Государство и право в контексте консервативной и либеральной идеологии: опыт ретроспективного анализа

скачать книгу бесплатно


5. Неотъемлемой чертой консерватизма была последовательная и острая критика либерализма, парламентаризма и социализма.[90 - Русский консерватизм: проблемы, подходы, мнения. Круглый стол // Отечественная история. 2001. № 3. С. 106–107.]

Освещение эволюции российского консерватизма ориентирует на взгляды, так сказать, людей пишущих. Вместе с тем практически консервативные идеи воплощали граф Алексей Аракчеев (1796–1834 гг.), граф Александр Бенкендорф (1783–1844 гг.), граф Сергей Уваров (1786–1855 гг.), граф Петр Валуев (1815–1890 гг.), граф Петр Шувалов (1827–1889 гг.), граф Дмитрий Толстой (1823–1889 гг.), Вячеслав фон Плеве (1846–1904 гг.), Великий князь Сергей Александрович (1857–1905 гг.).

Если вести речь о консерватизме как политико-правовом направлении, то первым консервативно-мыслящим интеллектуалом был, по всей видимости, князь М. М. Щербатов. Хотя нетрудно предвидеть и возможные возражения против этого заявления. Михаил Михайлович Щербатов был выдающимся историком, публицистом и государственным деятелем, автором множества работ на историческую и политико-правовую проблему. Выступив против реформаторской деятельности Екатерины Великой, Щербатов обосновал свою позицию тем, что государство только тогда будет прочным, когда оно основано на «знатных и достаточных фамилиях». Он выступил категоричным противником равенства людей, сторонником крепостничества и сильной государственной власти. В 1784 г. он издает утопический роман «Путешествие в страну Офирскую», где описал свой идеал государства, опирающегося исключительно на дворянство, государства явно полицейского, которое экономически держалось на труде самых настоящих рабов. В лице Щербатова мы имеем дело с зарождающимся российским консерватизмом патриотического толка, в котором доминировала установка на соблюдение традиций предков и неприятие разных «заморских премудростей». С этой целью он и написал свою знаменитую работу «О повреждении нравов в России».

Большой вклад в развитие русского консерватизма внес Николай Михайлович Карамзин (1766–1826 гг.) – выдающийся историк, писатель, публицист. Как и многие передовые люди своего времени, он во многом симпатизировал политическому и экономическому быту передовых европейских государств. С восторгом встретил французскую революцию 1789 г., однако затем разочаровался в ней и очень страшился распространения идей европейского Просвещения в России. В свои 24 года удививший познаниями самого Канта, просветитель и масон, совершает решительные шаги в своей жизни – он пересматривает свои воззрения.[91 - Игумен Экономцев Иоанн. Православие. Византия. Россия. М., 1992. С. 127.] Получив заказ от Александра I на написание истории России в 1803 г., Карамзин был приближен к императору и отчасти к его семье, в которой едва ли не главную роль играла княгиня Екатерина Павловна. Войдя в ее ближайший круг, Николай Михайлович вольно или невольно оказался в роли оппонента М. М. Сперанскому, «локомотиву» либеральных преобразований в России. Консервативная партия явно нуждалась в одаренном «вожде» мысли, и она его получила в лице Карамзина. Еще в «Письмах русского путешественника» Карамзин выдвинул гипотезу о том, что каждому народу объективно присуще свое индивидуальное государственное устройство в соответствии с его культурными, историческими, правовыми, политическими традициями.

Категорично пресекая возможные возражения, историк утверждает, что «самодержавие есть палладиум России, ее счастье». Из этого следует, что государь – единственный источник власти. Следовательно, европейская теория разделения властей для России бесплодна, а может быть, даже и вредна. Он вообще советовал Александру I быть более осторожным в своих преобразованиях.

Как и его коллеги по консервативному лагерю российского общества, Карамзина более всего заботит не преобразование государственных институтов, а нравственное здоровье народа. Недостаточно для России дать ей хороших губернаторов, ей потребны и хорошие священники. А без прочего можно обойтись, и нет оснований завидовать Европе. Что же касается его взглядов на социальную структуру российского общества, то она укладывается в знаменитую формулу «народ работает, купцы торгуют, дворяне служат». Это очень типично для консервативно мыслящих людей, т. е. статусная стратификация.

В России государь есть живой закон. Не бояться государя – не бояться и закона! В монархе российском соединяются все власти. Наше правление, пишет историк, есть отеческое, патриархальное.[92 - Антология мировой и политической мысли: в 5 т. Т. 3. М., 1997. С. 634.] Дворянство и духовенство, Сенат и Синод – хранилище законов. Над всеми – государь, единственный законодатель и источник власти. Это и составляет, по его мнению, основу российской монархии.

