скачать книгу бесплатно
– Ну да, получал.
– Зол вот тоже собирается. В автошколе уже отучился. Скоро экзамен, вот справки собирает, все есть, нарколог даже, а вот психиатр что-то не выписывает.
– А что говорит? – спросил я.
– Говорит, пока не может выдать справку почему-то. Говорит, долго ждать придется.
– Ну так и ждите.
– Да мы вот у тебя хотели спросить, может у тебя знакомые есть, кто бы побыстрее за деньги сделал эту справку?
– Ну ты придумал! Зачем там знакомые? – удивился я. – Идешь в порядке очереди, и все выписывают.
– Да? Только так? Ну, ладно… – грустно протянул Киржанов.
Сам Зол все это время стоял молча.
Я решил его спросить:
– А что, машину собрался покупать?
– Н-н-ну, да… – начал Зол.
– Да у него на «книжке» же накопления с алиментов. Вот сейчас восемнадцать исполнится, и он сможет их снимать. Купим с рук недорогую тачку, пока поучиться, поездить.
– Понятно все с вами, – улыбнулся я.
Практика это была не новая и хорошо всем знакомая: большинство воспитанников, у кого имелись накопления, после выпуска именно так и тратили деньги.
Я попрощался с ребятами и пожелал им успехов. И только когда закрыл дверь, вспомнил. Все верно, у Золотникова никак не могла появиться такая справка от психиатра. Именно из-за задержки психического развития ездить за рулем парню было противопоказано.
***
С Санькой Шпагиным мы познакомились очень давно, еще когда он был совсем маленьким мальчишкой и не воспитывался в детском доме. Он был из семьи и отдыхал в «домашних» отрядах, в том же лагере, где я как-то раз лет в шестнадцать, еще до работы в детском доме, был вожатым.
Надо добавить, что в ту смену, когда он оказывался в лагере, абсолютно все забывали, что есть отряды детдомовских детей, что среди них есть множество воров и хулиганов, что они вообще представляют какую-то угрозу. Все лагерное внимание было сосредоточено на маленьком Саньке: он был объектом обсуждения на каждой линейке, на каждом собрании педагогов. Он постоянно убегал, воровал, курил, выпивал и дрался. Его боялись все – и дети, и педагоги, и даже руководство лагеря.
На вид, как обычно это бывает, он выглядел намного старше своих сверстников, видимо в силу того, что ему часто приходилось «пропадать» на улицах и раньше времени повзрослеть. Чем-то он мне напоминал Войну, разве что не был таким здоровым. Шпага был невысокого роста, щупленьким, смуглым мальчишкой.
Когда его маму с папой наконец лишили родительских прав, он оказался в нашем детском доме. Было ему лет четырнадцать. Мы сразу же узнали друг друга, и первое время в мои смены он постоянно торчал у меня в гостях. Чего я, поначалу, если честно, опасался. Но совершенно зря.
К тому времени Шпага как-то резко окреп, возмужал, стал таким коренастым и серьезным парнем. Перестал убегать, выпивать и даже взялся за учебу. Редко встретишь такие конкретные перемены в людях. Шпагу как будто подменили.
С Димкой Дадоновым мы сдружились благодаря Шпаге. С какого-то момента в гости они стали заходить ко мне строго вдвоем, как закадычные друзья.
Дадон чаще всего ходил в борцовской майке, был он низеньким и коренастым парнишкой. Чаще всего «пропадал» он на спортплощадке с турниками и брусьями. И была у Дадона одна из любимых проказ – задеть чем-нибудь руководство детского дома.
Например, когда в коридоре он встречал мрачную и не расположенную к юмору Людмилу Бенедиктовну, он демонстративно поднимал обе руки вверх на уровне головы и разворачивал ладонями от себя, так что жест был похож одновременно на «стоп» и на «сдаюсь». При этом Дадон громко, торжественно и наигранно говорил:
– Здравствуй, Власть!
Людмила Бенедиктовна начинала что-то недовольно бурчать, прогонять Дадона, стараясь обойти его стороной, а он продолжал распыляться:
– Ну-ну, не ругайся, Власть, не сердись! Сходи-ка в столовку, покушай наших щей!
Позже я выяснил, чем было вызвано его такое поведение – якобы, по его словам, благодаря стараниям «Власти», Дадон, при всей его спортивности, состоял на учете в наркологии.
***
Летом мы отправлялись в новый лагерь, за сто с лишним километров от детского дома. Назывался он «Тихие озера». Там вокруг меня с самого начала смены организовались трое взрослых ребят. Это был Филиппок, Шпага и Дадон – моя верная компания друзей-воспитанников. Всю последующую смену они соблюдали мою лагерную традицию – вставали раньше всех, бегали по утрам, занимались на турниках. Днем они помогали мне организовать детей, проследить, кто чем занимается, а в дождливую погоду – сидели у меня в комнате, рассказывали истории и просто «валяли дурака». Дожди в ту смену, признаюсь, шли каждый день.
