скачать книгу бесплатно
Я задумался об этом тогда, потому что ко мне в группу определили новенького. Мальчишку звали Илья, но все сразу же прозвали его Рыжим, на что он совсем не обижался. Он жил у нас уже около двух месяцев и вроде бы ко всему привык и освоился. Но однажды, когда все были на прогулке, я заметил, что он вдруг исчез. Я тут же решил проверить его в спальне. Весь день он бегал веселый, жизнерадостный, но когда я зашел в комнату, то увидел, что он лежит и рыдает, уткнувшись в подушку.
– Что случилось? – спросил я.
– В этот день умерла моя мама, – ответил Илья.
Некоторое время, забыв про всех, я так и просидел с ним в полной тишине. Говорить что-то было бессмысленно. Что тут скажешь? Да и не бывал я еще в такой ситуации. Потом я решил, что мальчик не зря выбрал такой момент и уединился в спальне. Ему хотелось побыть одному. На свой страх и риск я решил его оставить, поэтому встал и вышел из комнаты.
Многие из нас время от времени вспоминают горестные моменты, какие-то неудачи, безответную любовь, покинувшего нас человека. Пусть воспоминания об этом приносят душевную боль, переходящую чуть ли не в физическую, но ведь именно в этот момент те самые чувства оживают вновь, тот человек стоит перед тобой, словно живой. И есть в этой боли часть какого-то счастья, ощущение близости и радости. Хоть эти теплые чувства и следуют одновременно с покалываниями в груди и слезами на глазах. Очень важно в это время остаться наедине с самим собой.
Но у ребят в детском доме такой возможности практически нет! На протяжении суток они вынуждены постоянно находиться на виду. Палата на десять кроватей, стоящих друг от друга на расстоянии разломанной тумбочки, да пара шкафов с подписанными полками. В такой палате невозможно «найти себя в одиночестве», здесь постоянно кто-то рядом находится, кто-то рядом спит, кто-то на соседней кровати играет в карты, кто-то постоянно мимо проходит. В бане моются группами. В столовой едят всем «инкубатором». Спальня, игровая, туалет, школа, двор, коридоры, кабинеты – что угодно, где бы ни был ребенок, его постоянно окружают люди.
И все же, несмотря на постоянное нахождение среди людей, каждый из этих ребят выглядел по-своему одиноко. Как будто невозможность уединения во внешнем мире компенсируется внутренним одиночеством. Почти каждый из них выступает один на один с миром и словно кричит: «Пусть здесь и сейчас я не могу быть отдельно от вас, но внутри себя – я все равно один!» И вот это «одиночество в кругу подобных» мне всегда казалось главным и каким-то неизлечимым пороком детского дома.
Не догадываясь о горе Рыжего, остальные ребята играли в прятки во дворе своего «инкубатора». Какое-то время, понаблюдав за ними, я снова собрался вернуться в спальню, чтобы проверить мальчишку, как вдруг:
– Кто мается? – услышал я задорный голос Рыжего на игровой площадке позади себя.
Как ни в чем не бывало, он снова продолжил игру с остальными ребятами.
***
Конечно же, идеальным воспитателем я сразу не стал. В первые же мои смены был разбит стеклянный столик, сломана дверь, выбито окно, накурено в туалете. Сумасшедшая и бывавшая совершенно неадекватной Писарева постоянно устраивала какие-то скандалы, ко всем задиралась. Баранов время от времени внезапно пропадал и так же внезапно появлялся. Золотников без спроса, якобы незаметно убегал к матери, но к вечеру самостоятельно возвращался обратно. Филиппок то и дело ходил как оборванец. Сухарев с Киржановым не пили, но как только я куда-то отлучался, курили в туалете. Один Генка Лопухов исправно пил таблетки и не падал в припадке. Пока что.
Своим еще несостоявшимся педагогическим чутьем я начинал что-то чувствовать. Нужно что-то менять, искать какой-то подход. Но из прослушанного в пол-уха курса педагогики в колледже в моей памяти рядом со словом «подход» смутно возникало только слово «индивидуальный». Видимо, в этом-то и есть какой-то секрет, подумал я.
Действительно, как здесь мог быть общий подход? Если одному мальчишке двенадцать лет, а другому семнадцать? Если одна девочка уже интересуется мальчиками, а другая в свои пятнадцать с трудом выговаривает слова? Объединить их и занять чем-то общим никак невозможно.
