Сотник Лонгин

– Не смей, – заревел вдруг Лонгин. – Не смей так говорить о Кассандре. Она подарила тебе внука и отдала жизнь свою…

Корнелия побледнела, ей вдруг сделалось страшно, как бывало всякий раз, когда сын напивался, а в последнее время это случалось часто. Она обернулась и увидела маленького Гая, отрока семи лет отроду, который боялся подойти и поприветствовать отца.

– А ты что тут стоишь? – заорал на сына Лонгин. – Взрослые разговоры подслушиваешь?

– Я… я, – покраснел мальчик. – Только хотел…

– Где Филон? Где этот бездельник? – крикнул Лонгин и, когда появился грек, накинулся на него. – Ты почему не следишь за ребенком? Разве тебе не было поручено его воспитание? – он схватил палку и замахнулся ею на раба, который зажмурился и втянул голову в плечи, но вдруг передумал его бить и лишь торжественно объявил. – С этого дня я сам займусь его воспитанием!

Свою угрозу он тотчас начал претворять в жизнь и привел сына в ларарий, где рядом с нишей, в которой стояли статуэтки домашних богов, была другая ниша – с посмертными масками рода Кассиев, вывезенными из Рима во время гражданской войны.

– Смотри – кем были наши предки! – воскликнул Лонгин. – Всадники, сенаторы, народные трибуны, консулы! И помни! Никогда не забывай об этом! И будь достоин великого имени Гая Кассия Лонгина. Ты меня понял? – он гневно сверкнул глазами на сына.

– Да, отец, – тихо проговорил отрок.

– Не слышу!

– Да, отец, – громче сказал мальчик.

– То-то же! Кстати, ты знаешь, почему наш великий предок Гай Кассий удостоился прозвища «Лонгин», что значит длинное копье?

– Нет, отец, – отвечал отрок, дрожа от страха.

– Он, будучи всадником, метал копье на целый стадий и одним своим броском нередко определял исход боя. Враги трепетали перед ним и обращались в паническое бегство при одном его появлении, – в общем, отец рассказывал сыну сочиненную им самим легенду, думая про себя, что ложь бывает поучительной и не лишней в деле воспитания юношества. – Скоро, – добавил он, – ты возьмешь в руки пиллум легионера, и я хочу, чтобы ты…

Лонгин не закончил свою мысль, потому что в этот миг в помещение, шурша платьем, вошла Корнелия. Она с жаром возразила сыну:

– Гай не станет солдафоном. Он пойдет по гражданской стезе и будет магистратом в Риме.

– Да, сынок, слушай больше сказки бабушки Корнелии, – ехидно усмехнулся Лонгин. – Она умеет их сочинять!

– Между прочим, Гай преуспевает в грамматике, – заметила Корнелия и кликнула раба. – Филон, поди-ка сюда…

Грек пришел и начал уверять, что его ученик «все схватывает буквально на лету». Маленький Гай в этот миг густо покраснел и опустил глаза.

– А чем вы сейчас с ним занимаетесь? – спросила Корнелия.

– Разбираем «Илиаду», – отвечал Филон. – Уже дошли до того места, где Ахилл…

– Ладно, – махнула рукой Корнелия. – Ступай, Филон, и помни – за моего внука ты отвечаешь головой. Подготовь его как следует. Начни обучать его риторике. Ступай и ты, мой милый, – она улыбнулась внуку, – нам с твоим отцом надо еще кое-что обсудить…

Едва раб с мальчиком вышли, Лонгин заговорил первым:

– Не начинай, мама…

– Гай, я из кожи лезу вон, чтобы мы вернулись в Рим, чтобы твой сын выбился в люди. Сорок лет, Гай, – всю свою жизнь я коплю деньги. Я по крохам собираю состояние, которое позволит нам вернуть потерянное. Наше положение в римском обществе. О, боги, через сколько унижений мне пришлось пройти за это время! А что сделал ты?