В общем-то, речь не об этом. Больше всего мне в «Тихих озерах» запомнился первый день. Только я приехал, мои друзья с большим удовольствием устроили мне экскурсию по лагерю.
– Владимир Васильевич, пойдемте, мы вам покажем, где вы будете жить! – повел чуть ли не за руку меня Филиппок.
– Вот, смотрите, – Дадон показал мне сарайчик на отшибе, вместо стекла у которого была фанерка, закрывающая половину окна. – В той смене там две воспиталки жили, у них окно выбили и что-то вынесли. В общем, теперь вы там один будете жить.
– Почему один? – удивился я.
– Так из мужиков-воспитателей или вожатых в лагере больше никого и нет, – пояснил Шпага.
– Да… Мы даже прибрались у вас там! – гордо добавил Филиппок.
Я зашел в унылую лачужку с тремя кроватями.
– Выбирайте любую. Хотя я вам советую вот эту, у стены, – сказал Шпага.
– Почему?
– А эта рядом с окном, а тут стекла, видите, нет. Продует еще.
– Точно, спасибо, – сказал я и присел на пружинистую кровать.
Сразу же раздался какой-то стук, на пол что-то упало. Я заглянул под кровать – топор!
– А это еще что? – спросил я, держа в руках инструмент.
– Как что? – удивился Дадон. – Топор! Еще спасибо скажете: для вас старались, сперли его у дяди Васи.
– Спасибо, конечно. Но зачем?
– Да знаете, тут всякое бывает. У вас вот, кстати, еще и замка теперь нет. Был навесной, но его кто-то стащил, пока пересменка была. Так что… Вы спите вообще крепко?
Дальше мы пошли осматривать территорию. Мальчишки, размахивая руками, показывали, где футбольное поле, где эти самые озера тихие, где столовая, где умывальники с туалетами.
– А это что у вас тут? Дождевая вода? – спросил я, указывая на бойлер с мутной водой.
– В смысле дождевая? Самая что ни на есть питьевая! А то, что ржавчиной отдает, так это для пользы. Наверное. Может, там витаминов много… – смеялся Шпага.
– Да не слушайте его, это здесь вода такая, – пояснял Дадон. – Утром наливаешь – чистая. А к вечеру становится вот такой ржавой. Тут все умывальники к вечеру желтые-желтые. Отмывать без толку, к вечеру все равно такими становятся.
В этот же день, ближе к вечеру, ко мне подбежал Артем Ревякин, который уже повзрослел, но, впрочем, остался все таким же безбашенным и дурным.
– Владимир Васильевич! Если молОчка нужна какая-нибудь, ну там кефир, молоко, ты мне скажи, я тебе вечерком принесу, – сказал он, жуя слова в привычной манере.
– Это откуда ты возьмешь? – удивился я.
– А у меня ключ от склада есть. Я в первую смену поварам помогал картошку чистить и спер у них. Третью смену уже не догадываются! – рассмеялся Ревякин и заговорщицки подмигнул.
Наверное, любой человек с высокими моральными принципами сказал бы, что о кражах нужно немедленно заявить, ключ отобрать и вернуть поварам, а заодно и топор дяде Васе, провести воспитательные беседы и все такое прочее. Но присмотревшись внимательно к полупьяным поварам и грязной посуде, на дядю Васю-слесаря, который отказывался ставить замок и остеклить окно, прислушавшись к историям о ночных приключениях нашей шпаны…
В общем, я сказал ребятам, как они и предсказывали, большое спасибо. И в первую же ночь я спокойненько подпер выбитую оконную раму к входной двери, выпил перед сном принесенного мне со склада кефирчика, положил у изголовья топор и, засыпая, любовался, как колышется на выбитом окне прибитое гвоздями покрывало.
ГЛАВА 5. АРБУЗЫ В ЛИМУЗИНЕ
На должность воспитателя в детский дом, скорее всего, могут устроиться только люди двух типов. Либо это неравнодушный, ответственный, заботливый и любящий детей альтруист, готовый за бесценок посвящать часть своей жизни чужим детям. Либо это просто сумасшедший человек. И кстати, одно другому не мешает.
Мне кажется, что за все время моей работы в детском доме я успел несколько раз сменить одно состояние на другое, туда и обратно. А ведь кто-то эти состояния не менял на протяжении всей работы. Больше всего печалили те, кто пришли работать как первый тип, но спустя несколько лет плавно становились вторым, а вот меняться обратно совсем не собирались.
