Magnum Opus

Magnum Opus

Авторы: Исаенко Наталья, Вяткин Гленн, Архирий Юлия, Данилова Ирина, Александров Максим

Иллюстратор Елена Кобякова

Корректор Ирина Иванеженкова

© Наталья Исаенко, 2019

© Гленн Вяткин, 2019

© Юлия Архирий, 2019

© Ирина Данилова, 2019

© Максим Александров, 2019

© Елена Кобякова, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-4496-3246-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Наталья Исаенко

Стране Востока

* * *Девочка-бодхисаттваСтелет свой путь золотой.Беспечная осень.* * *Гвардия в чёрно-серебряном,Верные и молчаливые —Ночь. Тополя под дождём.* * *Верно, в небесных садахВишни в цвету —Землю заносят белым…* * *Холодно-чисты сумерки.Звон проливается синимВ опрокинутой чаше неба.* * *Дыханье и ветви морозны,Но солнце не в силах ждать —Плетёт кружева весны.* * *Хлопнули крылья в тумане.Тяжести ветка лишилась.Качается сиротливо.* * *Чайный домик к ночи опустел.Гейша убирает веер. Слёзы.Не видны.* * *Погляди на сосульки:Замёрзшие слёзыОднажды закапают снова.* * *Остро отточено лезвие.Солнечный луч одинБез страха скользит по нему.* * *Вместо звезды упавшейНовая засветилась.Так же в бессмертье верит.* * *Воду разбило весло.Тысяча лун сверкнулиВ тысяче капель.* * *Тишина – это звон каплиЧерез миг послеПадения.* * *Капля слилась с волноюИ умерла. Но мореСтало иным, чем прежде.

Странничья сказка

У бродяги из котомкиСказка выпала случайно —Будто колокольчик звонкийЗвякнул робко и печально.Ласковой была, ручною —А поди ж ты, потерялась…Придорожной лебедоюПоднялась, да и осталась.Ветры горькие степныеПели песни ей под вечер,Непутёвые, шальные,Пьяно падали на плечи.Дождь с ума сводил: то плакал,То смеялся без умолку,Обещал, что будет братом,И бросал – легко, надолго…А ещё шептались звёзды,Не давая спать ночами,И росой катились слёзыОт неведомой печали.На лету роняли птицыВести с дальних побережий,И колёс тележных спицыПамять путали небрежно.…Вздохом было, эхом стало,Жгло бессильем и надеждой,Семенами в душу пало,Проросло судьбой мятежной.И не зря луны повозкаЗа собой манит бродягу —Ждёт его у перекрёсткаНепридуманная сага.

«Ночные шорохи крылаты …»

Ночные шорохи крылаты —И не поймать, и не уснуть.А ветер ластится патлатойСобакой – лапами на грудь.Отставшей тенью караванаБродячий стелется песок.Ущелья резаная ранаТревожит холодом висок.Углей рубиновая тайнаВот-вот раскроется в горсти,И соколиный окрик дальнийПлеча касается почти…И с нежной грустью неизменной,Храня пути детей земных,Мерцают в пустоши ВселеннойГлаза медведиц голубых.

Песнь Лесу

О, мой господин,Великий и нежный!Мой дом безмятежный,Позволь мне войти,Раствориться до капли в тебеИ в Музыке каждого древа,И веток опавших,Теней, потерявшихДорогу во мхе,И солнечных бликов,И малой травинки,Дрожащего тонко листа,Поляны, и неба над ней лоскута,Колодцем открытогоВ кружеве крон,И призрачной паутинки…Ты слышишь их звон,И шёпот, и стон —С любой из сторон,В дыханье самом,Смолистом и пряном,Росистом,Пронизанном птицамиСердцеБессмертного Леса,Что держится вровеньС моим,И покоем,И силою полнит меняДень ото дня.И Музыка жизниОт самых корнейПо жиламТечёт все яснейНавстречу весне —Из почки рождённымЗелёным бутоном,Соцветием СветаВ ладонях,Разбуженных песнейВолшебного Леса,Вечного Леса…Зови же меняПо имени,В дальнем путиХрани меня,Мой господин.И когда я вернусь,У тебя на грудиБестревожно уснуИ останусьНотой сосновойВ сонате стволов,В осень подёрнутых инеем,Голосом из голосов:Властвуй, Живи,Храни меня.

