скачать книгу бесплатно
Твой враг во тьме
Елена Арсеньева
Непростые отношения связывают `маменькину дочку` Лелю Нечаеву и спасателя из отряда МЧС Дмитрия Майорова. Дело доходит до разрыва, и как раз тогда, когда Леля узнает, что у нее будет ребенок.
Приняв решение пойти на аборт, она и не подозревает, как жестоко отомстит ей судьба. В крови Лели обнаружены антитела, спасительные для больных лейкемией. Но беда в том, что это становится известно не только врачам, но и преступникам, которые решают по-своему распорядиться кровью уникального донора. Конечно, Дмитрий не оставит в беде любимую. Вот тут-то ему и пригодятся навыки профессионального спасателя...
Елена Арсеньева
Твой враг во тьме
Жук ел траву,
Жука клевала птица,
Хорек пил мозг
Из птичьей головы,
И страхом искореженные лица
Ночных существ смотрели из травы.
Н. Заболоцкий
Лёля. Июль, 1999
Говорят, люди чувствуют беду заранее. Однако у Лёли не было никаких дурных предчувствий, и беда обрушилась на нее внезапно, как снежная лавина. А еще говорят, если боги хотят погубить человека, они лишают его разума. Что верно, то верно. Вряд ли хоть один из ее поступков за последние полгода можно назвать разумным. Скорей всего она вела себя как истинная сумасшедшая, но подлинное безумие ждало ее впереди. И она ничего, ничего не предчувствовала до самого последнего момента!
Даже когда Мордюков свернул налево, на съезд к Оке, Лёля не встревожилась, а только слегка озадачилась: вроде бы раньше, когда ездили в деревню с родителями, поворачивали направо… А впрочем, она толком не помнила.
Мордюков приткнулся к обочине и затормозил. Впереди стояла черная, огромная, наглая машинища неизвестной марки. Оба ведущих моста были включены, и колеса нелепо торчали, будто у лунохода какого-нибудь, если только у луноходов вообще имеются такие распухшие колеса со сверкающими шипами по бокам.
Мордюков, хитренько улыбаясь, перегнулся через Лёлины коленки и открыл дверцу, промурлыкав:
– Ну, встречай милого дружка!
Усатый, смуглый, абсолютно незнакомый Лёле человек заглянул в кабину и мрачно приказал:
– Выйти всем!
И Лёля увидела направленный на нее пистолет…
Она вообще ничего не чувствовала в это мгновение, и в голове у нее была абсолютная пустота. Все как бы отошло от нее. Осталось только не очень активное, даже туповатое изумление: «Неужели это происходит со мной?» И все, что Лёля потом сделала, она совершила не от большого ума или какой-нибудь изощренной хитрости. Это произошло как бы само собой. Она действовала на уровне подсознания. А источник ее поведения скрывался еще глубже. Просто в то мгновение, когда Мордюков вдруг ошалело заблажил за ее спиной: «Вы чо, мужики? Мы так не договаривались!» – и взгляд усатого вместе со зрачком ствола переместился на него, в это мгновение Лёля…
О нет-нет, не метнулась вперед, выбивая отработанным приемом карате-до оружие из рук незнакомца и расшвыривая направо и налево его команду, обступившую «Ниву» со всех сторон. Из всех «боевых» приемов Лёле была известна только пощечина, да и ту она ни разу в жизни не применяла, хотя последнее время и хотелось… очень хотелось!
Лёля также не вырвала у обалдевшего Мордюкова руль, не ударила по газам и не послала обшарпанную «Ниву» вперед, разметав клочки нападавших по закоулочкам. Отродясь не водила машину и даже ради спасения собственной жизни не отличила бы педаль газа от тормоза!
Нет. Она просто покорилась. Принялась неуклюже выбираться наружу, хватаясь за дверцу и за сиденье, выставляя то одну ногу, то другую, зачем-то поминутно одергивая джинсы на коленях, словно это было задравшееся платье, пытаясь вытащить сумку и снова водворяя ее на прежнее место… Со стороны эти телодвижения выглядели, конечно, сущим идиотством.