К видным российским консерваторам принадлежал и А. С. Шишков, который поддерживал политические идеи Карамзина, но категорично выступал против его реформаторской деятельности в области языка. В 1803 г. он публикует свою книгу «Рассуждение о старом и новом слоге русского языка». Через год выходят в свет «Рассуждения о любви к отечеству». Обе эти книги имели широкий общественный резонанс. А. С. Шишков был знаком с Жозефом де Местром. Последний, как известно, считал, что деградация нации, общества, культуры начинается с деградации языка. Мысль между прочим здравая и для нынешнего времени. Своим друзьям-консерваторам, в том числе и А. С. Шишкову, де Местр назвал три основных источника подрыва стабильности российского государства. Во-первых, это дух скептического вопрошания, подпитываемый изучением естественных наук. Во-вторых, протестантизм, полагающий, что все люди рождаются свободными и равными, а власть опирается на народ, и называющий сопротивление власти естественным правом. В-третьих, требование немедленного освобождения крестьян.

На заре великой катастрофы Вольтер изрек: «Все это от книг». Де Местр старался как мог объяснить роль книги, которая, как потом пишет Л. А. Тихомиров, «приобрела совершенно ненормальную силу». С. С. Уваров, попечитель Петербургского учебного округа, в 1811 г. запретил преподавание философии, политической экономии, эстетики и основ коммерции в подведомственных ему школах.

Победа России в Отечественной войне 1812 г. дала новый импульс развитию консервативной идеологии в России, поскольку она расценивалась как торжество русского традиционализма и охранительства. В сфере образования консервативная партия в лице М. А. Балугьянского, а особенно М. Л. Магницкого, попечителя Казанского учебного округа, провела такие «реформы», что они до сих пор глядят курьезом. Прежде всего Магницкий подверг аракчеевской экзекуции профессуру университета, изгнав одиннадцать «неблагонадежных» ученых и заменив их десятью «благонадежными» неучами, а затем издал руководство, которое унифицировало задачи преподавания каждой учебной дисциплины, как говорил сам попечитель, «на началах Священного союза». К примеру, смысл предмета всеобщей истории сводился к тому, чтобы разъяснять студентам, «как от одной пары все человечество развелось», причем новейшая история – «вместилище всех смут» – исключалась из преподавания. Математики должны были высчитывать неоспоримость «священных истин», вроде следующей: «Как числа без единицы быть не может, так и вселенная, яко множество, без единого владыки существовать не может». Старые, языческие определения и формулы Магницкий заменил новыми, христианскими. Например, гипотенузу стали определять так: «Гипотенуза в прямоугольном треугольнике есть символ сретения мира и правды, правосудии и любви, чрез ходатая Бога и человеков, соединившего горнее с дольним, небесное с земным».[93 - Троицкий Н. А. Александр и Наполеон. М., 1994. С. 277–278.]

Деятельность Магницкого стала примером для подражания другим представителям консервативного направления, как, например, попечителя Петербургского учебного округа Д. П. Рунича, директора Петербургского педагогического института Д. А. Кавелина, инспектора университетского пансиона Я. В. Толмачева.

В разработке теории официальной народности значительна роль талантливого педагога и ученого М. П. Погодина и поэта, литературного критика С. П. Шевырева. Общественная роль их неоднозначна. Своей профессорской и публицистической деятельностью они содействовали распространению знаний, повышению культурного уровня русского общества, росту в нем национального самосознания. Но в силу своей консервативной общественно-политической позиции Шевырев и Погодин оказались на стороне устаревшего режима и во вражде с теми, кто пропагандировал «европейские идеи», т. е. либеральные, демократические, просветительские.[94 - Русский консерватизм XIX столетия. М., 2000. С. 131.]

Да, консерваторы тормозили перемены, которые назрели и фактически были необходимостью. Но они желали блага для своей страны. Граф А. Х. Бенкендорф имеет репутацию сатрапа, но разве не он высказал идею о том, что «крестьян лучше освободить сверху, чем ждать, пока они освободят себя снизу». С. С. Уваров однажды в близком кругу сказал: «Мы, т. е. люди девятнадцатого века, в затруднительном положении: мы живем среди бурь и волнений политических. Народы изменяют свой быт, обновляются, идут вперед. Никто здесь не может предписывать своих законов. Но Россия еще юна, девственна и не должна вкусить, по крайней мере теперь еще, сих кровавых тревог. Надобно продлить ее юность и тем временем воспитать ее. Вот моя политическая система… Если мне удастся отодвинуть Россию на пятьдесят лет от того, что готовят ей теории, то я исполню мой долг и умру спокойно».[95 - См.: Никитенко А. В. Дневник: в 3 т. Т. 1. М., 1955. С. 174.] За шестнадцать лет своей министерской деятельности Уваров завершил формирование учебных программ на основе классического образования, создал централизованную систему управления учебными округами с ограниченной университетской автономией, ввел обязательные заграничные стажировки за казенный счет для выпускников, предназначенных к преподаванию в высших учебных заведениях.[96 - Российские консерваторы. С. 112.]

