Истинный путь. Часть первая. Знаки свыше

Верный принципам, Эгур как залег после завтрака в кусты, так и задремал. Ему снились пылающие города ненавистных эльфов, звон оружия, низкое протяжное гудение боевого рога. Лишь во сне он мог пожить правильно, как и подобало орку. Потому Эгур так любил спать, и так не любил просыпаться. Особенно не любил, когда сон его завершался не сам собой, по причинам чисто биологическим, а прерывался кем-либо посторонним. Притом прерывали, как правило, по всяким пустякам, или вообще без повода. Просто, чтобы неодобрительно спросить – что, опять спишь? И зачем для этого будить и спрашивать? Как будто и так не видно.

Эгур спал и видел дивный сон, в котором он, в составе орды Вандала, разорял какой-то эльфийский город. Дело шло весело и лихо. Успел набить два мешка отменной добычей, захватил трех пленников – будущих рабов, и уже стал присматриваться к невыносимо красивой статуе из белого мрамора, которую в щебень не разнести просто смертный грех, но тут откуда-то из отвратительной реальности прозвучал громкий крик:

– Эгур? Эгур? Ты там? Знаю, что там!

Эгур поморщился во сне, решив, что просыпаться полностью необязательно. Покричат, покричат, надоест и перестанут. Да и не хотелось прерывать чудесный сон. Ему как раз приснился сам Вандал, весь в крови, грязи и славе, и лично предложил ему поучаствовать в разрушении святилища ненавистных эльфов. Эгур едва не разрыдался от счастья. Сам Вандал его зовет! А ведь великий полководец на такие важные мероприятия не приглашает всех подряд. Чтобы удостоиться чести заняться вандализмом плечом к плечу с самим Вандалом, для этого требуется нехило так отличиться.

– Эгур! – вновь зазвучал из реальности все тот же голос. – Эгур, вылезай! Иначе кустарник подожгу!

Эгур вздрогнул, и усилием воли сбросил с себя последние остатки чудесного сновидения. Разоренный эльфийский город и Вандал, зовущий на подвиги, бесследно испарились. Вкруг него встали колючие стебли кустарника, сквозь которые просматривалось голубое безоблачное небо.

Полдень, решил Эгур. Самое большее – полдень. В этот самый жаркий час только и делать, что сладко спать и видеть эпические сны. И кому потребовалось оторвать его от приятного занятия?

– Эгур!

Голос был знакомый, и принадлежал он Ухряку. Это показалось Эгуру странным. Он точно знал, что Ухряк, будучи честным тружеником, поправшим все заветы предков, вкалывает в городе от рассвета до заката, и в деревню возвращается только под вечер. Что же он делает здесь в полдень?

– Эгур, выходи! – требовал Ухряк. – Не бойся. Я с миром. Поговорить надо.

Эгур почесал пальцами щеку, то и дело цепляясь обкусанными ногтями за свои огромные клыки, затем перекатился на живот, встал на четвереньки, и проворно пополз по проходу под кустарником. Это была его тайная тропа, которую невозможно было разглядеть снаружи. Вздумай кто-нибудь добраться до его логова напролом, он бы весь искололся об шипы и запутался в ветвях.

Эгур быстро прополз по извилистой тропе, выбрался из зарослей, после чего осторожно поднял голову и выглянул из высокой травы. Он сразу же увидел Ухряка – этого широкоплечего здоровяка трудно было не заметить. Тот стоял на дороге, опершись на свою лопату, и обводил взглядом заросли кустарника.

– Эгур! – зычно крикнул он.

Принципиальный орк замешкался. Ухряк, как и все остальные обитатели деревни, не входил в число его друзей. Друзей у Эгура вообще не было, ибо никто не разделял его высоких убеждений и приверженности к традиционному образу жизни. Зато Эгур прекрасно помнил, что вчера у них с Ухряком состоялся разговор, в ходе которого землекоп неоднократно озвучивал угрозы незаманчивого характера. Уж не с этой ли целью он явился сюда?