В черных глазах усатого мелькнуло презрение. Он протянул руку, намереваясь без церемоний выволочь девушку из машины, но она уже встала дрожащими ногами на твердую землю, машинально снова повернулась к сумке и в этот краткий миг расстегнула на запястье янтарную «фенечку», позволив ей соскользнуть за сиденье.
В крайнем случае, если бы кто-то это заметил, Лёля могла бы сказать, что браслетик расстегнулся нечаянно. Или что «фенечка» вовсе не ее, а так тут и валялась…
Но никто ничего не заметил.
Усатый подал знак, и двое из его команды (Лёля даже не разглядела их лиц, они маячили какими-то расплывчатыми, белесыми пятнами) подхватили ее под руки и поволокли к черному автомобилю.
Они запихали девушку на заднее сиденье и швырнули ей на колени сумку. Потом и сами оказались рядом с ней. Один прижал ее к спинке так, что у Лёли дыхание перехватило от боли, другой вцепился в руку и всадил в предплечье иглу короткого толстого шприца, больше похожего на белый пластиковый пистолет.
Лёля вскрикнула от ужаса и ошеломленно замерла, чувствуя, как немеет рука и оцепенение постепенно расползается по всему телу. Наверное, это длилось доли секунды, но показалось, что долго-долго… Обрамленное неопрятной светлой щетиной лицо склонившегося к ней человека вдруг странно куда-то поплыло. Один глаз незнакомца померк, будто обугленный, другой, наоборот, вдруг вспыхнул зеленым огнем… Но все это происходило уже в беспамятстве, в каком-то другом измерении.
Мордюков. Июль, 1999
Мордюков понятия не имел, откуда взялся этот усатый. Не представлял, откуда тот узнал, кто он и зачем приехал в Нижний. Выследил небось! Дело было в пятницу, где-то около трех. Мордюков стоял себе на Мытном рынке, и вдруг этот «чебурек» подошел и спрашивает, почем малинка. Мордюков поглядел на него и ляпнул:
– А червонец!
Черноусый и бровью не повел. Швырнул на прилавок десятку, сгреб себе полную горсть малинки и ну причмокивать, хвостиками плеваться да стричь Мордюкова прищуренными глазами. А тот ничего, стоит помалкивает, хотя его так и подмывало намекнуть: мол, ладонь у тебя, мужик, что лопата, и входит в нее поболе, чем стакан! Но ничего, смолчал, выдержал характер. И только когда заметил, что из-за глаз этих вострых, да усищ, да рожи разбойничьей покупатели вообще подходить перестали, решился спросить: надолго ли, мол, обосновался?
– А вот смотрю, нельзя ли с тобой сговориться, – был ответ.
– Сговориться? – обрадовался Мордюков. – А что ж! Всегда пожалуйста! Как не сговориться с хорошим человеком? Конечно, как оптовому покупателю я тебе скидку сделаю, но учти: денежки вперед! И ящички вернуть придется: они на заказ сделаны.
– Не тревожься, – хохотнул усатый. – Оставь себе свои ящики вместе с ягодой. А вот и задаток.
Надо сказать, глаз у Мордюкова наметанный. На спор мог сумму в пачке с одного взгляда определить. И он тотчас просек, что ему протянули аккурат полтыщи. Десять не очень новых пятидесяток.
– Это что – за малину?! – спросил, старательно прикидываясь валенком. Разумеется, он сразу смекнул, что «чебуреку» нужна от него совсем не ягода!
Усатый глянул испытующе:
– Ты в самом деле из Доскина?
– А то!
– Знаешь Нечаевых?
– Неужели!
