Клавиши нашей любви

– И отвечать пойдет… – медленно протянул Антуан, подперев щеку кулаком.

Сердце стало бешено ускорять свой ход, доступ к кислороду внезапно прекратился. Приступ панической атаки находился в самом эпицентре. Такие жесткие эксперименты над организмом не входили в мои сегодняшние планы.

– Сейчас умру, – пролетела в голове отчетливая мысль.

– Алфимов! – заключил учитель.

Я вздрогнула.

Неужели пронесло? Боже, не могу в это поверить! Видимо, есть еще частичка справедливости в этом мире.

– Вот видишь! – обрадовалась Маша. – Я же говорила, что обойдется.

– Живем дальше… – прерывисто выдохнула я.

На секунду в классе вновь воцарилось угнетающее молчание. Никто ничего не говорил, не вставал и не шел к доске. Отсутствовало какое-либо движение.

Я судорожно скосила глаза на четвертую парту ряда у окна, туда, где сидел Юра Алфимов. Стул тоскливо пустовал без своего хозяина. На самой парте я не обнаружила ни тетради, ни учебника. Ни одного признака присутствия Юры на уроке или в школе. Ровным счетом ничего. То же самое находилось в тот момент в моем сердце по вопросу веры в чудо. Рано мы с Машей забили в колокол триумфа.

– Он заболел! – громко проговорил кто-то на весь класс.

Серьезно?! Ах, ты осел уродливый! Вот именно в этот день тебе срочно понадобилось заболеть? Какой безответственный поступок. Таким ужасным человеком быть просто фу!

У меня заложило уши, а в висках сильно застучало. Я даже не смогла по голосу различить, кто именно из одноклассников это сказал. Да и какая теперь разница.

– А может, и не живем, – стеклянно произнесла я, практически не слыша себя.

– Вот как? – риторически поинтересовался Антуан. – Ну что же, тогда едем дальше.

Еще немного, и у меня начнутся конвульсии. Уверена, что Маша чувствовала мой страх и сама впитывала его, как тепло от разгоревшегося камина. Хотя, ей-то переживать не о чем. У нее по физике уже выходит стабильная тройка, которая ее полностью устраивает. Как же я ей завидую… Жизнь становится такой легкой штукой, когда тебе все равно.

Раньше и я такой была. Чтобы я еще хоть раз вырывалась в хорошистки? Да ни за что!

– Павлова, – разнесся по кабинету глуховатый голос учителя.

Вот бомба и взорвалась.

– Нет же, – тихо застонала я, поднимаясь со своего места. – Нет!

Увидев, что в отличие от первого претендента на выход к доске, второй имелся в наличии, Антуан деловито обратился ко мне:

– Яна, ты готова отвечать?

Не давая отчет своим действиям, я, для чего-то, кивнула.

– Хорошо, – удовлетворился он. – Тогда выходи к доске.

Я находилась в некой прострации. В критических ситуациях я частенько теряюсь. Вместо того чтобы спросить разрешения у учителя на ответ с места, я пошла к доске! Реально, пошла! Ну не дура ли? Это притом, что Антуан вполне мог разрешить. У парты мне хотя бы Маша могла что-то нашептать, чтобы я на жалкую тройку ответила. Четвертая парта, все-таки, не первая. Теперь же мне оставалось только встать перед всем классом и с быстротою молнии сесть в лужу!

Я как начала «лажать», так лажать и продолжила. Зря согласилась отвечать, зря я при этом потащилась к доске, зря я сегодня пришла в школу, зря я вообще родилась на этот свет!

– Лишь бы дойти, – туманной пеленой промелькнуло у меня в голове.

Вам знакомо чувство, когда земля под ногами стремительно исчезает, а в глазах начинает рябить от слишком быстро сменяющихся кадров? Что-то подобное я сейчас и испытывала, помноженное на понимание, что я абсолютно ничего не знаю о том, о чем иду вещать на весь класс. Я ведь даже не открывала этот параграф.

Кое-как, не дыша, я приковыляла к доске. Правда, уже подходя к кафедре, мне пришлось два раза за нее схватиться, поскольку ногами я почти не владела.

– Итак, Яна, – тяжело вздохнул Антуан, не обращая внимания на мое нетипичное состояние. – Расскажи нам, пожалуйста, про принцип суперпозиции тел.

– Про что? – чуть не вырвалось у меня.

