Нечаянная свадьба

Неужели это произошло только вчера? Да ведь еще и суток с тех пор не прошло, а сколько событий приключилось! Неужели и дальше судьба Лиды будет разворачиваться столь же бурно и стремительно?

Она и сама не знала, хочет этого или нет и чего вообще хочет, поэтому постаралась отвлечься и принялась глядеть по сторонам.

Да, бабуля Никитишна оказалась права: жара стояла несусветная, однако в двуколке приятно обдувало ветерком. Лида посматривала по сторонам, любуясь и лесами, и полями, и блеснувшей в отдалении рекой. Она диву давалась: какая же кругом расстилалась красота, какими же ухоженными выглядели поля, богатыми – луга с пасущимися на них стадами, да и деревенька-другая, мимо которых они промчались, радовали глаз чистотой. Казалось, что имение Протасова достаточно богатое, что ему как хозяину не на что жаловаться. Лиде приходилось слышать от отца, который иногда читал ей вслух газеты, что дела очень многих дворян после отмены крепостного права поправились благодаря выкупным платежам, сумма которых частенько сильно превышала реальную стоимость земли и повинностей, подлежащих выкупу. Но если бы это было так, то Протасов мог бы на эти деньги выкупить свое имение из заклада!

В газетах также писали, что некоторые помещики, лишенные бесплатного труда крепостных, были не в состоянии обрабатывать свои владения и закладывали их в Дворянский банк. Уж не к их ли числу принадлежит Василий Дмитриевич?.. Однако даже если и так, он не мог заложить свое имущество раньше, чем год-полтора назад, а бабуля Никитишна говорила, что имение заложено в течение десятилетий… В чем же дело?

Лида никогда не интересовалась имущественными вопросами, до тех пор пока не пришлось заняться собственными финансами, и ей показалось это достаточно сложным, но интересным. Земли Протасова отнюдь не выглядели неухоженными, заброшенными, и если он в самом деле, по словам бабули Никитишны, с утра до вечера занят делами своего имения, значит, освобожденные крестьяне трудятся под его руководством. То есть они остались на выделенных им землях, бывших господских, однако не предоставлены сами себе, а по-прежнему подчиняются воле господина, хотя теперь вовсе не обязаны этого делать. Но если так, господину Протасову приходится очень непросто – ведь он не имеет права требовать с бывших крепостных ни барщины, ни оброка. На что же он живет? Почему по-прежнему занят присмотром за всем хозяйством, а не за той небольшой частью его, которая должна принадлежать ему после реформы? Или его крестьяне отказались воспользоваться предоставленной им волей? И что же, так поступили все до единого?!

Это с трудом укладывалось у Лиды в голове! Так называемые либеральные газеты, например «Голос» господина Краевского, которые иногда читал отец, уверяли, что всякий крестьянин ждал воли как манны небесной и только и мечтает взять выделенную ему часть помещичьей земли, а также собственную судьбу в свои руки! Газеты же более осторожные, их называли консервативными, например «Московские ведомости» господина Каткова, убеждали общество, что далеко не все крестьяне чувствуют себя в волнах воли как рыба в воде, что помещикам не следует спешить с тем, чтобы предоставить их самим себе, а надо на первых порах присматривать за теми, кто традиционно видел в господах «отцов своих».

Похоже, Протасов следовал именно этому совету. И у него, и у Ионы Петровича дворовые по струнке ходили перед господами, а если горничные дерзили, то ведь только перед Лидой, к которой они относились так, как их госпожи.

Хотя это Феоктиста относилась к ней так, как ее госпожа, а Марфуша явно не следовала примеру Анаисии Никитичны!

Лида вспомнила ее угрюмое лицо… с таким же выражением Марфуша появилась перед тем, как Протасов и Лида отправились в путь. И вдруг вспомнился жавшийся к ногам горничной русоволосый мальчишка, на которого озабоченная Лида в первую минуту не обратила никакого внимания. Кто отец этого ребенка? Замужем ли Марфуша или та благосклонность к ней барина, мысли о которой настолько встревожили Лиду, дошла и до того, что у Протасова появился внебрачный ребенок от горничной? Признан ли он отцом или растет с презрительным клеймом ублюдка? Англичане придумали таким отпрыскам куда более красивое название: бастард, однако это только для русского уха звучит красиво, а для английского, наверное, так же ужасно, как для нас – ублюдок…

Боже мой, внезапно осознала Лида, да ведь она совершенно ничего не знает о своем муже, о его характере, привычках, достоинствах и недостатках, возможно, пороках… о тайных сторонах его жизни, может быть, даже позорных… Для нее Василий Дмитриевич был только бесконечно обаятельным мужчиной, который взволновал ее сердце, заставил потерять голову и мечтать о нем самым непозволительным для юной невинной девушки образом!

