Будьте прокляты, палачи

Не так давно Евразия подписала соответствующую декларацию, обязующую не применять пытки, ввела мораторий на смертную казнь и даже пошла на такой шаг, как ограничение прав тайной полиции. Если раньше гестапо арестовывало без судебного постановления, то теперь – исключительно по решению суда. Есть только один нюанс – с момента задержания до встречи с судьей проходит несколько суток, в течение которых задержанный находится в полной изоляции, и по умолчанию в это время с ним могут делать все, что угодно.

Все изменения законодательства были сделаны из-за соперничества с США – державы спорят, кто из них демократичней, стараясь перещеголять друг друга на этом поприще. Естественно, на словах. Хамелеоны! Впрочем, ныне властям приходится быть более изощренными в поводе для репрессий. Кстати, из-за постоянной критики со стороны США разговоры о недочеловеках теперь предназначены для внутреннего употребления. Желтые звезды остались, однако это не мешает построению «демократического, свободного» общества в Евразии. Сейчас оккупационные власти предпочитают говорить о терроризме, ведь это «универсальная ценность» и для Германии, и для США. Если государству угрожает чудовищное зло коммунистического терроризма, приходится в чем-то ограничивать права граждан ради их же блага. А чтобы граждане не забывали о страшной угрозе, довлеющей над ними, власти часто идут на провокации, поддерживая созданный ими миф. На какие только жертвы не пойдешь ради всеобщего спокойствия! Вы видите, что происходит вокруг. Но попробуйте заявить об этом публично, выступить в защиту политзаключенных, вас схватят, обвинят в связях с бандподпольем и будут пытать до тех пор, пока вы не признаетесь в отсутствии пыток.

– Но почему это происходит в мире? – впервые после долгого молчания задал вопрос Игор. – Почему нет людей, способных противостоять злу? Почему во времена инквизиции не нашлось достойных сильных мужчин, которые защитили бы женщин? Почему люди позволяют негодяям творить эти гадости, почему не объединяются, вступив в борьбу? Ведь хороших все равно больше, чем плохих, и потом – правда на их стороне. Почему они не побеждают?

– Эх, Игор… Справедливость не может противостоять силе. Даже если ты тысячу раз прав, тебя раздавят, как букашку, и никакой бог, никакая высшая сила не спасет тебя от расправы. Знаешь, есть такая легенда о Минотавре. Ее придумали очень давно в Древней Греции. Минотавр – это монстр, наполовину человек, наполовину бык. Он жил в подземном лабиринте, и каждый год ему в жертву приносили семь юношей и семь девушек. В отличие от реальных событий, послуживших ее основой, у этой легенды благополучный финал, как, впрочем, почти у всех легенд. Любовь оказалась сильнее смерти, и благодаря предусмотрительности любимой девушки герой сумел убить монстра и выбраться из лабиринта. Но в нашем случае важно не это, а понимание образа самого Минотавра, – он…

– Простите, господин учитель, а что было на самом деле? – не удержался от вопроса любопытный Игор.

– На самом деле жители славного острова Крит, где и происходили эти события, ежегодно забивали дубинками семь парней и семь девушек, приводя их к идолу, изображающему Минотавра. Никаких чудесных избавлений не было. И я заговорил о Минотавре потому, что он – символ безжалостной силы, уничтожающей невинных. В лабиринте Минотавра нет справедливости. Минотавру нужны жертвы – чистые, безгрешные. Таких обрекают на смерть именно потому, что их души безупречны, и так будет всегда, пока существует род людской. Минотавр – символ человеческого закона, правящего миром. Ничего нельзя изменить, нет никакой высшей справедливости, есть только черный зловонный лабиринт Минотавра, усеянный костями детей. И лучшее, что может сделать каждый, – выжить, суметь избежать смерти, не стать жертвой Минотавра. Нельзя играть с огнем и бросать вызов тому, кого не сможешь победить. И это уже не философские рассуждения, а конкретный совет тебе, Игор, и тебе, Ида. Иначе вас бросят на растерзание Минотавру, придут однажды на рассвете, как пришли за Яном. Смиритесь…

– Как можно смириться, когда Яна сейчас, в эти самые минуты, пытают?! Кто ему поможет, кто его защитит?!! Смириться… Но он же был вашим учеником, неужели вы забыли его, господин учитель? Как можно отсиживаться по углам, прятаться, отворачиваться, закрывать глаза? Мы все трусы, и у нас у всех нет совести, поэтому Яна сейчас пытают! А у него и так рука сломана. И гестаповцы подвесят его за эту руку, потому что они всегда так делают, всегда бьют по больному месту. И все это знают. Все, кто стоял во дворе, когда его уводили.