– Ну, все! – выпалил Ухряк. – Иду в деревню, возвращаюсь с углями, и сжигаю к чертям собачьим все твои кусты.

– Пожар по всей степи пойдет, – крикнул Эгур, не торопясь высовываться из травы. – Все выгорит, до самого Раздрызга и побережья.

– А и наплевать! – сообщил Ухряк.

Эгура удивило подобное отношение. Ухряк всегда был неправильным орком до глубины души, идя тем же порочным путем, что и его отец. Считал, что работать нужно много и усердно, а на нищету не роптать. И уж конечно он никогда бы, даже в мыслях, не дерзнул устроить какое-либо грандиозное бедствие. Устраивать бедствия, это правильный путь. А Ухряк этого пути всегда сторонился.

– Выходи, разговор есть, – сказал Ухряк.

– На тему? – уточнил Эгур, продолжая сидеть в своем укрытии.

– На тему нашей вчерашней беседы.

Эгур так и знал. Ухряк, судя по всему, затаил обиду на его слова, и сегодня пришел поквитаться. Даже свою работу ради этого прогулял.

Прикинув, что к чему, Эгур принял решение.

– Нет, – сказал он, – не выйду. Знаю, что ты хочешь сделать.

– Что? – спросил Ухряк.

– Бить ты меня хочешь. Да только не бывать этому. Не сегодня. А хочешь бить, так сперва поймай. Как там эльфы говорят: без труда не выловишь и рыбку из пруда. И еще что-то про саночки… забыл, честно говоря.

– Не собираюсь я тебя бить, – крикнул Ухряк, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. – Поговорить хочу, сказал же.

– Ну, мы уже, вроде как, говорим, – напомнил Эгур. – Вот и говори дальше.

– Орать, что ли, на всю степь? – раздраженно рявкнул Ухряк.

– Да ведь все равно нет никого.

– У меня глотка не чужая. Хотя бы ближе подойди.

Какая-то часть Эгура упрямо твердила ему оставаться на месте, поскольку ничем, кроме коварной уловки, это предложение побеседовать, быть не могло. Но что-то в интонациях Ухряка заинтересовало его. Орк-землекоп явно был чем-то сильно взволнован. Возможно, случилось нечто важное. Хотя, что важного может произойти в этом пропащем мире? Разве что сам Вандал восстал из мертвых и собирает орду для похода на загнивающих эльфов.

В итоге, решившись, Эгур медленно поднялся во весь рост, возвысившись над травой. Ухряк, разумеется, тут же его заметил.

– А, вон ты где, – сказал он. – Подойди, не бойся.

Эгур подошел, но не слишком близко. Он оставил себе приличную фору, с таким расчетом, что если вдруг Ухряк, сорвавшись с места, попытается схватить его, у него была бы возможность набрать скорость и умчаться прочь.

– Ну, о чем ты хотел поговорить? – спросил Эгур, недоверчиво, и с опаской, поглядывая на Ухряка. Тот, надо отдать ему должное, был изрядно здоров. Не иначе, как нарастил мышцы на раскопках. Его широкие плечи напоминали два каменных ядра для катапульты, а огромными толстыми ручищами можно было ломать стены эльфийских дворцов.

Ухряк замялся, не зная, с чего начать. Когда он шел сюда, ему казалось, что обсудить все это с Эгуром удачная идея, но теперь он перестал так думать. В конце концов, кто такой, это Эгур? Просто лентяй и болтун. Чем он ему поможет? К тому же, знак был послан ему одному. Он избранный. А избранный всегда знает, что делать.

Но Ухряк не знал.

Наконец, собравшись с мыслями, он спросил:

– Помнишь, ты вчера сказал про знак?

– Помню, – ответил Эгур, с возрастающей подозрительностью поглядывая на собеседника.