Нечаевы в позапрошлом году купили дом через дорогу от мордюковского и наискосок. Хор-роший домина, подворье, сад – все как надо. Эх, ему бы такой, он бы… Все ведь приходится по нитке собирать. А Нечаевы – они никакие не хозяева, нет. Городские! Скотины не держат, двор пустой стоит. Картошку ни разу не сажали, парник снесли… Нелюди какие-то. В деревню ездят, как на дачу: по выходным. Нет, в этом году ничего не скажешь: безвылазно живут. Вроде как у самого Нечаева сердце прихватило, врачи приказали жить на свежем воздухе и в город не соваться. Сидят теперь тут, с цветочками ковыряются. Хотя «виктория» у них уродилась потрясная и огурцы хорошо пошли. До мордюковских далеко, конечно, да ведь они с женой земле с утра до ночи кланяются, и Жанночка, дочка, помогает. Нечаевскую же Лёльку Мордюков раза два всего на огороде и видел.
Все это он и выложил усатому, подтверждая, что с Нечаевыми в самом деле знаком. При Лёлькином имени тот враз стойку сделал:
– И ее знаешь? Это хорошо… Это очень хорошо, дяденька, потому что о ней речь и пойдет.
– Н-ну? – осторожненько подал Мордюков голос.
– Ну… понимаешь, я Лёлькин жених, – заявил усатый и покосился на Мордюкова, словно хотел проверить, как он к этому отнесется.
А ему-то что? Жених, муж, хахаль – дело ваше, люди добрые, дело молодое! На доброе вам здоровьичко!
– И когда свадьба? – вот и все, что сказал.
«Чебурек» блеснул зубищами… Как у волка зубы у него, точно!
– Да я хоть бы и сейчас! Не отходя от кассы! И сама Лёлька не возражает, даже наоборот. Но вот родители ее…
– Неужели против?
Мордюков слукавил, конечно, изображая удивление. Ежу понятно, что этакого усатого, черноглазого да черномазого Нечаевы и к забору на сто шагов не подпустят, не то что к доченьке своей беленькой в постельку. А что уж в ней такого особенного? Дылда белобрысая! Мордюков – мужик ничем не обиженный, а ей, версте коломенской, по плечо. Идет, бывало, поверх головы прищурится… И чего форс такой гнет? Двадцать пять уже, а все еще в девках сидит. Нет, с его Жанночкой такого не будет, это точно! Она у него махонькая такая, ладненькая да складненькая…
– Ну и чего ты от меня хочешь, не пойму?
– Пошевели мозгами, – хмыкнул черный в усы.
– Записку, что ли, передать? – опять сыграл Мордюков дурачка. – Так ведь у них небось телефон…
– Ладно тебе пинжака из себя строить. Мне твоя помощь в другом нужна. Лёлька тебя знает в лицо?
Мордюков кивнул.
– Отлично. Поедешь к ней домой и скажешь, что тебя ее мамаша послала. Мол, отец заболел, надо помочь. Пусть, мол, на субботу-воскресенье с тобой приедет. Чего конкретно говорить, это мы с тобой потом обмозгуем. Посадишь ее в свою лайбу, а возле поворота на карьер, сразу за Окским…
Он примолк, улыбнулся хищно.
– Ну, и чего будет?
– А ничего особенного. Я вас там ждать буду. Свернешь с шоссейки, остановишься, Лёля пересядет ко мне, а ты двинешь дальше, разбогатев на полкуска. Шиферу там купишь или досок…
Да уж и без советчиков нашел бы Мордюков чего купить! Только по его надобностям любое одеяло коротко будет: на ноги натянешь – макушка замерзнет. Что тут какие-то пятьсот рубликов, по теперешним-то ценам!
– Согласен, – сказал осторожно. – Только… добавить бы надо.
Тот глазом повел:
– И сколько тебе добавить? А главное – за что?
– Дело больно деликатное, – спокойно пояснил Мордюков. – «Похищение» называется! Вот если бы вы с Лёлькой сами в бега ударились – это одно. А при постороннем соучастии… Почем я знаю, может, девка за тебя уже давно раздумала идти и ты ее силком к себе в машину запихнешь? Конечно, стерпится – слюбится, а все-таки надо прибавить… минимум полстолько, а еще лучше – столько же!