– Я говорю с тобой именно потому, что Ян был моим учеником. Я не сумел уберечь его, не рассказал рассказанного тебе. Пойми, Игор, то, что молодежь называет борьбой, – на самом деле самоубийство. Никто не может противостоять Минотавру. Невинных всегда будут сжигать на костре. Справедливости нет, а борьба с властью бессмысленна. Власть всегда побеждает. А если хочешь бросить ей вызов – выживи вопреки всему. Женись, заведи детей, много детей, воспитай их так, чтобы они тоже сумели выжить, продолжили твой род на Земле. Жизнь – это победа над Минотавром. Живи за себя и за Яна, лови каждый миг счастья, наслаждайся дарованной тебе свободой!

– А Ян в это время будет кричать от боли или задыхаться в пластиковом пакете на голове?!

– Все… – учитель, до того возбужденно меривший шагами комнату, опустился на диван. – Ты действительно плохой ученик, Игор. Ты не понял сути урока. Но здесь я бессилен, каждый сам выбирает свой путь. А я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы тебя не исключили. Надеюсь, ты тоже хотя бы немного постараешься. Если вылетишь из школы, тебя возьмут на заметку, начнут подозревать в связи с Сопротивлением. Не привлекай к себе внимания, старайся выглядеть, как все. Молчи, молчи… довольно. Я не люблю идущие по кругу разговоры. И еще… Надеюсь, вы оба понимаете, что не следует болтать посторонним о нашей беседе. Промолчите, если сможете. И помните главное, может быть, это вам пригодится, – с Минотавром нельзя бороться – от него можно только спрятаться.

Двое медленно шли по дороге, не глядя друг на друга. Говорить не хотелось. Груз несправедливости и бессилия давил на детские плечи, и хотя перед глазами расстилались океанские просторы, для обоих мир сузился, выцвел, превратившись в поблекшее фото без перспективы, с нарисованным горизонтом.

– В голове не укладывается, – наконец произнесла Ида, так и не подняв глаз на своего спутника, – как можно убивать женщин только потому, что они женщины? Как можно истреблять целые нации только потому, что они чем-то отличаются от других?! Неужели на Земле никогда не было хорошо, и все эти ужасы начались с тех пор, как появились первые люди? Почему мир так несправедливо устроен? Почему хорошие страдают, а плохие наслаждаются жизнью? А может быть, Уилсон все просто преувеличил, желая нас припугнуть, ведь не может быть такой беспросветицы?! Правда, не может, Игор?

Он не ответил, молча вышагивая рядом. Нежное лицо мальчика было серьезно, искренняя улыбка, обычно озарявшая его чудесным светом, исчезла, а серьезность преобразила, сделав взрослее. Игору и Иде давно пора было возвращаться в поселок, но оба, не сговариваясь, сошли с дороги, повернув к океанскому берегу Видеть других людей, разговаривать с ними о повседневных проблемах они не могли, – их души искали одиночества, а океан – бесконечный, вечный, всесильный, дарующий жизнь и несущий смерть, притягивал к себе и ждал.

Обрывистый берег, зеленые, покрытые легкой дымкой горы, подступающие к самой кромке воды, золотая полоска пляжа где-то далеко под ногами. Простор, от которого захватывало дух, а к горлу неожиданно подступали слезы. Бескрайний мир… свобода… вечность…

Двое застыли на краю обрыва, их взгляды были устремлены в дальнюю даль. Кричали чайки. Резкий ветер дул в лицо, безжалостно трепал волосы, а океан исподволь возвращал надежду. Игор смотрел вдаль, его глаза наполняли слезы, но не горе, не сильный ветер заставляли его плакать. Все внутри трепетало от странного, необъяснимого чувства, внезапно охватившего его. Душа взбунтовалась, отвергая несправедливость жестокого мира, и мальчику страстно захотелось жить, жить, вопреки всем бедам и несчастьям, жить, наслаждаясь каждым вздохом, каждым мгновением дарованных ему лет. Волшебная сила океана обратила скорбь в радость, сияющую радость бытия, заполнявшую весь мир… А рядом стояла Ида, такая прекрасная, нежная, светлая, и ветер играл ее вьющимися волосами.