До всего пришлось доходить на практике. Я начал присматриваться к каждому ребенку в отдельности, искать его особенные черты, чтобы через них найти этот самый индивидуальный подход. И вскоре понял, что многие особенности практически всегда скрываются за теми же недостатками.
Например, если недостатком Переломова для меня была его взрослость, то это только потому, что я не отделял его от остальных детей. Стоило только несколько раз поговорить с ним совершенно по-свойски на привычные взрослые темы, которые и самого меня тревожили, как он начал прислушиваться ко мне и просить совета.
Недостатком Золотникова были его побеги к матери и сестре. Так это потому, что он их очень любил! Стоило лишь несколько раз побеседовать с ним о семье, как он начал каждый раз спрашивать разрешения, чтобы их навестить.
Бродяжничество Баранова и неряшливость Филиппка, по сути, были следствием одних и тех же черт характера – любопытства, непоседливости, веселости. Стоило дать им пару совместных заданий, как они стали друзьями «не разлей вода», и контролировать их стало намного проще.
***
Сложнее всего было найти общий язык со Светкой Писаревой. Потому что «языка» как такового у нее и не было: чаще всего это были просто несвязные слова или короткие фразы, которые она визгливо выкрикивала, бросая тебе их в лицо вместе со слюной. К тому же из-за ее картавости и шепелявости было практически не разобрать, что это за слова.
– Тапаеп! – частенько кричала она мне в течение моей смены на группе и дико хохотала.
Я долго отказывался понимать, что это значило, и просто улыбался в ответ или кивал головой.
Девушке было пятнадцать лет, она была с меня ростом, к тому же здоровая и очень крепкая. И пока у нее не начинались приступы бешенства, все были счастливы и тихо радовались. Когда же это случалось, ребята старались куда-нибудь спрятаться. В глазах у нее вспыхивал безумный огонек, она начинала беспрестанно визгливо смеяться, что-то орать, швыряться всем, что попадалось под руку, во всех проходящих мимо. Обычно в такие моменты на шум прибегала воспитательница из соседней группы – крупная молодая женщина грубого нрава, и пока она сдерживала Светку, поспевали медики и окончательно успокаивали девушку.
Через пару месяцев моей работы на группе со Светой мы все-таки поладили: она стала выполнять мои просьбы, прислушиваться к замечаниям. Скорее всего, это было связано с тем, что я в свою очередь тоже наконец-то стал понимать ее. Каким-то чудом я постепенно адаптировался к ее манере речи, ее слова в моей голове автоматически переводились на понятные мне.
К слову, когда наше взаимопонимание наладилось, она странным образом резко перестала мне говорить «тапаеп». И только потом до меня дошло, что же это могло означать.
Света хоть и была совершенно неадекватной, нервной и вспыльчивой, на самом деле была очень доброй и легкоранимой. Когда мы сидели в компьютерном классе, пока все играли, она постоянно что-то печатала. Однажды она подошла ко мне и спросила:
– А можете мне распечатать письмо на листе?
– Да, конечно, – сказал я и нажал на кнопку печати.
– Ой! А что это тут два? Мне только один нужно! – почему-то засмеявшись, закричала Света.
Я подошел и посмотрел.
– Ну, все верно, ты же сама два раза скопировала одно и то же, – объяснил я ей, показывая файл.
– А! Ну, оставь себе лишний. Мне только один нужно!
– Свет, а кому это письмо, куда ты его отправишь? – спросил я, с интересом рассматривая первые слова.
– Отстань! – засмеялась она и выбежала из класса.
На лежавшем передо мной листке, который я храню со всеми остальными записками, я прочитал следующее:
Привет дорогая мама!!! Мама прости миня за среду, Да я винавата, извени миня, Да я чуствую сваю вину перя Тобой, да я знаю что ты За меня переживаеш, больше Небуду действовать на твои НЕРВЫ, Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ ТЕБЯ НЕРВИРОВАТЬ МАМА Я ПЕРЕСТАНУ РЕЗАТ РУКИ, ШТОБЫ ТЕБЯ НЕ РАСТРАИВАТЬ И Я БУДУ ТЕБЯ СЛУШОТЬСЯ, МАМА ПРОСТИ – ПРОСТИ МИНЯ, ЭТО ПОСЛЕДНИЙ РАЗ, мне очинь Стыдно перетабой, прости меня Я сделаю все штобы ты миня Простила и небуду тебя доводит Я буду слушатьса тебя как Галину МИХАЙЛОВНУ, ятебя люблю мама Послуший миня пожалуста ты самая Хоршая чудесная и милая веселная и добрая и самая любимоя! мама моя желаютебе только удачи добра прости миня с тань опат моей мамой пожалуста и опшайса самной нармально как раньше пока целую сольнушка мое прости миня.
