скачать книгу бесплатно
Александра благословлю:
Будет верно управлять,
Властям воли не давать…».[3 - «Скопческие духовные песни и нечто из богослужений скопцев в России» Лейпциг: Э. Л. Каспрович, 1879, с.15-17.]
Последнее четверостишье опять подхватили гости и вновь, встав, вместе пропели три раза. Затем, степенно простившись с хозяином, убыли в дорогие московские гостиницы, чтобы, отдохнув, с утра убыть по домам: Ярославскую, Владимирскую, Рязанскую, Орловскую, Калужскую, Тульскую и другие губернии. В гостеприимстве и экономии денег они не нуждались, все были очень богатыми людьми. Хозяин проводил всех, поцеловал на прощание, обнял. Гости грузно и медленно закинули тучные, обрюзгшие тела в экипажи. Безбородые кучеры с провисшими щеками бодро заскочили на козлы. Не мешая друг другу, получив приказ от клиентов, начали разъезжаться по улицам Москвы. Хозяин, проводив всех, вернулся в столовую. Остался только один из гостей, терпеливо дожидавшийся Непогодина, старший общины из города Тулы. Главный Кормчий присел к нему за стол, внимательно заглянул в глаза.
– Давай, братушка, поговорим по душам. Всё ли получилось, что обсуждали раньше? – уточнил Артемий Афанасьевич у ожидавшего его гостя.
– Всё получилось удачно, как и задумывали. Бумаги у меня. Поможем нашим братьям в изгнаниях и искупителей наших вытащим из ссылки. А многих и из тюрем удастся освободить. Деньги тоже готовы, кому передать? – уточнил оставшийся гость.
– Хоть и уговаривал я тебя не делать этого, умолял, но ты сам решил и сам всё сделал. Опасность великая в это деле, костей можем не собрать. Боязно очень, но уж коли всё исполнено, посмотрим, как воспользоваться. Прямой шантаж правительства не применить никак. Много больше врагов наших, чем друзей. Но аккуратно попробуем, а если не получится, то передай вместе с деньгами все эти бумаги курьеру от братьев из Румынии. Там сейчас самая активная борьба разворачивается. Глядишь, и придёт из этой страны огненное крещение на всю нашу державу. Но если что – меня не марай, иначе всё большое дело враз погибнет.
– Боишься, Артемий Афанасьевич? За деньги опасаешься или за жизнь свою? – уточнил гость, сердито нахмурившись.
– Нет, не за деньги и не за жизнь, а за наше общее дело волнуюсь. Если полиция прознает про эти дела, не сносить нам головы, всех под корень изведёт. С государством шутки плохи, – раздражённо заявил Непогодин.
– Ой, лукавишь, Артемий Афанасьевич, ну да ладно. Хорошо, так и сделаю, как ты сказал. А что, уже известно, когда Великого Кормчего выбирать будут? – уточнил гость.
– Зачем тебе беспокоиться об этом, живи спокойно. Может, сам желаешь стать Великим или Главным Кормчим? – подозрительно уточнил Непогодин.
– Куда уж мне. Рылом не вышел, – ответил тульский Кормчий, злобно сверкнув глазами.
– Оставайся на ночлег, у меня всё готово, – предложил хозяин дома.
– Нет, не останусь. Поеду в гостиницу. Завтра с утра дел невпроворот. Надо встречи провести по коммерции. Так что давай прощаться, Артемий Афанасьевич. До доброй встречи вновь! – ответил гость на любезное предложение хозяина.
– Как знаешь, – облегчённо ответил хозяин дома.
Было видно, что этого кормчего он не любит, и поэтому решение гостя ночевать в гостинице пришлось хозяину дома по душе. Гость степенно собрался, попрощался с хозяином и в сопровождении слуги вышел из дома к ожидавшему его экипажу. Артемий Афанасьевич, дождавшись ухода последнего гостя, прошёл к себе в кабинет. Закрыл дверь на замок.
Подошёл к шкапу, открыл дверцу и достал из тайного места открытую бутылку дорогого белого вина, Шато Дикем от вин Бордо. Налил себе дополна в высокий красивый фужер и сразу выпил. Затем с удовольствием посмотрел на девять кучек денег, лежащих ровными рядами в шкафу. В каждой было не менее ста тысяч. Его предприятие под названием «скопческая ересь» давало отличный доход и позволяло влиять на многие губернии в центральной полосе, да и по всей России. А в друзьях у него имелись министры, генералы, судейские и даже члены Сената. Налил ещё и снова залпом выпил.
«Покуда людская глупость не извелась, будем жить и процветать. Глупость и невежество тёмное иногда получше всех мануфактур и заводов денежки приносят. Коль попал какой крестьянин аль мещанин или купчишка в общину, то обратно после огненного крещения ему не выйти. Никому он такой не нужен, кастрат, одним словом. Вот и остаётся у него только один соблазн – деньги копить и приумножать. И нам, таким, как он, Главным Кормчим, толику отдавать за спокойствие от властей и возможности хорошей коммерции», – с большим внутренним удовольствием подумал Артемий Афанасьевич Непогодин, купец первой гильдии и почётный московский житель.
Затем он вновь налил в бокал вина, но не по края, как ранее. Бутылка закончилась. Подошёл к шкапу, взял новую. Открыл и долил до краев. Присел на дорогой кожаный диван и отпил немного из бокала.