– Посмотри вокруг, Ида, мир прекрасен, – взволнованно заговорил Игор, едва справившись с нахлынувшими чувствами. – Мир прекрасен, и невозможно, чтобы в нем торжествовало зло. Он слишком прекрасен для этого. Мы будем жить, вопреки всем бедам, будем смотреть на океан, бегать по песку у самой кромки воды и слушать, как шумят сосны. Мы будем любить. Знаешь, только сейчас я понял, как люблю здесь все, каждый клочок земли, каждую каплю дождя, каждое дерево, каждую травинку! Это не отнять и не уничтожить, это с нами – и в душе, и вокруг. Смерти нет. Мы будем жить, мы будем возрождаться снова, здесь никто не умирает, потому что мы слишком любим эту землю, и она так же сильно любит нас. Все плохое проходит, его сдувает соленый ветер. Я верю, счастье есть и мы будем счастливы. Мир прекрасен, прекрасна жизнь, и ты прекрасна, Ида, так прекрасна!

Порывистым движением Игор обнял девочку и неловко, впервые в жизни, поцеловал в губы. Для Иды это также был первый поцелуй, она смутилась, но почти сразу поняла, что хочет продлить волшебный миг, однако залившийся краской Игор уже разомкнул объятия. Он что-то сказал, но слишком тихо, – шум волн заглушил слова, а Ида так и не решилась переспросить его.

Глава IV. По склону…

За пятнадцать лет и девять месяцев до гибели…

Негромко работал телевизор. Шел какой-то фильм. Звуки музыки и речь лились непрерывным потоком, но двое, находившиеся в просторном, похожем на склад ненужных вещей гараже, не обращали на них внимания. Расположенное на первом этаже дома, в котором жила Ида, помещение обычно служило местом, где по вечерам собирались ее друзья, проводя досуг за игрой в карты и болтовней, но сегодня в нем происходило то, что должно было изменить всю жизнь. Бледная Ида в напряженной позе сидела на табуретке в углу гаража, а Игор возился с расставленными на стареньком, покрытом клеенкой столе бутылками. Запах бензина раздражал ноздри, напрягая нервы до дрожи. Было страшно.

– Ты уверен, что все делаешь правильно?

– Что? – он на секунду отвлекся от своих манипуляций. – Да, рецепт проверенный. Сработает, как надо.

– Я не о том…

Отложив склянки, Игор порывисто подошел к Иде, присел на корточки, снизу вверх посмотрел в ее лицо, взял за руку, – девичья ладошка была холодна как лед.

– Ида, милая, нам нельзя оставаться в стороне. Это нечестно. Каждый находит оправдание своему равнодушию, каждый выдумывает себе тысячу отговорок, каждый говорит, что это не его дело. Так нельзя. Если бы все, все до единого, поднялись на борьбу, мы бы победили. А так нас убивают и мучают поодиночке. Надо набраться смелости и сделать выбор. Нельзя ограничиваться лозунгами на заборах – это занятие для детей.

– За это тоже сажают. А ты с баллончиком не расстаешься…

– Да что с тобой сегодня, Ида?! Ты рассуждаешь, как моя бабушка! Как будто ты сама этим не занималась! Мы же вместе выбрали путь борьбы, Ида. Но если ты боишься, остановись, пока не поздно. А я все равно пойду до конца. Я ненавижу оккупантов. Но ненависть – это не слова, а дела, если ненавидишь, – иди в бой, борись.

У Игора были темно-карие глаза, а сейчас, при слабом освещении, они и вовсе казались черными, такими черными, что не удавалось понять их выражение. Но он смотрел в лицо Иде, и девушка не могла оторвать взгляд. Его ладони тоже чуть дрожали и тоже были холодны как лед.

– Не переживай, все пройдет хорошо. Знаешь, сначала я хотел атаковать полицейский участок, напомнить убийцам, что борьба продолжается и им никогда не будет покоя на нашей земле. Но потом решил повременить – это слишком опасно для первого раза. У нас еще нет опыта. Зато следующую операцию мы подготовим более тщательно. Видишь, какой я осторожный и рассудительный? Правда, так хотелось врезать полицейским…

– Мне страшно, Игор.

