А где-то рядом идёт война…

– Вы что, ополоумели совсем, малыши сопливые? Да вас по всему городу разыскивают! На футбольном поле пацанов разорвавшимся снарядом посекло. Одному ногу оторвало, другого убило! Жить, что ли надоело? Быстро домой!

Дома, Андрейка, когда узнал, что они тоже часом раньше были на школьном поле, Павлик нечаянно проболтался, разозлился не на шутку. Снял с себя ремень и отхлестал Михасика по мягкому месту. А мама даже не вступилась за него. Из другой комнаты доносился лишь её приглушённый плач. Андрейка швырнул ремень на пол:

– Видишь, до чего мать довёл?! Чтобы из дома без разрешения ни на шаг, понял? Иначе такую трёпку задам, мало не покажется!

От нервного потрясения или от долгого лежания на холодной земле под баржой, Михасик заболел. Поднялась температура, начался сильный кашель. Поначалу он даже обрадовался болезни. Пусть теперь мама с Андрейкой посмотрят, до чего довели своим воспитанием ребёнка. Если умрёт, наплачутся, потому что совесть их замучает…

Эх, каким же он был глупым! Мальчишка – Андрейкин одноклассник, когда с поля футбольного их с Павликом прогонял – жизнь им спасал. А сам погиб от осколка снаряда, разорвавшегося там час спустя.

Выходит, за дело от старшего брата попало. Таким злым Михасик его раньше никогда не видел. Лицо в красных пятнах, губы сжаты, а в глазах ярость. Сейчас Михасик понимал, это от переживаний за него Андрейка был таким злым. Но тогда он возненавидел старшего брата и очень обиделся на маму. Даже решил, что при удобном случае удерёт из дома. Проберётся тайком на пароход и уплывёт далеко-далеко, в другую страну. Сначала будет юнгой, потом матросом. А когда подрастёт, непременно станет старшим боцманом и, может быть, даже настоящим капитаном.

Через много лет Михасик сойдёт с корабля на берег в белом красивом костюме, чёрных блестящих ботинках, с большим чемоданом, набитым до отказа разными подарками для мамы. Андрейке он из дальних стран ничего не привезёт. Хотя нет, привезёт. Клетку с говорящим попугаем. Попугай будет противно смеяться и без умолку выкрикивать: «Андрейка дурак! Андрейка дурак!..»

*****

Тихо потрескивали дрова. В котелке булькала каша. Запах костра, гречки с тушонкой… Дядя Саша, так звали того самого солдата, который нашёл Михасика с Андрейкой в погребе, протянул пруток с насаженными кусками хлеба. Затем показал, как надо поворачивать над огнём, чтобы не подгорело. Тобику тоже понравился поджаренный хлебушек. Поглощал брошенные ему кусочки со скоростью пылесоса. Проглотит и лает, требуя очередную порцию. Солдаты развеселились.

– Всё, придётся Тобика на довольствие ставить, рацион увеличивать – не наедается наш парень! Любит, герой, плотно покушать… Вот, Михасик, с кого надо пример брать: ест за двоих, нет, за троих – за себя, тебя и Андрейку!

Дядя Клим, друг дяди Саши, взял в руки гитару. Перебирая струны, вполголоса запел: «А где-то рядом идёт война. Снаряды рвутся, гибнут люди…».

Андрейка дёрнул солдата за рукав:

– Дядь Саш, а можно мне здесь, с вами остаться?

Солдат нахмурился, покачал головой, затем коротко бросил: «Зачем?».

– За мамку буду мстить… дом наш порушенный… – Андрейка обхватил колени руками, опустил голову. Плечи его затряслись. Михасик никогда не видел брата плачущим. Он вдруг, сам того не желая, тоже захлюпал носом.

