скачать книгу бесплатно
– Перестань реветь, а то уйду сию же минуту! – крикнул, не надеясь, впрочем, что его голос прорвется сквозь стоны и хлюпанья.
Прорвался, надо же! Угроза подействовала. «Входя к женщине, бери с собой плеть!» – вспомнил известную фразу Дмитрий, пытаясь отогнать неприятное ощущение, больше всего похожее на стыд: ей там и так плохо, а он еще кричит и грозит. Наверное, можно было бы как-то иначе успокоить, поговорить, подождать, пока выплачется… Нет, ничему он не научился за свои тридцать лет, потому, наверное, всегда не везло с женщинами.
– Вы где?.. – донесся сверху прерывистый, перепуганный голосок, и Дмитрия передернуло от злости – на себя, между прочим. – Не уходите, не уходите, ради бога!
– Никуда я не уйду, здесь я, здесь! – крикнул, как мог громко. – Продержись еще немножко, милая, сейчас я до тебя доберусь!
Опять рыдание. О черт, неужто злобный старикашка Ницше был все-таки прав насчет плетки? Или на нее так подействовало это обещание: сейчас, мол, доберусь до тебя? Звучит, конечно, двусмысленно…
Жалко оставлять эту балку, надежная она, хорошее было бы место для «станции», но женщина в таком состоянии вряд ли спустится сюда. У нее, наверное, руки-ноги отнялись. Ладно, авось, когда Дмитрий поднимется наверх, там тоже найдется подходящая балочка.
Подняться-то он поднялся без проблем, и балочка отыскалась какая надо. А дальше…
Дмитрий стоял на выступе стены. Проем двери, в котором застыла женщина, был от него метрах в трех. От вполне надежной балки, с которой можно было бы начать спуск на землю, до этого проема тянулось подобие карниза: кое-где сантиметров десять, кое-где и пяти не углядишь. То есть для Дмитрия почти широкая дорога. А вот пройдет ли она – вопрос. Но, может быть, удастся сделать «станцию» рядом с ней?
Дмитрий побалансировал на балке, пытаясь разглядеть козырек, на котором стояла женщина. Вот же гадство: ни крюка, ни узла арматуры – голо. Все сметено могучим ураганом. Как же она не сорвалась?! Похоже, две взрывных волны одновременно толкнулись навстречу друг другу и зажали эту женщину, удержав ее. Ну что ж, повезло… хоть ей повезло!
Дмитрий оседлал балку и сделал «станцию». Закрепил блок и швырнул трос вниз.
Удачно! Разумихин, ловко поймавший конец, дал отмашку и отошел как можно дальше от развалин. Вообще прекрасно, что будут приземляться не на завал, а на твердую землю.
Дмитрий понадежнее закрепил сумку на балке, чтоб не дай бог не сорвалась вниз, а то хорошо ему тут будет! Перегнулся, пытаясь заглянуть в проем. Нет, ее не видно. Стоит, не шелохнется, понимает, что одно неосторожное движение…
– Эй, девушка! – Может, она вообще бабушка, может, в матери ему годится – сейчас это неважно. Хотя голос вроде молодой, в смысле плач. – Погоди плакать, послушай меня. Слушаешь?
– Слушаю, – выдохнулось неразборчиво.
– Скажи, там, рядом с тобой, может поместиться еще один человек или ты сама там еле стоишь?
– А зачем? – пискнула она.
Дмитрий завел глаза.
– Ты что, не понимаешь? Охота рядом с тобой постоять.
Он едва не ляпнул что-то вроде: полюбоваться окрестностями! Идиот, не до юмора сейчас. Разумихин предупреждал – быть особенно осторожным в словах, когда начинаешь контакт со спасаемым. Каждое слово должно вселять силу, надежду, помогать собраться. А он что несет?
– Выручать тебя надо, моя дорогая, а для этого придется к тебе перейти. Ну что, поместимся вдвоем?