Акела

Белым волком зимыЯ приду на твоё крыльцо.Под окном – погляди —Отпечатки могучих лап.Нынче ветер с луны,И морозная пыль в лицо,И восток впереди —Будто в сердце моём стрела.Долго ждать не смогу,Только жёлтый зрачок звездыБудет тысячу летИ надежду хранить, и грусть.Погляди – на снегуРозовеют мои следы.Это, верно, рассвет,Рассекающий неба грудь.Это, верно, рассвет…

Иначе

Флейта ли дальняя плачет?Сердце ли близко стучит?Звёзды немного иначеСветят тому, кто не спит.Впрочем, не спится-то многим,Только не каждый вдохнётЗапах осенней дороги —Лунный густеющий мёд.Только дорога не прячетПамяти тонкую нить —Птицы тревожат иначеТех, кто умеет любить.Рана открытая – слово —Дольше болит на ветру.Ищешь ли брега иного?Парус ли ждёшь поутру?Это простая задача,Если сумеешь решить —Если решишься иначеВидеть, и помнить, и жить.

Алхимик

Кто ныне я? Кто прежде был со мной —Тот знал поэта, спутника любви,И воина с мечами за спиной,Дороги выбиравшего свои.А пёстрым миром правил тёмный рок,Цвета надежд сгустив до пустоты.И я искал и ключ найти не могК вратам ещё не узнанной мечты.И я закрыл глаза, чтоб видеть даль —Такую даль, что лишь Отцу видна.Я снял доспех, и грудь моя печальЗемли и неба выпила до дна.Кто ныне я? …И как ответить мне,Пред совестью в обличье БытияСтоящему с Богами наравне?Заложена не жизнь – душа мояОсновой в Камень вечного огня,Опорой в мост сквозь адовы кругиК иному миру, что творил меня,Как я его. Теперь – удел другихПройти сквозь лабиринт по зеркалам…Я – знак у придорожного столба,И я – любовь, и я – горящий гнев,Что разрывает сердце пополам,Я – тигль, в котором плавится судьбаЦарей и нищих, капель и планет.Я – свет, что льётся через край стекла,И пепел, оседающий на дне.

Я сделал

Свершилось. Всё будет так,Как я заповедал – Быть.И ангелы дали знак,Что время лицо открыть.Сошедшие в плоть меча,Оплавились свет и мрак.И белым из-за плечаМетнулось: Да будет так!Возмездья не избежать,Закона не преступить,Но право моё – решать,Но этому миру – жить!И души будить от сна,И вечно уметь любить…Дорога уже видна,И слово пылает – БЫТЬ!

Триумф

Я свободен от тяжких забот.Я счастливей любого из вас.Поспешите от южных воротИ от северных – близится час!Подмастерья, торговцы, рабы,Слуги, нищие и солдатня,Кто не смеет уйти от судьбы —Поспешите взглянуть на меня!Я судьбу свою правил собой,И затем так небрежно теперьС непокрытой стою головойНад землёю надежд и потерь.И затем справедлив приговор,Что не верил неверным богам,Что колдун был, мятежник и вор —Всё глашатай поведает вам.Не позволит узнать одного:Велика ли взаправду вина —Что любил, не спросив никого,И забыть не захочет она!…Не дописана пара страниц,И остался до истины шаг.Но на крыльях ликующих птицУдержаться сумеет душа.Разрывается серая хмарь,Переулки штурмуют ветра…А чего это встал государь?Ах, на башне пробили: пора!Что за глупость – казнить по часам?И, беспечней любого из вас,Я смеюсь голубым небесам,Не желая завязывать глаз.