У черномазого аж усы дыбом встали.
– Ты, дяденька, случайно не оборзел? Думаешь, один ты из Доскина в город ездишь? Да я вообще за четверть цены охотников найду!
– Найдешь, – покладисто кивнул Мордюков. – Только прикинь: с кем из них Лёлечка твоя согласится вот так вдруг, с печки брякнувшись, в машину сесть? А со мной поедет, потому что мы с Нечаевыми соседи, она и меня знает, и Алю, жену мою, и Жанночку, дочку.
Усатый поглядел на Мордюкова с отвращением. Подумалось: сейчас уберется клиент восвояси, и плакали в общем-то немалые денежки, однако тот вдруг подмигнул и заржал жеребцом:
– Ну ты, дяденька, крепкий мужик! Уважаю! По рукам! Сейчас получишь эти пятьсот, а когда Лёлька в моей тачке окажется – еще столько же. Устраивает?
У Мордюкова, чего врать, в горле пересохло, однако виду он никакого не подал.
– Хрен с тобой, – сказал скучным голосом. – Устраивает.
Да, похоже, Лёлька Нечаева крепко усатого зацепила. Насилу дождался, пока Мордюков остатнюю ягоду распродал, копытом бил от нетерпения. Конечно, Мордюков принцип держать не стал: спустил свою отборную ягодку всего по ничего. Ну что ж, где-то теряешь, но где-то и находишь!
Наконец погрузил Мордюков свои ящички в багажник и поехал к Лёлькиному дому, на Провиантскую, а усатый сидел рядом и все накачивал, что девке говорить да как. Подготовился он, ничего не скажешь. Всякую мелочь предусмотрел. И, главное, велел о нем Лёльке ни полусловом не обмолвиться. Мордюков пообещал, конечно, но сам смекнул кое-что. Похоже, не только родители, но и сама невеста жениха своего не больно жалует. Небось дала от ворот поворот, а ему загорелось – вынь да положь. Они, черномазые, до наших баб охочие, особенно до таких белобрысых, как Лёлька. Увезет куда-нибудь в горы, будет она там третьей или четвертой женой… А сама виновата, не дразни мужика! Сучка не захочет – кобель не вскочит. У Мордюкова Жанночка не такая, нет, он умеет семью в ежовых рукавицах держать, это и Аля, жена его, подтвердит…
Ну, ладно, пока суд да дело, приехал он к Лёльке, взобрался на пятый этаж, в дверь позвонил. Лёлька дома была, слава богу.
Сначала через дверь разговаривала, потом вспомнила Мордюкова – открыла. Но в комнаты не пригласила – продержала в коридоре, поганка. Ростом под потолок вымахала, а вести себя… Его Жанночке только тринадцать, а она уже всему такому обучена, как взрослая!
Лёльку Мордюков давно не видел, а сейчас присмотрелся к ней – и диву дался. Тот, усатый, мужик хоть куда, даром что черный. И что он в ней нашел? Желтая, тощая, под глазами синяки… Может, в положении уже? Запросто! И ей еще повезло, что черный – мужчина порядочный. Вдобавок она была вся зареванная, а как про отца Мордюков сказал басню, вообще в три ручья слезы хлынули. Она даже и спрашивать ничего особенно не стала, Мордюков ее тепленькую взял. Так что зря они с усатым целый «план Барбароссы» сочиняли. Покидала Лёлька в сумку какие-то вещички, переоделась в штаны и маечку – и поехали. Мордюков, конечно, слова не сказал, хотя своей дочке не давал в штанах ходить, задницу всем показывать. Ничего, у того мусульмана Лёлька не больно-то в джинсах побегает! Небось еще и паранджу на морду навесить придется!
Очень Мордюкова это позабавило, он едва ржать не начал, но вовремя спохватился.
Вышли во двор. Мордюков огляделся неприметно, но знакомца своего усатого не обнаружил: он уже смыться успел. Небось вовсю жмет к тому повороту на карьер. Ох, черт, Мордюков ведь совсем забыл спросить, какая у него машина, кто ждать будет. Да ладно, как-нибудь…
– Садись, – говорит.