– Между прочим, мама, – вспылил Лонгин, – я двадцать лет кровь проливал за Рим!

– И чего ты добился своим героизмом? – усмехнулась Корнелия. – Что ты приобрел? Богатство, славу, власть? С тех пор как умер твой дед, стараниями которого ты получил гражданство… Он был на все готов ради тебя! Отправился в Рим опальный, кланялся в ноги друзьям Кесаря. Ты не представляешь, через сколько унижений довелось пройти этому благородному человеку! И все ради тебя, для того, чтобы мы когда-нибудь смогли вернуться и вернуть то, что нам принадлежит по праву. Понимаешь ты это?

– Да понимаю я, мама! Но что ты от меня хочешь? Зачем ты меня терзаешь? – воскликнул Лонгин, отвернувшись в сторону. Корнелия подошла к нему и коснулась его плеча:

– Сынок, ты знаешь, как я люблю тебя и Гая. Прошу – займись, наконец, делом…

– Каким делом, мама? – возмутился Лонгин. – Торгашество ты называешь делом? Я – Гай Кассий Лонгин. Во мне течет кровь Кассиев и Корнелиев! Мои предки…

– Всё так, милый мой, всё так, – прослезилась Корнелия. – Но пойми – мы слишком много теряем, сдавая продукцию перекупщикам. Мы гораздо больше приобрели б, если бы…

– Об этом не может быть и речи. Я не замараюсь в торгашестве. Никогда! О, боги, за что мне всё это! – завопил Лонгин и бросился в подвал, где он часто скрывался, поругавшись с матерью, и где находил самое желанное – забытье. И теперь он с горя откупорил кувшин и, припав к его горлышку губами, жадно начать пить, изрядно проливая вино на свою тунику. Внезапно в подвале, где царил полумрак, Лонгин увидел нечто, что привело его в неописуемый восторг. Вскоре он вытащил из темноты на свет божий чучело, обряженное в парфянскую распашную одежду вроде халата, и бросился искать мальчика. Гая он нашел во внутреннем дворике, в затененной виноградными лозами беседке, где они с Филоном занимались грамматикой.

– Да забудь ты этих Приамов и Гекторов, – весело проговорил Лонгин. – Пойдем лучше займемся делом, которое тебе точно пригодится.

Отец с сыном взобрались на возвышенность, с которой открывался вид на всю округу. Вдали возвышались каменные грибы, высеченные ветром из известняка, совсем рядом несла свои шумные воды местная речушка, в ложбинах расстилались пашни, и зеленели виноградники, разбитые на залитых солнцем склонах холмов. Пока мальчик любовался красотою здешних мест, его отец, тем временем, был занят – ставил чучело, закапывая его шест в землю.

– Что это? – удивился отрок, обратив внимание на странные приготовления своего отца.

– Это, сынок, – улыбнулся Лонгин, – злой парфянин, который много лет назад обучал меня воинскому ремеслу.

Глаза отрока округлились от изумления:

– Это как?

– Смотри и учись, пока я жив, – усмехнулся Лонгин и, выхватив деревянный меч, нанес пару ударов по чучелу, которое вдруг завертелось, размахивая своими широкими руками.

– Здорово! – восхитился отрок. – Я тоже так могу!

– Конечно, можешь. Ты всегда должен верить в себя, в свои силы. Лови, – крикнул Лонгин, и маленький Гай поймал деревянный меч на лету. – Неплохо, – он некоторое время глядел на то, как сын управляется с чучелом, а потом покачал головой. – Гай, так не пойдет. Запомни главное. Меч – это продолжение твоего тела. Держи его крепко и сам твердо держись на ногах. Все движения должны быть плавными…

Лонгин подхватил с земли второй деревянный меч и, пригибаясь, преподал сыну пару уроков. Он явно поддавался, но под конец все равно обезоружил Гая. Отрок, выронив меч и получив удар по руке, взвыл от боли. Слезы брызнули из глаз его.