– Поместимся, – ответила она после паузы: наверное, осматривалась. Голос подрагивал, но уже не хлюпал. – Не знаю, может, тут все сразу рухнет, конечно…
– Ничего, я не шибко тяжелый, – успокоил Дмитрий, влипая в стену и делая первый осторожный, скользящий шаг по карнизу. Еще шаг… На мгновение показалось, что страховка, которую он закрепил на балке, коротковата, но тут же веревка пошла гладко, и он без помех сделал третий шаг. – Чуть правее стань, если можешь. Я иду.
И тут он едва не сорвался от неожиданности. Почему-то сам собой опустился козырек каски: упал на лицо, как забрало. Конечно, удобная штука эти каски марки «Gillett»: огнеупорная воздухопроницаемая поверхность, отличная защита для лица. Обычно, чтобы опустить его, требовалось некоторое, пусть незначительное, усилие, а сейчас… Поправлять не было времени, да и без надобности – Дмитрий по-прежнему видел все отлично. Еще рывок… уцепился за край сохранившегося дверного косяка, подтянулся – и шагнул на подобие порожка. Утвердился рядом с высокой тонкой фигурой, схватил за плечо:
– Ну, ты тут как?
Он-то думал, эта дурочка кинется ему на шею и зарыдает, а она отпрянула, да так, что едва не свалилась в пропасть, зиявшую сзади…
Самурай. Лето, 1997
Как и обещали, пост в подъезде уже был снят. А немногочисленные жильцы, которые изредка мелькали на площадке, – иные, кстати, в сопровождении охраны, – не обращали никакого внимания на аккуратненького такого, лысоватого мужичка, который, огородив себе стоечками уголок, споро выковыривал раскрошившуюся облицовочную плитку на стене и на ее место ладил новую, старательно соблюдая рисунок.
Плиточником был Самурай. Натаскивал его настоящий мастер своего дела, и он с усмешкой думал, что если когда-нибудь завяжет с «Нимбом», то без куска хлеба уж точно не останется, даже если решит не трогать заработанного за все эти годы.
Македонский пока не вышел на свою площадку. Он должен был заступить на пост прямо перед появлением «кабана». И когда кто-то простучал каблуками за спиной Самурая, фальшиво напевая про шаланды, полные кефали, тот понял: Македонский пошел наверх. А через минуту в кармане тихо пискнула мини-рация, что означало: готовность номер один.
Плитка раскрошилась так удачно, в таком удобном месте (случайности тоже надо уметь устраивать, это и есть настоящий профессионализм!), что Самурай работал лицом к лифту и видел все, что происходило перед ним. Лифт в этом подъезде был особенный: он шел только вверх. Для того чтобы спуститься, существовал другой. Люди здесь жили важные, преисполненные сознания собственной государственной значимости, общаться друг с дружкой без надобности не любили – вот и устроили им два лифта, чтобы свести общение до минимума. Но уже третий день лифт на спуск не работал. Согласно проверке он вообще отключался частенько. Самое смешное, что такие вещи сплошь и рядом случаются даже в элитных домах. Это только тем, кто доживает свой век в панельной «хрущобе», кажется, будто в «домах для начальства» крыша не протекает, трубы не лопаются, лампочки в подъезде не перегорают, а лифт работает как часы. Но ведь и здесь живут люди – свои, родные, русские! Значит, везде и всюду все как всегда.
Так вот: сегодня лифт шел только наверх. А поскольку жил «кабан» на девятом этаже, он отпускал охрану внизу: чтобы ей не приходилось потом спускаться ножками. «Кабан» ведь был одним из столпов демократии, поэтому обращался с этим самым демосом по-товарищески. Конечно, никогда заранее не знаешь, какая моча ударит в голову очередному «кабану». Дурные предчувствия ведь не только у ликвидаторов бывают. И в случае, если «белые воротнички» в бронежилетах (вид у охранников «кабана» был хлипко-интеллигентный, хотя с профессионализмом здесь все обстояло как надо) решат проводить своего подопечного до квартиры, Самураю предстояло мгновенно переквалифицироваться в лифтеры. Дистанционным пультом он должен был застопорить поднявшийся лифт на одну-две минуты – ровно на столько, сколько времени ему понадобится, чтобы на втором лифте, том самом, который как бы ходил только сверху вниз и в данное время якобы не работал, взмыть наверх и в компании с Македонским встретить «кабана» с охранниками. Этот дополнительный вариант при разработке операции назывался «сыграть в четыре руки», потому что оба ликвидатора виртуозно владели техникой стрельбы и правой, и левой, и с обеих рук.
