Записки на дежурствах

Тогда во многих родильных домах работали врачи по обмену, из самых разных стран. Нам достался доктор из Ливана по имени Фади.

Красивый смуглый мужчина, огромного роста, с руками-лапами, в которых игрушечно/миниатюрно смотрелся любой инструмент. Говорил доктор на нескольких языках, включая русский. Не сказать, чтобы знал он русский язык в совершенстве, но понять его было возможно.

А тут -то ли сказалась усталость, то ли-на солнце были магнитные бури, то ли- луна была не в том гороскопе.

Но именно в тот самый вечер русский язык он забыл почему-то напрочь.

Однако, переживать по этому поводу было некогда, надо было начинать работать. Пациентку усыпили, и началась операция.

Кесарево сечение (как и все другие операции) имеет определенный, общий для всех, порядок действий.

Но в каких-то нюансах каждый врач все равно предпочитает делать операцию по-своему.

Это как на кухне: есть общие для всех правила (например-макароны в кипяток, и никак иначе), а есть-фишки каждого повара- сколько соли, какие специи, как именно овощи обжарить и так далее.

Вот и здесь также-каждый доктор в операционной имеет свои «фишки». И либо ты их просто знаешь, работая с ним не в первый раз. Либо он их тебе озвучивает-что ему в каком порядке подавать, например.

Здесь же, напоминаю, доктор русский язык внезапно забыл. Правда, для коммуникации оставались другие известные ему языки – но их, для разнообразия, не знали мы с Ириной.

А потому операция шла в тишине.

Очень, кстати, успокаивает. Заодно и экономия сил чисто на практические действия.

Выглядело это так: наш доктор просто молча протягивал руку в нашу сторону. Мы секунду раздумывали: что бы ему такое сейчас дать? А потом давали тот инструмент, который, по идее, соответствовал этапу операции.

Доктор молча брал подаваемое, смотрел-узнавал, и работал. И также молча мы подавали ему что-то следующее.

Операция, надо сказать, прошла блестяще.

А русский язык он вспомнил чуть позже.

Как только выспался.

Вот так день за днем, неделя за неделей, каждое следующее дежурство я все больше погружалась в практическое акушерство.

Внимательно и с интересом наблюдая за старшими коллегами, я постепенно обретала нужные знания, навыки, скорость реакции и умение логически мыслить в нестандартных ситуациях.

Пока наконец однажды не услышала заветное:

пациентка М., первый родзал.

Иди, знакомься, веди.

Это твоя женщина.

Мои первые роды! Меня допустили!

Пациентка М. была юной армяночкой, рожающей своего первого сына.

Женщина без проблем и патологий, чья родовая деятельность шла, как по учебнику, а анатомические данные позволяли с высокой вероятностью предположить, что именно так все и будет идти дальше.

Я быстро нашла с ней общий язык: мы были ровесницы, и девочка была такая вся мягкая, позитивная, доброжелательная и настроенная на контакт.

Она охотно слушала все мои рекомендации, давала обратную связь по своим ощущениям, в промежутках между схватками мы шутили, а ближе к потугам-уже обнимались. Я делала ей массаж поясницы, а она покачивалась в такт дыханию, положив мне голову на плечо.

А через некоторое время я благополучно приняла на свет ее сына, горластого армянского мальчишку по имени Георгий.

Старшие товарищи по смене, разумеется, все контролировали, но не вмешивались-я справлялась.

Ну а раз справилась-то теперь иди и сообщай родственникам, сказали мне они.

Тогда мобильники были только у определенных слоев населения, и сами порадовать новостями близких роженицы, как правило, не могли.

Зато ожидать известий в холле родильного дома было пока что принято.

Обычно мы просто дважды в сутки звонили в справочное и сообщали информацию о родивших.

Но иногда, когда мы знали, что родственники ждут внизу, акушерки и врачи выходили сообщить новости лично.

Вот и тут я решила сходить сама-эмоции меня просто переполняли, и поделиться ими с кем-то мне было жизненно необходимо.

Спустившись вниз, я хотела было спросить: кто тут родственники М.? Но ответ на этот вопрос напрашивался сам собой: большая группа мужчин и женщин одной с М. национальности, возбужденно галдела на весь первый этаж, занимая собой все свободное пространство как физически, так и эмоционально.