«Больно уж самостоятелен последний из гостей, своенравен. Давно уже в общий котёл не платит, под всякими предлогами свою линию гнёт. Не задумал ли чего? Может, сам желает Главным Кормчим стать? А что, устранит меня и станет, денег у него много. Надо бы поосторожней с ним. Усилить охрану нужно, чем чёрт не шутит! Скоро на общий сход-корабль собираться надо, на юге будет проходить. Их, Главных Кормчих, всего-то двенадцать. Надо будет обсудить один вопрос. Может, пора уже забыть немного про этих шутов-плутов, основателей-искупителей, Селиванова и Шилова. Выбрать нового Великого Кормчего. Пусть кто-нибудь из двенадцати при жизни с небес спустится и станет Великим. Может, самому попробовать? Нет, мороки много и рискованно, такого власти точно не потерпят. В каторгу угонят, и деньги здесь не помогут. Но выбрать такое человечище, искренне тянущее лямку веры, обязательно надобно, чтобы дело процветало!» – с этими мыслями Артемий Афанасьевич спокойно допил вино и прилег на диван, подложив под голову удобную подушку.
Через минуту он заснул, и снилась ему красивая обнажённая женщина.
Глава 4 Извозчики и воры
Выйдя от Струкова, Тулин прямиком направился в свой кабинет и принялся собираться. Времени до отправления поезда на Тулу было совсем немного. Часть личных вещей находилась в служебном кабинете, остальная – в гостинице.
Новой квартирой по приезде из Санкт-Петербурга он ещё не обзавелся, помня свой несколько неудачный предыдущий опыт по найму жилья. В этот раз он решил подойти к этому вопросу более осторожно, боясь провокаций охотниц за его свободой. Поэтому пока ночевал в недорогой гостинице недалеко от полицейского управления. Сыщик взял всё необходимое, в том числе уложил в саквояж револьверы, накладные бороды, усы, другие приспособления для грима. После этого уточнил задачи подчиненным надзирателям. В целом сборы были недолгими. Выйдя из полицейского управления, Евграф поймал извозчика и выехал на вокзал, надеясь приобрести билеты и сегодня же убыть в Тулу. Пока ехал, вспомнилась недавняя история. Накануне его поездки в Санкт-Петербург вёл он интересное дело. За один месяц в сыскную часть обратились четыре купца с жалобами, что их ограбили прямо в экипаже извозчика. Сюжет ограбления везде был примерно похож.
Некие молодые и наглые люди, обычно двое, запрыгивали в экипаж незадачливого купца и под угрозой оружия одного из грабителей отнимали бумажник и саквояж. После ограбления, пока купец начинал орать от страха и унижения, жалея своё добро, исчезали в ближайшей подворотне.
Все купцы были известные и уважаемые в своих губерниях граждане. Один из Орла, двое из Калуги, один из Тулы, временно проживавшие по торговым делам в Москве. Расследование поручили Евграфу, под особый контроль это дело взял лично окружной прокурор.
В Москве было около десяти тысяч извозчиков, содержащих коляски. Коляской назывался открытый экипаж с откидным верхом. Разновидностями коляски были брички, дрожки, пролётки, линейки, фаэтоны и ландо. Городские извозчики разделялись на «ванек», «лихачей» и «живейных» – это среднее между «ваньками» и «лихачами». Кроме того, извозчики были легковыми и ломовыми, то есть грузовыми. Рабочий день начинался с шести утра и продолжался по пятнадцать и более часов в сутки. Лошади работали через сутки, а извозчик – каждый день. Днём час поездки стоил примерно шестьдесят копеек, а ночной час – девяносто. За ожидание платили особо, по договорённости. Согласно требованию градоначальника Москвы вблизи дорогих гостиниц, мест присутствия, трактиров, театров стояли особые, лакированные экипажи с красивыми лошадьми.
«Ванькой» назывался, как правило, бедный, полунищий крестьянин, приехавший на заработки в столицу из ближайшего уездного города губернии. Лошадь у него была плохенькая, сбруя и экипаж скудные, а жизнь – и того хуже. Каждый день его обирали городовой и хозяин извоза, у которого он держал постой. Клиенты у него были небогатые, и только ночью ему удавалось заработать, но с риском для жизни, в том числе катая «деловых» людей. «Ванька» за поездку брал от тридцати до шестидесяти копеек, с «деловых», конечно, больше – за риск. «Лихач» был в другой категории. У него, как правило, были хорошая молодая лошадь и щегольской экипаж на пневматических шинах – «дутиках». Он работал на себя, мог выбирать между клиентами того, кто был ему выгоднее. На таких экипажах ездили офицеры, кавалеры с дамами, богатые купцы. Подобные экипажи выбирали и авантюристы различных мастей, им было очень важно обмануть бдительность купца или какого другого богатого человека, подчеркнуть своё финансовое положение. Нанимали их «деловые» люди, для того чтобы быстро покинуть место преступления. Трудиться «лихачи» начинали с обеда и до утра, с мыслью поймать достойного клиента, искателя ночных приключений, кутежа или разврата, покидающего с дамой ресторан, трактир или театр. Особо ценились экипажи с откидным верхом, так как в них отдыхающие господа с дамами могли не бояться взглядов публики. Такие экипажи нанимали на всю ночь. «Лихач» работал по-крупному, поездка стоила до трёх рублей, а то и выше. В среде «лихачей» наиболее ценились «голубчики», имевшие на своих экипажах наборы колокольчиков, приятно звеневших при езде, развлекающих звоном клиента в коляске, заодно отпугивающих публику. Такие обычно начинали поездку выкриком: «Эх, кони-голуби, не подведите, с ветерком прокатите!», – или что-то похожее.