– Отставить слёзы! Быстро. Вот так-то лучше. А то развели здесь, понимаешь, мокроту! Теперь слушайте, что вам скажу… – Дядя Саша нашарил позади себя деревяшку, подложил в потухающий костёр. – Не дело детям под пули лезть. Здесь вам не войнушка. Смерть под каждым кустом притаилась. Тоже мне, неуловимые мстители нашлись! Кому мстить – разобрались? Вот и я об том же! Отец против сына, брат на брата. Не ведают, что творят. Злобой, слепой ненавистью друг к другу захлёбываются, роют могилы ни в чём неповинным людям. Вот и вам жизнь сызмальства искорёжили, мамки лишили. Кто виноват, а кто прав – поди, теперь разберись, эх!.. Нечего, ребятки, вам в пекло лезть. Растите, учитесь, землю возрождайте, новую жизнь стройте. А, мы взрослые, со своими грехами сами как-нибудь разберёмся…

Михасик задумался над словами дяди Саши. Как такое могло случиться, чтобы отец против сына, брат на брата?! Почему? Зачем? Вот пойми этих взрослых: учат, поучают, воспитывают детей своих и чужих, а сами живут в злобе и ненависти. Да ещё, как там дядя Саша сказал: «неповинным людям могилы роют…».

Михасику расхотелось взрослеть. Неужели и он, когда придёт время, станет таким же?! А Андрейка? Он старше Михасика на целых шесть с половиной лет! Значит, повзрослеет раньше и раньше начнёт превращаться в злобного, бесчеловечного монстра?! Нет, нет, такого не может быть! Дядя Саша, верно, шутил, когда так говорил. Михасик не понимал, когда взрослые шутят, а когда говорят серьёзно. Не может брат идти против брата. Вот, как он, Михасик, против родного Андрейки, воевать пойдёт?!

Михасик украдкой посмотрел на старшего брата. Горло будто сжало невидимой рукой. Стало трудно дышать. В висках застучало маленькими молоточками: «месть…. месть… месть…». Вспомнилось, как Андрейка порывался сбежать из дома, чтобы мстить тем гадам, которые день и ночь обстреливали жилые кварталы, убивали стариков, женщин, детей. Но если он возьмёт в руки автомат и начнёт мстить, тогда тоже превратится в убийцу?! И дядя Саша, выходит, убийца?! И его друг – дядя Клим?! Но они ведь хорошие, добрые! Они не такие гады, как те, которые разрушили Михаськин дом, убили маму?!!

Зачем, кому нужна эта война? Разве нельзя во всём разобраться мирным путём, вот как они с Андрейкой? Михасик дал себе слово никогда не обижаться и не злиться на брата. И оружие в руки он больше не возьмёт. Ни игрушечного, ни настоящего. Чтобы ни случилось. А если Андрейке вдруг вздумается против него воевать, постарается найти такие слова, которые остановят его. Напомнит слова мамы, которая часто повторяла в первые дни войны: «Лучше худой мир, чем добрая война, неужели нельзя по-хорошему договориться, как же так?!…».

Андрейка сбросил с плеча руку солдата, зло выкрикнул:

– Да идите вы все! Это вы, взрослые, нас в пекло тащите. Только и знаете, что поучать и воспитывать, а сами что творите?! Там людей убивают, а вы тут отсиживаетесь, кашу трескаете. Землю возрождать, новую жизнь строить? Зачем?! Для кого? Вы хоть сами верите в то, что говорите?

Михасик хотел броситься следом за братом. Но дядя Клим остановил его.

– Не надо. Пусть один побудет, в себя придёт. – Отложил в сторону гитару, потёр щетинистый подбородок. – У него в душе сейчас такое творится! Да, ребята, худое наследство детям своим оставляем. Проклянут они нас и будут правы.

Дядя Саша снова подбросил в костёр. Языки пламени тут же весело заплясали на сухих полешках.

– В чём-то пацанчик прав. У того, кто войну развязал, бойню устраивает, народы стравливает, свой интерес. Беда наша общая в том, что доверились, кому не надо, повелись на пустые обещания о лучшей, сытной жизни. Вот и получается, что теперь мы не хозяева на своей земле. Продали её… за тридцать серебряников. Чего уж теперь говорить об этом. Детей жалко. Им после нас жить. Что же мы натворили!

*****

Андрейка накрыл голову подушкой, словно пытался заглушить рвущиеся наружу слёзы, боль, отчаяние, злость. Было стыдно за свою выходку. Не мудрено, что дядя Саша разговаривал с ним, как с каким-нибудь малышом. Распустил сопли, слабак!