Революционная волна в Европе 1848 г. также способствовала росту консервативных настроений в России. В. А. Жуковский, автор государственного гимна России «Боже, Царя храни», в котором две строфы написаны А. С. Пушкиным, считал самодержавие воплощением «слова евангельского» перед хартиями, которые написаны человеческой рукой. Революцию 1848 г. он называл «отвратительным детищем эгоизма». Ф. И. Тютчев направил Николаю I записку «Революция и Россия», в которой отстаивал тезис о том, что революция – враг христианства! Антихристианское настроение есть дух революции. Россия – прежде всего «христианская империя». Само существование России – залог будущего всего человечества.

Царствование Николая I сказалось самым печальным образом на судьбе русского консерватизма, поскольку в этот период наметилось серьезное расхождение между самодержавной властью и образованной частью общества, что в конце концов привело к трагическим событиям.

Крымская война (1853–1856 гг.) с очевидностью поставила проблему необходимости проведения реформ, в том числе отмены крепостного права. Этот вопрос и был тем оселком, который позволял определить степень прогрессивности того или иного человека. Консерваторы вынуждены были менять свои позиции, несмотря на то что делать им это было очень трудно хотя бы по «техническим причинам». Весь вопрос в том, что практически все печатные издания плотно контролировались либералами и консервативных мыслителей просто не печатали. В этих условиях консерватизм уже более не отстаивал незыблемость существующего строя, а медленно стал трансформироваться в теорию изменений. И тем не менее консерватизм не сдавался. В 1864 г. в журнале «Эпоха» выходят «Записки из подполья» Ф. М. Достоевского, прямо направленные против Н. Г. Чернышевского – кумира молодежи. Достоевский выступал также против распространения идей европейского просветительства. Федор Михайлович мечтал об обращении государства в церковь, за строй, основанный на моральном совершенстве личности, за «русский социализм».

В пореформенное время символом российского консерватизма становятся М. Н. Катков и К. П. Победоносцев. К этому времени они располагали и солидными информационными возможностями. К их услугам были газеты «Московские новости», «Русь», «Гражданин», а также некоторые журналы. На страницах «Московских ведомостей» М. Н. Катков изложил свое кредо: «Говорят, что Россия лишена политической свободы; говорят, что хотя русским подданным и предоставлена законная гражданская свобода, но они не имеют прав политических. Русские подданные имеют нечто более, чем права политические; они имеют политические обязанности. Каждый из русских обязан стоять на страже прав Верховной Власти и заботиться о пользах государства. Каждый не то что имеет только право принимать участие в государственной жизни и заботиться о ее пользе, но призывается к тому долгом верноподданного. Вот наша Конституция».[97 - Цит. по: Любимов Н. А. Катков и его историческая заслуга. По документам и личным воспоминаниям. СПб., 1889. С. 2.] Главный порок российской жизни Катков видел в независимости судов и самостоятельности земских учреждений. М. Н. Катков был блестящим публицистом, передовыми статьями которого зачитывались даже его оппоненты. Существовала даже расхожая поговорка «В России два императора – Александр II и Катков».

Константин Петрович Победоносцев (1827–1907 гг.) считается символом российского консерватизма, фигурой столь противоречивой, которая и поныне вызывает ожесточенные споры. О степени его влияния лучше всего говорят стихи А. Блока:

В те годы дальние, глухие

В сердцах царили сон и мгла:

Победоносцев над Россией

Простер совиные крыла,

И не было ни дня, ни ночи,

А только – тень огромных крыл,

Он дивным кругом очертил

Россию, заглянув ей в очи

Стеклянным взором колдуна.

В отечественной поэзии вообще нет образа русского государственного деятеля, соизмеримого по изобразительной мощи с блоковским Победоносцевым.[98 - Великие государственные деятели России / под ред. А. Ф. Киселева. М., 1996. С. 434.] Для Победоносцева было характерно глубочайшее недоверие к несовершенной, испорченной человеческой природе. Только государство, построенное на религиозных началах, способно удержать человечество от гибельного хаоса. В «Московском сборнике» он яростно атакует одни за другими фетиши европейской демократии, будь то система отделения государства от церкви, суд присяжных, «идея правового государства», «свободная пресса», но главной мишенью обер-прокурора Священного Синода станет «священная корова» Запада – парламентаризм.[99 - Там же. С. 445.]

Видной фигурой российского консерватизма являлся Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891 гг.) – философ, религиозный мыслитель. Общество, особенно под влиянием идей французских просветителей и революционных демократов, а затем и используя опыт наиболее преуспевающих государств, выработало безусловную шкалу понятий развитого социального организма «прогресс, равенство, свобода, всеобщая образованность, передовая наука, техника». Все эти понятия как раз подверг беспощадной критике К. Леонтьев, потому-то не могло быть более одинокого мыслителя, странным образом выпавшего из колеи общепринятых, безусловных представлений.[100 - Корольков А. А. Пророчества Константина Леонтьева. СПб., 1991. С. 39–40.]