Фламандская доска

(А. П.-Реверте)

Это всего лишь игра, герцогиня.Это всего лишь игра.Чёрным по белому сброшено имяС тонкого среза пера.Белая роза и чёрные латы —Памятью каждой строки.Чёрные, белые встанут солдатыВ клетках фламандской доски.Неосторожен ли доблестный рыцарь?Не по тебе ли цена?Это всего лишь игра, Беатриса…Это всего лишь война.

Ассоциация

(300 лет спустя)

Свежеструганные доски —Точно в ряд, точно в ряд.Топорам работы вдосталь —Как на солнце горят!Ладят жёлтые подмосткиНа столбы, на столбы,Да стекают пота блёсткиНа мужицкие лбы.Стружки сыплются под ноги —Если в глаз, так до слёз.Только что ж я на дорогеСловно к месту прирос?Будет нынче лицедеямГде народ завести.Ну а мне какое дело?Нет бы мимо пройти…Славно спорится работа!Улыбнусь, так и быть:Свежий запах эшафотаНе забыть, не забыть.

Сердце

На берегу канала(Сумерки сизым плыли)Два золотых кинжалаЮность мою пронзили.Ласково-золотые,Лунные твои очиВ сердце моём застылиПарой кинжалов прочных.Девушка из долиныИмени не сказала,Лишь лепестки жасминаВ воду, смеясь, бросала.Утром ушла безмолвно(Вслед тополя кивали)В белом тумане, словноВ шёлковом покрывале.…Сумерки сизы снова.Ветер с холмов горячихВ зарослях камышовыхПойманной птицей плачет.Рана не позабыта,Меньше болеть не стала.В сердце моём разлитаТёмная гладь канала.

Сумеречное

В сине-серебряном бархате вечерСтруны дождя тревожит —Плачет гитара о верном и вечномТак, как никто не сможет.Полночь опустит мантильи на лица,Песни прервёт и речи.Вечер уйдёт… А сердца будут биться —Верно и вечно.

Кто я?..

«Ну зачем я ввязался в драку?» —Промелькнуло уже в броске.Жил и жил бы себе собакойНа коротком на поводке.Погромыхивал цепью важно,Подвывал на свою лунуДа облаивал стаю вражьюПро себя, отходя ко сну…А что воли хотелось малость —Так учили: умей терпеть!Но плеснула из горла яростьНа шальную людскую плеть.Я достану. Ударюсь в пламя.А потом заблестят ножи.А потом будут рвать зубамиТе, что псами остались жить.Кто-то выцедит: «Вот волчара!..»Может, по боку пнёт ногой…И поймает, почти случайно,Взгляд ещё не остывший мой.И отпрянет – не то со страху,А не то и поймёт, дурак…Нет, не зря я ввязался в драку…

Граница

Вы видели, как луч идёт сквозь темноту? И что разделяет их?..

Нет ничего более зыбкого и ничего более постоянного, чем грань. Точка перехода. Точка равновесия. Его так легко нарушить…

Но сама граница останется неизменной.

Тающий лёд. Сосулька, истекающая капелью. Между водой и твёрдым кристаллом, на грани плюса и минуса – вечный ноль.

Светораздел солнца и тени.

Танцовщица на шаре.

Крутящийся диск на кончике иглы в руке жонглёра. Точность на самом краю падения…

Чаши весов мироздания, дрожащие от буйства страстей и стихий. Две чаши на тонкой нити над бездной. Они качаются – перевесит одна? Другая? Или обе они, переполнившись, разом туго натянут звенящую нить, что на самой грани разрыва. На грани…

Точка равновесия. Точка перехода. Момент истины. Каждый миг может стать последним…

Но вот уже целая вечность, как бытие перемешано с небытием и держатся нестираемые границы. Всё – сплошное переплетение границ, золотое шитьё звенящих нитей.

Этот звон слышен порой – на грани луча и темноты.

Геометрия

Люди глядят на небоИз-за оконных рам,Проводов и тюремных решёток,Из-под колючей проволоки,Через прицел телескопов,В узкие прорези улиц,Между высоток, столбов, оград…И кажется им, что небо —Лишь кусок геометрии,Делящей мир на квадраты,Квартиры, плацдармы,Расы, религии, буквыМёртвых законов…А небо глядит внизИ всё ещё ждёт.