А как быть, если эта юная девушка внезапно оказалась обвенчанной с этим волнующим мужчиной? Можно ли в таком случае назвать ее мечты о нем непозволительными?

– …или предпочтете подождать меня здесь? – вдруг прервал ее мысли голос Протасова, и Лида суматошно огляделась.

Оказывается, дрожки уже стояли перед низеньким зданием конторы посреди какой-то деревни, и Протасов протягивал ей руку.

Глава одиннадцатая. Сватья баба Бабариха

– Что вы сказали, простите? – неловко спросила Лида.

В глазах Василия Дмитриевича мелькнула улыбка:

– Я спрашивал, хотите ли вы пойти со мной или предпочтете подождать в коляске.

– Конечно, конечно, я пойду с вами, – привстала Лида и, опершись на руку Протасова, сошла на землю, придерживая юбки.

К окнам здания липли любопытные физиономии, однако, когда господа вошли, их встретили поклонами. В ножки, как в старые времена, никто из крестьян не падал, однако поклоны были весьма почтительными, хотя Лида заметила, что молодые крестьянки исподлобья разглядывают ее кринолин, зонтик, шаль, шляпку и украдкой подталкивают друг друга локтями.

Интересно, сюда уже дошли слухи о том, что барин тайно обвенчан? Или нет? И за кого в таком случае принимают ее эти девушки с любопытными глазами? За невесту Протасова? За его любовницу?

Были ли у него не такие тайные, как Авдотья Валерьяновна, а явные любовницы, которые езживали с ним по деревням и интересовались ведением хозяйства?

Нет, главный вопрос такой: есть ли у него сейчас такая любовница?!

«Не буду думать об этом! – внушала себе Лида. – Я от этих мыслей с ума сойду!»

Да, можно было и в самом деле сойти с ума от того, о чем ты никогда в жизни не думала, но что внезапно стало для тебя важнее важного!

Тем временем Протасов провел Лиду через сени, и они оказались в комнате конторского служащего – худющего молодого человека с пегими волосами, одетого в коричневый сюртук и плисовые штаны. Он низко поклонился Протасову, метнув на Лиду любопытный взгляд.

– Кузьма Иванович, мой помощник, счетовод, агроном, инженер, – словом, мастер на все руки, – отрекомендовал его Протасов. – А это супруга моя, Лидия Павловна.

– Мои поздравления, – пробормотал Кузьма Иванович, имевший такой вид, будто Протасов только что стукнул его кулаком в лоб. – А…

Конечно, он хотел что-то спросить, но перехватил холодный взгляд барина и прикусил язык в буквальном смысле слова и даже сморщился от боли!

Как ни была напряжена Лида, ей стало смешно. Она еле сдержала улыбку.

– Зовите их поочередно, – велел Протасов, и Лиде показалось, что он тоже чуть не рассмеялся.

Кузьма Иванович высунулся в сени, и Протасов с Лидой обменялись веселыми взглядами, но тут же словно бы отдернули их друг от друга.

Кузьма Иванович появился в сопровождении долговязого увальня в кумачовой косоворотке, мявшего в руках шапку.

– Барин тебя слушает, Ефим, – сказал Кузьма Иванович.

– К вашей милости… жениться желаю, – застенчиво сообщил Ефим, глядя вроде бы в упор на Протасова, но не забывая коситься и на Лиду.

– Это ты хорошо придумал, – усмехнулся Протасов.

– Он не один такой, Василий Дмитриевич, – сказал конторщик.

– Ткачих ты привел? – спросил Протасов.

– Конечно, как велено было, – заверил Кузьма Иванович.

– Ну так зови всех!

– Входите! – крикнул конторщик, снова высунувшись в сени, и отпрянул, пропуская в комнату еще пятерых парней и пять молодых девок. Все они тотчас встали под противоположные стены, подперев их и то опуская глаза, то стреляя ими по сторонам, причем парни в замешательстве так усердно мяли в руках свои картузы и войлочные шапки, словно непременно решили изорвать их в клочья.