Так что я просто уточнила-а есть ли среди них счастливый отец? И получив утвердительный ответ, сообщила именно ему: поздравляю! У Вас сын, такого-то веса и роста, в такой-то час и столько-то минут. С малышом и его мамой все замечательно!

Что тут началось!

Они загалдели еще сильнее. Они кинулись поздравлять молодого отца и друг друга. А когда узнали, что роды принимала именно я-то еще и меня. А потом просто подхватили меня на руки, водрузили на старинную дубовую скамейку, которая составляла интерьер холла почтенного Питерского родильного дома-и начали водить вокруг меня какие-то национальные хороводы с песнями!

Все это действо объективно продолжалось несколько минут (хотя субъективно-гораздо дольше), и закончилось выдачей мне трех огромных пакетов, набитых всем: сладости, фрукты, напитки! Пакеты были серьезными и тяжелыми, так что дежурному пришлось даже проводить меня до отделения. А уж там я раздала это богатство на всю смену и даже, помнится, домой что-то унесла.

Даже по тем, довольно щедрым на презенты, временам, это было

необычно и ярко. А на выписке они и вовсе накрыли столы во дворе родильного дома и приглашали радоваться с ними всех желающих.

Сейчас, когда я пишу эти строчки, мне так странно осознавать: ведь где-то ходит взрослый мужчина по имени Георгий, почти что 30 лет от роду. А когда-то я держала его на руках в его первые минуты жизни на этом свете.

И именно понимание этого факта дает мне физическое ощущение времени: вот, куда уж более очевидно.

Целый взрослый человек уже вырос.

А я все продолжаю принимать участие в этом занимательном марафоне появления на свет новых людей.

И несмотря на усталость от суточных графиков, сложное с годами здоровье, удивительные перемены в акушерских протоколах и странные организационные решения во всей медицине в целом-это все еще делает мою жизнь осмысленной. И очень интересной.

Наш многолетний роман с Акушерством-продолжается.

Глава 5

«Не было печали – стали мы врачами»

размышление о профессии и профессионалах.

Вообще врачей я уважаю и даже люблю.

Врачей, акушерок, медсестер, санитарок.

Все мы в одной лодке и все мы-одна команда, и зачастую -даже без разницы, какой на ком бейджик.

Но… как и в любой профессии, к сожалению, и у нас бывают люди случайные.

И это не удивительно само по себе: определиться с выбором профессии на всю жизнь, когда тебе семнадцать, способен не каждый.

Многие поступают в медицинский институт, воплощая мечту мамы с папой. Кто-то чтит семейные традиции, кто-то идет за романтикой спасателя в белом халате, кто-то просто за компанию. Все у всех по-разному и в целом-имеет право быть.

А вдруг в процессе обучения вчерашний школьник внезапно осознает себя новым Пироговым или Сеченовым?

Все возможно и далеко не все действительно толковые специалисты мечтали о медицине с пеленок.

Но вот одного я понять не могла никогда и не пойму по сей день: зачем оставаться в профессии (в любой! Но в медицине и педагогике-особенно) тогда, когда ты УЖЕ осознал, что это-не твое?

И я сейчас не о популярном нынче лозунге обывателей про «не нравится-увольняйтесь!»

Точнее-про него, но с живой человеческой точки зрения. Родилась эта фраза совсем с другим смыслом, конечно. Изначально через нее уставший от недоработок в системе пациент пытался найти крайнего и конечно находил его там, где очевиднее всего: во враче.

«Сами выбирали», «не нравится -уходите», «вы клятву давали»

А уж коли остаетесь -то забудьте про то, что вы тоже люди.

Есть, пить, спать, болеть, иметь близких, испытывать эмоции-ничего этого вы не должны.

И можно долго и яростно спорить о том, кто здесь прав: является ли медицина работой за зарплату или служением по призванию, но сейчас я не про это.

Мне правда непонятно – зачем?

Зачем так портить жизнь …нет, даже не жизнь пациентов…свою?

Добровольно и старательно исполнять этот жуткий приговор себе самому: всю жизнь заниматься тем, что вызывает тоску и отвращение.

Тяготиться необходимостью повышать квалификацию.