Только позже я узнал, что маму Света с рождения ни разу не видела и не знала, где она.
***
Одним воскресным утром я пришел в свою смену на группу. До самого «отбоя» мне предстояло «работать» с детьми. Казалось, ничто не могло помешать моему плану.
Ребята постепенно один за другим просыпались, заправляли кровати, умывались. Сидели у телевизора, ждали завтрака. После завтрака мы тщательно отмыли в спальнях полы, полили цветы на окнах, вытерли пыль на полках. И до обеда приготовились немного поиграть в компьютерные игры.
Все расселись по местам: по двое за один комп. Когда на экранах загорелись первые заставки игр, в компьютерный класс ворвалась Любовь Нефедовна. Видимо, день с утра у нее не задался. Я только хотел сказать «Здравствуйте!», но она оборвала меня на полуслове.
– Опять весь день до ночи собираетесь сидеть тут играться? – резко и без приветствий, строго глядя на меня, спросила замдиректора.
Если честно, я бы был только рад, чтобы они просидели в классе до вечера. Я об этом даже иногда мечтал. Но разве кто-нибудь слышал-видел такое, чтобы дети могли усидеть на одном месте целый день? Особенно, если погода отличная. А погода была в тот день отличная. Хотя, я вообще не помню, чтобы для ребят в детском доме погода была плохой, когда речь заходила о прогулке.
– Да ну нет, Любовь Нефедовна. Мы только что отдежурили по спальням, сейчас до обеда они поиграют, затем погуляем. А потом самоподготовка. Вечером опять на улицу.
– Так! Играть ты с ними будешь, когда по будням приходишь как лаборант. А сейчас ты воспитатель. С детьми надо работать!
Дети, повернув на нее головы, молча слушали. Любовь Нефедовна часто и многим воспитателям заявляла, что с ними надо работать. Мне всегда было интересно, что представляют в этот момент ребята. Как они понимают, что с ними «работают»?
– А я с кем работаю? – не удержался я и съязвил.
Сделал я это зря. Любовь Нефедовну «понесло».
– Так! Язвить ты матери своей будешь! А мне план работы покажи, что ты с ними делать собрался сегодня!
– Так ведь… Только что же вам рассказал, – недоуменно ответил я.
– Ежедневный. План. Работы. С детьми.
Ее начало потряхивать от негодования.
– В тетради, как положено. Сказал он…
На протяжении всех последующих лет трудно было понять, что так выводило ее из себя.
– Так вы же мне сказали, что мне не нужно писать планы на полставки, – продолжал я спорить.
Ее это уже не интересовало. Со словами «к обеду чтобы план лежал у меня на столе» она резко нажала кнопку рубильника и выбежала из кабинета. Компьютеры потухли. Дети тоже.
– Да ладно вам, Владимир Васильевич, – подбодрил меня Филиппок. – Не расстраивайтесь. Она скоро сама забудет про свой план.
Но Любовь Нефедовна не забыла. Конца рабочего дня я ждал с нетерпением.
***
Гена Лопухов любил кушать все, что не любят обычные дети. Он любил сало, рыбу, печень, чеснок, яйца. Неизвестно, где и когда он ел чеснок, но чесночный запах преследовал его постоянно. Печень он съедал за всех сразу же, на ужине. А когда у него откуда-то появлялся кусок сала, он непременно прятал его за пазухой и, понемногу откусывая, таскал его так с собой весь день. Невозможно было уговорить его не засовывать сало под майку!
Обычно, когда давали вареные яйца, большинство ребят их тоже не ели. Гена собирал их со всей столовой и где-то прятал. Потом помогал поварам что-то принести-унести за несколько рублей. Он шел в магазин и на эти деньги покупал пакетик майонеза. Хорошо, когда лук зеленый мог найти. Лук он тоже очень любил.
В один из таких «яичных» дней он долго и старательно столовой ложкой нарезал яйца в тарелку, порубил чеснок и зелень, потом все обильно заправил майонезом. Отличный салат получился в тот раз! Мне даже издалека было заметно, как Гена сглатывал слюну в предвкушении. Но есть сразу было нельзя. Нужно было куда-то уединиться, чтобы ребята не доставали. Обычно он «пропадал» в мастерской или в столовой у поваров.