Я беспомощно уставилась на Машу. Сама не знаю, какой магии я от нее ждала. Объяснить такое на пальцах невозможно.

Но она, все-таки, попыталась. Маша подалась всем корпусом влево, оказавшись в проходе между партами для лучшего обзора, после чего энергично продемонстрировала свой бицепс.

– Э-э-э… Сила, – чопорно начала я.

– Ага, сила, – подключился учитель, быстро осознав, насколько дело плохо. – Что такое сила?

Мой взгляд вновь незаметно устремился к Маше. Та спешно изобразила ладонью движение вверх. Поразительно, но пока что я понимала ее язык жестов.

– Вектор, – ответила я, пытаясь скрыть неуверенность в голосе.

– Правильно, – слегка оживился Антуан. – Вектор, величина которого создает что?

Но на этот раз Маша стала показывать совсем что-то нелогичное. Сначала она сцепила пальцы обеих рук, затем зафиксировала в воздухе руку ладонью вниз, и стала водить ею вверх-вниз. Окей, допустим, вторая часть этой увлекательной пантомимы говорила о мере, типа больше или меньше, но о чем говорила первая? Не быть Машке сурдопереводчиком, эх, не быть. Или это, все-таки, до меня не доходит?

– Говорит о мере сцепления тел, – окончательно сдалась я.

– Сойдет, – уныло пробормотал Антуан. – Только не сцепления, а взаимодействия. Какими свойствами характеризуется сила? Сразу даю подсказку: их три.

Я вновь вылупилась на свою спасительницу. Машка повторила свое крайнее действие с «больше-меньше».

– Величина, – пискнула я.

– Так. Еще два.

Маша вновь провела вертикально поставленной ладонью вверх.

– Вектор, – затупила я.

– Направление, – цокнул языком Антуан. – Понятие не определяется через само себя. Так. Какое третье свойство?

Машка в третий раз провела ладонью вверх, изображая направление. Только теперь она поставила воображаемую точку, исходящую из начала этого вектора.

– Начало вектора? – скривив губы, спросила я.

Сергей Викторович испустил тяжелый вздох и чуть ли не лег на свой стол.

– С тобой каши не сваришь, Павлова, – покачал головой он. – Тройку, в принципе, можно было бы поставить. Вот только мне вам с Климентьевой обеим по оценке ставить? Все-таки, вклад в ответ общий. Если так, то по полтора балла получается.

Мы с Машкой обе так и вспыхнули.

– Я сама отвечала, – возмутилась я. – Не подсказывал мне никто!

Сергей Викторович снял очки и стал неспешно массировать переносицу.

– Яна, я, может быть, и ношу очки, но пока еще не совсем ослеп. Ты думаешь, эти забавные сценки, которые разыгрывала Мария, прошли мимо меня?

– Ничего я не разыгрывала! – запротестовала Машка.

От неловкости сложившейся ситуации мне хотелось провалиться сквозь землю. По кабинету начали раздаваться едкие смешки одноклассников.

Учитель вернул очки на свое законное место, после чего строго оглядел меня с ног до головы.

– Так, ладно, – снова заговорил он. – Даю тебе последний шанс на реабилитацию. Я задам тебе еще один вопрос. Ответишь на него – поставлю удовлетворительную оценку. Только без вот этих ваших выкрутасов.

Сама того не желая, я стала создательницей немой паузы. А что тут ответить? Как будто у меня был выбор.

Антуан вальяжно откинулся на стуле, слегка запрокинув голову назад.

– Будь добра, дай нам определение какого-нибудь из законов Ньютона. Скажем, третьего, – произнес он, с вызовом глядя на меня.

Боковым зрением я увидела, как Машка снова пыталась мне что-то подсказать. Но я уже на нее не смотрела. В тот момент все мое естество ухнуло куда-то в область желудка, и я поняла, что проиграла эту битву. Легче просто с достоинством принять выбор капитуляции. В конце концов, такой исход считывался с самого начала. Это на обществознании или литературе я бы еще могла без проблем наболтать на четверку (может, и на пятерку), совершенно не владея темой, но не на физике. Тут что с подсказками, что по наитию, я не способна даже на три что-то из себя выдавить.

Гори она в аду, эта физика!

– Нет, – промямлила я, стараясь не всхлипывать. – Не знаю.

– В таком случае, мне очень жаль, Яна, – пожал плечами учитель. – Но твоя оценка – два.