Ненавидеть коллег, пациентов, их жалобы и их родственников.

Ненавидеть свой выбор и свое в этом выборе будущее.

Зарабатывать гипертонию от суточных смен, варикоз от бесконечного нахождения на ногах, язву желудка от нерегулярного питания чем попало, больной позвоночник от необходимости таскать неподъемные тяжести и нервные срывы от всего вышеперечисленного.

И получить все это только потому, что однажды, по юношеской недальновидности, просто поступил не в тот институт.

Однажды я, кстати, задала этот вопрос коллеге, которая ненавидела свою работу так эмоционально и искренне, что в какой-то момент я даже залюбовалась ею. Нет, конечно же не самим фактом ненависти к будущим мамам. Скорее прозрачностью и откровенностью этой эмоции. Тот самый случай, когда настолько уродливо, что даже красиво.

Я тогда спросила ее: почему же ты здесь? Почему не уйдешь, не получишь другую профессию? Не найдешь то, что тебе если уж не по душе, то хотя бы не настолько отвратительно?

И поразилась ответу: я вообще-то семь лет потратила на учебу!

Возможно, это просто определенная модель людей.

В их комплектации предусмотрена вот такая вот логика- и что тут скажешь?

Настолько жаль потраченных нескольких лет своей юности, что не жаль всей остальной своей жизни, проведенной в режиме изнасилования самой себя.

Так что вопрос «зачем вы здесь, если поняли, что однажды ошиблись в своем выборе?» – он скорее риторический и ответа на него нет… а если точнее- у каждого есть свой ответ.

Одного универсального, подходящего ко всем случаям, обобщенного ответа – нет.

А люди, попавшие в профессию случайно и неизвестно зачем в ней остающиеся-есть.

К сожалению.

Акушерский «ЕРАЛАШ» разных лет.

(Три короткие истории,

рассказанные

акушеркой Верой)

Родильное отделение, конец восьмидесятых.

Акушер-гинеколог, культурный мужчина почтенного возраста, гордый и статный грузин, выходит из малой операционной, держась за голову.

Лицо его багрового цвета, вместо привычных всем шуток и улыбок доктор всем своим видом демонстрирует явное смущение и растерянность, к тому же все время повторяя:

–Стыдно как! Ой, как же стыдно!

А потом и вовсе срывает с головы шапочку, зарывается в нее лицом и продолжает причитать, уже сидя на посту.

Чай пить не идет, на призыв глянуть послед-неопределенно машет рукой в сторону коллег: давайте, мол, пока там сами.

И упорно не признается, что же у него такого стыдного в этой операционной вышло.

Но переживает при этом изрядно, это даже санитарки заметили.

Попробовали расспросить операционную медсестру, но та сохраняла интригу: «ой да, было там!» или «нет, ну надо ж так вляпаться!»– и все. Только хихикала, но не кололась.

А доктор, попив водички, взял целую стопку неписанных историй и ушел в ординаторскую, попросив его, по возможности, пока не беспокоить.

Правда, часа через два наконец отошел и поведал все подробности своего недавнего позора.

Только что родивших женщин обычно осматривают и, если нужно-накладывают швы. На это (в том числе, на это) как раз и уходят первые два часа после рождения младенца. Переодевать женщину в чистое белье в это время нет ни малейшего смысла, поэтому обычно она пребывает в том наряде, в котором и рожала-так практичнее.

Надо отметить, что современного одноразового белья в описываемые времена еще не было, а потому пациентки роддома тех лет вид имели весьма живописный.

Основной формой одежды были ночные рубашки, которые хорошо помнят наши мамы: с универсальным «все-размерным» декольте до пупа и обязательно-с дырой или пятном на попе, уж кому чего достанется.

В дополнение к рубашке на ноги положено было надевать бахилы-эдакие тряпочные то ли гольфы, то ли валенки на завязочках.

И вот пришел наш доктор осматривать новоиспеченную маму и проводить ей все положенные протоколом процедуры.

Лежит она на гинекологическом кресле в сорочке, на ногах у нее, как положено-бахилы, в ее конкретных родах утратившие первоначальную свежесть значительно сильнее, чем обычно. И кровь на них, и воды, и черти-чё-еще!