– Не реветь! – заорал Лонгин. – Не смей. Успокойся. Терпи боль: она будет верным спутником всей твоей жизни. Привыкай… Пойдем.

Они отошли на несколько десятков шагов назад, Лонгин остановился и сказал, не глядя на заплаканное лицо сына:

– Легионер должен уметь не только драться на мечах, но и метко бросать копье. Смотри, как это делается, – он метнул короткий дротик, который, молнией преодолев расстояние до чучела, порвал его одежду и исчез в зарослях кустарников.

– Теперь твоя очередь, – сказал Лонгин, подавая сыну второй дротик. В этот миг внезапно налетел ветер, который сорвал с парфянина его халат и унес его прочь, обнажив высокий шест с перекладиной. Отрок прицелился и метнул копье, которое угодило прямиком в перекрестие.

– Неплохо. Весьма неплохо, – проговорил удивленный Лонгин. – Молодец.

– Отец, – сказал раскрасневшийся отрок, – я хочу быть похож на нашего великого предка, который первым удостоился прозвища Лонгин.

– Молодец, Гай, – похвалил сына отец. – Молодец, что запомнил. Никогда не забывай, кто твои предки.

– Я не забуду, отец.

– Верю. Ты… – Лонгин подошел к тому, что осталось от чучела, и выдернул дротик. Вдруг на месте шеста с перекладиной вырос огромный крест. И Лонгин увидел повешенного на нем человека, увенчанного ободком из колючего терна. Копье проткнуло обвисшее тело, и из него хлынули кровь и вода… Он отпрянул назад и протер глаза, отгоняя прочь наваждение:

– На сегодня довольно, – сказал Лонгин. – Идем домой.

Отец и сын шли по берегу реки и впервые тихо, спокойно и непринужденно беседовали.

– Ты плавать умеешь?

– Нет, отец.

– Я займусь с тобою на днях.

– Хорошо. Я буду стараться… А ты с парфянами дрался, отец?

– Нет, не приходилось. Сейчас у нас с ними мир. Я воевал с германцами, паннонцами, иудеями, арабами… Словом, всех не перечесть.

– А ты командовал людьми?

– Я был начальником когорты, а в когорте от пятисот до тысячи человек.

– Целая тысяча! Вот это да!

– Это еще что! В легионе бывает до десяти тысяч человек. И это не считая вспомогательных войск и конницы, которые прикрепляют к легиону.

– И как же такой массой людей можно управлять? – удивлялся отрок.

– Вот вырастишь, поступишь на службу и узнаешь. Ты всё узнаешь. Главное – понять, что ты хочешь на самом деле, к чему стремиться. А, раз увидев свою цель, иди к ней и ничего не бойся!

– Я хочу, как ты, быть воином и разгромить парфян.

– Это похвальное рвение, сынок, – улыбнулся Лонгин.– Помни, хотя ты и живешь в Каппадокии, ты гражданин Рима, а это высокое звание ко многому тебя обязывает. Рим – не просто город, это идея! Идея великой державы, которая покорила весь мир… ну, или почти весь мир.

Так, разговаривая, они не заметили, как пролетело время. Солнце клонилось к закату. Подходя к вилле, они издали увидели, что к воротам дома подъехал всадник на гнедом коне.

– Кто же это может быть? – подумал Лонгин и двинулся вперед, ускоряя шаг. Всадник спешился и обернулся в его сторону. Лонгин, приглядевшись, не поверил своим глазам:

– Неужели? Марк?

Вскоре он убедился, что не ошибся, и поспешил навстречу старинному другу.

– Принимай гостя, хозяин, – широко улыбался Марк Деций.

– Дружище! – просиял Лонгин. Ему показалось мало крепкого мужского рукопожатия, и в порыве нахлынувших эмоций он обнял своего боевого товарища, вместе с которым ему довелось столько всего пережить.