Занявшись поиском грабителей купцов, сыщик сначала изучил письменные описания двух преступлений, которые были составлены ранее, до передачи дела ему. Затем побеседовал с двумя из купцов – теми, которые ещё не уехали из Москвы после ограбления, а остались в белокаменной, надеясь вернуть свои деньги. Проведя эту несложную работу, он понял, что все ограбления похожи. К сожалению, купцы, занятые своей коммерцией, были невнимательны и не могли рассказать некоторые детали ограбления: особые приметы извозчика, лошади и экипажа, смутно помнили номера извозчиков – каждый их них имел свой номер на экипаже и на спине.
Описание извозчиков в случаях ограблений показывало, что их одежда ничем особым не отличалась от общепринятых норм. Во всех случаях они выглядели стандартно, как было установлено распоряжением городской управы Москвы.
Извозные носили на голове форменный невысокий цилиндр с пряжкой, на ногах – высокие сапоги, обязательным элементом одежды был желтый кушак. Только в одном случае кафтан был красный, что означало извозчика первого разряда. В трех случаях – синий, что в свою очередь означало второй разряд. Видимо, синий кафтан из-за экономии денег приглянулся жадноватым купцам более красного, так как поездка по второму разряду была значительно дешевле. Все купцы жили в двух первоклассных гостиницах. Орловский и тульский – в «Славянском базаре», что на Никольской улице. Калужане – в «Париже», что на углу Тверской. Поездки у всех четверых были схожими, гостиницы – вокзал. Но места ограбления были каждый раз новые, однако всегда рядом с большим количеством проходных дворов.
Вначале Евграф попытался разыскать извозчиков по указанным номерам. Сыщик немедленно проверил номера, указанные купцами. Выяснилось, что под ними работали заслуженные «лихачи», не вызывающие подозрений, положительно характеризующиеся обществом извоза и публикой. Имеющие стоянки возле дорогих трактиров и извозные книжки в полном порядке.
Сыщик понимал, что, несмотря на дружбу отдельных извозчиков с «деловым» людом с Хитровки или из каких-то других мест, настоящие извозные на такое откровенное преступление не осмелятся. Скорее всего, в ограблении участвует шайка поездошников под руководством какого-то авторитетного «ивана». У него возникла мысль проверить, не было ли какого хищения месяцем ранее в трактирах, которые посещали извозчики, для того чтобы поесть и покормить лошадь. Или на постоялом дворе у хозяина, который давал и лошадь в прокат, и место для ночлега.
С этой целью Евграф проверил все учётные книги в полицейском управлении и выяснил, что кража была. Украли хороший лакированный фаэтон ночью от трактира, оставив лошадь на месте привязи. Хозяин в это время находился в трактире. Это событие наталкивало на мысль, что извозчики в этих ограблениях не участвовали, а краденый фаэтон давно уже перекрашен и переделан. Фаэтонов в Москве больше тысячи, как узнать, какой краденый, а какой нет?
С лошадью сложнее, её могли узнать на улице, в трактире или на постоялом дворе, поэтому лошадь не тронули. Это только кажется какому-нибудь обывателю, что лошадь или собака неузнаваемы. На самом деле каждая лошадь имеет свою морду и особые отличия, повадки. Евграф решил действовать «на живца», так как другого способа не видел. Не будешь же сверять жетоны или проверять извозные книжки у каждого из нескольких тысяч извозчиков, которые занимаются развозом клиентов от гостиниц Москвы или из других присутственных мест. Он подумал, что поездошники грабят не простых купцов, а тех, кто с большими деньгами уезжают из Москвы, а для этого нужно было им иметь своих людей в обеих гостиницах. На этом после доклада Струкову и решили сыграть.
Легенду продумали до мелочей. В её основе значился купец, который был должен получить деньги за ранее проведённую удачную сделку. Время захвата грабителей выбрали утреннее. Местом проведения облавы на банду определили Малую Никитскую. Она находилась между Большой Никитской и Гранатным переулком. Там, возле церкви Георгия Победоносца, можно было заблокировать выезды со стороны Большой Никитской и Гранатного переулка очень быстро и просто. В то же время можно было сидеть в засаде вблизи места предстоящего задержания незамеченным и скрытым от лишних глаз. Струков план утвердил, но с изменениями, настоятельно потребовал не рисковать так открыто и бесшабашно. Поэтому купцов решили сделать двух.
Евграф стал купцом-«модником», создав представление, что он сын богатого купца из Нижнего Новгорода, который не имеет счёта деньгам и достаточно легкомыслен в поведении. Отцом назначили пожилого сыскного надзирателя Егора Егоровича Кротова.
Его вид не требовал изменений. Круглое лицо с большой бородой с проседью, седоватые прямые и густые волосы на голове, нависающие над глазами строгие и толстые брови, проницательный, тяжёлый и жёсткий взгляд, кряжистая мощная фигура с короткими и широкими кистями рук подходили под образ купца полностью. Похожих семей было предостаточно. Отец в такой семье носил старое русское платье, а сын был «модником», наряжаясь по европейской моде. От отца постоянно пахло табаком, а сын пользовался духами.
Поселиться вначале решили в «Славянском базаре». Деньги собирали со всего сыскного отделения, так как на такие затеи бюджет не был предусмотрен. Можно было бы, конечно, получить деньги на операцию от обер-полицмейстера, но для этого полагалось исписать несколько прошений. Кроме того, имелось опасение, что в конце концов кто-нибудь продал бы эту тайну на Хитровку, там она, распространяясь с огромной скоростью, нашла бы свои «уши» в уголовном обществе.