Лёлька села рядом, сумку в ноги бросила. И за всю дорогу хоть бы слово сказала – сидела мрачная-мрачная!
Ну, Мордюков тоже не лез с разговорами. Больно надо! Он продолжал бы путь в приятном и ровном состоянии духа, когда бы не точило беспокойство: отдаст ли усатый остатние денежки? Или жаба его давить станет? Ох уж эта жаба-жадность, она человека вообще способна насмерть задушить, не то что заставить зажать какие-нибудь несчастные полкуска! Что бы такое придумать, чтоб уж наверняка заставить его раскошелиться? Может, заблокировать изнутри дверцы и крикнуть: не откроюсь, мол, и невесту твою не отдам, покуда не шваркнешь денежки на бочку!
А что? Мыслишка на славу! Ведь тыща за такое дело не предел, совсем не предел!
Мордюков даже хихикнул, представив, как ладненько все может устроиться. Единственное, что могло помешать, это сама Лёлька. А ну как не захочет она взаперти сидеть и смотреть, как дачный сосед ее будущий семейный бюджет в свой карман перекачивает? Еще рожу исцарапает, вон когти какие отрастила, сразу видно, белоручка, не то что Жанночка…
Но когда Мордюков, проехав Окский, увидел слева угольно-черного бегемота неизвестной марки, то подумал: еще неизвестно, кому Лёлечка своими когтищами морду полосовать будет. Что-то не запрыгала она от радости, увидев своего усатого. Вот же деревяшка бесчувственная, а джигит из-за нее…
– Встречай милого дружка, – хмыкнул Мордюков, перегибаясь через ее джинсовые коленки и открывая дверцу. Сама Лёлька сидела как в гостях, тупо озираясь.
Открыл, значит, Мордюков дверцу и ждет, когда с ним расплатятся. И переживает: а вдруг?..
И вдруг…
– Выйти всем! – сказал усатый, и в его руке Мордюков увидел… увидел вовсе даже не деньги, а пистолет.
Тут его что-то ткнуло в левый бок. Повернулся – о господи, царица небесная! Еще один мужик стоит, и с таким же пистолетом!
Мордюкова прошиб холодный пот. Ах же вы, гады, подумал он, ах же сволочи! Это все из-за такой ерундовины, как несчастные полкуска?! Да, друг Вова, заработал ты и на доски, и на шифер, и на самосвал песку из этого самого карьера… Ни хрена этот усатый не доплатит, еще и задаток заберет, а может, и то, что за малину наторговано.
Мордюков просто-таки прирос к сиденью, а Лёлька между тем начала выбираться наружу. Ну, Мордюкову не до нее было: смотрел на ствол, на него направленный, и думал, настоящий он или нет. Что это боевое оружие, и в мыслях не было. На худой конец, газовик или пневматика. А то и вовсе пластмассовый пугач для простофиль. Да… задавила-таки их жаба, как он и думал!
– Выходи, козел, – сказал напарник усатого, и Мордюков зашевелился.
Ну, точно. Сейчас накостыляют по шеям, машину обчистят, а самих поминай как звали. Еще спасибо скажешь, если «Ниву» не угонят. И, главное дело, Мордюков сам, как дурак, свернул на этот пустынный спуск! В двадцати метрах шоссе свистит, рядом два поселка, Окский и Доскино, а поди ж ты!.. Да нет, не настоящее у них оружие, у джигитов этих, не может оно настоящим быть, и хорош же он будет дурак, если все свое нажитое профукает из-за пластмассовой игрушки…
Тут его что-то толкнуло. Откинулся… Рожа какая-то смотрела сверху – бурая, обвислая, бородавчатая. Она повалила Мордюкова и налегла сверху, на грудь, неодолимой тяжестью. Чудилось, будто камень или плита могильная на него давит! И рожа все ближе, ближе… холодная, осклизлая…
