скачать книгу бесплатно
Кристенсон, и это было более чем ожидаемо, замер в задумчивости. Его взгляд медленно сполз по мне, переместившись на кипу бумаг, лежавшую перед ним. На листах с различными схемами, записями и грязноватыми пометками на полях, сгущались тени, через окно в комнату вливались дозированные потоки янтарного, осеннего солнца.
– Меня удивляет, – медленно отвечал Кристенсон – что вы используете столь прямолинейные определения для явления, столь неопределённого и я бы сказал эфемерного. Я затрудняюсь ответить на ваш вопрос однозначно, ещё и потому, что мы не пришли к единству терминологического аппарата.
– Боже правый, Кристенсон! – не выдержал я и позволил очередной, пробудившейся от сна, сильной эмоции взять верх над нормами поведения – Мы говорим сейчас не в рамках научной теории! Прошу вас, будьте откровенны и скажите, что вы думаете на этот счёт!
– Мне кажется, – отвечал доктор – что задавая этот вопрос, вы ищите не столько моего мнения, сколько подтверждения вашего же собственного довода. А что, если мой ответ вас разочаруют своим несоответствием с тем, что вы сами хотите услышать?
Это замечание смутило меня, наверно от того, что я понимал его правдивость. Доктор видел меня насквозь, и впервые я ощутил себя эмоционально и мысленно «обнажённым» перед этим человеком. Дабы скрыть своё смущение, я перешёл в «наступление»
– Вы полагаете, что я не способен принять альтернативную точку зрения? Вы держите меня за узколобого кретина?
– Я думаю, вы уходите слишком далеко в этих, эмоционально-окрашенных, терминах. – спокойно отвечал доктор – Вы абсолютно нормальный человек, переживший потерю и связанную с этим травму. С точки зрения психологии, мне понятно ваше стремление найти этакий «якорь надежды», чтобы держаться за него. Однако это путь в никуда! Поймите, если вы уверуете во что-то, будь то загробная жизнь или ещё что, это во-первых не вернёт вашу супругу, а во-вторых – отсрочит восстановление.
В его словах сквозил ледяной, уродливый здравый смысл, ставший мне столь чуждым, словно бы это я был «существом из зазеркалья» оказавшимся в рациональном мире людей.
– Но всё-же, Кристенсон, скажите, что вы думаете по этому поводу?
Доктор вздохнул и пожав плечами, ответил.
– С одной стороны, я не имею никаких сведений, которые позволяли бы мне судить о существовании феномена, о котором вы говорите. – произнося эти слова, его голос звучал несколько неуверено, он отвёл взгляд от бумаг и записей, которые мы разбирали, говоря о наших видениях – С другой стороны, Олег, я слишком большой скептик, чтобы хоть что-то отрицать!
Я счёл этот ответ демонстрацией попытки «усидеть на двух стульях», маскируя свою трусость сделать вывод, который мог бы нанести ущерб его репутации в научных кругах. Я пытался отнестись к этому с пониманием, однако испытывал раздражение от того, что все эти наши беседы и выяснения, откровения и обнаружения – сводились к тому, что мы обсуждали что-то эфемерное, фабулистическое, и практически не имеющее право на существование, поскольку всё остальное человечество предпочло наложить своё «табу» на эту тему.
Следующей ночью я не мог уснуть. Наверно впервые за последние месяцы я столкнулся с этой проблемой. Сколь долго я не лежал с закрытыми глазами, сон не пробивался ко мне сквозь пелену темноты. Я вставал с постели и пытался утомить сознание чтением скучнейших научных трудов по узким медицинским дисциплинам, где лишь каждое пятое слово было мне понятным.
Тогда я оделся и вышел на улицу. К своему удивлению я обнаружил свеже-выпавший снег. Я не заметил, чтобы снаружи был снегопад, однако повсюду лежала белая пелена из мокрого снега, прилипавшего к ногам и охотно собирающегося в плотные комки. Воздух стал заметно холоднее, но я решил не возвращаться в дом за дополнительной одеждой. Намереваясь прогуляться в прилегающем к имению Кристенсона парке, я пошёл меж деревьев, ветви которых сильно прогнулись под налипшим на них снегом. То тут, то там я сбивал комья снега с ветвей, позволяя тем выпрямляться – возвращая себе привычное расположение в пространстве.