Внутри меня что-то надломилось. Я набрала полные легкие воздуха в попытке смириться с тем, что только что произошло. Слово «два» еще несколько секунд отдавалось эхом в моей голове.

***

На обеденном перерыве мы с Машей отправились в столовую. В прескверном расположении духа я купила себе чай, и с горя бахнула туда сразу четыре ложки сахара. Мне хотелось хоть как-то приободрить себя, но я не знала как. Вернее, не находила никаких факторов, которые могли как-то поднять мне настроение.

И почему за все эти годы в школьном меню так и не появился кофе? Вот его бы я выпила сейчас кружки три. Все сегодня против меня, даже столовая!

Громко поставив стакан с чаем на стол, и чуть не расплескав его, я села напротив Машки. Та без особого энтузиазма ковырялась вилкой в тарелке со слипшимися макаронами и едва теплой котлетой. Я лишь грустным взглядом обвела бесформенное содержимое – из-за нестабильного самочувствия аппетита у меня не было от слова совсем.

В глазах Маши я прочитала сочувствие:

– Ты бы поела что-нибудь. Еще четыре урока тут торчать.

– Не могу, – простонала я. – Чувствую, что если съем что-нибудь – как бы оно обратно не полезло.

– Что теперь будешь с физикой делать? – робко спросила она.

– Пока не знаю, – коротко отозвалась я, массируя пульсирующие виски.

После урока физики у меня начался жуткий приступ головной боли, которая до сих пор не проходила. Две таблетки анальгина, съеденные мной на перемене, тоже оказались бессильны. Я уже чуть ли не на стену готова была залезть от этих адских мук!

– А тебе так принципиально нужно исправить эту оценку? – немного удивилась Маша.

– Да! – выпалила я. – Я первый раз так близко подобралась к возможности закончить год без троек. И под конец сама же с этим напортачила!

Объяснять Машке положение дел со всех ракурсов я не стала. К чему ей информация о маме и ее однозначной реакции на единственную тройку у меня в дневнике. Частично я ей рассказывала о маме и о повышенном (хотя, скорее пониженном) градусе нашего общения, но далеко не все.

Наверняка Машка и сама понимала, для чего мне это было так необходимо.

– Дело дрянь, шеф, – изрекла она, делая глубокий выдох. – Тут надо думать.

Маша задумчиво отвернулась к окну. По ее прищуренному взгляду и бегающим из стороны в сторону зрачкам я поняла, что она производила в голове какие-то подсчеты. Я прямо-таки видела, как крутились шестеренки в ее голове.

Спустя пару минут Машка закончила свой внутренний анализ и сосредоточенно произнесла:

– Мне кажется, есть только один доступный вариант, как можно избавиться от этой проблемы.

Так как в чудеса я перестала верить полтора часа назад, отозвалась я не сразу:

– Какой?

Маша тут же приступила к конструктивному изложению своих мыслей:

– Ну, смотри. Все мы знаем, что Антуан принципиально не разрешает никому приходить и исправлять оценки вне уроков. Ни при каких обстоятельствах.

– Знаем, – крякнула от досады я.

– Получается, что до конца четверти остается всего лишь три урока, на которых можно что-то сделать. Один на этой неделе и два на следующей.

– Это практически ноль!

– С одной стороны да, но не все так плохо, – обстоятельно продолжала она. – Ближайший урок в четверг сразу же вычеркиваем, так как на нем будем проходить новую и последнюю в этом году тему. Там возможности исправить оценку не будет.

– Еще лучше, – уронила голову я на согнутый локоть. – Остается два урока.

– Урок в следующий четверг тоже мимо кассы. Это слишком поздно. К тому времени четвертные оценки будут проставлены.

Я хмуро посмотрела на нее:

– Ты меня добить решила? Хоть один-то шанс у меня есть?

– В следующий понедельник будет годовая контрольная… – многозначительно произнесла Маша.

Теперь пришел черед активизироваться серому веществу в моей голове. До меня стало доходить, на что намекала Маша.

– Единственный выход, который я сейчас вижу, – заканчивала она свое изречение. – Тебе нужно хорошенько подготовиться к этой контрольной, чтобы получить за нее пять. Изо всех сил нужно, потому что после сегодняшней двойки четверка ничего улучшить уже не сможет.

– Ты с ума сошла, – расстроенно покачала головой я. – Да мне никогда в жизни не написать контрольную на пять! Вот если бы можно было списать – тогда да. Но ведь этот столб фонарный всегда сам составляет задачи для годовых контрольных, так что не прокатит.