Если бы спросили Самурая, какой вариант работы, основной или дополнительный, он бы предпочел, тот, пожалуй, затруднился бы с ответом. С одной стороны, хорошо, когда обходится без неожиданностей, даже и предусмотренных. И шуму Македонский наедине с «кабаном» наделал бы меньше, а то и вовсе обошлось бы без шума. С другой стороны, Самурай по необъяснимой причине любил все дела, связанные с лифтами. Будь его воля, он вообще стрелял бы только в лифтах. Наверное, потому, что одна из самых блестящих по дерзости ликвидаций была проведена им как раз с крыши лифта, когда он спокойно расстрелял из автомата всех пассажиров. Но его никто не спрашивал, а потому предстояло действовать по инструкции.
Работали первый вариант: охрана в лифт не пошла. Внизу, в холле, поручкалась с боссом-демократом, мгновенно «сфотографировав» лысого плиточника. Ну что, тут не подкопаешься, кафель в самом деле раскрошился. И пошли себе восвояси, бедолаги, даже не подозревая, что уже через две-три минуты останутся не только без босса, но и без работы, а возможно, и без долгих лет жизни. Кстати, Самурай не удивился бы, узнав, что кто-то из этих «белых воротничков» и сдал своего господина, и именно благодаря его ненавязчивым усилиям охрана нынче не захотела ехать на лифте… Самурай вообще редко теперь удивлялся. Ибо в жизни случается только то, что должно было случиться.
Лифт пошел наверх, Самурай остался один в холле. Он положил мастерок и снял перчатки. Расстегнул комбинезон на груди и, сунув руку за пазуху, задействовал пульт, висящий на тонком шнурке под рубашкой. «Неработающий» лифт тоже рванул вверх.
В подъезде царила благостная тишина, и Самурай прекрасно слышал все, что нужно. Вот первый лифт остановился. Вот раскрылись дверцы. Вот закрылись… но за полмгновения до этого пискнула рация. Значит, акция завершилась.
Самурай услышал, как открылись и закрылись дверцы второго лифта, который тотчас пошел вниз. Остановился… однако оказался пустым.
Самурай прищурился… Но тут же со ступенек легко спорхнула стройненькая блондиночка в темных очках, с длинными распущенными волосами и алыми губками, одетая в красную ветровку, джинсы и кроссовки. Не удостоив скромного плиточника и взглядом, она исчезла в дверях.
Тогда плиточник одним махом выскочил из комбинезона, снял с головы «лысину» и сунул все добро в рюкзачок. Из подъезда вышел симпатичный черноволосый парень в темных очках и роскошном спортивном костюме. Потянулся, глядя на солнышко, – и пустился неторопливой трусцой «от инфаркта», не обращая внимания на легонькую ношу, болтавшуюся за плечами. Парень забежал за угол и тут, видимо, подустал: забрался в неприметный серый «Фольксваген», в котором уже сидел ничем не приметный человек в черной ветровке. Правда, у нее была ярко-красная подкладка, а на губах человека при ближайшем рассмотрении можно было увидеть следы алой губной помады. Может быть, он недавно целовался с той блондинкой, которая так гордо прошла мимо Самурая в подъезде?..
Спортсмен сел за руль. Любитель поцелуев запихал его рюкзачок в свою сумку, и «народный вагон» тронулся с места. Стоило ему свернуть за угол, как он растворился в потоке автомобилей.
Дмитрий. Февраль, 1997
Дмитрий едва успел схватить девушку за плечо и рвануть к себе, не то она сорвалась бы вниз. Мелькнула совершенно неуместная в данной ситуации обида: вроде бы отродясь не отшатывались от него девушки, скорее наоборот – гроздьями вешались, так что стряхивать приходилось. Неужели он так поплохел с годами? Посмотрела бы, между прочим, на себя!