– Так вот, – Ухряк нервно поскреб ногтями широкую грудь, – такое, значит, дело. Мне, это самое, знак был.

Эгур уставился на него с величайшим изумлением, которое довольно быстро сменились гримасой раздражения.

– Что ты мне голову морочишь? – проворчал он, и, на всякий случай, отступил от Ухряка на два шага. – Какой еще знак? Да еще и тебе!

– А в чем дело-то? – возмутился Ухряк. – Чем я для знака не гожусь?

– Да ничем, – прыснул праздный орк. – Живешь, словно эльф, работой себя позоришь. Видел бы Вандал это непотребство….

– Не трогай Вандала! – свирепо рявкнул Ухряк, и Эгур отбежал от него еще на три шага.

– Про меня что хочешь, то и говори, но Вандала не касайся! – уже спокойнее предупредил Ухряк. – За Вандала порву!

– Я без задней мысли, – заверил его Эгур, с опаской поглядывая на вспыльчивого орка. – Со всем подобающим уважением к эпической личности. Только дело-то не Вандале. С чего тебе знак-то послан был? Чем ты заслужил такую честь?

На этот вопрос ответа у Ухряка не было. А ведь он и сам ломал над этим голову на всем протяжении пути от Раздрызга до родимой деревни. Действительно, что в нем такого особенного? Ничем он из прочих орков не выделяется, никакими деяниями героического характера не отметился. Живет так, как жил его отец, то есть такой жизнью, каковую Вандал всячески порицал. Недаром же уже многие века из уст в уста передаются слова великого полководца: если правая рука искушает тебя поработать, отруби ее к той-то матери. Вандал, пророк и мудрец, полагал, что руки орку нужны для трех дел: держать секиру, загребать эльфийское добро в мешок, и чтобы было, чем кружку с пивом подцеплять.

И тут, пожалуй, в словах Эгура была правда. Ухряк вынужден был признать, что его образ жизни был крайне недостойным, и Вандал бы его за честный труд по головке не погладил.

– Не знаю, почему я, – пожав своими огромными плечами, честно признался Ухряк. – Может, духи предков увидели во мне что-то, что сокрыто от меня самого?

Физиономия Эгура отразила сомнение, но он смолчал. Вместо этого предложил:

– Расскажи, о каком знаке ты говоришь.

Ухряк, сбиваясь от волнения, поведал праздному орку о том, как нашел в траншее древний шлем, точь-в-точь как тот, что красовался на голове каменного Вандала.

– Ну, это могло быть случайностью, – заметил Эгур. – А где тот шлем?

– Я его у монумента оставил, – ответил Ухряк.

– Понятно, – кивнул головой праздный орк. – Даже не знаю. Как-то слабовато для знака.

– Это только первый, – произнес Ухряк.

Эгур вытаращил глаза и уставился на него с безграничным изумлением.

– Что? – простонал он, невольно подступая ближе к собеседнику, и даже забыв, что того следует опасаться. – Что значит – первый?

– Первый знак, – пояснил Ухряк.

– А что, был и второй?

Ухряк рассказал о том, как отвалившийся от статуи топор образовал на гранитной руке воителя указующий перст.

– Надо же, – взволнованно произнес Эгур. – Вот это уже серьезно.

– Был еще и третий знак, – сообщил Ухряк, очень довольный тем эффектом, который его слова произвели на праздного орка.

– Что? – подпрыгнул Эгур. – Еще и третий? Да ты брешешь!

– Чтоб мне с эльфом побрататься, если хоть слово выдумал! – решительно заявил Ухряк.

– Мать моя! – воскликнул Эгур. – Ну, давай, давай, выкладывай! Скорее!

Ухряк рассказал ему и о том, как обратился с вопросом к каменному Вандалу, и получил на него ответ. Правда, посредником в общении выступил какой-то старик с ослом, но так ли это важно? Ответ-то явно исходил от самого Вандала, только тот, в силу объективных причин, не мог дать его лично.