Наиболее часто повторяемое Леонтьевым словосочетание – эгалитарный (т. е. уравнительный) процесс, который смешивает многоцветие жизни и несет с собой усредненность, однообразие вкусов и потребностей. К. Леонтьева страшит, что западные общества, а за ними и Россия начинают все более походить друг на друга. Он даже написал работу по этому поводу «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения». К. Леонтьев как бы знает возраст смерти национальных культур, но не желает принять его в отношении к России. Он уговаривает соотечественников одуматься, противодействовать гниению, уравнительности, демократизации, уже поразившими европейскую цивилизацию. Вслед за уравнительным разложением Европы лопнут и славяне во все разрушительной буржуазности. Идея демократизма, нарушающего естественный порядок гражданского устройства, особенно опасна для России, в которой из-за полного отсутствия даже малейших демократических традиций обоснование иллюзии политического равенства есть приглашение к мужицким мятежам и бунтам. Русский демократизм, по Леонтьеву, имеет явно выраженную склонность к подстрекательству и народным волнениям, которые при условии приобретения ими массового характера могут стать причиной национальной катастрофы.[101 - Сивак А. Ф. Константин Леонтьев. Л., 1991. С. 6–7.]

К плеяде выдающихся российских консерваторов принадлежит и Лев Александрович Тихомиров (1852–1923 гг.). Тихомиров справедливо причислен к разряду наиболее вдумчивых, образованных и убежденных консерваторов. Мотивы разрыва с либеральными идеями содержатся в его известной работе «Почему я перестал быть революционером?». Мысли о революционных разрушениях составляют, по Тихомирову, религию нашей демократической интеллигенции. А все потому, что в российском способе мышления, особенно образованной части общества, присутствует увлечение гипотезами, идеями, которое сочетается с полным игнорированием фактов. Его консерватизм окрашен в национальные, державные интересы. Тихомиров отмечает, что «особенно часто истинно враждебное чувство к Великороссии. Это натурально, потому что в конце концов только гением Великороссии создана Россия действительная. И не будь Великороссии, особенно Москвы, все наши окраинные русские области представляли бы ту же картину обезличенной раздробленности, как весь остальной славянский мир. Из всех славянских племен одна великорусская раса обладает великими государственными инстинктами. Поэтому она возбуждала особенную ненависть в том, кому противно в обществе все историческое, органическое, не случайное, не произвольное, а необходимое».[102 - Тихомиров Л. Критика демократии. М., 1997. С. 77.] Парламентаризм, демократия, псевдорелигиозность – эти и другие явления ничего не несут России, кроме разрушения и смуты. Интеллигенция и пролетариат стали соответственно носителями двух разрушительных теорий – демократии либеральной и демократии социальной. А вообще, «демократия – это тот разрушительный яд, действующий более или менее быстро, в зависимости от присутствия или отсутствия в государстве психологического противоядия – сильно развитого национального сознания».

Русский консерватизм XIX – начала XX столетия никогда не был однородным. Нельзя поставить знака равенства между К. Леонтьевым и М. Катковым. Он постоянно развивался во времени. На него оказывали существенное влияние как объективные факторы, так и личные пристрастия отдельных его представителей. Иногда взгляды консерваторов сближались с позициями либералов, и наоборот. Отсюда появились термины «консервативный либерал», «либеральный консерватор» и другие вариации. Как и консерваторы, А. Градовский, профессор С.-Петербургского университета, в статье «Что такое консерватизм?» обратил внимание на абсурдность противопоставления терминов «консерватор» – «либерал». Но различия между ними все-таки были, и очень существенные. И те и другие желали добра своей Родине. Надо всегда помнить, что люди практически никогда не спорят о целях, а только о средствах.

Р. Пайпс считает, что эволюция консервативной идеологии в России прошла четыре фазы, и каждая фаза ознаменовалась созданием теории, выражающей идеи определенной социальной группы, а именно: духовенства, дворянства, интеллигенции и чиновничества. Эти четыре типа консервативной идеологии в России известны под названием церковного, дворянского, интеллигентского и бюрократического консерватизма.

Церковный консерватизм оправдывал московский абсолютизм. В середине XV–XVI вв. церковные теоретики легко сформировали и внушили московским князьям идею самодержавия. Церковь, которая владела значительными земельными угодьями и боролась с еретиками, нуждалась в поддержке государства. Теория самодержавия формировалась школой Иосифа Волоцкого. Попытка Никона поставить церковь над государством стала гибельной. Таким образом, церковь оказалась скомпрометированной в глазах монархии. Воспитанники Киевской Академии – Симеон Полоцкий, Стефан Яворский, Феофан Прокопович стали насаждать в России идею государственных интересов. При Петре I монархия стала секуляризованной. Дворянство отказалось от власти политической взамен абсолютной власти над крестьянами. Пайпс полагает, и не без оснований, что дворянский консерватизм наиболее ясно сформулирован Щербатовым и Карамзиным, к которым в последние годы примкнул Пушкин.

Дворянский консерватизм по вступлении на престол Петра I пошел на убыль по двум причинам. Пайпс утверждает, что русская монархия, опять же от Запада, воспринимает идею о нации и отказывается от концепции законного разделения государства на классы. Власть начинает накладывать первые ограничения на власть дворян над крепостными, прекращает раздавать крестьян в частное владение. Кроме того, великое предательство монархии в 1825 г. сильно подорвало авторитет дворянства.