Внимательнее вгляделся в грязно-серое лицо, на котором слезы промыли две бледные дорожки. Волосы тоже забиты пылью и мельчайшими осколками кирпича, ветер сбил их в причудливую массу неопределенного цвета. Одежда… Бог ты мой, как же она замерзла, бедняжка! Хоть и теплый нынче декабрь, но простоять столько времени на сквозном ветру, на высоте, не понимая, жива ты вообще или уже нет… И она еще держится, не вопит, не бьется в истерике, еще способна думать, нравится или не нравится ей то лицо, которое она сейчас видит!
И тут Дмитрий понял: а ведь лица-то его она как раз не видит. Перед ней золотисто-желтая, непроницаемая поверхность, в которой, как в выпуклом зеркале из комнаты смеха, отражается ее собственное измученное лицо. Немудрено испугаться…
Чертов козырек! Дмитрий с силой сдвинул его наверх, сделал самую ослепительную улыбку:
– Ну что, так лучше?
Пойми этих женщин! Она снова отшатнулась, а поскольку цеплялась при этом за Дмитрия, они едва не свалились вместе.
– Поосторожнее попрошу, – сердито сказал Дмитрий. – Еще один такой же ваш порыв, и мы оба – фью! – вниз, со скоростью девять и восемь десятых метра в секунду!
– Откуда вы знаете, с какой скоростью мы будем падать? – недоверчиво спросила она.
– Вернее, с ускорением, – поправился Дмитрий. – С нормальным земным ускорением – джи равно девять и восемь десятых метра в секунду. В школе по физике проходили?
– Ах да, – сказала она как-то не очень уверенно. – Я просто… не ожидала.
Чего, интересно? Что он знает про ускорение? Ладно, Дмитрий не стал вдаваться в подробности, не ко времени, да и глупости вообще. Ясно одно: если ее так шатает из стороны в сторону, и речи быть не может, чтобы она смогла пройти по карнизу сама.
– Вас как зовут?
– Лёля…
– Ляля? – не понял Дмитрий.
– Лёля! Не Ляля, не Люля, а Лёля! – вдруг разъярилась она.
Лёля! Дурацкое имя, кукольное какое-то. Ладно, какая разница?
Дмитрий расстегнул страховку и, быстро опоясав девушку, щелкнул карабином: – Давайте уходить отсюда. Вы, наверное, жутко замерзли.
– Да, – кивнула Лёля. – А как уходить? Куда?
– Вон к той балке, видите? Там «станция», оттуда спокойно спустимся вниз.
– На чем? – спросила она глухо. – На фуникулере? Какая еще станция, что вы мне голову морочите?
– «Станция» – это любое место, где можно закрепить систему КСГ-1, то есть систему Кошевника, предназначенную для спасения с высоты, – спокойно пояснил Дмитрий, всматриваясь в темно-серые, почти сплошь залитые зрачком, но все равно как бы незрячие от страха и усталости глаза.
Странно, откуда взялось ощущение, будто он уже где-то видел эту самую Лёлю? Или просто прав Разумихин, говоривший, что человек, которого ты спасаешь, на какое-то время становится для тебя ближе и роднее всех в мире, в нем словно бы смыкается и его, и твоя жизнь, в эти минуты он как бы часть тебя самого? И что же это Разумихин все прав да прав! Вот ведь уверял, будто на людей успокаивающе действует подробное разъяснение всех твоих планов и обстоятельное описание снаряжения, – и в самом деле: зрачки уменьшились, в глазах появилось осмысленное выражение.
– Вон там спасательные тросы и есть такая сидушка, – продолжал Дмитрий, умалчивая о том, что сидушка представляет собой брезентовый треугольник, больше всего напоминающий подгузник какого-то гигантского младенца, и называется «косынка». – Поедете с удобствами. И хоть это мало напоминает фуникулер, но здорово похоже на подвесную канатную дорогу. Например, как в Бакуриани. Вы бывали в Бакуриани? Для горнолыжников рай земной. То есть был рай в прежние времена, а как теперь, не знаю. Вот что, слушайте, Лёля: сейчас мы с вами в три шага перейдем этот карниз, а со «станции» спуститься уже нет проблем. И вы не бойтесь, я вас страховкой обвязал, теперь при всем желании не разобьетесь!