Гена взял тарелку, я отвернулся в окно, чтоб его не смущать. Вдруг кто-то что-то крикнул, я сразу же обернулся: тарелка вдребезги, весь пол в салате, Гена в конвульсиях. Ребята смеются.
Позже, вечером, когда все уладилось, я лишний раз поинтересовался, как он себя чувствует. Генка сказал:
– Салат жалко. Вкусный, наверное, был.
***
Весна – отличное время для рыбалки! Об этом я узнал от своих же первых воспитанников. А также и то, что начинать нужно как можно раньше, с утра. Поэтому приходите-ка, Владимир Васильевич, не к 8.00, а к 7.00. Нет? Ну, так хотя бы к 7.30.
Наш детский дом располагался вблизи реки, идти до берега минут пять, не больше. Но разве будет хороший улов с дамбы? Или с песчаного пляжа? Конечно, нет. Идти нужно было за два-три километра, к небольшому заливу. Вот там рыбы полно, да и лишний раз никто не потревожит. Каждый выходной в конце весны и начале лета мы пропадали там на весь день, забывая про обед и ужин: за ними бегал специальный посыльный. Вообще все было распределено по ролям. Кто-то отвечал за еду, кто-то нес снасти, кто-то копал червей, кто-то насаживал, кто-то ловил, кто-то собирал улов. Вот он – индивидуальный подход.
Ничто так не способствует дружбе, как общее дело. Рыбалка – одно из самых лучших занятий в этом плане. Я сидел на траве вблизи реки, рядом были все мои ребята-рыбаки. Изредка квакали лягушки. Мы все улыбались весеннему солнцу. Помню, я подумал о том, что главное в моей работе – совсем не работа.
***
На лето всех детей из детского дома вывозили в загородный лагерь. Так как сотрудники лагерей отказывались работать с нашими детьми, да и дети их не особо слушались, вместе с ребятами отправляли еще и отряд наших воспитателей. Каждому из нас необходимо было отработать там хотя бы одну смену.
Что такое лагерь? Смотря кому задать этот вопрос. Домашний ребенок ответит, что это сосновый бор, теплая речка, спортивные мероприятия, игры, эстафеты, смешные сценки, дискотеки и новые знакомства. Воспитанник детского дома скажет, что это ночные побеги на соседние турбазы, возможность украсть, выпить или уединиться с девочкой. Воспитатель скажет, что это наказание – двадцать одни сутки вдали от дома, за городом, на закрытой территории с отрядом подростков, постоянно планирующих побег, воровство, пьянку или драку, отсутствие возможности нормально поесть, выспаться и помыться. И все это за копеечную зарплату.
И для всех вместе лагерь – это один и тот же день, который повторяется двадцать один раз и выглядит следующим образом: подъем, зарядка, завтрак, кружки-игры, обед, сончас, полдник, игры, вечернее мероприятие, ужин, дискотека, второй ужин, отбой. Различие в днях – это тема вечернего мероприятия. Инсценировать музыкальный клип или разыграть сказку? Кстати, интересно, сильно ли волновал этот вопрос парнишку вроде Балагана, которого периодически ночью вытаскивали из кровати его подружки Ольги?
Когда смена кончалась, домашних детей увозили, а через пару дней завозили новых. Наши оставались. И еще раз. И еще. И так все лето. Последняя смена без преувеличений была для ребят самой тяжкой. Мало того что одни и те же мероприятия по четвертому кругу, так плюс к этому начинается сезон дождей, а с ним и запрет на купание в речке, холод и сырость в сосновом бору, ощущение заканчивающегося лета, приближающейся учебы, а для кого-то – скорого выпуска в свободную и пугающую взрослую жизнь. Настроения нет ни на что, опустив руки, ребята ходят от дерева к дереву, унылые и скучающие. Я знаю это, потому что всегда приезжал к ним именно на последнюю смену.
Но вскоре наступала осень, разговоры о лагере утихали, ребята потихоньку втягивались в учебный процесс, а выпускники – во взрослую жизнь, все реже и реже посещая детский дом. Кстати, в одно из таких редких посещений девушка Ольга безуспешно пыталась скрыть от всех свой округлившийся живот.
Лето выдалось замечательное!
ГЛАВА 3. КАК ВАМ ТАКОЙ КВЭСТ?
На следующий год моя мама как-то быстро и спонтанно решила уйти с должности секретаря и переехала жить в северные края нашей страны – где провела свою молодость, где когда-то родился и я. До тех пор я частенько забегал к ней в кабинет на чай, пообщаться, что-то обсудить. А теперь остался один. И в своем доме, и в детском.