Цивилизация

В извилистых серых колодцах,Вгрызаясь упорно всё глубже,Живут миллионы уродцев,Забывших о звёздах ненужных.Они называют их «башни»И очень гордятся собою,Поскольку уродцам неважно,Куда им ползти головою.

Жажда

От жажды почти умирая,Шалея под злыми ветрами,Страна моя, вечно хмельная,К чему припадаешь губами?Есть вина печали и лестиИ гнева пьянящие мёды,Есть вина и славы, и чести,Есть вина любви и свободы.Одни у господ и вассаловПо чашам широким разлиты.Другие во мраке подваловЗасыпаны и позабыты.А третьих не вызрели лозы,Как видно, под солнцем России —Сберечь не сумели в морозыДа летом воды не носили…

Колокола

Литые души колоколовГудят надрывно и непрестанно.Гудят – «Помилуй!..» Летит – «Осанна!..»Поверх туманов и куполов.Поверх безличья и суеты,Над нищетою и над венцамиГудят обветренными сердцами,Неотлучёнными высоты.Любви и боли не нужно слов.В огне рождённые изначально,Не позволяют себе молчаньяЛитые души колоколов.У них лечитесь от немоты —Горите, бейтесь, звените самиВетрам подставленными сердцами,Неотлучёнными Высоты.

Вечерняя молитва

Сердце к свече ближеВ готике стен ночи.Господи, Ты слышишь,Знаю, чего хочешь.Дух Твой в меня вложен,Словно огонь – в землю,Словно клинок – в ножны,Словно цветок – в семя.Вижу: звездой первойСумрак небес теплишь.Слышу, с какой веройИмя моё шепчешь.

Ода беспризорной кошке, встречающей полнолуние

Бродячая кошка, уставшиОт голода, блох и собак,В полночь – не позже, не раньше —Залезет на мусорный бак.И время застынет послушноВ слиянье луны и зрачка,Где Нил растекается душнымЦветеньем у ног тростника.На дне желтоглазом – ни тениБездомных тревог и обид,Лишь отблески звёзд… и ступенейДо самых вершин пирамид.Прекрасная Баст, ты всё та же —Бессмертны душа и луна…А храмовый камень всё глаже,И бредят песком письмена.И так тебе править и падать,Храня свои тайны, покаМиры обращаются в памятьИ полночь на грани зрачка…

Следы

Мы приходим снова и снова.

Эпохи и пространства сменяют друг друга, а мы проживаем судьбу за судьбой, обновлённые, совсем ничего не помня о том, как это было «там» и «тогда». Почти ничего.

Порой мы встречаем знакомых… и что-то странное, неуловимое вдруг встрепенётся в душе – «Постой! Я… знаю тебя?..» – Но не удержать этого мига, не понять, что несёт в себе новый изменчивый облик… И кто сказал, что лишь человечьим душам назначено проходить эти Круги вместе с нами? Вы помните? – как цеплял взгляд и сердце простой, неприметный камешек, подобранный на дороге? И ладонь так не хотелось разжимать… А однажды вы присели возле ручья в парке – просто парк, просто день, просто ручей… вода… – и как защемило ни с чего в груди и держало вас на этом месте, будто звали по имени…

Вы находили, наверное, дерево – боже, такое же, как десятки и сотни других! – но необъяснимо потянуло прижаться к этому шершавому стволу, погладить рукой… Хотелось ещё возвращаться и смотреть, смотреть на него, пытаясь поймать намёк волшебной тайны, навек сокрытой от вас и так хорошо вам известной когда-то… Вы растерянно улыбаетесь – да, конечно, вы действительно видели такое дерево. И такие облака. И дотрагивались до такого снега. И вдыхали такой ветер – и узнавали его, узнавали безошибочно по быстрым толчкам крови в висках, по опьяняющему восторгу или внезапной тоске, которых никому больше не могли объяснить. Да, да…

У меня дома на столе стоит высокая белая свеча. Я иногда зажигаю её, когда пишу.