– Полегче, командир, – мрачно усмехнулся Деций.

– Что, старые раны тревожат? – догадался Лонгин.

– Да есть немного…

– Ты, верно, устал с дороги? Ну, идем в дом. Слуги баню истопят. Попаришься. Отдохнешь.

– А это что за явление? – обратив внимание на идущего позади отрока, осведомился Деций.

– Мой сын, – улыбнулся Лонгин.

– Гляжу, командир, ты в увольнении даром времени не терял!

– Видел бы ты, как он метко бросает копье…

– Охотно верю. Иначе и быть не может у сына столь славного командира когорты, каким мне запомнился Гай Кассий Лонгин. Подойди ко мне, воин, – кивнул мальчику Деций.

Отрок робко приблизился, глядя снизу вверх на великана в пурпурном плаще и кровавой тунике.

– Как зовут тебя? – спросил Деций.

– Гай, – отозвался мальчик.

– А я Марк. Ну, здравствуй, Гай Кассий Лонгин Младший.

– Здравствуйте.

– Нет, приятель, так не пойдет. Давай сюда свою пятерню, – я покажу, как здороваются настоящие мужчины, – он схватил мальчика за запястье и легонько сжал его руку. – Вот так приветствуют друг друга легионеры! А ты хочешь быть легионером?

– Да. Я мечтаю об этом.

– В таком случае тебе придется немного поработать над собой, чтобы набрать мышечной массы, – заметил Деций, с улыбкой оглядывая худенькое тело мальчика.

– Чтобы выжить на войне, Марк, – вмешался в этот разговор Лонгин, – одной горы мускул недостаточно. Нужно еще, чтобы была, как минимум, голова на плечах, а с этим у Гая все в порядке…

– С тобой не поспоришь, командир, – усмехнулся Деций и, когда они прошли во двор, увидев свисающие сверху виноградные гроздья, присвистнул от удивления. – Кудряво живешь!

Лонгин кликнул раба, приказав тому позаботиться о жеребце, на котором прискакал Марк, и повел своего гостя в дом.

Пока слуги готовили баню, хозяин и гость возлежали в триклинии. Марк угощался гроздьями спелого винограда и рассказывал, что привело его в столь далекие от Антиохии края.

– Как там поживает наш Железный легион? – осведомился Лонгин, разливая вино по кубкам. – Все по-старому или что-то новое появилось? Война не предвидится?

– Неспокойные времена настали нынче! – отвечал Деций и, отведав вина, добавил. – В Иудее новый мятеж, вызванный переписью, но главные известия сейчас приходят из Рима…

– И какие? – взглянул на Марка Лонгин.

– Я так и знал, что ты еще ничего не слышал.

– До нашей глубинки новости идут месяцами, а то и годами, – усмехнулся Лонгин. – Так что там в Риме стряслось?

– Случилось это не совсем в Риме, но вызвало, судя по всему, небывалый переполох в Городе. Вспомогательные войска восстали в Иллирике. Вслед за ними полыхнула вся провинция. Говорят, что в рядах бунтовщиков уже воюет до двухсот тысяч мужчин…

Лонгин задумался:

– Постой… В Иллирике я бывал. Там проходит граница с Нориком. Оттуда же рукой подать до Италии!

– Да, командир, ты прав. Ходят слухи, что мятежники движутся на Рим. Не знаю, так ли это. Но говорят, что они уже вторглись в Македонию…

– А что же сенат? – возмущенно проговорил Лонгин. – В Риме думают что-нибудь предпринять?

– Я не знаю, о чем думают сенаторы. Они, как ты понимаешь, не докладывают мне. Со слов легата выходит, будто бы по распоряжению Кесаря на службу стали призывать вольноотпущенников…

– Кого? – удивился Лонгин. – Вчерашних рабов, ущемленных в правах? Значит, все так плохо?