Но заменить их на чистые невозможно, так как дефицит белья в роддоме был, есть и будет (хоть что-то в нашей жизни стабильно), а снять их вовсе-по протоколу не положено. Поэтому оставили, как есть.

Пациентку тщательно осмотрели и в результате осмотра выяснилось, что шить все же придется.

А послеродовые швы тогда накладывали под новокаином, который обезболивал довольно умеренно. Выраженную боль убирал, конечно, но определенные ощущения оставались.

Все приготовили, и доктор начал работать.

Делает он, куда положено, укол иглой, а женщина в ответ вдруг рефлекторно дергает ногой (на которой щедро испачканная всем, чем можно, тряпочная бахила) – и бац пяткой доктору по уху!

Доктор, сохраняя профессиональное спокойствие и невозмутимость, слегка отодвинулся, ногу женщины локтем в сторону убрал – и дальше работать.

Снова укол. И снова ножка в ответ-дрыг, на сей раз по выдающемуся грузинскому профилю в медицинской маске. На маске отпечаталась бахила.

Тут доктор нахмурился.

Понятно, что женщина это делает не специально, но ведь и нос-это вам не расходный материал!

Свой нос: фамильный, собственный! И за него обидно.

А что пациентке скажешь? Она не виновата, контролировать это не может. Поэтому надо просто продолжать работать.

Укол-«бац»! Снова укол-и снова «бац»!

А работа ювелирная, спешить нельзя.

И главное, женщине-то не больно.

Но вот такая рефлекторная реакция у нее на иглу.

И не имея технической возможности найти выход из ситуации, доктор нашел хотя бы выход своим эмоциям.

Она его-шлеп ногой по носу или в ухо. А он в ответ на это-мнооого разных слов. Громко, с чувством.

Про дефицит бахил, несовершенство новокаина , женщин с их рефлексами и стремительно выходящих из них младенцев, после которых мамам нужны швы.

На грузинском. Без цензуры. И как-то даже легче ему от этого становилось.

Провозился, но сделал все. Красиво и качественно вышло, бальзам на душу хирурга. Довольна будет молодая мамочка.

Снял перчатки, снял маску. Вымыл руки. И уже на русском языке дал женщине ряд полезных и важных советов по послеродовому восстановлению и по уходу за свежеприобретенными швами.

А женщина ему и говорит: «Спасибо Вам, доктор!»

На грузинском.

Шок. Как, откуда, почему?! Вы же русская, откуда Вы так хорошо знаете грузинский?!

А я, говорит, родилась и выросла в Тбилиси.

И очень хорошо поняла, что все это время Вы, доктор, тут говорили.

Но я совсем не обиделась, что Вы!

Я все понимаю: работа у Вас очень трудная.

Так что не переживайте.

Я действительно очень Вам благодарна!

Но доктору все равно было стыдно.

Надо же было умудриться им так совпасть!

***********************

Родильное отделение.

Женщина рожает себе спокойно, акушерка делает свою работу, молодая врач (не так давно из двойного декрета)-наблюдает процесс.

В нормальных родах именно так обычно и происходит: доктор нужен скорее для присутствия и контроля, нежели для действия.

Но даже если все идет по плану, и акушерка очень опытная-врач все равно обязательно где-то рядом, ведь в любой момент ситуация может измениться.

Тогда ему придется активно включаться в процесс, а уже акушерка будет у него на подхвате.

Кстати, вот и ответ на извечный вопрос будущих мам:

«а кто в родах важнее-врач или акушерка?»

Правильный ответ-оба.

Это просто разная работа, хотя и внутри одной общей истории появления нового человечка на свет.

Вот и в этой истории человечка нового родили, благополучно вполне. Акушерка была опытная.

Но маме пришлось сделать небольшой разрез на промежности, чтобы предотвратить более серьезные травмы-так часто бывает.

А еще часто бывает так, что из такого разреза возникает небольшое кровотечение.

Палец порежешь-и тот кровит и болит.

А тут место нежное, сосудов много. Это хоть и не опасно для жизни, но приятного все равно мало. И желательно поскорее наложить швы, чтобы кровотечение это прекратить.

И вот если разрез делает акушерка, то швы накладывает уже врач.