Здравствуй, огонёк. Золотистый шаловливый котёнок. Вчера для меня плясал твой братишка…

Слегка дрожит от сквозняка из окна, мечется и льнёт к пальцам… Да, это я дала тебе жизнь сегодня. Немного побудем вместе, непоседа.

…Никак не ложатся строчки. Обрываются мысли, а глаза всё останавливаются на ровном жёлтом язычке над белым столбиком. С ним уютно и чуть грустно, он завораживает и манит, манит… Хочется приласкать его осторожно, полуобняв ладонью… Ну что ты, не бойся! Такой яркий и такой пугливый… Конечно, он чувствует, что слаб и беззащитен и никуда не денется от высокого ствола свечи, по которому опаловыми слезами-каплями медленно ползёт расплавленный воск. Мне так легко оборвать его существование в этом мире, где мы только что встретились…

Где ты был, с кем ты был все эти пятьсот лет? Прости, тогда я проклинала тебя, наверное. Я была так испугана, слаба и беззащитна и никуда не могла деться от высокого белого столба… А вокруг множество людей стояли и ждали, когда ты оборвёшь мою жизнь. Прости, я не знала… ты не хотел делать мне больно. Ты хотел только обнять и приласкать меня большими горячими ладонями… Я не в обиде, правда.

Ты оставил на мне следы. А я, похоже, на тебе… Поэтому мы и смогли узнать.

Сегодня я не стану гасить свечу. Может быть, и совсем не буду. Она большая… Раз уж так случилось, поговорим подольше, посмотрим друг на друга. Кому ведомо, когда ещё увидимся? И что вспомним?.. И какими станем…

Гленн Вяткин

Нигде не местный

* * *Господи,извини, что к тебе обращаюсь.Сам я не местный…* * *Можешь представить,что ощущает капляна гребне волны?* * *Бабочки в звёзднойПлутают пыли… СвечкойПодам им сигнал.* * *Замёрзший воздух.Сквозь ветки – ламп голубыхМерцающий свет.* * *Замело. И снегНевидимой приоткрылРеальности дверь.* * *Закрыто окно,Мир за ним тоже закрыт.Преграда внутри.* * *Истина спорыИздали наблюдает —Не любит шума.* * *Жалко, что я неРодился в Японии:Писал бы хокку…

Басё. Незнакомое лицо классика

«На голой веткеВорон сидит одиноко.Осенний вечер».На голой веткеВорон газету читает.Осенний вечер.«Старый пруд.Прыгнула в воду лягушка.Всплеск в тишине».Старый пруд.Прыгнула в воду лягушка.Цунами в лесу.«Капустное поле.Где-то на самом краю —Вершина Фудзи».Фудзи. УлиткаСпешит – там, на вершине,Зреет капуста.«Если гость забредёт,Поскорее прикинься лягушкой,Спелая дыня».Если гость забредёт,Поскорее прикинься кефиром,Бутылка с вином.«По дороге не ссорьтесь,Помогайте друг другу, как братья,Перелётные птицы!»По дороге не ссорьтесь,Не деритесь друг с другом,Финские парни!«Бабочка в саду.Подползёт дитя – взлетает,Подползёт – взлетает».Таракан на полу.Подползёт – дитя взлетает,Уползёт – падает!«Тихо, тихо ползи,Улитка, по склону ФудзиВверх, до самых высот!»Тихо, тихо ползи,Улитка, по склону Фудзи,Придержи свою прыть!Тихо сползаетУлитка по склонуЗеркальному Фудзи.«Глянь-ка, монахВ поле справляет нужду,Прикрываясь зонтом».Глянь-ка, монахВ поле справляет нужду,Прикрываясь Фудзи.

Баскунчак: Великий Консервант

Плоская тарелка с сольюКружатся инопланетные облакаСолёное безразличие солнцаВ сухой траве прыгают кузнечикиСоль звенит в проводахСонные норы сурковПолынья и солёная прорубьКрасные ветки травыВыросли на солёной трясинеИ где-то в конце путиЗа солёными каплями потаСклоны красной горыБогдо.