– Страшно только в начале. Это, словно с горы катиться на санках. Страх быстро проходит. Но если мы не вступим в борьбу, то будем ненавидеть себя всю жизнь. За трусость, за слабость, за то, что остались в стороне. Подожди. Я сейчас заканчиваю. Потом надо как следует прибраться, чтобы мама ничего не заметила.

Игор вернулся к столу, а Ида уставилась в экран телевизора, рассеянно наблюдая, как ползут финальные титры фильма. В душе боролись противоречивые чувства. Когда она смотрела в глаза Игора, когда их руки соприкасались и ладонь ощущала тепло ладони, то девушка чувствовала, что готова без страха скатиться с самой крутой горы. Именно ради Игора она ввязалась в опасную игру, рискуя жизнью, лазила по опорам мостов и эстакадам, рисуя картинки, за которые вполне могла оказаться в тюрьме. Все ради того, чтобы они были вместе. По соседству жили крутые девчонки, которые не скрывали, а, возможно, и придумывали свою связь с Сопротивлением, и Ида инстинктивно чувствовала в них опасных соперниц. Игор любил только ее, но его глаза сияли неподдельным интересом, когда он слушал горячие речи юных революционерок. Ида понимала, что должна стать такой, как они, научиться презирать опасность, смеяться над врагами и самой смертью. Поэтому она с азартом говорила о вооруженной борьбе и свободе. И вот теперь Игор решил от слов перейти к делу, пересечь черту, за которой они бы стали преступниками в глазах властей. Надписи на заборах рассматривались оккупантами как призывы к свержению власти, и по закону за них грозила достаточно суровая кара, однако, на практике подобные деяния чаще всего оказывались безнаказанными. Но то, что собирался сделать этим вечером Игор, попадало под статью «терроризм» и могло обернуться для них катастрофой. Ида боялась смерти, тюрьмы, пыток, но еще больше того, что Игор разочаруется в ней. Девушка не знала, как поступить, а время неумолимо приближалось к назначенному часу.

Фильм кончился. Промелькнула заставка новостей, появилась холеная, с неестественно гладкой кожей дикторша. Ида взяла дистанционный пульт, прибавила звук:

– Сегодня состоялось последнее заседание суда, завершившееся вынесением приговора банде террористов. Напомню, в ходе расследования деятельности так называемого «Клуба молодых литераторов» была выявлена связь его членов с коммунистическим бандподпольем. Анализ информации, содержащейся на компьютерах фигурантов дела, подтвердил опасность их преступных намерений. По данным следствия, банда собиралась совершить несколько ужасающих кровавых терактов, жертвами которых могли бы стать десятки, если не сотни мирных жителей, в том числе дети, старики и беременные женщины. Однако, несмотря на тяжесть запланированных преступлений, для террористов было назначено достаточно мягкое наказание, вызвавшее протест общественности, – главарей приговорили к пожизненному заключению, а остальные участники банды, в зависимости от тяжести их преступных намерений, получили от двадцати до сорока лет тюрьмы. В общей сложности в ходе процесса к различным срокам тюремного заключения приговорены сорок восемь человек.

Голос за кадром звучал безэмоционально, а на экране мелькали то огромное, подавляющее величием здание суда, то жалкие фигуры обвиняемых – большинство из которых были не намного старше Игора, то беснующаяся толпа у здания, требовавшая более жесткого наказания для преступников. Потом в кадре возникла сытая физиономия кого-то из обвинителей:

– Страшно даже представить, что было бы, если бы эти люди осуществили задуманное, какое неимоверное зло они бы причинили всем нам! – заговорил он, обращаясь к толпившимся вокруг журналистам. – Какие страдания выпали бы на долю их жертв, какие муки они бы испытали… Невозможно представить ту боль и отчаянье, которые могли бы принести нашим гражданам эти преступники!

– Выключи это! – Игор сжал кулаки, с гневом и болью глядя на экран. – Помнишь, года три назад, в день, когда арестовали Яна, учитель Уилсон рассказывал нам об инквизиции? Новые палачи слово в слово повторяют лживые фразы церковников.

– Ты видел ребят, которых судят?