– Похоже на то, – мрачно отозвался Деций. – И вот еще что. Кесарь созывает ветеранов. Это мне доподлинно известно. Именно поэтому я и прискакал сюда, командир.

– Командир, – усмехнулся Лонгин. – Какой я тебе командир? Ты, небось, уже перещеголял меня? В трибуны выбился?

– Пока что только примипил7.

– Поздравляю, Марк. Хвала богам! Я еще тогда, в Ерушалаиме понял, что ты далеко пойдешь.

– Да, мой отец, простой римский сапожник, и не мечтал о том, что его сын будет первым среди кентурионов Железного легиона. Но, думаю, он больше бы обрадовался, если бы я пошел по его стопам…

– Каждому – свое! – задумчиво проговорил Лонгин. – Итак, ты точно знаешь, что Кесарь вызывает ветеранов?

– Да. Эти сведения подтверждают мои знакомые и друзья из Антиохии. Они недавно отправились в Рим.

– А что легион? Он разве останется в Сирии в то время, когда Италии грозит столь великая опасность?

– На сегодняшний день нет приказа на переброску легиона в Иллирик. Но все может измениться в любой момент. Так что мне удалось вырваться лишь на несколько дней, а завтра я уже возвращаюсь. Впрочем, в Иудее все еще неспокойно и, хотя мы не принимаем участия в этой кампании, но… – Деций красноречиво умолк и, сделав паузу, добавил. – К тому же не знаешь, чего ожидать от варваров из Парфии. Так что вряд ли нас потревожат в ближайшее время. Ну, а ты, командир, что думаешь делать? Вернешься на службу или, быть может, нашел себя на гражданке?

– Столько лет прошло, Марк, – вздохнул Лонгин, – как я вышел в отставку…

– Стало быть, не вернешься?

– Да ты что?! Разве я могу остаться на этой проклятой вилле, когда моей стране грозит опасность? Ты за кого меня принимаешь, Марк? – проговорил Лонгин, слыша у себя за спиной знакомое шуршание женского платья.

Рим. Те же дни.

Вот уже полгода, как Город жил в состоянии войны, самой страшной со времен борьбы с Ганнибалом. Правда, враг еще не вторгся в Италию, но многие жители, в особенности среди знати, или бежали из Рима, или помышляли о бегстве, продумывая пути отступления. Город заметно опустел. Прежде шумные форумы, где всегда толпился народ, теперь были малолюдны. В базиликах лишь изредка слышались голоса спорящих. Тяжбы многие граждане решили отложить до лучших времен. Владельцы таверн считали убытки – так мало стало посетителей. Зато римские храмы были полны народа. Горожане, как во времена Второй пунической войны, давали обеты, молились и не скупились на жертвы богам. Люди никогда так не верят в бытие потусторонних сущностей, как перед лицом грозящей им опасности!

Август, исправно исполняя обязанности великого понтифика и регулярно присутствуя на религиозных церемониях, на людях являл собой пример мужества и непоколебимой стойкости. Лишь однажды, на заседании сената, он проявил слабость и поддался всеобщей панике, вызванной размахом восстания.

– Римские граждане в Иллирике уничтожены, торговцы перебиты; истреблено большое количество вексилляриев, варварами занята Македония; все и повсюду опустошено огнем и мечом… – голос Августа дрожал и часто прерывался. – Через десять дней, если не быть настороже, враг может оказаться в поле зрения города. Отцы-сенаторы, над Римом нависла угроза, страшнее которой не было со времен борьбы с Карфагеном. Каждый добропорядочный гражданин должен внести свой вклад в разгром опасного противника…

Тиберий, который во главе легионов выступил в поход на маркоманнов, вынужден был заключить мир с Марободом и вернуться назад, чтобы не подпустить бунтовщиков к Италии. Вскоре было наспех собрано войско из плохо обученных рабов, отпущенных на свободу. Отовсюду: из Италии и провинций, – призваны ветераны. Впрочем, этих мер оказалось недостаточно. Все последние месяцы правитель великой державы, которая оказалась бессильной подавить мятеж дикарей, получал одно известие хуже другого. Очередное донесение из Иллирика привело его в ярость. Август призвал свою жену и, когда Ливия Друзилла явилась в дом своего мужа, сказал ей, протягивая письмо, в котором намеренно оторвал концовку с подписью:

– Прочти, что вытворяет твой сын.