Скала

Воздух как стекло. Одинокая муха равномерно жужжит минуту, повиснув над серединой ржавой пластины стола, и вылетает через пустое окно. Я подозреваю, что она следит за мной. Каждое утро после завтрака она залетает ко мне. Издали доносится протяжный скрип, будто в доме великана сквозняком потянуло чугунную дверь на кривых петлях. Миска с остатками утренней каши стоит передо мной на краю стола, рядом лежит ложка.

В кружке два глотка тёплой, пахнущей ржавчиной воды. Пью медленно, растягивая счастье, представляю, что это река: шевелят плавниками серебристые рыбы, на поверхности покоятся круглые листья кувшинки, тягуче колышется подводная трава, песчинки кружатся в завихрениях у самого дна, русалки снуют гибкими тенями. Полупрозрачная рябь отблесками, словно чешуя, покрывает прекрасное жидкое тело речного существа.

Вот последняя капля протекла в горло, и через секунду мысли о жажде снова настойчиво лезут в голову. У меня есть на этот случай средство. Там, в голове, я их загоняю в тёмный чулан и запираю шваброй. На какое-то время это помогает.

Преодолевая пластичную инертность свинца, заменяющего мне кровь, я поднимаюсь и шагаю к скамье у стены. Посуда остаётся на столе. Она просто исчезнет, когда я отвернусь. Или отнесу позже сам. Когда встаёшь, начинаешь двигаться – возвращается недомогание: в икрах покалывает, тоскливо тянет нерв, ломит в суставах, ноги ватные, пульс стучит молотком в висках. От этого я снова чувствую вязкий ток времени. Сделав несколько шагов, опускаюсь на скамью у стены.

Сколько я уже тут? Цепочка дней уходит вдаль, к пыльному терракотовому горизонту. Могу только сказать, что не всегда был здесь.

Комната просторная, очертания трудно описать языком геометрии. Гнутые углы, один большой оконный проём слева. Стены из камня и глины. Таких нор в скале – без счёта. И, думается, не все они пусты. Но увидеть другого, не говоря о том чтобы перекинуться словом, невозможно.

Однако… как-то утром я услышал стук. В стену долбили с другой стороны чем-то тяжёлым. Я догадывался, что там кого-то подселили: последние дни из-за стены то и дело доносилась возня… Спустя некоторое время в неровном проёме, пробитом в стене, появился человек – лохматый, потный, с ломом в руках. Смотрит ошалело на меня, раздувает ноздри, как бык на корриде.

– Привет, – говорю. – Как дела?

Он застыл на секунду, моргая широко раскрытыми южными глазами. Потом затараторил, жестикулируя. Я ни слова не мог разобрать.

– Извини, я тебя не понимаю.

Человек хлопнул себя ладонью по лбу и засмеялся. Смех незаметно перешел в слёзы… Осознал напрасность усилий. Это хорошо, полезно. Отрезвляет.

А стена стала понемногу зарастать свежей глиной, и через пять минут дыра закрылась. Только старым шрамом белеет до сих пор округлое пятно размером с бельевой таз.

На скамье можно отдышаться. Ломота в суставах утихает. Смотрю в окно: слева и справа две гряды жёлто-бурого песчаника высотой с пяти-шестиэтажный дом. Глыбы неровные, края торчат в разные стороны. Формация вряд ли естественная, но время и ветер обтесали камень, вписав его в ландшафт. Перед скалой между грядами пустырь – красноватая глина, покрытая пудрой мелкого песка. Гравий, перекати-поле. Откуда здесь перекати-поле? Видно, приносит ветром через стену. Может быть, ночью. В глиняной пыли редко увидишь сороконожку или другую мелкую тварь. Гряды лучами расходятся в разные стороны. В получасе ходьбы от скалы на пустыре появляются камни: меньше, потом больше, потом валуны, глыбы. Навалены так плотно, что не пройти. А если и найдёшь извилистую тропку между ними, боишься потеряться – настолько одно место похоже на другое. Короче, не убежишь. И есть ли куда бежать?