На смену дворянскому консерватизму приходит интеллигентский в лице И. Аксакова, Данилевского, Достоевского, Каткова, Аполлона Григорьева, Леонтьева, Победоносцева, Самарина. Он перестал быть идеологией элиты, его идеалом стало единство самодержавия и народа вместо единства самодержавия и дворянства. Помимо этого консерватизм стал сугубо националистическим.

И наконец, бюрократический консерватизм с его крайне скудным идеологическим содержанием. Он характеризуется подозрительностью, основанной на убеждении, что свобода повлечет за собой бунт и разрушения. Бюрократический консерватизм – это идеология государственных деятелей, рассматривающих любое проявление общественной инициативы как «неповиновение», которое необходимо подавить, а если это невозможно, то хотя бы подорвать.[103 - Пайпс Р. Русский консерватизм во второй половине XIX века. М., 1970. С. 1–5.]

Характерным представителем бюрократического консерватизма является фон Плеве, который пытался насадить в России полицейское государство.

Периодизация эволюции российского консерватизма, предложенная Р. Пайпсом, не вызывает особых возражений, но вместе с тем его характеристика «видов» консерватизма не всегда удовлетворяет. Консерватизм по своей природе не может быть космополитичным, в отличие от либерализма он всегда национально ориентирован, поэтому здесь никаких особенностей именно русского консерватизма нет. Против квалификации «интеллигентский» консерватизм и вовсе хочется протестовать. То, что консервативные идеи исповедовали пишущие люди, не дает оснований его так характеризовать. Назвать Достоевского интеллигентом можно только с одной целью – бесконечно унизить его. То же самое можно сказать и в отношении Каткова или Победоносцева, что добавляет ситуации и вовсе гротесковый характер. С интеллигенцией и ее порождением – нигилизмом как раз и боролись российские консерваторы, прежде всего Достоевский. Великий писатель полагал, что под цивилизованной внешностью человека скрываются иррациональные, разрушительные инстинкты. Человека удерживает от убийства только вера в бессмертие души и страх перед наказанием после смерти.

Интеллигенция в сознании русских консерваторов прочно ассоциировалась с либерализмом. Взять хотя бы И. Солоневича: «В числе прочих противоречий и контрастов, которыми так обильна русская жизнь, есть и такой: между тремя последовательными и последовательно консервативными факторами русской жизни – Монархией, Церковью и Народом – затесалась русская интеллигенция, самый неустойчивый и самый непоследовательный социальный слой, какой только существовал в мировой истории. Слой в одинаковой степени беспочвенный и бестолковый – бестолковый именно потому, что беспочвенный.[104 - Солоневич И. Л. Народная монархия. М., 2003. С. 69.]

Против пассажей интеллигента Печорина:

Как сладостно отчизну ненавидеть!

И жадно ждать ее уничтоженья.

Пророчески были направлены стихи Пушкина:

Ты просвещением свой разум осветил,

Ты правды чистый свет увидел

И нежно чуждые народы возлюбил,

И мудро свой возненавидел.

Третий период российского консерватизма можно было бы назвать почвенническим, а не интеллигентским. Именно почвенники так болезненно относились к Петру I, который, с их точки зрения, уничтожил старую московскую Русь, в которой царь считал себя Нацией и Церковью, Церковь считала себя Нацией и Государством, Нация считала себя Церковью и Государством. Это положение вещей, считал И. Солоневич, не вписывается ни в какое государственное право.[105 - Там же. С. 445.] «Петр I, – писал М. Н. Катков, – научил нас только пользоваться плодами чужого труда».[106 - Московские ведомости. 1871. № 44.]

В мыслях консерваторов есть и правда, и утопизм одновременно. Действительно, с усилением Петербурга растет влияние всего западного. Петр I, как считают консерваторы, установил на Руси шляхетство, т. е. систему отношений, при которых крестьяне стали рабами, по сути скотом. Тем самым было разрушено самодержавие, и вместо него возник абсолютизм. Консерваторы вообще подозревали Петра I в симпатиях к протестантизму.

Определить время возникновения либеральных воззрений в России – задача не из легких. Тем не менее за точку отсчета обычно берут правление Екатерины Великой и Александра I. Но сразу возникает закономерный вопрос: «Неужели это и есть либерализм?» Конечно же, нет. Впрочем, в России были либеральные идеи, но никогда не было либерализма как особого политического режима. И у тех, кто управлял государством, и у тех, кто в тиши кабинетов выстраивал свои теории, можно наблюдать синтез либеральных и консервативных взглядов. Это нормальное и обычное явление, поскольку редко кому удавалось сохранить свои мировоззренческие ориентиры до конца жизни. Меняются внешние условия существования общества и человека, соответственно развиваются его подходы к тем или иным проблемам. Тем не менее, как полагают некоторые авторы, в отечественной традиции также есть элементы, способные эволюционировать в либеральную политическую культуру, на которой может быть основан демократический режим. Российская политическая система еще в XIX в., особенно после реформ Александра II, была довольно либеральной, а с 1905 г. – до известной степени плюралистической.[107 - Лукин А. В. Переходный период в России: демократические и либеральные реформы // Полис. 1999. № 2. С. 153.]

