокруг, и машина тронулась, урча двигателем.

– Да, – коротко ответил он через противогаз, не зная, что ещё сказать. Расписание лежало на сиденье: первым пунктом значился Закрытый Корпоративный Храм.

Корпоративный Храм Сайрекс возвышался на окраине Берлина, скрытый за стеной из чёрного мрамора и колючей проволоки, увитой плющом с шипами, как будто сама природа охраняла его секреты.

Кёрт шёл рядом с Эммой, его рука в перчатке лежала на её плече, не ласково, скорее как мера предосторожности, дабы в случае угрозы увезти ее за себя. Девочка не сопротивлялась, но её глаза, большие и тёмные, казались старше возраста, будто в них отражалась древняя тьма.

Они прошли через ворота, где стражи, фигуры в чёрных робах с масками змей, поклонились им, пропуская процессию. Внутри храм был лабиринтом коридоров, освещённых тусклым красным светом от газовых ламп, встроенных в стены.

В центре зала стоял алтарь: круглый постамент из чёрного обсидиана, окружённый кольцом из двенадцати жрецов в красных мантиях, их лица скрыты капюшонами. В воздухе висел низкий гул, это паровые механизмы под полом вращали шестерёнки, имитируя биение сердца.

Гвардейцы встали по периметру, их карабины наготове. Жрецы запели на древнем языке, смеси латыни и немецкого, слова о «крови, что связует» и «порядке, что вечен».

Эмму подвели к алтарю. Она не дрожала, только сжала кулачки. Главный жрец, высокий мужчина с глазами, как у змеи, поднял чашу из серебра, украшенную рубинами. Внутри плескалась жидкость, тёмно-красная жидкость, густая, как вино, но с металлическим блеском.

– Кровь Герцогини, – прошептал он. – Пей, дочь крови, – нараспев сказал жрец, поднося чашу к губам Эммы. Она сделала глоток, её глаза расширились, зрачки вспыхнули красным.

Тело девочки задрожало, как от электрического разряда. Жрецы запели громче, паровые трубы под алтарём зашипели, выпуская пар, смешанный с ароматом крови. Эмма упала на колени, но не в агонии, а в экстазе, её маленькие руки сжались, вены проступили, как реки на карте.

Кёрт шагнул вперёд инстинктивно, но жрецы удержали его.

– Всё в порядке. Кровь скоро впитается. – Сказал один из них.

После того, как девочка пришла в себя, главный жрец увел ее в глубь помещения, не разрешив никому проследовав за ним. Кёрт стоял в ожидании, и вот, спустя минут пятнадцать, он вернул ему девочку, сказав, что молитва окончена.

На выходе из храма их ждала девушка: стройная фигура в белом платье с корпоративным гербом на груди, её волосы цвета меди были собраны на затылке, глаза —светло-зеленые. Она стояла у чёрного автомобиля, её осанка была идеальной, как у воспитанницы элиты, но в улыбке сквозила лёгкая нервозность.

– Господин Кёрт, фройляйн Эмма, – произнесла она мягко, по-немецки, с лёгким акцентом, намекавшим на британские корни. – Я Хизер, ассистентка лорда Вольфа. Он поручил мне сопровождать вас в галерею. Обряд… удался?

Её взгляд скользнул по Эмме, чьи глаза всё ещё мерцали красным, и Хизер кивнула, не дожидаясь ответа. Гвардейцы расселись в машины, и процессия тронулась, петляя по улицам Берлина к ближайшей корпоративной галерее, украшенной огромной статуей Герцогини.

Это здание было наполнено картинами и портретами самой Герцогини – бесконечными вариациями одной фигуры, высеченной в холсте и мраморе. Залы освещались лампами и светильниками.

Хизер вела группу по залам, её голос эхом отдавался:

– Здесь вся история корпорации – от рождения Герцогини и до вечного порядка, эпоху которого мы все с вами приближаем с каждым днем.

Они подошли к первой картине – огромному полотну в золотой раме, где Герцогиня изображена молодой женщиной в замке, окружённой семьёй.

– Вот Замок Эдельштейн, где Герцогиня жила с семьёй в юности, – комментировала Хизер, её палец скользнул по холсту. – Это был оплот древнего германского рода: башни из серого камня, окружённые рощами, где она училась мудрости природы. У нее была большая семья. Пятеро братьев, родители, дедушка, сестра.

Они перешли к следующей картине, тёмной, с языками пламени, где фигура Герцогини стояла в центре пылающего костра.

– Момент сожжения, но и момент вознесения её как мессии. – Тихо сказала Хизер, её голос понизился. – Враги, предатели из старого мира, решившие, что Герцогиня обладает потусторонними способностями, которые помогают ей зачаровывать людей, обвинили её в колдовстве и смогли пленить при помощи церкви, не принимавшей новый порядок, который Она уготовила для Европы, однако Её тело оказалось неподвластно огню, что сорвало все планы заговорщиков.