В то же время я поступил на филологический факультет. Университет находился в соседней области, на время учебных сессий приходилось уезжать туда на пару-тройку недель. И вернувшись в город после первой же сессии, как только я вошел в здание нашего «инкубатора», пожилая вахтерша огорчила меня новостью, что моей восьмой «семейки» больше не существует.
Я прямиком направился в кабинет директора с вопросами.
– Володь, да, группу вашу пришлось расформировать, мы решили там сделать ремонт. Мальчишек раскидали по разным «семейкам», – сообщила мне Валентина Антоновна.
– Но зачем сейчас ремонт? – удивился я. – Середина учебного года, зима… Обычно ведь это все летом бывает.
– А это не твоего ума дело, – сразу же осекла меня она.
– Да, извините… Но с кем я тогда теперь буду работать?
– Пока решаем этот вопрос. Но скорее всего на «индивидуалку» пойдешь. Ну, или по замене на разные группы будем ставить, когда кто-то заболеет, не выйдет.
– Понял.
Хотя ничего я в тот момент еще не понял.
***
Многие, наверное, знают, что такое квэсты. Я про те самые игры, где вашу компанию закрывают в комнате, и вы должны за определенное время разгадать головоломки, а потом целыми и невредимыми оттуда выбраться. Участвовать в этом для меня всегда было как-то скучновато. Знаете ли, нет реалистичности. В окружении своих сообразительных и скорее всего адекватных друзей вы разгадываете интересные загадки. Ясное дело, что по истечении времени дверь откроют, вам скажут – вы проиграли или выиграли, разница невелика. Другое дело квэст, в котором мне пришлось тогда участвовать на протяжении полугода.
В детском доме была следующая практика. Дети, которые «не умещались» ни в обычной школе, ни даже в коррекционной, помещались в группу индивидуальной подготовки, а проще говоря – в «индивидуалку». Это были новенькие дети, которых еще не успели распределить по школам. Товарищи с диагнозами «имбецильность» и «дебильность». Ребята, которые забросили школу и несколько лет жили на помойках и в трубах теплотрасс. Девушки, подрабатывавшие на шоссе. Всех в одну «индивидуалку».
С 8.00 до 13.00, пока остальные были в школе, их собирали в одном маленьком кабинете. В твоем распоряжении несколько парт, стульев, сломанное пианино, ключ от кабинета, десять человек, пять часов. Цель – сдать детей живыми, выжить самому и желательно не сойти с ума. Двери закрываются, время пошло.
Как вам такой квэст?
Когда я закрывался с «индивидуальщиками» в этой комнате, то ощущал себя персонажем одной из моих самых любимых книг – «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи. Книга о том, как обычный дебошир решил «откосить» от судимости в психиатрической клинике. Вот только кем конкретно я там был, до сих пор точно не могу определить. По факту я должен соотнести себя с медперсоналом. Самому мне, конечно же, хотелось бы сравнивать себя с главным героем Рэндлом Макмерфи, воинственным борцом против системы угнетения, хаоса и абсурда. Но на деле, скорее всего, я был всего лишь одним из пациентов.
Блондинистый подросток Коля Турбинов, когда не получалось сбежать, обычно устраивал себе лежанку из стульев и разваливался на задних рядах, периодически выкрикивая несвязные матерные ругательства по поводу того, что ему «все надоело» и вообще «зачем он здесь». Кто-то лупил пальцами по клавишам пианино, оно издавало странные звуки, под которые Настя и Катя, недавно привезенные с очередной «блат-хаты», устраивали дикие танцы.
Игнат Рябинов одновременно пытался то танцевать, то петь, то рассказывать стихи. У Игната была крайняя степень умственной отсталости, по-научному – имбецильность. Если описать более доступным языком, то выглядит это так, будто человеку достался мозг какого-нибудь умного попугайчика, который научился произносить слова, но совершенно не понимает их значения. Поэтому у Игната, например, строчка «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» иногда продолжалась песней «В лесу родилась елочка».
В один из таких типичных дней в кабинет постучалась замдиректора по учебной части. Я открыл дверь и по недовольному взгляду Людмилы Бенедиктовны с огромными черными кругами под глазами понял, что пришла она далеко не с мирным настроем.
– Почему тут так шумно? – сухо спросила она.
– А мы тут репетируем, – решил отшутиться я, надеясь перевести тон общения в более дружелюбный.
– Что репетируете?
– Как это что? Номер на цирковое шоу.