При освещении эволюции российского либерализма возникает один вопрос: «Возможны ли какие-то либеральные новации в монархическом государстве, причем абсолютистского толка?» Первое, что хочется ответить, – нет. На самом деле это довольно распространенное заблуждение. «В историографии нового времени стран, считающихся либеральными, – утверждает профессор университета Алабамы Х. Рэгсдейл, – монархия представляется крайне консервативным институтом. Между тем на протяжении почти трех столетий раннего периода новой истории монархия являлась институтом прогрессивным, сознательным проводником перемен …»[108 - Рэгсдейл Х. Просвещенный абсолютизм и внешняя политика России в 1762–1815 годах // Отечественная история. 2001. № 3. С. 9.]

Объективно в России буржуазии как мощного, сплоченного, имеющего политический вес и традиции, инновационного класса никогда не существовало. В таких условиях локомотивом перемен выступала монархия.

Если возникает необходимость в кратком рабочем определении просвещенного абсолютизма как распространенной формы правления во второй половине XVIII – начале XIX в., то оно может быть, по мнению Рэгсдейла, следующим. Это сочетание лучших черт «правового», «сословного» и «полицейского» государства с особым акцентом на социальную справедливость и общественное благосостояние, которые к тому же способствуют величию и мощи государства. Три русских монарха, царствования которых приходятся на конец XVIII – начала XIX в., олицетворяют совершенно разные элементы данного определения. Стиль Екатерины стал примером показных действий, в том числе и в области экономической. Павла тревожило чувство долга, он был занят поисками равновесия, но главным образом постоянства. Александр представлял собой некоего общественного деятеля в императорском обличье, мотивы действий которого утопичны.[109 - Там же. С. 3.]

Точка зрения Х. Рэгсдейла не лишена некоторых крайностей, но в основном она правильна. В условиях России институт монархии являлся единственно возможным реформатором, особенно если русские самодержцы заботились о своем образе и репутации в европейских прежде кругах.

По мнению известного историка российского либерализма В. В. Леонтовича, метод либерализма – «не творческая деятельность, не созидание, а устранение». Хотя суть либерализма в России, по его мнению, была совершенно тождественна с сутью западного либерализма, он должен был преодолеть абсолютистское и бюрократическое полицейское государство и прийти ему на смену, все же необходимо ясно отдавать себе отчет в том, что у русского либерализма не было важнейших исторических корней. И идеологически, и практически русский либерализм, в общем, был склонен к тому, чтобы получать и перенимать от других, т. е. извне. К этому надо еще добавить, что русский образец полицейского государства, воплощенный в крепостничестве, еще более резко противоречил принципам либерального государства, чем западноевропейское полицейское государство, в области как политического, так и общественного устройства государства.[110 - Леонтович В. В. История либерализма в России. М., 1995. С. 3.]

Идеи либерализма стали приобретать значение в России во времена Екатерины II. Поскольку для либералов категория собственности имеет первостепенное значение, они с удовлетворением отмечают, что права собственности дворян на землю были формально подтверждены Екатериной II в «Грамоте на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства». Грамота признавала за дворянами полную собственность на землю, к тому же гарантировала им гражданские права. При Екатерине «собственность» проникла в словарь официальных документов. Императрица увлекалась идеями физиократов, которые относили частную собственность к разряду главнейших естественных прав, а сельское хозяйство считали основным источником богатства. На международном конкурсе, который по ее инициативе был проведен Санкт-Петербургским Вольным экономическим обществом, за лучший ответ на вопрос о том, следует ли крестьянину быть собственником обрабатываемой им земли, первый приз был присужден французу Беарду Л’Аббе, ответившему «Да!» на том основании, что сотня крестьян-собственников способна произвести продукции больше, чем две тысячи крепостных.

Согласно «Жалованной» грамоте 1785 г. дворяне не могли быть лишены жизни, звания или имущества не иначе, как по приговору равных себе по сословию. Они были освобождены от телесных наказаний, и им разрешалось выезжать за границу, равно как и поступать на службу иностранных государств. Первые тридцать шесть статей Жалованной грамоты дворянству поистине представляли собой закон о правах, который впервые создавал в России класс людей, пользовавшихся гарантиями на жизнь, личную свободу и собственность.

Р. Пайпс при самом восторженном отношении к Екатерине прежде всего потому, что она была иностранка, отмечает: «Частная собственность в России послужила выражением не только свободы и прав для некоторых, но и усилившейся зависимости для многих. Для крепостных частная собственность становилась чем угодно, только не силой освобождения, и этот исторический факт негативно повлиял на отношение к собственности в России».[111 - Пайпс Р. Указ. соч. С. 255.]