Под подушку просунулась влажная морда. Пёс прошёлся по Андрейкиной щеке шершавым языком. Затем устроился рядом, положил голову на вытянутые лапы. Глубоко, словно человек, вздохнул и затих, уставившись на хозяина преданными глазами. Андрейка притянул к себе Тобика, потрепал за шею.

Если бы они уехали из города сразу, в самом начале войны, тогда всё было бы по-другому. Ведь дядя Иван звал их к себе, в Ростов. Но мама до последнего тянула с отъездом, верила, что всё скоро закончится и жизнь обязательно наладится.

– Сыночка, здесь корни наши, земля. В ней столько родных покой вечный обрели, папка наш. Как можно дом оставить, кто за могилками ухаживать будет? Не так просто бросить годами нажитое и начать заново обустраиваться в чужом краю, на пустом месте. Здесь, как бы ни было трудно, своё, родное. Оно силы даёт, питает. Всё будет хорошо! Постреляют для устрашения, пар выпустят и на этом закончится. Люди же, не звери. Должны придти к разумному согласию…

Надо, надо было Андрейке настоять, уговорить тогда маму, спасти её. Михасик сейчас бы уже заканчивал первый класс. А он, Андрейка, обязательно поступил в морской кадетский корпус. Уж он бы постарался!

Теперь здесь ничего не держало. От родного дома почти ничего не осталось. Он стёрт с лица земли. Как и могилки родителей. Андрейка не знал, вернётся ли когда-нибудь назад. Некуда и не к кому возвращаться.

Скрипнула дверь. Дядя Саша присел на край кровати, откинул подушку, погладил Тобика. Тот, косясь на солдата, радостно заелозил хвостом.

– Слушай, брат, а я ведь к тебе с хорошей весточкой…

Солдат защёлкал кнопками, протянул Андрейке телефон:

– Разыскали дядю Ивана. За вами собирается, поговори с ним…

*****

К новому месту братья привыкали тяжело. Вокруг всё было чужим. И хотя мирно светило солнце, небо не темнело от пыли, чадящей копоти пожарищ, а земля не содрогалась от взрывов, на душе было пусто и тревожно.

Необъяснимая тоска, чувство глубочайшего одиночества охватили Андрейку, лишая его сна и покоя. Он часто вспоминал последний разговор с матерью, когда упрашивал её уехать из города. Только сейчас, находясь вдали от дома, Андрейка понял смысл материнских слов: «… родная земля питает своей силой».

Если выдернуть из земли любую травинку, куст – сразу завянет. Пересадить в другое место, будет долго болеть, а то и вовсе не приживётся, погибнет. Так, видимо, происходит и с человеком…

– Ну, сЫнко, дела у нас с тобой потихоньку двигаются! – Дядя шумно уселся напротив. – Для начала вот что скажи: есть какие задумки о будущем? Ты вроде как мечтал о море, кораблях. Не передумал?

Андрейка молча пожал плечами.

– Понятно. Теперь слушай сюда… – Дядя откашлялся. – Знаю, тебе сейчас очень трудно. Да и брату твоему, Михасику, мне, тёте Тасе – нам всем не легче. Но жизнь продолжается и обязывает нас двигаться вперёд, не смотря на трудности, утраты, потери. Так вот я к чему веду разговор: негоже сидеть целыми днями, в тоску впадать. Надо тебе, брат, всё-таки закончить школу. Как только получишь аттестат – прямиком в Морскую государственную академию имени адмирала Ушакова. Слыхал о таком? У меня в академии старинный друг, бывший сослуживец преподаёт. Он обещал подготовить тебя к поступлению. Ну, что скажешь? Добро?

– Добро! – Андрейка пожал дядину руку. Тот неожиданно притянул к себе племянника, обнял, похлопал по плечу:

– Мы ведь, Андрейка, с тобой одного казацкого, старинного рода. Нас, Хмельницких, так просто не сломишь и голыми руками не возьмёшь, верно?

– Верно!