– Судят?! «Не нас судят, но мы сами обрекаем себя на муки», – так говорят и правильно говорят. Сколько людей прошло через фашистские застенки, сколько погибло… Память о них нельзя предавать. Мне стыдно перед ними. Лично мне стыдно. Я живу, радуюсь жизнью, а они… Ян по-прежнему в тюрьме. В одиночке. На прошлой неделе мать ездила навещать его. Он почти ослеп, и эпилепсия, которой он заболел после пыток, становится все сильнее. Ян страдает, и мне стыдно оставаться в стороне. Мне стыдно перед всеми ними. Нет, Ида, мы сами обрекаем себя на муки во имя справедливости, в память о тех, кто отдал свои жизни ради нас. Нас не запугать.

Время истекло. Все было готово, помещение прибрано, телевизор выключен, – пришла пора уходить. Осталось лишь переступить порог, а вместе с ним и тот рубеж, после которого начиналась другая жизнь. Опасная, непредсказуемая, жестокая… Происходящее напоминало кинофильм – его герои совершали важные поступки, но все это происходило с кем-то другим.

– Ты пойдешь первая. Я через пять минут. Нас не должны видеть вместе. На всякий случай. Встретимся за углом цветочного магазина.

Крутой склон, сверкающий снег у ног… Если оттолкнуться, санки начнут скользить вниз, и ничто не сможет остановить их стремительное движение. Дух захватывает, сердце выпрыгивает из груди, и страх превращается в гибельный, пьянящий восторг, испытав который не жалко и умереть.

Двое замерли у порога, их лица слабо освещало старенькое, когда-то принесенное из дома бра с запыленными, давно переставшими блестеть хрустальными подвесками. Нервы были натянуты так, что казалось, вот-вот зазвенят.

– Мне тоже очень, очень страшно, Ида. Но мы покажем, на что способны, что не боимся их, что нам наплевать на смерть.

Их головы почти соприкоснулись. Игор кожей чувствовал дыхание девушки на своей щеке. Напряжение достигло предела, страх и страсть безраздельно завладели его существом, перевернув все внутри. Сам до конца не осознавая, что делает, Игор обхватил Иду за талию прижал к себе, начал целовать ее лицо и шею. Он чувствовал прикосновение упругой девичьей груди, и кровь бурлила в жилах, превращаясь в потоки расплавленной лавы. А потом губы нашли губы, слились в жадном, отчаянном поцелуе, от которого перехватывало дыхание и начинала кружиться голова. В этот момент юноша хотел только одного – забыться в объятиях любимой, ласкать гибкое тело, пьянея от каждого прикосновения, раствориться в вихре новых, неизведанных прежде чувств. Хотел, но не мог. Не имел права, ведь он выбрал путь борьбы, а бегство в любовь превращало его в безвольного труса. Сделав над собой огромное усилия, Игор мягко отстранил Иду и распахнул дверь.

– Надо идти.

– Да, надо. Встретимся за углом цветочного магазина, – безжизненным голосом повторила она, чувствуя, как счастье золотой рыбкой выскальзывает из рук.

– Все пройдет хорошо, – прошептал Игор, пытаясь пересилить липкий страх, вновь сковавший душу. – До скорой встречи. Будь осторожна.

Свет фонарей расплывался серебристыми пятнами на мокром асфальте. Моросил ленивый, похожий на туман дождик. Старые дома с темными окнами, возвышались словно скалы, охраняющие ущелья безлюдных переулков. Ни души вокруг. Улица дремала, и трудно было поверить, что всего в нескольких кварталах отсюда кипело неудержимое веселье. Набережная, площадь мэрии, примыкавшие к ним старинные улочки вмещали в себя великое множество изрядно выпивших, беззаботных людей, от души чествовавших святого, считавшегося покровителем их поселка.

А здесь, в респектабельных кварталах местных богачей, царил сонный покой. Но спокойствие было обманчиво. Бесстрастные глаза телекамер неусыпно контролировали пространство вокруг дорогих магазинов, банков, офисов и надменных особняков. Этот уголок чужого, ненавистного мира, как магнит, притягивал мальчишек и девчонок, грезивших о настоящей борьбе. Ни телекамеры, ни полицейские патрули не могли остановить отчаянно рискующих подростков, самозабвенно рисовавших на стенах алые пятиконечные звезды и лозунги, прославляющие замученных героев Сопротивления. Игор, давно успевший в совершенстве овладеть искусством опасного граффити, умел играть с огнем, удирая от патрулей и избегая взгляда мертвых, но всевидящих глаз телекамер, однако, сегодня в кармане его куртки лежал отнюдь не безобидный баллончик с краской…

Две одетые в черное фигурки с капюшонами на головах и лицами, прикрытыми шарфами, как по волшебству, возникли на ярко освещенном перекрестке и почти одновременно швырнули одну за другой бутылки с зажигательной смесью в зеркальные окна филиала столичного банка. Первый бросок оказался неудачным – бутылка не долетела до цели, а другой дал желаемый результат, и, хотя бронированное стекло не разбилось, по нему потекли оранжевые потоки жидкого пламени.