– Да вы что? – крикнула девушка, и глаза ее опять стали безумными. – Я боюсь высоты, я больше всего на свете боюсь высоты, я не смогу, тут и курица не пройдет!
Дмитрий вздохнул. Ну, началось!
– Курица, может, и не пройдет, – кивнул так покладисто, как только мог. – Нет у нее такой жизненной задачи! А у нас есть. Я же прошел – и вы пройдете.
– Я сорвусь, упаду!
– Ну и что? А веревка страховочная? Самое страшное, что с вами произойдет, – повиснете вон под той балкой и будете дожидаться, пока я вас не втяну наверх.
– Ладно, я буду болтаться, а вы? – спросила настырная девица. – С вами что будет, если вы сорветесь?
Это было так смешно, что Дмитрию даже расхотелось снова обижаться:
– Шутите, девушка? Я все-таки альпинист, хоть и бывший.
– Нет, а все-таки? – не унималась она. – Я, если что, буду болтаться под балкой, а вы со скоростью девять и восемь десятых…
– С ускорением, – машинально поправил Дмитрий.
– Да какая разница? – жалко усмехнулась она. – Нет, я так не хочу. Это же ваша страховка, вы ее с себя сняли. Я с места не тронусь, пока вы тоже чем-нибудь не обвяжетесь!
– Теряем время, – сердито сказал Дмитрий. – Вместо того чтобы с вами лясы точить, я должен искать живых людей. Пошли по-быстрому. Я впереди, вы за мной.
Он и моргнуть не успел, а Лёля мгновенно расстегнула карабин, сдернула с себя страховку и подала ему. – Идите. Спускайтесь, ищите. Правда, что я вам тут зубы заговариваю? Идите, идите! Я с вами побыла – и немножко полегче стало. Теперь я как бы не одна останусь. Вы работайте, а за мной пусть пришлют вертолет. Ну что вы на меня смотрите, как на дуру? Я видела в кино, как людей снимали с верхнего этажа какого-то небоскреба на вертолете. Кстати, может, и там, наверху, еще кто-то спасся. Их бы тоже заодно вертолет подобрал. Нет, ну что вы так смотрите?!
Дмитрий смущенно моргнул. Почему не оставляет ощущение, будто он уже видел эти глаза?
– С небоскреба, говорите? – переспросил задумчиво. – Нет, боюсь, тех, кто мог остаться на верхних этажах, тоже придется снимать мне или другим ребятам. Вертолет, конечно, штука хорошая, но не для здесь. Высота не очень большая, так что представляете, какую пылищу он винтом поднимет? До небес! Жди потом, пока снова уляжется. Этак мы весь фронт работ потеряем. Кроме того, не поручусь, что вся эта конструкция не развалится от вибрации. Тогда и вы, и те, кто может быть сверху, погибнете наверняка. Я уж не говорю, что все это рухнет на еще не разобранный завал, и тогда у тех, кого сейчас пытаются откопать, вообще не останется ни единого шанса. Это понятно?
Лёля кивнула.
– Пойдем по карнизу?
Вздрогнула, вскинула беспомощные глаза:
– Только вы привяжитесь тоже. Вместе со мною, тут ведь хватит веревки!
Дмитрий на миг зажмурился. Интересно, замужем она или нет? Если нет еще – вот достанется кому-то счастье, будет непрестанно с мужиком пререкаться, слово за слово цеплять. А ведь корабль должен вести капитан!
– Поясняю, – сказал как мог спокойнее. – Карниз хоть и довольно надежен, а все-таки это не улица Большая Покровская. Я по нему пройду спокойно, однако, если вы оступитесь, мы сорвемся и повиснем оба. Не уверен, что мои восемьдесят кэгэ и ваши… сколько? Семьдесят два, три?