– Ну и славно. Тогда сейчас обедаем, Михасика в охапку и в город. Одёжку какую присмотрим, принадлежности там всякие к школе прикупим… Мать, ты кормить нас думаешь? А где наш малышок, чего-то не видно, не слышно его? Вот он, племашик мой дорогой! Чего чумазый такой? Тётке пирожки помогал заворачивать? Ну-ка, ну-ка, иди сюда…Сщас усами как защекочу! – Дядя Иван подхватил Михасика, подбросил к потолку. Тот, цепляясь за дядину голову перепачканными мукой руками, испуганно дрыгал в воздухе ногами.

Андрейке вспомнилось, как когда-то отец точно так же подбрасывал его, маленького, несмышленого карапуза. Как он, раскинув руки, представлял себя птицей, взмывающей к самому, самому небу…

*****

Андрейка бродил между стеллажами книг, тетрадок и разной прочей канцелярии. Листая учебники, с наслаждением вдыхая знакомый запах типографской краски, он вдруг поймал себя на мысли, что скучает по школьной жизни, друзьям и даже занятиям.

Подбежал Михасик, молча потянул брата за собой. Подвёл к большому глобусу, ткнул в него пальцем.

Андрей догадался. Просит показать дальние страны. Братья принялись крутить глобус:

– Вот здесь мы недавно жили. А здесь – сейчас живём. Вот Волга, Дон, видишь – тоненькой ниткой обозначено… Где-то и наша речка Лугань должна быть… А это – Каспий, Каспийское море. Вот здесь – Азовское море, там – Чёрное. Когда-нибудь мы с тобой отправимся в путешествие по морям и дальним странам…

– Молодые люди, вы определились с товаром? Играться будете позже, когда оплатите! – Высокий резкий голос продавщицы, давно наблюдавшей за мальчишками, заставил Михасика вздрогнуть. – Ходят тут, топчут, руками за всё хватают. Продвигайтесь, говорю, к кассе или к выходу.

– Гражданка, рот прикрыли и быстренько нас обслужили! – Дядя, подмигнув растерявшимся племянникам, напустил на себя грозный, недовольный вид. – Нам, пожалуйста, пакетик побольше. Берём это, это и вот это – глобус тоже посчитайте. И упакуйте, пожалуйста. Да, да, его – в отдельный пакет. А теперь, будьте добры, книгу отзывов покупателей. Как это нету?! Безобразие. Во всех магазинах есть, а здесь нет?! Непорядок. Тогда устный выговор вам. За полнейшее неуважение к покупателю и хамство. Ребята, на выход!

Андрейка с Михасиком переглянулись – вот у них, какой дядька. С ним не забалуешь!

Неподалёку от магазина, у проезжавшей мимо легковушки лопнула шина. Резкий хлопок, звук тормозов, вой сработавшей сигнализации, припаркованных у дороги машин, напугали Михасика. Повалившись на землю, он закрыл голову руками.

– Держи… Не надо, не трогай его… – Дядя передал Андрейке покупки, присел рядом, погладил Михасика по плечу. От крепко стиснутых зубов на щеках его заиграли желваки. Однако дядин голос казался спокойным и ровным.

– Михась, отбой! Ложная тревога. Поднимаемся, вот так… А ты, молодец, быстро среагировал. Вот, что значит боевая выучка. С тобой всё в порядке, не зашибся? Ну, тогда в кафе, стресс заедать. Как насчёт пироженки-мороженки? Не возражаете? Отлично. Значит, полный перёд! Андрейка, не отставать!

*****

Время постепенно стирало в памяти Михасика черты маминого лица. Образ становился нечётким, расплывчатым, как на неудавшейся фотографии. Но Михасик хорошо помнил запах маминых волос, мамин певучий голос. Он любил наблюдать за тем, как она неторопливо расплетала свою длинную косу. Плавными движениями водила по волнистым волосам старинным черепаховым гребнем.

Мама рассказывала, что этот гребень перешёл к ней от бабушки по наследству. А маминой бабушке – от её бабушки. И что этому гребню около двухсот лет. Будто бы подарил его своей будущей невесте, Михаськин прапрапрапрадедушка. Он же потом построил для своей молодой и любимой жены дом из белого камня. Тот самый, в котором они жили. Выходит, Михаськиному дому тоже очень много лет. Мама шутила тогда, что дом ещё их, всех вместе взятых, переживёт. Увидит будущих внуков, правнуков. Потому как построен с большой любовью и заботой о будущих поколениях. Михасик вдруг заволновался: кому же дом потом перейдёт по наследству – ему или брату? Стал приставать к маме с дурацкими расспросами.