– А, ткачихи-лентяйки, – весело сказал Протасов, глядя на девушек, и они ответили ему такими счастливыми улыбками, словно он назвал их красавицами, умницами и непревзойденными рукодельницами. – Вот что хочу вам сказать. Давно сердит на вас, потому что известно мне: вместо того чтобы своим делом заниматься у ткацкого станка, вы по целым дням болтаете с садовниками, да огородниками, да конюхами, да другими молодыми ребятами. От самих от вас толку нет, да еще их от дела отвлекаете. Я решил выдать вас всех за крестьянских ребят, у которых нет невест. Вас тут пять – и их пятеро. Сами себе пару выберете или мне вас рассудить?

– Рассудите, барин Василий Дмитриевич, – вразнобой заговорили парни и девушки, так и шныряя взглядами по лицам тех, кто стоял напротив.

Лида тоже перебегала глазами с одного лица на другое, и ей казалось, что она в жизни не видела картины ярче, чем эта мгновенная смена выражений в молодых глазах: от растерянности до радости, от смущения до страстной смелости. Однако никто не делал попыток тронуться с места или заявить о своем выборе.

– Ну, извольте, – пожал плечами Протасов и, взяв за руку Ефима, подвел его к маленькой пухленькой девушке с льняной косой, которую она теребила ловкими пальцами ткачихи, словно это были не пряди волос, а нити утка или основы[69].

На двух молодых лицах выразилось откровенное разочарование, однако ни жених, ни невеста не произнесли ни слова поперек господской воли.

– Погодите! – воскликнула неожиданно для себя самой Лида, которая многое приметила, пока наблюдала за парнями и девками. – Погодите, Василий Дмитриевич! Вы бы лучше этой девушке присватали вон того паренька в синей косоворотке…

– Да-да! – радостно воскликнула маленькая ткачиха. – Он мне по росту подходит, да и вообще… А с этим долговязым я не справлюсь!

Лида озабоченно взглянула на Ефима – не обидел ли его уничижительный отзыв? Однако он с нескрываемой радостью смотрел на высокую веснушчатую девушку с короткой, но очень толстой русой косищей, да и она так и поливала его ласковым взглядом.

– Ну, будь по-вашему, Лидия Павловна, – усмехнулся Протасов. – Ты, Фросенька, иди к… как тебя?

– Матвейка, – подсказал малорослый паренек.

– Иди к Матвейке, ну а Ефим возьмет за себя…

Протасов обвел было взглядом девушек, однако Лида подскочила к той, высокой, с косой, и подтолкнула ее к Ефиму.

– Вы согласны? – спросила она озабоченно.

– Премного благодарны, матушка Лидия Павловна! – радостно воскликнули эти двое, крепко берясь за руки.

– Ишь как! – удивился Протасов. – Ну, может быть, вы, Лидия Павловна, и прочие судьбы так же лихо решите?

Лида взглянула растерянно: не обиделся ли Василий Дмитриевич? – однако тот смотрел серьезно, выжидательно, и она решилась: быстренько соединила руки тех парней с руками тех девушек, с которыми парни обменивались взглядами накануне, и замерла, выжидательно оглядывая соединенные ею пары.

– Все ли довольны? – спросил Василий Дмитриевич со странным выражением и засмеялся, когда все принялись кланяться, выкрикивая вразнобой:

– Премного благодарны, барыня Лидия Павловна! Премного благодарны!

Фросенька радостно вскричала:

– Надо будет сегодня-завтра сбегать на кладбище, дедушку навестить да рассказать ему, что наконец-то замуж выхожу! Вот порадуется!

Лиду умилила эта привязанность к покойному деду. Видимо, ближе него не было у Фросеньки человека, если даже после его смерти маленькая ткачиха готова поделиться с ним самым радостным событием своей жизни…

И тут же Лида с опаской взглянула на Протасова – не досадно ли ему, что его люди благодарят только ее, забыв о нем, однако он смотрел на нее задумчиво, словно пытался что-то понять.

Лиде вдруг показалось, что еще никогда, даже во время венчания, когда они давали друг другу клятву вечной верности, они с Василием Дмитриевичем не были так близки друг другу, как в эту минуту.

Она робко улыбнулась ему – и он улыбнулся в ответ.

– Ну что ж, – сказал, подавая Лиде руку и оборачиваясь к парам, – если уж мы вас сосватали, не забудьте нас на свадьбы позвать.

– А то как же, барин и барыня! – загомонили женихи и невесты. – Не сомневайтесь!

Вышли на крыльцо – и Лида словно бы только что заметила, какое яркое нынче солнце, как сияют небеса, какие роскошные облака плывут там и сям по небу, напоминая то бесформенные горы снега, то чудесные замки, то головы чудовищных великанов, то невиданных зверей.