Акушерка, прекрасно понимая перспективу, достала набор для осмотра.

Предложила доктору приступить к манипуляции немедленно-катастрофы, конечно, нет, но смысл тянуть?

Но доктор (напомню-молодая, да еще и после шести лет декрета нон-стоп) в чем-то вдруг засомневалась.

И вместо того, чтобы помыться на ушивание, пошла доложить ситуацию ответственному дежурному врачу.

Ответственный дежурный врач-это для непосвященных звучит, конечно, странно. Как будто все остальные врачи-безответственные.

Но на самом деле, «ответственный»-это функция на дежурстве, а не характеристика личности человека.

В любом стационаре дежурная бригада состоит из нескольких врачей, и самый опытный из них обычно назначается ответственным.

На конкретном дежурстве именно он-«за старшего».

Его, если что, зовут на сложные случаи или на консилиумы, он принимает не только медицинские, но в ряде случаев-и организационные, и юридические решения.

И вот сейчас ответственный дежурный врач с ассистентом были в операционной, пошли экстренно на «преждевременную отслойку плаценты».

Грозное акушерское осложнение, которое может стоить жизни и маме, и ребенку.

Там же была вторая акушерка, хирургическая медсестра и анестезиолог с анестезисткой.

А больше на смене никого и не было, в роддоме бригады небольшие.

И наше молодое дарование удалилось советоваться именно туда.

Акушерка же, раз такое дело, сама наложила зажим на кровящий сосудик. Это, хоть и не шов – но всяко лучше, чем ничего. Временно вполне подойдет.

Потом она прикрыла молодую маму пеленкой и одеялком, завернула новорожденного, оставив его на детском столике под специальной теплой лампой и занялась следующей роженицей.

Ее как раз из приемного доставили.

Эта вторая женщина была уже в потугах, поэтому акушерка быстренько «накрылась» и начала работать.

Успешно родили головку малыша, пошли плечики- и тут с громким топотом в родзал влетел анестезиолог с реанимационным чемоданом наперевес: глаза блестят нездоровым блеском, из ноздрей пар, маска съехала на ухо.

И проскакав тяжелой рысцой от дверей к акушерке, одновременно оглядывая пространство явно в поисках, он проорал ей прямо в затылок:

–БЫСТРО! ГДЕ ЖЕНЩИНА БЕЗ ПУЛЬСА И ДАВЛЕНИЯ???!!!

Акушерка удержала промежность только потому, что была профессионалом.

Обернулась в недоумении:

–Михалыч, ты чё так орешь? Поддай-ка лучше, плечи у нас встали!

Анестезиолог Михалыч, привыкший на родах слушаться акушерок, рефлекторно метнулся к роженице.

Встал сбоку, надавил ребром ладони ей на живот, помогая вытолкнуть ребенка-и уже через минуту новый человек в руках акушерки начал кашлять и пробовать свой голос.

Акушерка же громко похвалила маму.

И новорожденного.

И анестезиолога.

И только тут осознала, ЧТО именно он сказал ей минуту назад.

Господи, какая женщина без пульса и давления?!

Как, где, почему я не в курсе?! Что вообще происходит???

Вот одна женщина. Только что родили, все хорошо-ты сам видишь. Вон вторая лежит. Правда, там ушить бы надо, не успели еще. Но ничего критичного нет, и с ней тоже все хорошо-розовая, улыбается. Шею тянет, пытаясь на детском столике пупса своего рассмотреть.

А больше у меня никого и не было!

Михалыч выдохнул и присел на реанимационный чемодан.

Минутку посидел, стабилизируя свой собственный пульс и давление. И молча пошел обратно в операционную.

А недоразумение (цензурный вариант классификации этого происшествия) выяснилось немного позже.

Молодая доктор, усомнившись в своей способности наложить шов на промежность, пошла доложить ситуацию ответственному врачу. Заодно посоветоваться.

В операционную, да. Ну а что? Ей срочно.

Вошла, маску нацепила. Приблизилась к столу, насколько возможно, чтобы не войти в стерильную зону.

А вокруг работает аппаратура: что-то шипит, что-то пищит.

Оперирующие доктора по локти в животе, делать все нужно аккуратно и очень быстро-момент непростой.