Среди сотрудников бытовало такое мнение, что у тех, кто остается работать дольше десяти лет, начинаются серьезные проблемы с головой. Я приступал всего лишь к шестому году своей работы в детском доме, который начинался со слов директрисы:
– Так вот, Володя, мы тут посмотрели, как ты в прошлом году работал. Планы ты не писал, в группах бардак был, дети беспризорничали, по оврагам металл собирали. Поставим-ка мы тебя на четвертую группу.
– Звучит как «…в наказание», – решил отшутиться я.
– Скоро сам все поймешь, – сухо ответила Валентина Антоновна.
Четвертая «семейка» практически полностью состояла из ребят, которые учились в коррекционной школе или вообще были на индивидуальном обучении.
Здесь был Ваня Елкин, постоянно устраивавший истерики по поводу необходимости срочной уборки: ему очень нравилось наводить порядок. Саша Агатов – неуравновешенный тип, с непредсказуемым поведением. Задиристый, капризный Яшунин и его друг – скрытный воришка Полководин. Маленький Милов, шустрый и вездесущий, как обезьянка, и его замкнутый и эмоционально неустойчивый друг Вадим. Малообщительные и ершистые сестра и два брата Чичеревых. И уже давно знакомый мне, знаменитый на весь детский дом, все такой же совершенно неадекватный Артем Ревякин.
Все они были разного возраста, но в основном младшего – от десяти до двенадцати лет. В свободное время любимыми занятиями их были ругань и драки между собой, в которых наиболее излюбленным приемом был смачный плевок в противника.
А свободного времени у ребят из коррекционной школы и «индивидуалки» почему-то оказывалось всегда намного больше, чем у обычных.
***
Сашке Агатову было лет четырнадцать, в группе он был самым высоким из мальчишек и одним из самых крепких. По уровню развития он был где-то в третьем классе. Но в школу Сашке ходить было нельзя, с ним занимались индивидуально.
Как-то раз из соседней спальни послышался шум, крики, бессвязные матерные ругательства в адрес чьей-то матери. Я вбежал в комнату, Сашка с бешеными глазами отшугивал Яшунина и Полководина шваброй и орал:
– Отвалите, суки!
Мальчишки задирались, дразнились и смеялись над ним. Заметив меня, эти двое тут же смолкли и отошли в сторону.
– Что случилось? – строго спросил я.
– Мы сидели тут просто, а он вдруг стал харкаться в нас! – начал жаловаться Яшунин.
– Они влут! – заорал Агатов.
– Саша, успокойся, сейчас разберемся со всеми, – сказал я.
Только стал подходить к нему ближе, как Агатов переметнулся на меня и стал замахиваться шваброй. Я недоуменно отступил. Сашка бросил швабру в сторону, пулей влетел на подоконник и открыл окно.
– Я титяс плыгну! Тесно говолю! Ответяю!
Я только рыпнулся в его сторону, он закричал еще громче:
– Не подходи!
И сделал резкое, пугающее движение в открытое окно.
Сашку колотило в истерике, руки тряслись. Я побледнел. К такому я был не готов. Что делать в этой ситуации – я не знал, а меры нужно было принимать здесь и сейчас, моментально. Почти вся группа столпилась за мной.
Я шепнул Аленке Чичеревой:
– Сходи к медсестре, расскажи ей все, может, она придет, успокоит его как-то, лекарства даст. Быстрее!
Аленка тут же убежала.
– Саша, – продолжал я. – Слезь с окна, поговорим нормально. Скажешь мне, кто тебя обидел?
– Отвали-и-и-и! – заорал на меня Агатов и дальше понес что-то ругательное, несвязное.
– Владимир Васильевич, вы не подходите к нему, стойте здесь. Я сейчас Лешку позову, – тихонько сказал мне один из мальчишек.
Не успел я ничего возразить, как он уже скрылся в соседней группе.
Через пару минут вошел Лешка Крухмалев – крепкий взрослый парень, готовящийся вот-вот перехватить эстафету лидерства в детском доме. Зашел он размеренной походкой, делая заспанный, ленивый вид.
Сашка Агатов, застывший на подоконнике, резко изменился во взгляде – глаза стали испуганно и растерянно бегать из угла в угол, не находя себе места. Кричать он сразу перестал.
– Здорово, Василич, – протянул Лешка мне руку. – Че, опять психует?
Он деловито кивнул головой в сторону Агатова.
– Привет, Лешка. Первый раз вообще такое вижу. Не пойму, что с ним. К медикам надо вести.
– Да ладно что ли, какие медики… – Лешка махнул рукой и направился в сторону Сашки.
Как раз в этот момент прибежала Аленка Чичерева.
– Владимир Васильевич! Я медсестре сказала, что Агатов опять психует, на окне сидит. Она сказала, что он задолбал, никуда она не пойдет, пусть психует, ничего не случится.
Лешка посмотрел на меня, рассмеялся и повторил, качая головой:
– Медики…