– Подожди-ка, – перебил его Эгур. – Говоришь, старик вел осла?

– Да, старого такого, облезлого.

– А ведь это тоже знак! – поднял палец вверх Эгур, и многозначительно подмигнул собеседнику. – Уже четвертый!

– Осел тоже знак? – удивленно переспросил Ухряк.

– Конечно! Разве ты забыл ту легенду о Вандале, когда он разграбил монастырь благочестивых эльфийских дев исключительной непорочности?

– А, помню! Конечно, помню! – воскликнул Ухряк, хлопнув себя по лбу широкой потной ладонью. – Это когда Вандал ехал на своем боевом волке по территории монастыря, а перед ним бежал ослик. И все сочли это знаком свыше.

– Да нет, другая легенда, – поправил его Эгур. – Это когда Вандала с его воинами в том монастыре окружили, и он пришел на переговоры к эльфийскому генералу. И, не успев зайти в шатер, обозвал того генерала ослом, а потом еще про маму генеральскую много шокирующей правды вывалил во всеуслышание. Об этом еще эпическая песнь имеется, называется: «Обтекающий эльф».

– Да, да, точно, – радостно закивал головой Ухряк. – А ведь и верно – четыре знака.

– Если четыре, – многозначительно произнес Эгур.

Ухряк вздрогнул.

– Что ты имеешь в виду? – быстро спросил он.

– А вдруг их было больше, просто ты сумел распознать не все.

Ухряк отшатнулся от собеседника, будто его ударили по лицу доской. А ведь и верно. Вдруг высшие силы уже посылали ему знаки, только он, по своей тупости, не сумел их понять? Ухряк стал лихорадочно припоминать свое недавнее прошлое, стараясь сообразить, не было ли там чего-то такого. Вспомнил, что пару дней назад видел в небе облако, формой похожее на боевую секиру. Еще тогда удивился – откуда оно взялось, небо ведь чистое. Вероятно, это тоже был знак.

– Были еще знаки! – прошептал Ухряк, с ужасом глядя на Эгура.

– Значит, это правда, – кивнул праздный орк. – Шлем, палец, глас, осел…. Даже их достаточно.

Ухряк взволнованно поежился, явственно ощутив на своих плечах тяжкий груз еще непонятной ему до конца, но крайне важной ответственности.

– Что же теперь делать? – спросил он. – Я просто не знаю. Как понять, чего хотят от меня высшие силы?

– По-моему, тут все очевидно, – заявил Эгур. – Все твои знаки связаны с Вандалом, а мы оба знаем, чем занимался Вандал.

– Вандализмом, – кивнул Ухряк.

– Вот именно. Благодаря ему наш народ обрел свой путь в этом мире. Путь, который ныне оказался забыт и отринут. Отсюда и все беды. Попрали заветы предков, живем, как какие-то эльфы. А мы ведь не эльфы. Мы орки! Нам самим Вандалом завещано грабить и разрушать. А мы зачем-то работать пытаемся.

– Ты и не пытался, – напомнил ему Ухряк.

– Конечно, – гордо вскинув голову, согласился Эгур, восприняв брошенную в его адрес фразу как комплимент. – Я орк! Для работы созданы эльфы и гномы. А я выше этого.

– Думаю, я тоже, – прогудел Ухряк. – Надоело все. Не хочу больше в грязи ковыряться, как жук навозный. Такую жизнь даже жить противно.

– И не тебе одному, – заверил его Эгур. – Думаю, многие орки хотят возвращения прежних времен, времен славы и военных походов. А те знаки, которые были даны тебе, говорят о том, что час пробил. Подходят к концу времена тяжкого позора. Грядет эра вандализма!

– Вандализм неизбежен! – выпалил Ухряк. – Вот только…. Только мне-то что делать? Я прямо и не знаю.

Эгур на мгновение задумался.