– Пойми, других способов нет, – критично подметила Маша.

– Какой кошмар! – обреченно простонала я, рухнув всем корпусом на деревянный стол.

– Да не убивайся ты так, – с грустью посмотрела на меня Машка. – Все еще вполне реально исправить.

Последние частички рационального зерна в моей голове соглашались с ее словами. Но решительно переубедить себя целиком никак не получалось.

Меня поглотила растерянность. И как я должна провернуть эту аферу? Я же в проклятущей физике вообще ни бум-бум! За предыдущие годы у меня ни разу так и не вышло годовой четверки. Что говорить, если я почти никогда не вспоминаю о том, что перед тем, как поменять перегоревшую лампочку, нужно убедиться, что тумблер находится в положении «выключен». А уж во всех этих механизмах, импульсах, законах и прочей чепухе я ровно так же хороша, как корова в вождении автобуса.

Мысленно я пыталась подобрать слова для описания степени отчаяния, но у меня выходила лишь несусветная чушь. Ну и угораздило же меня так обделаться напоследок.

***

В самом мрачном настроении я вернулась после школы домой. Не успела я точным прицелом прямо с порога забросить свою сумку на банкетку, к своему неудовольствию мне пришлось стремительно вспомнить, что мама сегодня обитала дома. Собираясь в спешке утром, я на это не обратила внимание. Собственно, необходимости заходить в прихожую, которая одновременно с этим являлась комнатой мамы, у меня не было.

Теперь же она в свой законный выходной увлеченно смотрела ток-шоу по телевизору.

Я картинно закатила глаза. Никакой разницы в этих передачах для домохозяек я не находила. Словно ты смотришь одно бесконечное шоу, которому нет ни конца, ни края. Про отсутствие хотя бы капельки смысловой нагрузки я вообще молчу.

Особо долго задерживаться в коридоре я не стала. Желания контактировать с мамой у меня имелось едва ли больше ноля процентов. Хотя, по ее ленивому повороту головы стало очевидно, что она заметила мое появление дома.

Первое, что я сделала в своей комнате – вымученно плюхнулась на кровать. Прямо в том, в чем ходила в школу. Мне хотелось пару минут полежать и отдохнуть. Помечтать о чем-то добром и хорошем.

Черт возьми, кого я обманываю? В тот момент моим единственным желанием было раствориться. Исчезнуть с лица земли безвозвратно. Просто я предчувствовала мощнейший шторм и скорость, с которой он приближался.

В животе приглушенно заурчало. Я ведь так ничего и не поела в школе. Ладно, потихоньку пробегу в кухню, приготовлю себе бутерброд с чаем и быстро вернусь в комнату.

Разумеется, мое мысленное желание повременить с беседами оказалось послано госпожой кармой куда подальше. Удача покинула меня во всех жизненных аспектах. Угадайте, кто оказался на кухне ровно через одну минуту после того, как туда зашла я и нажала на кнопку чайника.

– Что новенького в школе? – участливо полюбопытствовала мама.

Когда я услышала ее голос, все тело вмиг напряглось.

– Ничего, – с неумело сыгранным спокойствием пожала плечами я.

Мама величественным шагом прошла к угловому дивану, стоящему у нас в кухне, и неспешно на него села. Я продолжала нарезать себе хлеб с колбасой, стоя к маме спиной.

– По оценочкам как дела? Получила сегодня что-нибудь? – с теплом в голосе спросила она.

Я четко уловила фальшь в интонации.

– Пятерку по русскому, – пробурчала я. – Писали изложение по «Бесприданнице» Островского.

– Надо же, какая молодец у меня дочка! – радостно всплеснула руками мама. – Такая умная! А еще что получила?

К чему она клонит? Она уже давным-давно со мной так не заискивала.

– Да вроде, больше ничего, – за какой-то надобностью соврала я.

Я не была готова к такому вопросу, поэтому ответила первое, что пришло в голову. Как и говорила, в спорных ситуациях я частенько принимаю неправильное решение.

– Прямо-таки совсем-совсем ничего? – продолжала лебезить мама, ни на секунду не снимая притворную улыбку с лица.

Тут я уже сама не выдержала.

– Мам, ты на что-то намекаешь? – сухо спросила я, повернувшись к ней.