И тут ответственному в спину прилетает тихий голос молодой коллеги:

–У нас …эээ…там …эээ…женщина родила.

И у нее кровотечение. Про то, что кровотечение из разреза (снаружи), а не из матки (изнутри)-она благополучно в своем докладе опустила. Ну либо сказала так тихо и невнятно, что никто этого не расслышал.

–Пульса и давления нет (это она хотела сообщить, что их не измеряли. Но выразила мысль довольно коряво: вместо «не измеряли» сказано было просто «нет»-почувствуйте разницу!)

–Что мне делать?

У ответственного халат на спине мгновенно промок от пота:

Там-женщина после родов.

Кровотечение.

Пульса и давления НЕТ.

И тут на столе-отслойка. Открытый живот.

Счет на минуты.

–Михалыч, бегом!-скомандовала она анестезиологу.

А сама решительно сунула руки в матку.

Михалыч подхватил реанимационный чемодан и рванул из операционной, бросив пациентку на столе на двух хирургов, анестезистку и Провидение.

К счастью, все хорошо закончилось. У всех.

Чуть прибавилось седых волос и чуть убавилось нервных клеток у бригады-так это даже не считается.

Легко отделались, можно сказать.

А ведь еще Булгаков писал: «Выражайте Ваши мысли яснее!»

Это вообще в любом деле полезно, а уж в экстренной медицине-так особенно.

***********************************

Родильное отделение.

В бригаде две акушерки: как часто бывает, одна (назовем ее Татьяна)-акушерский «спецназ», а вторая (пусть будет Оля)-пока что новобранец, работает первый год всего.

Два врача, анестезиолог и его команда, санитарка.

В отделении несколько женщин на разных стадиях родового процесса.

Все под контролем, все своим чередом.

Но постепенно стало понятно, что с одной роженицей нужно идти в операционную.

Ничего критичного, к счастью, не случилось, но «по совокупным показаниям со стороны матери и плода»-«развернулись» все же.

Остальным женщинам до финала было далеко, назначения были сделаны, и поэтому на посту оставили Олю.

А опытная Татьяна пошла на операцию.

Сначала Оля вполне справлялась.

Время от времени она уточняла самочувствие своих подопечных, выслушивала сердцебиения плодов, следила за капельницами и всячески заботилась о роженицах, стараясь облегчить их нелегкий труд.

Однако, по закону подлости, вскоре из приемного потянулся караван вновь прибывших.

Да каких!

Первые роды с отошедшими водами и ооочень активными схватками, по поведению роженицы можно было предположить начало потуг.

Третьи роды-хоть схватки были и пореже, но тоже без вод.

А третьи роды-они коварные: в любой момент на выдохе-ррраз! Позвольте представить: Вашему вниманию-новый Человек!

И пока Оля осознавала масштаб стоящей перед ней задачи, «приемник» доставил третью участницу этого марафона: еще одну повторнородящую женщину, разумеется -тоже со схватками, и тоже без вод.

Оля занервничала.

Все три женщины, похоже, активно нуждались в помощи. А Оля пока что была одна, операция еще шла, и все коллеги были там.

Ну разве что санитарка на подхвате.

Родильные залы тогда были общие, и рассудив, что оптом наблюдать всех троих будут проще, чем бегать из помещения в помещение, Оля заселила всех трех женщин в одну палату.

И вот кряхтят и стонут они на разные лады, каждая уверяет, что именно она «сейчас рожу!» и «уже не могу!»

А Оля мечется от одного кресла к другому, пытаясь оценить очередность своего участия в каждых родах.

И понимает, что роды «в поле» имели определенные плюсы: хотя бы разместить можно было бы всех рядышком, и не бегать туда-сюда по палате…

Санитарка (опытный и бывалый член бригады, бывшая хирургическая медсестра, с возрастом потерявшая остроту зрения и твердость руки, но не потерявшая скорости реакции и характера) наблюдала за Олиной суетой с жалостью и сочувствием.

Но пока не вмешивалась.

Однако, через какое-то время (вполне ожидаемо), Оля совсем сникла.

Женщины страдали хаотично и бессистемно, определить-которая из них будет первая, Олиного опыта явно еще не хватало. А внимания требовали все разом.