Сегодня мне предстоит прогулка до этих самых валунов. Там, среди них, появляются гости, каждый раз в новом месте. Среда, полдень – время свидания. Дубовая тачка с кривыми колёсами ждёт у двери.

* * *

Через три часа возвращаюсь под палящим солнцем. Обливаюсь потом. Дед на тачке то кряхтит и охает, подпрыгивая на ухабах, то успокаивается, когда дорога ровная. Разглядывает заусенцы на толстых жёлтых ногтях. В пути мы не разговариваем.

Добрались, наконец, до скалы, испещрённой дырками окон. Ловлю на себе взгляд – быстро поднимаю глаза: ни души, лишь глухая темень оконных проёмов.

Высеченный в скальной породе тоннель ведёт к лифту, заходим внутрь. Каменная кабина вздрагивает, поехали. Пока едем, трос под нами выводит скрипучие рулады. Наконец, кабина дёрнулась и замерла. Ржавые двери медленно разъезжаются, выпуская в коридор. Полсотни метров по пустому коридору под звук шагов и скрип колёс, отражающийся от голых каменных стен, и я загоняю тачку в комнату. Пересаживаю деда на скамью, подпираю его столом, чтобы не свалился на пол. Входная дверь задвигается сама.

Подхожу к окну раздачи, нажимаю кнопку. Через минуту глухой звон металла о глину – отодвигаю заслонку, вынимаю из ниши железную миску с кашей, кружку с водой. Ставлю кашу и кружку перед дедом, сам сажусь рядом и жду.

Дед медленно разгибается, тянется непослушной рукой к ложке. Странно шевелит пальцами. Но ложку всё-таки ухитряется схватить. Зачерпывает кашу, пробует потрескавшимися губами.

– Другое дело, – говорит, наконец, – так можно жить.

Голос у гостя всегда поначалу механический, как у куклы.

– Каша – она и есть каша, – отвечаю я. – Я и забыл, что у неё есть вкус. Что, ваша хуже?

– Наша как тухлая болотная тина, – вдумчиво отвечает дед Семён, глядя в окно. Туда, где жёлтые камни сливаются с жёлтым небом.

Минут двадцать он сосредоточенно чавкает моей кашей, цедит воду из кружки и смотрит в окно. Приходит в себя. Вот уже движения более плавные. Откладывает ложку.

– Ну что, рассказывай, – говорю я. – Как у вас?

– Да как, – отвечает дед. – Всё так же. Стрекоза ожеребилась.

– И что жеребёнок?

– Ускакал в поле. Заржал, махнул хвостом, и видали его.

Пауза.

– Как баба Настя?

– А Настя вторую уж неделю в пещере.

– В пещере?

– Дымный шувгарь на холмах проснулся, – отвечает дед, озадаченно разглядывая мозолистую руку, которой только что держал ложку. – Бабка пошла за коровой, чтобы загнать на ночь в стойло, а та прёт и прёт от дома. Дура, опять бородатого испугалась. А потом трава и загорись. Не успели они вернуться. Я залез на крышу и махал, пока их было видно сквозь дым. Тут бабка и погнала её к пещерам. Потому что трава занялась, а за ней и воздух. Знаешь, как оно бывает. А в пещере вода сочится с потолка. Глубже, понятное дело, мертвяки. Но хоть не сгоришь!

– А как сам?

– Дома сижу, не выхожу. Из болота гады ползут, бородатый их дери. Я, конечно, заперся на все засовы. Так они через дымоход лезут. Ночью глаза открываю – один уже сидит у кровати, за руку меня держит. Холодный…

– И что ты?

– Схватил, что рука нащупала… Разделочную доску. И долбанул ему по спине. Вмазал как следует! Развалился, гад, на куски студня. Вроде как прокисший холодец. Непрочная субстанция. После того случая заткнул я дымоход газетами и соломой. Теперь ночью замерзаю, печку-то не затопишь.