Мама продолжала смотреть на меня с неестественной улыбкой. Может, мне почудилось, но она даже не моргала. Ее лицо как будто безвременно застыло в мраморе.

– Я не намекаю, а прямым текстом говорю, – щебетала она, чуть склонив голову набок. – Моя дочь – лгунья.

Я тяжело вздохнула и рассеянно перевела взгляд в сторону. Мама становилась невыносимей с каждым днем. Каким образом мы с ней должны сближаться, если она постоянно играет какую-то роль? Знаешь ты что-то, или что-то тебя интересует – спроси об этом прямо. Для чего вот эти окольные пути каждый раз? И себе и мне нервы только треплет.

Мама самодовольно скрестила руки на груди:

– Я, конечно, предполагала, что ты невысокого мнения обо мне, но не думала, что настолько.

– О чем ты говоришь? – смешалась я.

– Яна, надо быть полной дурой, чтобы врать матери про оценки. У вас в школе существуют и электронные дневники тоже, или ты забыла об этом?

– А на кой черт ты тогда вообще спрашивала… – сердито подумала я.

Надо же! С чего вдруг ей понадобилось изучить мой электронный дневник? Сто лет в него не заглядывала, но сегодня ей приспичило полюбопытствовать! И почему я не удивлена? Меня кто-то проклял что ли?

– Нет, мам, я помню, – попыталась оправдаться я. – Просто я…

– Просто ты что?! – резко перебила меня мама. – Просто ты мать свою ни в грош не ставишь. Скажи еще, что я неправа.

Я почувствовала, как к глазам подступили слезы. Обычно я стойко переношу все нападки мамы, но сейчас все моральные силы меня покинули. За сегодняшний день я и так уже настрадалась.

– Ну, расскажи мне, что у тебя там произошло сегодня на физике? – не унималась мама со своими дурацкими расспросами.

– Я просто забыла выучить параграф, – дрожащим голосом ответила я.

– Вот только не надо мне тут сопли распускать, – презрительно фыркнула она. – Какая прелесть! Она забыла!

Так, самое страшное позади – о двойке она узнала. Можно и отдышаться чуть-чуть. Вот только я уже настолько раскисла, что мне едва удавалось держать себя в руках.

– Это же не конец света! – выпалила я, о чем, впоследствии, пожалела.

Мама тут же вскочила с дивана. Ее и без того красное лицо стало пунцовым от резкого притока крови. Я морально подготовилась к тому, что сейчас по всей кухне пронесется ее истошный вопль.

– Милая моя! – задохнулась от возмущения мама, подтвердив мои ожидания. – У тебя одна единственная задача – учиться! Ты не обременена ни работой, ни кружками и секциями. Так чем же ты так сильно была занята, что забыла выучить параграф? Скажи мне на милость.

– Ничем… – промямлила я. – Я просто забыла его выучить.

Второй раз я уточнила это уже почти шепотом.

– Как ты собираешься исправлять эту двойку? – строго спросила мама. – До конца года времени осталось с гулькин нос.

От ее прежней, пусть и фальшивой улыбки и след простыл.

А я лишь беспомощно стояла и смотрела себе под ноги, не в состоянии подобрать слов для ответа. Давненько меня так не размазывали об стену.

– Мне теперь что, каждый раз проверять у тебя наличие сделанного домашнего задания? – продолжала кипятиться мама. – Ты когда-нибудь повзрослеешь, в конце-то концов? Взрослая девица, уже меня переросла, а мозгов так и не появилось. Весело, наверное, закончить учебный год с одной единственной тройкой. Как говорится, не жили богато, нечего и начинать. Да, Ян?

В чем-то она была права.

– Я все исправлю. Обещаю, – пропищала я, не в состоянии поднять на нее глаза.

Мама расхаживала гигантскими шагами по кухне со свирепым выражением лица. Щеки ее пылали алой краской. В конечном итоге, она остановилась в дверном проеме и на одном дыхании произнесла:

– Уроков у вас осталось раз-два, и обчелся. Без понятия, как тебе это удастся, моя дорогая, но ты это сделаешь. Не заставляй меня в тебе разочаровываться. Хотя бы раз сделай все так, как надо.

Я робко кивнула.