– Шестьдесят семь! – выдохнула она зло. – А рост, если вас это интересует, сто семьдесят три! Объем…
– Не уверен, значит, что мои восемьдесят и ваши шестьдесят семь веревка выдержит, – перебил Дмитрий, хотя с неохотой: во-первых, веревка рассчитана на гораздо больший груз, во-вторых, предмет разговора стал очень интересным. Но хватит тратить время на болтовню! – А если даже и так, кто нас обоих потом спасать будет? Придется отвлекаться кому-то из ребят снизу, а у них и без нас забот хватает. Доступно?
– Доступно, – опустила голову девушка. – Знаете, у меня такое ощущение, что вам жутко противно спасать меня – именно меня! Но сейчас-то вы видите, что я совершенно ни в чем не виновата, не то что в прошлый раз. Я честно не хотела идти к Свете, меня мама заставила… О господи! – Из ее глаз вдруг хлынули слезы: – А где же Света, что с ней?
Дмитрий покрепче сцепил зубы. Юра Разумихин говорил, что спасателю довольно часто приходится становиться психотерапевтом. Но что приходится чувствовать себя санитаром в отделении для буйных, речи не шло… Какой прошлый раз? Почему противно? Она заговаривается, эта Лёля?
Странно, однако, но у Дмитрия почему-то отлегло от сердца, когда он понял: девушка в этот злополучный дом попала случайно, квартира, от которой остался только порог ванной комнаты с осколками кафеля, не ее квартира, и там, под завалами, не погребена ее семья, может быть, муж… Ей и так сегодня досталось, бедняжке, чтобы оплакивать еще какую-то потерю. Хотя эта Света… Ну, кем бы Света ни была, ей Дмитрий уже вряд ли может помочь. А вот этой несчастной плачущей девочке, которая еще и пытается заботиться о ком-то, кроме себя, – может.
Опять обнял ее, не намереваясь отпускать, даже если начнет вырываться.
– Подожди плакать, ладно? – шепнул, утыкаясь в холодные, пахнущие пылью и ветром, сбившиеся пряди. – Потом, когда спустимся, будешь плакать сколько хочешь. Я сам готов тебе слезы утирать хоть всю оставшуюся жизнь. Но сейчас надо идти на «станцию». Ты воспаление легких скоро схватишь, и вообще силы кончатся, а у меня еще работы выше крыши.
Да… непорядки у Димы Майорова сегодня с русским языком. То стращал девушку, что доберется до нее, теперь вот… Чего в этом доме уже нет – так это крыши. Ветром он крыт, вот что!
– А ты на меня уже не сердишься? – прошептала Лёля, прижимаясь так, словно он был вовсе не чужим человеком, а родным братом по меньшей мере. Впрочем, Разумихин предупреждал, что для спасаемого спасатель тоже становится самым близким человеком, в нем воплощается весь мир… на какое-то время, конечно!
– Да ну, глупости, на что сердиться? – сказал Дмитрий, опять переставая хоть что-то понимать. – Со всяким может случиться.
– А ты долго тогда злился? – выдохнула Лёля ему в шею, и Дмитрий почему-то перестал чувствовать себя братом. То есть в общечеловеческом смысле – это пожалуйста, сколько угодно. Но братом конкретно вот этой девушки… Нет уж!
– Сразу перестал, – пробормотал, уже совершенно не соображая, что говорит.
– Ну хорошо. – Она со вздохом отстранилась. – Потом я у тебя еще раз попрошу прощения как следует. Ладно, я согласна идти.
Дмитрий едва не спросил – куда, поймал слово на самом кончике языка. Вот был бы прикол!
Он шел первым, велев Лёле держаться за его пояс. Риск налицо, конечно: вздрогнет, дернется – и запросто сорвет его с карниза. Но… опять же премудрый Разумихин уверял, что спасаемому легче, когда есть тактильный контакт со спасателем. Насчет обратной связи Разумихин умалчивал, однако Дмитрий подумал, что наконец-то он и сам может кое-чему научить своего многоопытного наставника. Обратная связь имела значение, и очень даже немалое!
Был острый момент, когда под Лёлиной ногой вдруг обломился осколок кирпича… К счастью, Дмитрий в это время уже стоял на балке и смог не только сохранить равновесие, но и выдернуть Лёлю с карниза прежде, чем она успела испугаться.