Поселились в хороших, дорогих номерах. «Отец» остался в номере, а «сын» пошел кутить в ресторацию при гостинице. Евграф много не пил, но болтал много, стараясь привлечь к себе внимание, расширить круг знакомств. Особенно много разговаривал с официантами, выходя покурить в курительную комнату. Демонстративно доставал дорогие и модные папиросы фабрики Мангуби, предлагал их желающим. Окружающим он рассказывал одну и ту же историю, но каждый раз по-новому. О том, что за поставку соли в Москву с нижегородской ярмарки должны они с отцом получить большую сумму денег. Когда его спрашивали: «Сколько же денег?» – он широко открывал глаза, и многозначительно говорил, что это тайна, но гораздо больше, чем любой министр за два года зарабатывает.
К закрытию ресторации за ним пришел «отец», который, как и заведено было в подобных семьях, имевших сыновей-лоботрясов, расплатился за молодого повесу. Добротно дал на чай официанту и практически взашей вывел «сына», игравшего золотую купеческую молодёжь, в номер гостиницы. На следующий день переехали в гостиницу под названием «Париж» под предлогом того, что «отцу» стало стыдно за своего «сыночка», и он опасается за его болтливый язык. С этой целью с утра перед переездом уже Егор Егорович беседовал с официантами в ресторации «Славянского базара» и прочим обслуживающим персоналом. В ходе разговоров задавал им вопросы, о чём его сын-лоботряс разговаривал вчера, какие секреты, не дай Бог, выдал публике? Уточнял, как тот себя вёл и не опозорил ли купеческую семью. При этом качал головой и жалел себя, рассказывая, сколько сил вкладывает в своего «сына», чтобы обучить торговому делу. Сыщик надеялся, что он и надзиратель сделали все, чтобы молва о купце с сыном-глупцом, приехавших в Москву за деньгами, распространилась в гостинице.
В «Париже» поступили по-другому, в ресторацию пошли вместе, но создали впечатление, что теперь отец не отпускает сына от себя ни на шаг. Спиртного пили мало, сидели недолго. Но в курительной комнате Евграф вёл себя по-прежнему, особенно он начинал рассказывать свои истории, когда туда входили люди из обслуживающего персонала для уборки. Егор Егорович весь следующий день потратил на расспросы у персонала гостиницы, как доехать до Малой Никитской и как там найти церковь Георгия Победоносца. Когда его спрашивали причину поездки, он всем объяснял, что должок там у него имеется. Выезд за деньгами наметили на следующий день на семь утра, для чего поручили служащему гостиницы нанять хорошего извозчика до улицы Никитской и обратно.
Утром в установленное время, к радости Евграфа, стоял экипаж, подходящий под описание. На козлах сидел извозчик в синем кафтане, тоже соответствующий описанию, предоставленному ограбленными купцами. Рядом для прикрытия стоял кабриолет, где кучера играл агент сыскной части Лёшка Мурзин. Как только они тронулись, он с одним из агентов, обозначавшим пассажира, последовал на некотором расстоянии от них. На улицу Никитскую ехали быстро, Москва была пустая, публики было мало. На Никитской к ним подъехал экипаж, из которого вышел переодетый полицейский и передал сверток, якобы с деньгами, долго и громко извиняясь за просрочку денег и доставленные неудобства. Прощание после передачи денег шло длительно и с заверениями всеобщего уважения и дружбы. Приглашениями посетить должника в его родном доме на Ордынке. Должник уговаривал выпить водочки и познакомить молодёжь в целях соединения капиталов. Кротов играл как в театре – обижался, ругался, грозился, крестился, но в конце концов приглашение принял. На взгляд сыщика, сцена была сыграна безукоризненно. Сам он продолжал изображать глупого купеческого сына, то бестолково улыбаясь, то обижаясь, то кривляясь, когда разговор зашёл об объединении капиталов, то есть предстоящей женитьбе. Как только они взяли сверток, после отъезда должника сели в фаэтон, якобы намереваясь выехать в гостиницу, к ним быстро подбежали двое воров. Цель у них была явно очень простая – этот свёрток отнять. Но грабители были встречены двумя пистолетами.
В это же время с двух сторон на улицу уже въехали экипажи с сыскными чинами. Были задержаны двое грабителей и подручный, переодетый кучером. Несколько позже – и двое официантов, по одному из каждой гостиницы, которые снабжали информацией Хитровку. Деньги, ценные бумаги, саквояжи с вещами были возвращены купцам, но не полностью – за минусом растрат в ресторанах и гостиницах. Не вернули и часть денег, которые воры уже успели потратить, но купцы и этому были несказанно рады.
Вот в таких раздумьях сыщик подъехал к станции. На Курско-Нижегородском вокзале билеты во второй и третий классы уже были распроданы, пришлось потратиться и взять за восемь рублей билет в первый класс на поезд дальнего следования Москва – Курск, в смешанном вагоне «микс».
Хотя служебные поездки для выполнения заданий полицейского управления оплачивались только во втором и третьем классах, это поручение оплачивал оружейный завод, поэтому Евграф решил не церемониться.
Он вошёл в поезд рано, как только начали запускать пассажиров. Двухцветный вагон был новым и современным. С 1879 года по требованию ведомства Министерства путей сообщения Российской империи все вагоны имели свой цвет: первого класса – синий, второго – жёлтый или коричневый, третьего – зелёный, а четвертого – серый. Вагоны смешанного типа красились в два цвета, соответствовавшие классу. Сыщик ещё помнил, что в семидесятых годах ему пришлось съездить в Санкт-Петербург с секретными документами, донесениями и поручениями командования, в период войны с турками на Кавказе, тогда вагоны первого и второго классов были несколько другими. В них для размещения пассажиров имелись диваны, которые предоставлялись на двоих человек. Конечно, никто не хотел ложиться рядом с незнакомым человеком, поэтому приходилось спать полусидя, укрываясь или верхней одеждой, или шарфами. Обычно вместо подушки под голову приспосабливали саквояж или одежду. Сейчас же в купе имелся огромный мягкий диван, напротив стояли кресла, весело сверкало зеркало. Внутренняя отделка отличалась изысканностью расшитых занавесок, полированного красного дерева и инкрустацией.