И она вдруг остро пожалела, что поедет отсюда в двуколке, так далеко от Василия Дмитриевича, а не впереди него в седле. Вчера она была слишком испугана, слишком ошеломлена случившимся, чтобы понять: да ведь он обнимает ее! Пусть и против воли, но обнимает!

Вот если бы сейчас снова оказаться в седле перед ним – может быть, его объятие было бы другим? И ее ощущения – совсем другими?

А вечером? А ночью? Что будет ночью? Они проведут эту ночь в разных постелях или в одной?..

Но сейчас нельзя было думать об этом. Можно было только ждать и надеяться.

– Ах, как ловко, как хорошо все устроилось! – тараторил Кузьма Иванович, провожая Протасова и Лиду к двуколке. – Необыкновенно, как в романе!

– Вы читаете романы?! – изумилась Лида.

– А как же! – гордо заявил тот. – Господ литераторов Станицкого, Панаеву[70] и Некрасова обожаю. «Семейство Тальниковых», «Мертвое озеро», «Три страны света» до дыр зачитал. Ну и господин Тургенев недурной писатель – роман «Дворянское гнездо» прямо за сердце берет!

– Мне тоже очень нравится! – согласилась Лида.

– Ах, Лидия Павловна! – воскликнул чувствительный Кузьма Иванович. – Как вы все хорошо понимаете! Дело в том, что я тоже холостой. Вот кабы вы и мне так же ловко жену сыскали, как этим парням!

– Ну вот и сыскалась в наших краях новая сватья баба Бабариха, куда до нее моей бабуле Никитишне! – расхохотался Протасов. – Беда в том, что Лидия Павловна в наших местах человек новый, она еще незнакома с другими невестами.

– В доме Василия Дмитриевича есть одна красивая горничная, ее зовут Марфуша… – начала было осмелевшая Лида, однако Кузьма Иванович даже попятился, и лицо его пошло красными пятнами, голос был едва слышен, когда он забормотал:

– Ах нет, сохрани Бог, Марфуша не про меня, я не посмею… Покорнейше благодарим, Лидия Павловна, Василий Дмитриевич, позвольте вернуться к делам, прощайте…

Бессвязно бормоча что-то, он попятился к конторе, чуть не упал, наткнувшись на крыльцо, и начал взбираться на ступеньки спиной вперед, не переставая кланяться.

– Да, прощайте, Кузьма Иванович, – сухо сказал Василий Дмитриевич, вскакивая на козлы и подбирая вожжи.

Лида глядела на него изумленно.

Мало того, что Василий Дмитриевич не позаботился подать ей руку, – он, кажется, вообще собирался уехать без нее!

– О, простите, – вдруг спохватился Протасов и спрыгнул наземь, подал Лиде руку, помог подняться в двуколку, однако не смотрел на нее и вид у него был такой хмурый, словно на его плечи вдруг обрушилась тяжкая ноша.

Лида села, Василий Дмитриевич устроился на своем месте, свистнул Альзану, который сразу пошел резкой рысью. Протасов взмахнул кнутом, и двуколка понеслась во всю конскую прыть.

Лида вспомнила, как не тряско, плавно ехали они вчера, но сейчас Василий Дмитриевич, чудилось, нарочно выбирал ухабы под колеса! Однако мысли мучили сильнее ударов, которым подвергалось тело.

«Что случилось, что?! – не могла понять Лида. – Что с ним произошло? Отчего он так переменился? Неужели… Неужели из-за того, что я заговорила о Марфуше? Что предложила ее в невесты Кузьме Ивановичу?! И он, бедный, перепугался чуть ли не до смерти, и Василий Дмитриевич вне себя от злости… Что же это значит? Да ясно, что! Она дорога Василию Дмитриевичу, настолько дорога, что это всем известно! Всем… кроме меня. Впрочем, теперь известно и мне!»

День, полчаса назад сияющий и многоцветный, в один миг померк, облака тусклой занавесью затянули небо, исчезли чудесные замки и невиданные звери…

Да ей и не хотелось видеть больше ничего, не хотелось ничему радоваться. В сердце ее воцарилась такая же серая печаль, как та, что затянула небо.