– Знаешь что, – предложил он, – давай-ка сходим и посмотрим на тот шлем, что ты выкопал из земли. А по дороге подумаем, как теперь быть. Что сидеть, сложа руки, нельзя, это ясно. Нет ничего хуже, чем проигнорировать знак свыше. Тем более – целых четыре штуки. За такое духи предков по головке не погладят.

Вместе они отправились по дороге обратно, в сторону Раздрызга. По пути наговорили много всего, но, от волнения, почти сплошь всякую ерунду. Ухряк пребывал в смятении. На фоне его прежней размеренной и скупой на события жизни, резко нагрянувшие перемены буквально выбили его из состояния равновесия. Он как-то привык к одному и тому же распорядку – утром на работу, день с лопатой, вечером обратно домой, поужинал и на боковую. И вдруг такое! Знаки свыше, предвещающие возвращение старых добрых времен. И кому явились эти знаки? Ему!

Тут Ухряк подумал о том, что, возможно, и с Вандалом, в свое время, приключилась аналогичная история. О великом орке сохранилось немало легенд, но все они касались его бытности полководцем. А о том, какова была жизнь Вандала до начала его героической карьеры, не было известно ровным счетом ничего. Могло оказаться и так, что он тоже был никем, пустым местом, живущим скучной жизнью, пока однажды судьба не послала ему знак.

Ухряк с благоговейным ужасом дерзнул предположить, что высшие силы избрали его вторым Вандалом. Нет, это было слишком. Вандал был прирожденным лидером, умел краткой речью так воодушевить свою орду, что та, забыв обо всем, в дикой ярости набрасывалась на превосходящие силы противника и добивалась победы. А Ухряк про себя знал точно, что он далеко не оратор. Да что там, иной раз и двух слов связать не мог.

Еще Вандал был удивительно смекалистым, и с легкостью выходил из любых, даже самых опасных, ситуаций. Уж сколько раз эльфы загоняли его в ловушки, из которых, как казалось ушастым простофилям, их заклятому врагу точно было не сбежать. Но Вандал всегда уносил ноги, да не просто сбегал, а еще умудрялся нарубить эльфийских голов и награбить три мешка добра. А вот Ухряк таким не был. Он даже над самой простой задачей мог часами голову ломать. Куда ему облапошить эльфов или гномов, как это проделывал в свое время незабвенный Вандал.

В общем, Ухряк вовсе не считал себя достойным приемником Вандала, но, в глубине души, конечно же, хотел им оказаться.

Когда они добрались до каменного монумента великому воителю, ржавый шлем все еще был там, где Ухряк его оставил. Никто не покусился на священную реликвию, не забрал, дабы попытаться продать ее кузнецу за жалкий грошик.

– Да, похож! – протянул Эгур, внимательно разглядывая шлем, но не решаясь взять его в руки. Он поднял взгляд, и посмотрел на головной убор каменного Вандала.

– Похож, – повторил он. – Один в один.

Затем осмотрел скол гранитной руки, и тоже счел, что каменный выступ очень похож на оттопыренный палец, указывающий в неведомые дали.

– Жаль, что дед с ослом ушли, – посетовал Эгур. – Я бы и на них взглянул. Впрочем, и так все понятно. Знаки это.

Ухряк шумно выдохнул, будто только теперь окончательно поверил в свою избранность. Слова Эгура звучали так убедительно и авторитетно, что в них не хотелось сомневаться. Праздный орк явно знал, о чем говорил. Ну, во всяком случае, он сам в это точно верил.

– И что теперь? – спросил Ухряк, когда подлинность знаков для них обоих стала очевидной.

Он помнил, как все было у Вандала. Тот пошел в народ и стал собирать орду. И получалось у него легко и просто. Каждый, кто слышал пламенные речи нового пророка, бросал все дела и шел за ним.

Судя по всему, Эгур тоже знал старинные предания.