Глава 5 Поезд Москва – Курск
Когда Евграф вошёл в вагон, там ещё не было ни одного пассажира. Кондуктор указал нужное место, и сыщик расположился в купе. Достав из саквояжа шестой том книги графа Толстого «Война и мир», взятый с собой, он начал читать.
Однако, прочтя несколько страниц, отложил книгу. Дорога в Тулу навевала воспоминания. Невольно вспомнились обучение в тульской военной гимназии, годы военной службы на Кавказе. Мысли текли плавно и спокойно, переживания, которые он перенёс, сейчас казались нереальными. Тем не менее память сама выдавала события далёкой давности.
Евграф Михайлович считал себя туляком отчасти. Кроме рождения и обучения в Тульской губернии, его с Тулой ничего не связывало. Судьба сыщика не жалела, но и не бросала. Он родился в старинной дворянской семье. Отца практически не помнил. Будучи на военной службе, батюшка погиб в одной из многочисленных турецких войн Российской империи XIX века. Семья значительно обнищала, то и оставалось, что дворянское положение, которое не давало ни денег, ни особых привилегий, да небольшой дом вблизи усадьбы Астебное Тульской губернии.
Матушка, женщина строгих правил, замуж больше не вышла, несмотря на предложения поклонников, а когда Евграфу было десять лет, скончалась. По всем правилам жизни ничего хорошего обнищавшего сироту в жизни не ждало. Так бы и мотаться ему по родственникам и везде считаться лишним ртом. Однако, сделав его несчастным, судьба подарила первую удачу и перспективу в жизни. Ему повезло. Благодаря патриотическому порыву дворянства решено было в Туле создать учебное заведение для небогатых, но подающих надежды мальчиков из дворянских семей. В канцелярии губернатора был разработан проект устава создаваемого учебного заведения и представлен для рассмотрения и утверждения императору Александру Первому. Решение было положительным.
Известный тульский промышленник Андрей Родионович Баташев пожаловал вновь созданному училищу большой двухэтажный дом с подвалом на набережной местной реки, в живописном месте. В дальнейшем училище стало кадетским корпусом, затем военной гимназией, а к 1870 году было закрыто за ненадобностью.
Вначале Евграф несколько лет учился в военной гимназии. Затем, после её закрытия, продолжил обучение в Александровском пехотном училище в Москве, проучившись в нём два полных года. По окончании училища, в 1872 году, был выпущен по первому разряду с присвоением звания подпоручик. Получив от государства военные знания, форму, револьвер, шашку и бинокль был направлен в действующую армию.
Судьба его привела в Крымский 73-й пехотный Его Императорского Высочества Великого князя Александра Михайловича полк. В роте, в которую он прибыл, было 226 солдат и офицеров, и состояла она из четырёх взводов. Каждый из взводов состоял из четырёх отделений под командованием унтер-офицера. Кроме того, в роте имелись горнисты, сигналисты, барабанщики, носильщики, кашевары, рабочие по кухне, вольноопределяющиеся и четыре денщика.
Офицеров было четверо, штабс-капитан – командир роты, поручик, исполнявший обязанности заместителя командира роты и двое подпоручиков, одним из которых и был Евграф.
До 1876 года служба проходила в нескончаемых дежурствах по охране станиц, сопровождении различных обозов, освоении новых территорий, обустройстве укреплений. Постоянно происходили стычки с непокорными и гордыми горцами. Служба была интересной, один день не был похож на другой. Кавказ затягивал своей необычностью и неповторимой красотой, традициями взаимоотношений, красотой мест, своим укладом службы и воинской жизни.
Незаметно прошло четыре года. Евграфу было присвоено звание поручик. В 1876 году запахло войной. Полк был передан в состав Эриванского отряда с расквартированием в губернском городе Эривань. Губерния состояла из семи уездов и большого количества волостей и поселений, в которых проживали более восемьсот тысяч жителей. Все говорили о приближающейся войне с турками за Балканы. Евграф посчитал, что если война случится, то она будет одиннадцатой войной России с Турцией. Более шестидесяти лет Россия воевала с Османским султанатом. Одну войну от другой иногда отделяло чуть больше двадцати лет. Но думать об этом было особо некогда.
Рота в составе полка готовилась к войне, совершала многокилометровые марши, располагалась на ночлеги лагерем, готовила оружие, припасы, тренировалась действовать в атаке.
Вскоре Эриванский отряд получил приказ овладеть населенными пунктами Баязетского санджака, губернии в Османской империи. В апреле Крымский 73-й пехотный полк перешёл границу в составе Эриванского отряда и направился к небольшому городу Баязет. В составе полка выдвинулась и пехотная рота, в которой исполнял свои обязанности поручик Евграф Михайлович Тулин. По данным вышестоящих штабов и лазутчиков-пластунов, против Эриванского отряда могло действовать до десяти тысяч человек при пятнадцати орудиях. Силы турецких войск находились в разных населённых пунктах. В самом Баязете имелось не больше двух батальонов пехоты и шестидесяти всадников. Всего около тысячи семисот человек с шестью орудиями.