Привилегии отдельным людям или отдельным местностям обычно не рассматриваются в западной научной литературе как совершенно откровенные нарушения прав других людей. Наоборот, считается, что существование привилегий выступает дополнительным стимулом для предприимчивых людей, которые имеют положительный мотив войти в круг «избранных». Конечно, из любого положения можно найти выход. Но есть одно существенное замечание. К сожалению, в России никогда не существовало цивилизованной культуры собственности. Нет ее и сейчас, может быть, потому, что ее история была очень короткой, может быть, и по другим причинам. Но тем не менее это факт, от которого нельзя просто так отмахнуться.

С точки зрения Екатерины II «Россия есть Европейская держава». Из всех «просвещенных» монархов Европы она, пожалуй, была самая внимательная читательница «О духе законов» Ш. Л. Монтескье. В одном из своих частных писем она призналась, что если бы она была римским папой, то сделала его святым – настолько под большим впечатлением от его идей она находилась. Известно, что западным корреспондентам она писала более открыто, а идеи для «внутреннего потребления» были несколько сдержаннее и почти лишены либерального лоска. Поскольку Россия представляет собой огромное государство, государь должен быть самодержавным, и никакая другая, соединенная в его особе власть не может управлять такой территорией. Предпосылки самодержавного правления заключаются не в том, чтобы отнять у людей их естественную вольность, а в том, чтобы их действия направить к получению самого большого добра и обеспечить подчинение законам под одним господином. Законы должны воплощать меру «во благом», так как «умеренность управляет людьми, а не выступление из меры». Взгляды Екатерины II на судебную власть, ее место, функции, задачи находятся в полном соответствии с тем, что уже утвердилось в США, Англии, некоторых других европейских государствах. Вместе с тем никто пока убедительно не опроверг версии, согласно которой либерализм Екатерины II с самого начала был лишь демагогической попыткой добыть себе симпатию и поддержку западной общественности. Все законодательство Екатерины ставило себе целью не создание условий для политической свободы, а признание и обеспечение гражданских свобод, да и то исключительно для дворянства. Тем не менее хотя бы какие-то ростки либеральных воззрений у нее все-таки присутствовали, что и отразилось на проводимой ею политике.

Следующая страничка истории либерализма в России связана с именем Александра I, любимого внука Екатерины II, на воспитание которого она не щадила ни времени, ни сил. В становлении мировоззрения будущего российского императора сыграл большую роль и его воспитатель – Фредерик Лагарп, не скрывавший от императрицы своих республиканских убеждений, но тем самым лишь подчеркнувший в ее глазах те свои качества (прямоту, честность), которых так недоставало при царском дворе и которые Екатерина хотела бы привить внуку. Разумеется, она и не помышляла делать Александра республиканцем, но ей хотелось, чтобы внук был честен, благороден, эрудирован, интересовался бы не только охранительными, но и либеральными идеями, подобно тому, как ее, самодержавную владычицу, интересовало общение с просветителями Д. Дидро и Ф. Вольтером.[112 - Троицкий Н. А. Александр и Наполеон. М., 1994. С. 49.]

Жизнь показала, что Екатерина Великая во многом просчиталась. Лагарп действительно начал внушать Александру идеи свободы и равенства. Но с 1789 г., когда грянула французская революция, это уже выглядело откровенной крамолой.

Консерватор М. Н. Карамзин сетовал, что Петр I, «худо воспитанный» женевцем Лефортом, «хотел сделать Россию Голландией». Получается, что и здесь не обошлось без иностранного влияния. Правители России почему-то сознательно обрекают себя в ученики Запада, между прочим и до сей поры. Это только еще раз серьезно доказывает сильное влияние «иностранного элемента» на судьбы российской государственности.

Как бы там ни было, прекрасно образованный и воспитанный на идеях Просвещения, чему кроме учителей в немалой степени способствовала его высокопросвещенная бабка, умно и тонко внедрявшая в сознание цесаревича либеральные взгляды, Александр I к моменту вступления на трон, несмотря на свою молодость (ему было всего 24 года), имел уже достаточно четкие представления о том, какие сферы государственной жизни должны быть в первую очередь реформированы. Его питала надежда на то, что ему удастся кардинально реорганизовать всю систему управления страной, серьезно заняться законотворческой работой, упорядочением законов и упразднить крепостное право. Причины внутренних неурядиц и бед император видел в том, что даже верховная власть не подает примера строгого следования законам.

Взгляды на реформирование России Александр I разрабатывал вместе и под сильным влиянием друзей его юности, занявших впоследствии высокие государственные посты. Среди них были такие высокообразованные передовые для своего времени люди, как граф А. П. Строганов, князь А. Чарторыйский, Н. Н. Новосильцев, В. П. Кочубей. Император в шутку называл их «Комитетом общественного спасения», а в обществе их именовали якобинцами. Позднее к ним присоединился М. М. Сперанский, превосходивший всех умом, ясностью и глубиной понимания российской действительности.[113 - Искендеров А. А. Российская монархия, реформы и революция // Вопросы истории. 1999. № 11–12. С. 83.]