– В противном случае, во-первых, я лишу тебя всех карманных денег. Мне все равно, кто будет тебя спонсировать: дедушка или еще кто. От меня ты не получишь ничего. Будешь сама придумывать, где взять деньги на карандашики для губ и кофеек. Во-вторых, я не буду разговаривать с тобой все лето. Минимум. Не буду никак с тобой взаимодействовать. Ты будешь сама по себе, я – сама по себе. Ты у меня сама станешь бесприданницей. Может быть, все это для тебя послужит хорошим уроком, и в следующий раз ты «не забудешь выучить параграф».

Она показала пальцами кавычки, после чего стремительно удалилась из кухни к себе.

Еще минуты две я продолжала ошарашено стоять на том же самом месте. Мне кажется, я даже ни разу не вдохнула за это время. Я просто стояла, пыталась переварить полученную от матери информацию и понять, а что, собственно, произошло.

Осознание того, что случилось все же, пришло. И в ту самую секунду из моих глаз хлынули слезы обиды. За что? Вот чем я заслужила такое отношение к себе?

– Что за фигня с моей жизнью такая?

Когда состояние ступора прошло, я вернулась в свою комнату, забыв и про чай и про бутерброд. Чувство голода поглотилось десятком других чувств. Кое-как я переоделась обратно в уличную одежду и стремительно выбежала из дома. Руки и ноги у меня дрожали.

глава четвертая

В моем разуме поселилась тоскливая тишина. Единственное, что я испытывала внутри, прогуливаясь по малочисленным в дневной час улицам – вселенское чувство досады. Досады даже не на маму. Да, понятие мягкости моей родительнице уж точно не знакомо, но в своих словах она не ошиблась.

Вот что я за человек такой? Ведь мне действительно не приходится тратить свои силы и время ни на работу (даже странно, на самом деле, зная мою маму), ни на кружки, ни на репетиторов. Вообще ни на что. Я вношу свой вклад в домашнее хозяйство: готовлю обед или ужин, навожу порядок в квартире. Это само собой разумеющееся. И все на этом! Не так уж и много времени на это уходит. Покончив с домашними делами, оставшееся время находится полностью в моем подчинении.

Многие мои ровесники посещают спортивные секции, кружки по интересам, торчат у репетиторов часами, так еще и при всем при этом вынуждены подрабатывать по вечерам в каких-нибудь кинотеатрах или доставке пиццы.

Про подработку, кстати, тот еще анекдот. До сих пор помню, с каким ужасом ждала своего четырнадцатого дня рождения. Нет, не потому, что я боялась вступать в возраст, где начинается ответственность за свои действия. Я была уверена, что как только получу свой первый документ, мама тут же выпихнет меня из квартиры со словами: хватить сидеть у меня на шее, иди и ищи работу. Шутки шутками, но я, правда, этого очень боялась.

Хотя бы в этом мама проявила ко мне милосердие.

И вот теперь, кратко погуляв по прошлому и вернувшись в настоящее, я задаю сама себе вопрос: неужели так сложно взять себя в руки и учиться? От меня ведь по существу больше никто ничего не требует. Это же, вроде как, мне самой должно быть нужно.

Не могу сказать, что мне так уж все равно на свое будущее. Просто, если рассматривать позицию с точки зрения школьных оценок… А так ли важно, сколько у меня троек будет в аттестате? И будут ли они вообще, или нет. Ни для мамы, ни для меня не секрет, что на поступление в какой-то респектабельный институт, где каждый полученный за экзамены балл может стать решающим, я не рассчитываю. С этим я уже, очевидно, опоздала. Об этом нужно было задумываться еще в классе так в восьмом.

Вместе с этим, у меня нет сомнений – хоть в сколько-то достойное учебное заведение я все равно поступлю. Разумеется, на бюджетное место, потому что если я подойду к маме и скажу, что хочу поступать на платное отделение – она меня съест. Без хлеба и даже не поперхнется.

Мне и самой это будет неприятно. Мама всю жизнь растила меня практически без чьей-либо помощи, и платная учеба точно будет выглядеть так, словно я реально хочу как сыр в масле кататься.

Оценки для меня никогда не играли значимой роли. Никто не переубедит меня во мнении, что получаемые в школе циферки не отражают того, что у ученика имеется в его голове. Ну вот, допустим, получила я пятерку по геометрии за проверочную работу. И дальше что? А, может быть, я списала? Может, я понятия не имею, чему же на самом деле равен квадрат гипотенузы. Не знаю, и знать не хочу. Вспоминая избитое клише – как мне это знание пригодится в жизни? Он в будущем сможет меня прокормить, этот ваш квадрат гипотенузы? Вряд ли.