– Пойдем по стопам Вандала, – предложил он. – Раз были явлены знаки, орки должны узнать об этом. Грядут великие перемены. Грядут времена славы, подвигов и безудержного грабежа. Ох, эльфы с гномами еще этого не знают, они бы сон и аппетит утратили. Ну, что, идем?

– Куда идем? – испугался Ухряк. Он все еще не мог прийти в себя и осознать все произошедшее.

– Как это – куда? – удивился Эгур. – В город. Будем говорить с народом. Скажем ему все, как есть. Ну, ты скажешь. Тебе же явились знаки.

Ухряк вздрогнул. Говорить с народом? Ему? Да кем его считает Эгур? Прирожденным оратором? Он ведь совсем не такой, и не силен в пламенных речах.

– Я не уверен, что смогу, – признался он смущенно. – Сроду перед толпой не выступал.

– Вандал тоже героем не родился, – напомнил ему Эгур. – А знаки кому попало не посылают. Или ты не хочешь возвращения славных времен?

– Хочу! – с жаром выпалил Ухряк. – Вот только….

– Никаких только! – решительно прервал его лепет Эгур. – Идем в город, и точка. И бояться ничего не надо. Положись на судьбу. Она тебя избрала, она тебя и поведет.

Ухряк тяжело вздохнул. На судьбу ли, на духов предков, на иные высшие силы, только уповать и оставалось. Потому что в себе самом он не чувствовал силы, способной вершить великие дела. И, тем не менее, они с Эгуром направились в Раздрызг. Знаки есть знаки. Раз уж они были даны, остается только повиноваться им, покорно и смиренно, а уж там будь что будет.

Глава 4

Во второй половине жаркого летнего дня, когда духота и зной ощущались особенно остро, Раздрызг выглядел вымершим. Орки были заняты или на работах, как правило, за пределами города, или прятались в своих глинобитных домах, спасаясь от палящих солнечных лучей. Скрывшись в тени навесов, они неторопливо, чашку за чашкой, поглощали горячий травяной чай, и вели неторопливые беседы бытового характера, обсуждая стабильный рост цен на все или жалуясь друг другу на жару. Все с нетерпением ждали осенней прохлады и проливных дождей, чтобы начать жаловаться уже на них.

Городские ворота были распахнуты настежь, их створки давно и успешно вросли в землю. Их уже давно не закрывали и не охраняли. Последние лет сто Вдребезгария жила в мире. Орки не только перестали ходить в гости к эльфам и гномам, но и прекратили вечные междоусобные распри, которые в древние времена продолжались десятилетиями, и, порой, принимали довольно бурный характер.

На непростительно затянувшийся мир указывал и внешний вид городской стены. Точнее, не стены, а тех ее фрагментов, что до сих пор каким-то чудом уцелели, не рассыпавшись от времени и непогоды. Некогда стена была высока. Построенная из бревен и глиняных кирпичей, она вполне могла выдержать штурм средней интенсивности. А часто стоящие башни обеспечивали фронтальный прострел всего периметра, так что у врагов, прижмись они к стене, не было ни единого шанса уцелеть.

Ныне же из сорока трех башен уцелело восемь. Остальные или разрушились полностью, или обвалились частично, и теперь напоминали обломанные зубы. Участки стен между ними тоже сильно пострадали от времени и отсутствия ремонта. В иных местах в них зияли огромные сквозные дыры, сквозь которые наружу и внутрь проходили орки, буйволы и куры. Глиняные кирпичи рассыпались в пыль, обнажив ряды бревен. Бревна выглядели массивными и прочными, но на деле являли собой сущую труху, в которую их превратили время и насекомые.

Ни на тех стенах, ни на башнях, что еще уцелели, никакой караул не несся. Все эти защитные сооружения воспринимались местными жителями как элемент ландшафта, а не что-то непосредственно нужное. В городе даже не было гарнизона, способного оказать организованное сопротивление захватчикам, если те вдруг появятся. За порядком следила немногочисленная стража, но эти вояки были хороши только в борьбе с безоружными орками. Окажись перед ними серьезный противник, к примеру, какой-нибудь матерый воин из орды Вандала, все они тут же разбежались бы, побросав свое оружие, тупое и некачественное, носимое чисто для виду.