– С некоторых пор, Тиберий – и твой сын, – мрачно заметила Ливия и прочла следующее: «В один лагерь было стянуто десять легионов, более семидесяти когорт и более десяти тысяч ветеранов, большое число добровольцев, множество фракийских всадников, так что все войско приняло такие размеры, каких оно не имело нигде и никогда после гражданских войн. Все испытывали радость, связывая с численностью надежду на победу. Но Тиберий Кесарь, руководствуясь какими-то одному ему понятными соображениями, спустя несколько дней приказал распустить войско, объявив, что им невозможно командовать из-за его величины. Он отпустил всех туда, откуда они пришли, а сам в начале зимы вернулся в Сисцию и разместил свои войска в зимних лагерях».

– От кого письмо? – осведомилась хитроумная женщина.

– Это надежный источник, – уклончиво отвечал Август.

– Не сомневаюсь, но как можно доверять анонимным доносам?

– Ливия, я тебя позвал не для того, чтобы обсуждать моих осведомителей, а за тем, чтобы услышать твоего совета.

– Хочешь знать моего мнения? – улыбнулась Ливия. – Слушай. Я, конечно, не полководец и, как женщина, в военном искусстве мало что понимаю. Но если мой сын, – а у него огромный опыт ведения боевых действий, – так поступил, значит, на то у него были веские причины. Мог ли он положиться на тех солдат, которых ты ему послал? Половина из них – вчерашние рабы, которые при первом же появлении неприятеля: либо разбегутся, либо перейдут на его сторону. Полагаю, что Тиберий исходил именно из таких соображений.

– Твой сын, – снова сказал Август, делая упор на слове «твой», – человек весьма непредсказуемый. Что у него в сознании творится, ведомо лишь одним богам! То он отправляется в добровольное изгнание, то ему всюду мерещатся наемные убийцы, то теперь распускает войска. Делает, что ему вздумается… Нет такому человеку доверия. Он не справляется. Я отзываю его…

Несмотря на просьбы жены «не делать этого», Август остался непреклонен,– на очередном заседании сенаторы единодушно проголосовали за его предложение. В Иллирик было решено направить консула Марка Лепида, внука триумвира, который должен был сменить Тиберия.

– А теперь, отцы-сенаторы, – довольный итогами голосования, снова заговорил престарелый Август, – мы должны принять еще одно важное решение. Пока мятеж в Иллирике не подавлен, наша первоочередная задача – не допустить его распространения на другие провинции, в первую очередь, это касается Германии, где совсем недавно были волнения… Нам нужно направить туда наместником надежного человека. Я предлагаю кандидатуру Публия Квинтилия Вара, который был проконсулом в Сирии и имеет богатый опыт в управлении провинциями… Вар, друг мой, поднимись, чтобы тебя все видели.

Грузный Вар оторвался от своего седалища, горячо поблагодарил принцепса «за добрые слова» и обратился к коллегам:

– Отцы-сенаторы, вы можете не сомневаться – в случае моего назначения на эту должность я оправдаю оказанное мне вами высочайшее доверие.

После столь лестной рекомендации Кесаря, первым, как всегда, высказавшего свое слово, голосование сенаторов являлось пустой формальностью. Квинтилий Вар был назначен наместником провинции Германия.