Узнав о приближении русских войск, турецкий гарнизон спешно покинул город. Губернатор Баязета спас только свой гарем и движимое имущество. Жители встречали русских солдат хлебом и солью. Рота Евграфа расположилась в цитадели, бывшем дворце одного из сановников Османской империи, Исаак-Паши. Город напоминал лабиринт с одноэтажными домами азиатского типа и примыкавшими к домам заборами. Двухэтажных домов было совсем немного. Имелись три армянские церкви, две мечети на шесть тысяч жителей. По окраинам расположились прекрасные сады. В городе задержались недолго, около недели, затем в составе основных сил двинулись на запад Османской империи, вглубь Турции. В крепости был оставлен уменьшенный гарнизон в составе одного батальона пехоты и сотни казаков. Боевые действия в дальнейшем были незначительными, всё больше отличались перемещениями войск и захватом мелких населённых пунктов. В мае всё изменилось. Командование Эриванского отряда приняло решение усилить гарнизон Баязета и две роты Крымского полка прибыли в крепость.
В полночь шестого июня начальник гарнизона собрал всех офицеров на военный совет, на котором после общего обсуждения было принято решение провести дальнюю рекогносцировку главными и наиболее боеспособными силами гарнизона. В них вошла и рота крымского полка. До зари отряд в составе четырёх рот пехоты, трёх сотен казаков, четырёх сотен милиции выступил из Баязета по направлению Байской дороги. В авангарде и по флангам двигались казаки, в тылу милиция, в середине – пехота. На расстоянии примерно семнадцати вёрст от крепости произошла первая встреча с противником. Курды появились неожиданно, но казаки, не страшась, атаковали отряд противника. Стычка закончилась перестрелкой казаков с врагом. Противник отошёл, прошли ещё версту, противник не мешал.
Вдруг Евграф увидел, как впереди по всему горизонту пространства, свободного от гор, на расстоянии взгляда появилось большое количество конницы, которая стремительно приближалась. Конница начала обходить отряд справа и слева, не уменьшаясь по фронту. Курды неслись с криками, и ветер доносил их истеричные и продолжительные устрашающие крики. Стало страшно, Евграф услышал команду штабс-капитана: «Отходим, братцы, отходим, братцы!».
Рота начала отходить назад по направлению к крепости, отстреливаясь и на ходу перезаряжая оружие. Показалось, что ущерба противнику от стрельбы нет. Тулин тоже стрелял, сейчас лучше было стрелять, чем не стрелять. Выстрел в противника вызывал какое-то спокойствие в душе. Курды продолжали приближаться, воинственные вопли становились всё ближе. Стало понятно – ещё половина часа или час, и отряд будет окружён. Уже начали появляться убитые и раненые. Через час отступления отряд оказался окружённым с трёх сторон.
Курды начали стрелять с фронта и с флангов. Появилось ещё больше раненых и убитых. Евграф делал своё дело, то, что ему предписывал устав, командовал и стрелял, отгоняя от себя страх за собственную жизнь. Количество раненых и убитых всё больше увеличивалось. Казаки авангарда и те, которые находились по флангам, вынуждены были спешиться и раствориться в пехоте.
Офицеры и солдаты устали, отступление длилось более часа, уже прошли больше двадцати пяти вёрст, наступало безразличие. Курды нападали, выискивали самых слабых в передних шеренгах и рядах, безжалостно рубили. Огонь не прекращался, а количество нападающих увеличивалось. Казалось, что отряд никогда не вернётся в крепость, весь погибнет в отступлении. Солдаты вели себя героически, стреляли, отбивались штыками, тащили убитых и раненых.
Мужество было высоким, сильные поддерживали слабых, а слабые заряжались смелостью от бесшабашных. Но Господь спас остатки служивых, отступающие увидели всадников на конях. Вначале показалось, что это турки, но кто-то из казаков крикнул: «А ну, братцы, дадим этим с… жару. Милиция идёт!».
Милиция сходу столкнулась с курдами, и началась сечь. Прибывшие дрались храбро и смело, но даже невооружённым взглядом было видно, что среди них много молодёжи. Смелой, отважной, но не обученной. Защищая отход раненых и пехоты, они гибли, но гибли и курды.
Многие группы противника начали искать пути отхода, трусливо избегать встречи в бою, не желая связываться с неизвестно откуда появившимися милиционерами. Евграф, как и другие офицеры, начал поторапливать солдат, и отступление ускорилось.
Это был милицейский отряд Эриванского конно-иррегулярного полка во главе с командиром полковником Исмаил Ханом Нахичеванским. В отряде было всего около пятисот всадников. Атака отряда милиции спасла отряд Баязета. Около двух часов отряд Исмаил Хана сдерживал противника и практически весь погиб в бою. Много потеряли товарищей и казаки.
Отступающие растянулись почти на две версты и наконец-то вошли в крепость. Раненых вынесли всех, судя по количеству тех, кто вернулся, – две трети от первоначального отряда были или ранены, или убиты. Пальба вокруг крепости продолжалась, стреляли курды и турки, стреляли в спины из-за укрытий местные жители, которые решили поддержать курдские отряды. Обстрел крепости продолжался весь день. Затем крепость была обложена с трёх сторон, и началась осада. Постепенно уменьшались рационы воды и продуктов. Осада продолжалась почти месяц.
Евграф с горечью вспомнил все те тяготы и лишения. Каждый день хоронили солдат и офицеров, не хватало воды и еды. Порция воды к концу осады равнялась одной столовой ложке на человека. Когда один раз за всё время прошёл дождь, воду набирали во все посудины, даже в форменные сапоги. Чтобы выжить, ели молотый ячмень, приготовленный для лошадей.