«Как же мы будем жить? – с тоской подумала Лида. – О какой любви возмечтала я? Какая может быть между нами близость, если за стенкой его поджидает Марфуша? А в беседке дядюшкиного дома – Авдотья Валерьяновна…»

При воспоминании о дядюшке Лида так и сжалась в комок. Ведь он зван на ужин. Удастся ли скрыть от него то горе, которым она охвачена? Удастся ли не показать, как она несчастна? Достанет ли для этого гордости? Или забыть о гордости, пасть дядюшке в ноги, взмолиться: «Заберите меня отсюда, заберите, не унижайте меня свыше возможного браком с человеком, который в доме рядом со мной держит и любовницу свою, и ребенка незаконного!»

Да, теперь нет сомнения, что русоволосый мальчишка, который жался к ногам Марфуши, – сын Василия Дмитриевича. Он очень красив, этот ребенок! Весь в родителей! Говорят, красивые дети в любви зачинаются…

Лида больше всего боялась, что Протасов вдруг обернется и увидит ее исполненное горя лицо. Нашарила в кармане зеркальце, поймала в нем свое отражение – и перепугалась на миг, увидев лицо черное, страшное… да полно, она ли это смотрит сама на себя, кривя в злорадной улыбке тонкие губы?!

Тут же морок ушел – в зеркальце отразилось безупречно красивое лицо, и Лиде стало легче дышать.

Померещилось! Какое счастье!

Хороша Марфуша, слов нет, но эта девушка, на чье отражение сейчас смотрит Лида – она сама! – во сто крат краше. К тому же она венчанная жена Василия Дмитриевича, а Марфуша кто? Всего лишь служанка! И ей придется узнать свое настоящее место и положение, каким бы оно ни было до той минуты, как Василий Дмитриевич привез Лиду в свой дом.

Благодарно улыбнувшись зеркальцу, Лида убрала его в карман, выпрямилась на сиденье, постаралась придать лицу самое что ни на есть безмятежное выражение – Протасовка уже промелькнула, завиднелся барский дом, а вот и Анаисия Никитична мечется по крыльцу, словно в приступе крайнего беспокойства.

Да что это с ней? Ведь до ужина еще далеко, они не опоздали… Неужто дядюшка приехал раньше времени и бабуля Никитишна не знает, чем его развлечь? Или, Господи, помилуй, с ним все-таки заявилась Авдотья Валерьяновна?..

Протасов остановил Альзана у крыльца и крикнул, видимо, тоже заметив беспокойство бабули Никитишны:

– Что случилось? Что с тобой?!

– Ах, Васенька! – возопила та, и слезы хлынули из ее глаз. – Ах, Лидушка, бедняжка моя! Только что прислали из Березовки верхового с известием: Иона Петрович расшибся до смерти. Поехал с Касьяном по хозяйственным делам в Спиридоньевку, да тот слишком круто коляску заворотил, вот бедный Иона Петрович и вылетел вон на крутом повороте… Да о дерево и убился. Горе, горе-то какое!

Глава двенадцатая. Убийство

Протасов гнал Альзана так, что Лида стала бояться, что конь просто не выдержит скачки. Даже ночной гон в Спиридоньевку, в церковь, теперь казался довольно спокойным передвижением. Особенно страшно было на поворотах, когда двуколку заносило, и Лиде казалось, что еще немного – и у нее не хватит сил удерживаться.

«Вот так, наверное, и бедный дядюшка не смог удержаться и погиб, – мелькнула мысль. – А что, если Василий Дмитриевич нарочно этак гонит? Что, если задумал меня погубить?»

И тут, словно почувствовав ее ужас, Протасов чуть сбавил ход коня, оглянулся через плечо, крикнув:

– Крепче держитесь!

«Он за меня беспокоится? – чувствуя, как судорогой сводит пальцы, вцепившиеся в сиденье, подумала Лида. – Или понимает, что два несчастных случая подряд, случившиеся в одной семье, покажутся подозрительными даже самому недалекому полицейскому? Благодаря одному убийству наследует вдова, благодаря другому – вдовец…»

Лида испугалась этих неожиданных мыслей, однако уже не могла избавиться от них.

Убийство? Почему вдруг пришло в голову это слово? С чего она взяла, что дядюшка был убит, а не погиб по несчастной случайности? Не потому ли, что вспомнился вчерашний разговор Авдотьи Валерьяновны с Касьяном? Если она могла подстрекать кучера на убийство Лиды, то почему не могла потребовать, чтобы тот совершил и убийство Ионы Петровича?