Жалкий вид городской стены лишь подчеркивал тот возмутительный упадок, в который скатился некогда великий народ. Подходя к Раздрызгу, и видя его внешнее убожество, Ухряк всякий раз испытывал острое чувство горечи. Утешало только то, что очи великого Вандала не зрят всего этого безобразия. Впрочем, тело древнего полководца мертво, но дух его живет и поныне. И все видит. Не потому ли послал он знак, что не смог и дальше выносить сего прискорбного зрелища? Это, по крайней мере, объясняло, почему в избранные был назначен Ухряк. Видимо, духи предков замучились ждать подходящую личность, и назначали первого попавшегося орка, лишь бы только прекратить творящийся позор и упадок.

Они с Эгуром вошли в городские ворота, возле которых, в тени наполовину разрушенной башни, валялся прямо на земле грязный тощий орк. Рубаха его была покрыта жирными пятнами, порты сползли, оголив ягодицы. Рядом с павшим телом валялась пустая глиняная бутыль. В таких бутылях, грубо и небрежно вылепленных, в Раздрызге продавали дешевый самогон, который, по слухам, гнали из навоза буйволов. Тем не менее, напиток пользовался спросом, и пьяниц в городе хватало с избытком.

– Полюбуйся, – сказал Эгур, указав на растянувшегося под башней орка. – Вот к чему приводит честный самоотверженный труд. Пашешь, пашешь, а толку никакого. Как был нищим, так им и остаешься. С горя начинаешь пить. Пьешь все больше, работаешь все меньше. Потом только пьешь. Горе тем, кто отринул путь предков. Их участь страшна.

Пьяный орк, не просыпаясь, неуклюже закинул руку за спину, и деловито почесал пальцами зад. На его физиономии вдруг расцвела глупая улыбка. Возможно, ему приснилось что-то хорошее.

На улицах не было ни души, только с внутренних дворов доносился смех и детские голоса. Окна домов были закрыты ставнями или плотными занавесками из грубой материи, чтобы летний зной не проникал в жилища. На углу, в тени высокого строения, прибился продавец кваса с бочкой на тележке. Вид он имел несчастный и измученный, с него градом катился пот. То и дело лениво приподнимая веки, он осматривал улицу на предмет потенциальных клиентов, понимал, что сегодня выручки ему не видать, и вновь погружался в дрему, привалившись крепким затылком к глиняной стене дома. Когда Ухряк с Эгуром проходили мимо, торговец удостоил их секундного взгляда, и вновь зажмурился. Он сразу определил выходцев из окрестных деревень, и сообразил – если у этих олухов и появятся деньги, они скорее спустят их на спиртное, чем на квас.

Затем повстречался средних лет орк, катящий за собой большую тележку на двух колесах. Тележка явно была нагружена чем-то тяжелым, но ее содержимое скрывал тент из мешковины. Катить ее пришлось в гору, и орку явно приходилось несладко. Пот катил с него градом, хриплое дыхание шумно и часто рвалось из груди. На двух молодых орков, когда те проходили мимо, владелец тележки покосился подозрительно и недружелюбно.

– И это народ-завоеватель! – покачал головой Эгур. – До чего мы докатились, переняв эльфийские ценности! Вот оно как – чужим путем идти.

– Скоро все переменится, – неуверенно сказал Ухряк. Перемен, желательно, конечно, к лучшему, ему хотелось всей душой, но он крепко сомневался, что сумеет стать творцом этих перемен. Эх, был бы рядом мудрый наставник, готовый в любой момент подсказать, что делать, научить, как действовать. Он покосился на Эгура. Нет, это не наставник. Этого самого наставлять и наставлять.