К концу осады забили несколько оставшихся артиллерийских лошадей. Вода была рядом в ручье, который находился в шестидесяти шагах, но турки завалили его трупами людей и лошадей и держали под перекрёстным огнем. Редко кто из смельчаков, рискнувших добыть воды, возвращался живым…».
Раздумья Евграфа внезапно прервались. Поток старых воспоминаний остановил вошедший в вагон пассажир, привлекающий взгляд своей вычурной одеждой и внешним видом. Сыщик решил уделить ему внимание, а затем и всей публике, собирающейся отправиться в путешествие в этом вагоне. Для этого он пересел ближе к проходу коридора и решил внимательно рассмотреть всех входящих с целью тренировки своей наблюдательности.
Пассажир был не обычным. На вид этому человеку можно было дать около шестидесяти лет. На излишне полном теле был надет серый дорогой сюртук из блестящей шерстяной ткани с тремя маленькими застёжками-пуговицами, обшитый по отвороту лацкана блестящим шёлком по современной моде.
Жилет под сюртуком был штучным, тоже шёлковым, с красивым тиснёным узором и перламутровыми пуговицами, а под ним виднелась атласная, вышитая по вороту косоворотка. Из бокового кармашка жилета выглядывала толстая золотая цепочка карманных часов. На голове был надет дорогой картуз из люстрина, шерстяной ткани с хлопком. На ногах весело поскрипывали «крюки» – сапоги, у которых головка составляла единое целое с сапогом. Головки подобных сапог специально вытягивали на фабриках, а между подошвой и стелькой вшивалась прокладка из бересты, для того чтобы было слышно, как сапоги скрипят при ходьбе. Это означало, что новомодная обувь была заказана у серьёзных мастеров и за немалые деньги. Как положено пожилому человеку, сапоги он носил без каблуков, что тоже было расточительством.
В руке пассажир держал саквояж из дорогой кожи с белыми, отдающими серебром застежками. Всё в этом человеке говорило о хорошем достатке и уверенности в жизни. При входе строгие глаза на морщинистом безбородом лице подозрительно осмотрели кондуктора и пространство вагона. Он поприветствовал Тулина независимым кивком головы и прошёл на свое место через коридорчик вагона, сев через два купе от сыщика. Евграф вспомнил о своем потрёпанном саквояже и улыбнулся.
«По виду богатая купчина, с претензиями к моде! Возможно, держит большую коммерцию в Туле или Курске, а возможно – в Орле», – сделал вывод Евграф, ещё раз внимательно осмотрев попутчика.
В вагон снова вошли. Новых пассажиров было четверо: двое мужчин с дамами, хорошо одетые и солидные в поведении, весело переговаривающиеся друг с другом. Дамы выделялись своей чопорностью, показным самодовольством. Как только компания пассажиров расселась на местах первого класса, дамы живо начали обсуждать всевозможные покупки, не обращая внимания на Евграфа и сопровождающих.
Мужчины, скорее всего, были чиновниками среднего ранга. Они в разговоре не участвовали, создавая ореол серьёзности и важности, свойственный людям, не достигшим в полном объёме признания общества, но очень желающим всемерного уважения. Скорее всего, на поездку в этом дорогом вагоне их уговорили жёны, которые теперь радовались комфортной поездке и покупкам. Их места располагались через два купе перед тем, в котором находился Тулин, но звонкие разговоры были слышны и через стенки, пользуясь этим сыщик некоторое время прислушивался к разговорам соседей.
«Обычные обыватели с мещанскими замашками. Теперь половина города будет знать, что они ехали в первом классе, а мужья, наверное, сидят и молча подсчитывают убытки. Не по чину следуют», – подумал сыщик, сделав вывод по новым пассажирам.
Следом за ними вошли барыня с небольшой собачкой и дамой-компаньонкой, какой-то невзрачный господин в потасканном сюртуке и двое священников. Все они прошли во второй класс и не вызвали у сыщика познавательных эмоций.
Следующий вошедший пассажир, одиннадцатый по счёту, сильно удивил Евграфа своим поведением. В вагон шумно ввалился молодой подпоручик в новой военной форме, введённой несколькими месяцами ранее, что свидетельствовало о недавнем окончании офицером военного заведения. Мундир был ладно подогнан по фигуре, а сам подпоручик красив молодостью и статью. Однако поведение офицера желало лучшего. Следуя по вагону, он шумно отчитал кондуктора за пыльную ковровую дорожку и несколько мятый, по его мнению, форменный мундир. Затем, гордо осмотрев попутчиков и не соизволив поприветствовать ни одного из них, прошёл на своё место.
«Выпускник этого года, получил назначение в периферийный полк, не совсем доволен распределением, вот и строг к кондуктору. Скорее всего, немного пьян и возбуждён, обмывал с друзьями свой отъезд из Москвы. Очень молод, поэтому свои переживания скрывает за показной строгостью и дерзостью к обществу», – подумал Евграф, и его внимание переключилось на нового пассажира.
Через три минуты после молодого офицера в вагон вошла милая мадемуазель, не старше двадцати четырёх лет. Она была приятно сложена, прекрасные черные волосы спиралями окаймляли очень нежное и светлое лицо. На милой головке надета изящная дорожная шляпка «бэби» с небольшой вуалью. Красоту усиливали пухлые губы и синие озорные глаза. За ней следовал носильщик с багажом. Евграфу несказанно повезло – место девушки располагалось в том же купе, где уже расположился сыщик.