Могла, но… почему именно сейчас это произошло? Почему смерть мужа могла так неотложно понадобиться Авдотье Валерьяновне? Если из-за наследства, которое она должна была в этом случае получить, то отчего она не науськала Касьяна раньше совершить это страшное дело? Это как-то связано с появлением в Березовке Лиды? Или с ее скоропалительным замужеством? Может быть, Авдотья Валерьяновна не простила Ионе Петровичу, что он принудил Протасова безотлагательно жениться и тем воздвиг между Авдотьей Валерьяновной и ее любовником еще более высокую преграду, чем та, которая существовала раньше? Ведь Авдотья Валерьяновна мечтала выйти за Протасова замуж, если бы овдовела… Почему, в таком случае, она не расчистила дорогу к этому браку раньше?!

Лида так задумалась, что даже забыла о своем страхе. А между тем Протасов начал натягивать вожжи, замедляя скок Альзана, и Лида поняла почему. На дороге собралось десятка два мужиков и баб, которых было никак не объехать. Некоторые громогласно судачили, стоя или сидя на обочине, некоторые бестолково топтались прямо посередине, а некоторые лазили по кустам, окружавшим дорогу, что-то рассматривая на земле, на траве, на стволах деревьев.

Поодаль, на взгорке, за рощицей, виднелись домики небольшого сельца, солнце играло на купольном кресте церковки…

– Эй, Митяй! – крикнул Протасов, махнув рукой, и какой-то кряжистый малый кинулся к нему из толпы, стаскивая картуз.

Лицо мужика раскраснелось, глаза были возбужденно вытаращены.

– Здравствуйте, барин Василий Дмитриевич, – протараторил он, кланяясь. – И вам почтение, барыня! – последовал поклон в сторону Лиды, и она кивнула в ответ. – Слыхали про беду?

– Слыхал, – буркнул Протасов. – Правда, что беда… Вот едем в Березовку. А что народишко сюда набежал? Неужто это здесь случилось?

– Аккурат на этом самом месте! – ретиво закивал Митяй, еще больше выкатывая глаза. – Он, значит, Иона Петрович, в Спиридоньевку ехал, а вон там поворот крутенький, ну и…

Лида всплеснула руками. Так ведь село впереди – это Спиридоньевка, где они с Протасовым были обвенчаны минувшей ночью! Зачем помчался туда дядюшка – Бог весть, но вот этот и в самом деле крутой поворот оборвал его последний путь. И эти люди шатаются здесь, с любопытством рассматривая… что? Капли его крови?!

– Митяй, подержи коня, – распорядился Протасов, соскакивая с козел. – Я пойду погляжу. Крепче Альзана держи, чтобы не понес, он не любит галдежа, а тут будто стая сорок присела.

Митяй с готовностью вскочил на место кучера, натянул вожжи, да так, что Альзан недовольно задрал голову, но стоял как вкопанный.

Протасов мельком глянул на Лиду, но она успела заметить на его лице сочувственное выражение. Впрочем, он тут же отвернулся, бросив через плечо:

– Посидите здесь, Лидия Павловна, очень прошу никуда не ходить, делать вам там решительно нечего.

Лида и не собиралась выходить из коляски. Руки у нее были ледяными, ноги дрожали, и она понимала, что и двух шагов не сможет сделать по дороге. Молча смотрела вслед Протасову, который прошел под обочине, оглядываясь, потом подошел к толпе, поговорил с одним, с другим…

Митяй оглянулся на Лиду, покачал головой:

– Ох, барыня, вижу, неможется вам? Знавали покойного? Али просто жалеете доброго человека? Небось гостили у Василия Дмитриевича, на прогулку с ним поехали, а тут страсти-ужасти такие?

Лида кивнула, не в силах слова молвить, радуясь, что этот человек не знает, что погибший был ее родным дядюшкой, а у Василия Дмитриевича она совсем даже не гостит…

– Побледнели-то как! – пробормотал Митяй, по-прежнему не сводя с нее враз любопытного и сострадательного взора. – Ох, надо бы Василию Дмитриевичу поскорей вас отсель увезти, тяжкое зрелище!

Протасов, исчезнувший было в толпе, внезапно появился из гущи народа, словно услышал эти слова, и быстро пошел к двуколке. Лицо его было хмуро. Метнув взгляд на Лиду, он нахмурился еще больше.

– Спасибо, Митяй, – сказал он, принимая у мужика вожжи и сменяя того на козлах. – Поехали мы в Березовку, прощай.

– Прощайте, барин Василий Дмитриевич, – поклонился Митяй. – Да вы поглядывайте, барыня что-то плоха!