Летом 1801 г. Негласный комитет обсуждал «Жалованную грамоту Российскому народу», которую предполагалось обнародовать в день коронации Александра I. Грамота провозглашала неприкосновенность личности, краеугольный принцип буржуазного права, впервые сформулированный в английском Habeas corpus act, а также право Россиян «пользоваться невозбранно свободою мысли, веры и исповедания, богослужения, слова и речи, письма и деяния». Главным автором этого документа был канцлер А. Р. Воронцов (убежденный англоман), а в числе соавторов – освобожденный из Сибири еще при императоре Павле А. Н. Радищев. Первый русский революционер попытался было включить в грамоту запись о крестьянских правах, но Воронцов не позволил. В итоге Александр I выразил «неблаговоление» к ней, положил ее под сукно и короновался 15 сентября 1801 г. без Грамоты.[114 - Троицкий Н. А. Указ. соч. С. 80.]

Вместе с тем либеральные преобразования были, что называется, налицо. Правительство Александра I за 1802–1805 гг. переустроило всю систему образования в стране и открыло в дополнение к Московскому 4 новых университета: в Дерпте, Вильне, Харькове, Казани. Университетский устав 1804 г. впервые предоставил всем российским университетам автономию. Совет университета стал отныне высшей инстанцией «по делам учебным и делам судебным». Он избирал ректора и профессоров, распоряжался учебной, научной и хозяйственной жизнью университета, осуществлял цензурные функции.

В 1804 г. был принят новый цензурный устав – самый мягкий за всю историю России. Он гласил, что цензура служит «не для стеснения свободы мыслить и писать, а единственно для принятия достойных мер против злоупотребления оною». Отменен был Павловский запрет на ввоз литературы из-за границы и началось – впервые в России издание переведенных на русский язык конституций США и Англии, сочинений Ф. Вольтера, Ж. Ж. Руссо, Д. Дидро, Ш. Монтескье, Г. Рейналя, которыми зачитывались будущие декабристы.[115 - Троицкий Н. А. Указ. соч. С. 84.]

Либеральные начинания Александра I во многом были инициированы М. М. Сперанским. Выдающийся ученый, реформатор, оригинальный мыслитель, Сперанский оценивается как крупнейший государственный деятель, внесший значительный вклад в развитие институтов Российского государства. Всего лишь сам факт кодификации российского законодательства обеспечил ему почетное место на скрижалях отечественной истории.

Проводя свои реформы, М. М. Сперанский основывался на собственной методологии и практике преобразований. По его мнению, главным орудием реформ должен быть законный государь. Но он не считал, что ему можно доверять настолько, чтобы вообще исключить вопрос о гарантиях соблюдения им конституций и законов. Этот вопрос Сперанский назвал «наиважнейшим предметом размышления всех добрых государей, упражнением наилучших умов, общею мыслию всех, кто истинно любит отечество и не потерял еще надежды видеть его счастливым». Решению этого вопроса он посвятил одну из самых больших своих записок «О коренных законах государства». Он понимал, что силу может ограничить только сила. Поэтому средство ограничения власти правительства, гарантию соблюдения им законов искал в народе, который, по его мнению, всегда имеет в самом себе достаточно веса, чтобы уравновесить силу правительства, – «не правительство рождает силы народа, но народ составляет силы его. Правительство всемощно, когда народ таковым быть ему попускает». Однако, для того чтобы народ мог успешно противостоять правительству в случае посягательства последнего на установленные законы и конституцию, его необходимо соответствующим образом организовать.[116 - Томсинов В. А. Светило российской бюрократии. М., 1991. С. 112.]

Оценивая вклад Сперанского в преобразование существующих устоев российской действительности, важно помнить, что он оставался сыном своего времени. Либеральные преобразования Александра I некоторым образом всколыхнули общественно-политическую жизнь России. Многочисленные зарубежные контакты российского императора, его обширные связи, готовность, скорее всего на словах, идти на некоторые либеральные уступки питали надежду лучшей части российского общества на скорые перемены. Не избежал таких иллюзий и Сперанский, что и подтвердилось дальнейшим ходом его политической карьеры. Прекрасно отдавая себе отчет в том, в какой стране он живет, М. М. Сперанский, естественно, придерживался компромиссных позиций. С одной стороны, он понимал необходимость глубоких преобразований в обществе и государстве, с другой – явно не хотел никаких радикальных шагов, которые могли бы поколебать желание императора вообще идти на какие-либо либеральные меры.

Политическим идеалом М. М. Сперанского была конституционная монархия, что вполне отвечало его политическим взглядам. В конституционной монархии власть должна быть основана на твердых законах и при этом разделена в соответствии с профессиональной специализацией. Явно находясь под влиянием идей французского просветителя Ш. Л. Монтескье, реформатор интерпретировал гражданскую свободу как такое состояние общества, когда подданные зависят не от прихоти власти, а от закона.