«По всем внешним признакам, это очарованье относится к кисейным барышням. Интересно, куда она следует, в Тулу или Курск?», – подумал сыщик, исподволь, разглядывая новую попутчицу.
Он прекрасно знал о процессах, волнующих современную золотую молодёжь. В России полным ходом шел социальный диалог, затрагивающий отношения полов. Старое мышление о месте женщины в обществе, где ей отводилась роль быть «при муже», постепенно менялось. Дамы хотели быть самостоятельными личностями. Если раньше женщины не ездили в поездах без сопровождения мужчин, теперь это стало общепринятым. Представительницы прекрасного пола все чаще осваивали профессии стенографисток и секретарей, учительниц и акушерок, телеграфисток, делали успехи в коммерции. Уже давно существовали высшие женские курсы в крупных городах. Всё больше женщин оказывались втянутыми в революционную деятельность.
В восьмидесятые годы количество женщин, участвующих в борьбе с правительством, находящихся в оппозиции к власти, увеличивалось. Примером являлись такие неординарные личности, как Софья Перовская, пережившая двадцатилетнее заключение в Шлиссельбургской крепости, Вера Засулич, стрелявшая в петербургского градоначальника генерала Трепова.
Более ста женщин проходили по процессам, связанным с подрывом государственной власти. Однако это не приводило к некоей легкости знакомств, к огорчению мужского общества. Женская половина начала делиться на «кисейных барышень» и «нигилисток». Последние подчеркнуто отрицали все нормы в одежде и поведении, отличались полным отрицанием всего женского. Стриглись коротко, курили, носили черные платья или другую неженственную одежду. Их костюмы напоминали мужской гардероб. Они стремились к образованию, науке, катались на велосипедах, гуляли где хотели и с кем хотели. Посещали лекции и мечтали стать вровень с мужчинами во всех профессиях и управлении государством.
Хотя в его обязанности не входил политический надзор за обществом, Евграф неоднократно пересекался с подобными дамами, в том числе и при расследовании уголовных преступлений. Но был и третий тип девушек из хороших семей, активно развивающих себя, познающих прогресс, но не выходящих за нормы поведения. Они умудрялись соблюдать грани приличия и быть современными.
Сыщик заметил, что из вещей у прекрасной незнакомки присутствовали небольшой саквояж и коробка с модной итальянской шляпкой. Эти вещи нёс носильщик. Сама девушка держала в руках милую дамскую сумочку, журнал, книгу и конфеты с фирменной надписью: «Товарищество Абрикосова. Утиные носы». Конфеты были одними из лучших в Москве, Судя по классу вагона и багажу, мадемуазель не испытывала недостатка в средствах.
Он встал и поклонился, девушка ответила лёгкой улыбкой. Мадемуазель заплатила носильщику, который аккуратно расположил багаж, и присела на своё место. Не снимая шляпки, взяла книгу в красивые нежные руки и погрузилась в чтение.
Поезд медленно тронулся, набирая ход. Застучали колеса, мимо проплыл железнодорожный перрон. Пользуясь тем, что он находился напротив очаровательной пассажирки, Евграф внимательно рассматривал незнакомку.
Судя по автору, который был написан на обложке книги, мадемуазель была совсем неглупа. Это были стихи Шелли, английского поэта, считавшиеся достаточно хорошими и современными. В своих стихах он ярко передавал образы природы и жизни людей, стремился к светлому и доброму. Евграф любил этого поэта, но по-своему, ему нравилось некоторые из его стихов цитировать дамам. Действовало безотказно! Помогало сблизиться и перейти грани холодности в отношениях. Любая девица после этого сразу начинала считать его человеком тонким и романтичным, имеющим душу мечтателя и философа, и это очень радовало. У него зародилась мысль затеять небольшую интрижку, не выходя за черты светского общения.
Евграф считал себя довольно привлекательным мужчиной. Имея рост выше среднего, благодаря постоянному занятию гимнастикой и физическим тренировкам он был строен и хорошо сложен. По крайней мере, так говорили женщины. Он придерживался современной строгой моды в причёске и ношении бороды, предпочитая стиль «а-ля пуританин». Данный стиль предусматривал боковой пробор, отсутствие усов и короткую аккуратную бороду. Однако усы он носил, так как многие друзья и знакомые дамы утверждали, что так он выглядит гораздо мужественнее.
Для поездки в Тулу был надет новый английский костюм, недавно пошитый у знакомого портного. Пиджак и брюки, дополненные белой сорочкой, сидели на нём безукоризненно.
Пока Евграф раздумывал о возможности завязать знакомство с очаровательной незнакомкой, у него появился конкурент.
Раздался звонок колокольчика из купе, где располагался молодой офицер. Затем второй и третий, но кондуктор, видимо, занятый другими пассажирами, не торопился по вызову. Возможно, это разозлило подпоручика. Возможно, была другая причина, но офицер вышел из купе и направился по коридору в поисках потерявшегося кондуктора. Проходя мимо Тулина и мадемуазели, читающей книгу, он остановился как вкопанный, поражённый очарованьем девушки.
Видимо, наблюдая вокруг себя только гражданские лица, он решил действовать с напором. Стукнув каблуками, подпоручик пафосно и развязно произнёс: «Сударыня, позвольте представиться, подпоручик Матвей Лисицын. Могу предложить компанию! Давайте прочтем вашу книгу вместе! Возможно, вам так же скучно, как и мне?»
«Это первое, что пришло в пьяную голову. Откровенная и безграничная глупость. Видимо, больше ни на что не способен», – подумал Евграф, наблюдая попытку офицера завязать общение с пассажиркой.