Не теряя ни секунды, Игор и Ида юркнули в темноту ближайшей подворотни, удирая из богатых кварталов проверенным, хорошо знакомым маршрутом. Они мчались, не оглядываясь, не зная, есть ли за ними погоня, перелезая через увитые плющом заборы и петляя по темным, безлюдным переулкам. Казалось, началась какая-то увлекательная игра, азарт пересилил страх, а перед глазами, как наяву, плясали веселые языки пламени.

К дому Иды они подбежали со стороны обрывистого берега реки, никем не замеченные прошмыгнули в предусмотрительно оставленное открытым окошко гаража и только после этого смогли отдышаться. Теперь надо было переодеться, привести себя в порядок и как можно скорее идти в старые кварталы, где, несмотря на поздний час, продолжалось гулянье. Их могли случайно арестовать на пустынной улице, но не стали бы искать в толкотне баров, куда полиция вламывалась только во время заранее спланированных облав.

В помещении было прохладно, но юноша и девушка не чувствовали холода, – стремительное бегство разгорячило тела, сделало дыхание глубоким и быстрым. Смешанный со страхом азарт, возбуждение, радость и тревога… Им следовало как можно быстрее избавиться от черных курток и свитеров, надеть что-то яркое и бежать в ближайший бар, поскорее оказаться на людях, влиться в веселую, захмелевшую толпу. А за дверью уже звучали полицейские сирены – по улицам начали курсировать патрульные машины…

Ида начала торопливо стягивать свитер, плотно облегавший ее стройную фигурку. Девушка не носила лифчика, и тонкая трикотажная майка, прилипшая к разгоряченному телу, не скрывала, а наоборот, подчеркивала форму небольшой, красивой груди, выпуклых, напряженных сосков. Ида потянулась к заранее подготовленной, лежавшей в рюкзачке одежде, и ее пальцы случайно переплелись с пальцами Игора. Оба вздрогнули, словно через их тела пробежала электрическая искра. Ощущения обострились, кровь стала горячее, наполняя каждую клеточку непонятной вибрацией, чувством, которому еще не придумали названия. Мир вокруг стремительно сужался, и вскоре во всей вселенной остались только два полуодетых, стоявших друг напротив друга человека, чьи пальцы переплелись в случайном прикосновении.

Ида подняла голову, посмотрела в лицо Игора, но увидела только его очень нежные, красиво очерченные губы, которые она столько раз представляла в своих грезах, воскрешая в памяти первый детский поцелуй, похитивший ее сердце. Потом они целовались и еще, но в сердце навсегда остался то, самое первое прикосновение губ. Возможно, потому, что детский поцелуй не был замутнен страхом, а позже, оставаясь наедине с Игором, Ида боялась, что однажды она не устоит перед соблазном, с головой нырнет в омут опьяняющих ласк и потеряет невинность.

Игор нежно взял руку девушки, провел ею по своему лицу, прижал к груди, – сердце стучало громко, в бешеном ритме, и Ида отчетливо ощущала ладонью каждый его толчок. Секунды длились и длились, а потом, сама не заметив как, Ида оказалась в объятиях Игора, трепеща от его ласк и нежных поцелуев, настолько сладких, настолько прекрасных, что за каждый из них можно было с легкостью отдать и свое тело, и свою душу.

Нечто подобное происходило с ними не в первый раз, но всегда ласки заканчивались ничем – рассудительная Ида все же заставляла себя остановиться, понимая, что запретный плод все еще должен оставаться под запретом. Но сегодня была другая ночь. Перед глазами полыхали языки пламени, плясавшие на окне банка, огонь разгорался все ярче, пожирая предрассудки прежней жизни. Теперь Ида стала другой…

Она больше не могла противиться желанию. Все, что переполняло душу изнутри, вырвалось наружу и, поборов смущение, девушка сама принялась ласкать Игора, наслаждаясь каждым прикосновением к его упругому, загорелому телу, а потом начала неловко расстегивать его брюки.