Андрейка вновь принялся за свои шутки. На правах старшего дом непременно достанется ему. Но, так и быть, он выделит Михасику заднюю комнатку и маленький чуланчик. Чтобы было куда, игрушки складывать. Михасик тогда сильно разозлился и с разбегу боднул насмешника в живот. Брат схватил его за шиворот и дал под зад хорошего пинка. Мама еле разняла их. Шутливо стукнула лбами, затем поочерёдно поцеловала в макушку:

– Ну, какие вы у меня глупыши, в самом деле! Не ссорьтесь. Дом большой, просторный, место всем найдётся…

А ещё Михасик любил засыпать под мамины песни. Она никогда не пела весёлые песни. Только грустные и печальные. О широком, ревущем и стонущем Днепре, могучей вербе, скрипучем ясене…

Одна песня Михасику нравилась особенно. В том месте, где говорилось о бездонном небе, усеянном звёздами, мамины глаза начинали подозрительно блестеть, а голос заметно дрожать: «небо глибоке, засiяне зорями – що то за божа краса! Зiрки миготять он по-пiд тополями, так одбивае роса…»

Михасику не все слова песни были понятны. Но он мог слушать её, затаив дыхание, часами. Он знал, что та песня о любви. Догадывался, отчего у мамы наворачивались на глаза слёзы.

Свернувшись калачиком и крепко зажмурив глаза, Михасик представлял себе белую хатку в цветущем саду, маму с отцом, на скамейке, под старой развесистой калиной. Крепко обнявшись, они смотрят куда-то вдаль. Счастливо смеются и о чём-то тихо шепчутся. А по вечерней долине стелется белый туман…

*****

– Михаська, вставай, хватит дрыхнуть! – Андрейка сдёрнул с брата одеяло. – Смотри сюда! – Сунул сонному малышу в руки игрушку, пахнущую свежим струганным деревом. – Пока ты спал, мы с дядей Ваней кораблик доделали. От настоящего не отличишь, посмотри! Так что давай, придумывай кораблю имя. Ты ведь его капитан.

– Мирный! – Сходу вдруг выпалил Михасик.

– Матерь Божья! – Охнула тётка Тася. – Заговорил, вот ведь как… – Затем встрепенулась. – Отец! Да где ты там?! Михасик наш заговорил!

Послышался звук бьющейся посуды. Тётка всплеснула руками:

– Вот медведь неуклюжий! Так всю посуду в доме переколотит…

Дядька подхватил Михасика, закружил с ним по комнате.

– Повтори, что ты сейчас сказал? Ну же, родной?!

– Мирный! Мирный! Мирный! Пусть кораблик будет «мирным»! – Михасик заплакал. Но это уже были другие слёзы. Слезы облегчения и освобождения, смывающие с его души горечь страшных, тягостных воспоминаний. Впервые за долгие, долгие месяцы Михасику стало покойно и легко.

Андрейка протянул брату игрушку:

– Держи, капитан… – Чуть дрогнувшим голосом добавил: – Самых дальних-предальних стран.

Михасик, прижал к себе кораблик, вскинул руку. Андрейка улыбнулся.

– К пустой голове руку не прикладывают.

– Ну-ка, Михась, погоди… – Дядя Иван опустил Михасика на пол и быстро вышел из комнаты. Через минуту вернулся, неся капитанскую фуражку и бинокль.

– После службы на память себе оставил, как знал, что пригодится. Держи, брат. Вот теперь ты настоящий капитан! – подвёл к старому в пол зеркалу, подмигнул жене. – Посмотри, мать, каков красавец!

Тётка Тася, краем фартука промокнула глаза, покачала головой.

– Вот ведь глупая баба, не плакать, радоваться надо! – Дядя Иван притянул к себе мальчишек. – Какие мужики растут, орлы! Ничего, выстоим. Всё будет хорошо.