Из курии Август вышел в сопровождении Вара, и они вместе направились на Капитолий – принести жертвы римской триаде: Юпитер, Юнона и Минерва. Гадания, которые провели авгуры в тот день, сулили удачу. Птицы летали с нужной стороны, а цыплята, которых, к слову сказать, не кормили несколько дней, едва выйдя из клетки, набросились на рассыпанные перед ними зерна…

С Капитолийского холма торжественная процессия перешла на Палатин, где сенаторы принесли жертвы в храме Аполлона. После всех этих ритуальных церемоний Август с Варом уединились во дворце, где без посторонних глаз обсудили ряд вопросов, касающихся вверенной новому наместнику провинции.

– Тесно работай с местной элитой, преданной нам, – поучал своего назначенца Август. – Есть такой германец по имени Арминий, сын вождя херусков, благодаря которому нам удалось без кровопролития покорить ряд племен за Рейном. Это проверенный человек. На него ты вполне можешь положиться…

***

Лонгин прибыл в Рим слишком поздно, когда легион, сформированный из ветеранов, уже выдвинулся в Иллирик на соединение с войсками Тиберия Кесаря. Зимнее небо Италии хмурилось, грозя пролиться слезами дождя. Лонгин был мрачен словно туча, которая нависла над Городом.

«Я не успел. Столь далекий путь проделан напрасно. Здесь я никому не нужен», – с такими мыслями Лонгин зашел в первый попавшийся кабак и, сев за стол, заказал вина. Принесенный кувшин с церейским он опустошил за считанные мгновенья, но вино почему-то не возымело обычного действия. На душе у Лонгина было, по-прежнему, хмуро и пасмурно. И чем больше он пил, тем хуже ему становилось.

– Что за пойло ты мне подаешь? – взревел Лонгин на девицу, принесшую очередной кувшин. – Клянусь богами, это вода, а не вино!

– Это разбавленное вино, – возразила девица. – А если вам что-то не нравится…

– Принеси мне настоящего вина, а то, клянусь Марсом, я все здесь разгромлю.

– Сначала рассчитайтесь за уже выпитое, – потребовала девица.

– Да, подавись ты, дура, своими деньгами, – крикнул Лонгин и швырнул на пол серебряный денарий. Девица нагнулась, поднимая монету. Лонгин ненароком увидел ее оголившийся зад. Он тотчас воспылал желанием и услышал голос, который подсказал ему:

– Давай, действуй. Она просто шлюха…

Лонгин поднялся со своего места и, оглядев пустое помещение таверны, двинулся на нее. Но внезапно перед его глазами вырос огромный крест, на котором висел распятый человек в терновом венце. Лонгин остановился, тряхнул головой и… посмотрел вослед уходящей служанке. Он вернулся на прежнее место. Новое вино, принесенное ею, наконец, возымело действие, и Лонгину стало весело. Он даже разговорился с официанткой, предлагая ей подняться в номера.

– Рано еще, – улыбалась девица. – Я здесь одна. Клиентов обслуживать надо. Если вдруг кто придет…

– Красавица, обслужи сначала меня, а я хорошо заплачу тебе, – уговаривал ее Лонгин.

Девица колебалась, но вдруг створки двери распахнулись, и в таверну вошел незнакомец в темном плаще с капюшоном на голове. Он сел за стол, и девица тотчас подскочила к нему, принимая заказ. Потом она исчезла в подвале и почему-то долго не появлялась. Лонгин спокойно допивал свое вино и мысленно проклинал незнакомца, который помешал ему весело провести время с девчонкой.

– Я, кажется, не вовремя, – усмехнулся тот и скинул капюшон с головы. Лонгин не обратил внимания на его слова и даже не взглянул в его сторону.

– Ветеран, не так ли? Отстали от своих? – осведомился незнакомец.

– Вы с кем разговариваете? – злобно прошипел Лонгин.

– Вообще-то, кроме нас двоих, здесь больше никого нет, – заметил незнакомец.