Под ногами, как ни странно, я не ощущал холода, разве что намокли штанинины над самыми ботинками, ветра почти не было и я ощущал себя более чем комфортно. Вопреки ожидаемому чувству усталости, за которым я охотился в этом лесу, моей «добычей» стал энтузиазм – столь необычно было испытать эти предвестники зимы в незнакомом мне месте. Эта мысль, тем не менее, напомнила мне о Инне. Когда над нашим городом висело жаркое, летнее солнце, она ещё была жива, а я делал так много – чтобы не замечать как наша жизнь шла под откос. Сейчас, оказавшись наедине с этими ощущениями первого снега, в ещё не успевшим достаточно остыть воздухе, я поймал себя на мысли, что больше всего мне бы хотелось оказаться на пороге дома моих родителей, где прошло моё детство. Невзирая на серость, грязь и шум большого города, на тысячи неприветливых, угрюмых лиц, которые встречаешь повсюду – я бы отыскал одно единственное лицо, и услышал бы один-единственный голос, сделав всё возможное, чтобы предотвратить случившееся. Но разумеется, это было невозможно. Пространство и время не считались с моими желаниями и не давали права на «работу над ошибками» Свежевыпавший снег, здесь, в шведском Шиксаль, в тот-же миг стал метафорой того, как под этой нежной массой я похоронил свою жизнь.
Занятый этими размышлениями, я сам того не заметил, как оказался возле одной из местных рек. Она была совсем не широкой, но вода в ней текла резво, то и дело унося в своём течении крупные горбыли древесных обломков.
Возле берега снег, из-за непростой кривизны ландшафта, лёг неравномерно, лишь частично скрыв чёрные камни. Я двигался против течения, глядя на воду, при такой температуре, снег не имел власти над этой субстанцией. Я ещё какое-то время двигался вдоль берега, глядя как на противоположной стороне над водой зависали ветви деревьев. Казалось, что из этих тёмных зарослей на меня могло смотреть множество глаз обитателей этой безмолвной ночи. Но вскоре моё внимание привлёк иной объект, я увидел впереди мост, соединяющий два берега. Это было сооружение из прошлого, всеми своими чертами демонстрируя принадлежность к ушедшей в прошлое эпохе. Мост был сложен из камня, имея надёжное основание на каждом берегу, напоминающее башенки, он протягивался над рекой довольно широким, каменным полотном с высокими оградами, что должно было предотвращать падения неосторожных прохожих в медленно-текущую воду. Там, где мост впивался в скалистый берег, в силу своей конструкции, образовывал арочные своды, тени которых навсегда укрывали эту часть берега от глаз прохожих.
Подобные конструкции не были бы причиной для столь искреннего любования, если бы не факт даты их возведения. Я не преставал задаваться вопросом, как велись эти работы тогда, при отсутствии грузоподъёмных технологий, когда вся тяжёлая работа выполнялась человеческими руками. Разумеется я никогда не был специалистом в этих областях, и вполне вероятно, я мог много не понимать в принципах подобных работ, тем не менее, мне казалось, что для своего времени подобные сооружения были свидетельством незаурядных способностей людей – обречённых жить в темноте религиозного мракобесия.
Другим обстоятельством, которое удивило меня, стало состояние моста. Дело в том, что все подобные конструкции у нас в стране, неминуемо становятся жертвами уличных форм искусства, покрываясь многослойными пластами безвкусных граффити. Здесь же, при отсутствии видеокамер, нарядов полиции, регулярно патрулирующих злачные места, да и собственно – злачных мест, сооружения оставались нетронутыми вездесущей рукой «постмодерна»
Я приблизился к основанию моста. Чтобы пройти по нему, мне следовало подняться по пристроенной лестнице, ступени которой делали три поворота на пути своего восхождения наверх. Однако я не спешил подниматься, стоя здесь, где даже мысли мои заглушал звук вечно-текущей воды, я всматривался в темноту арки, образованной основанием моста и берегом. Мне казалось, будто это портал, открывшийся передо мной, из которого веяло холодом, и от которого нельзя было так просто оторвать взгляд.
Я не смогу сказать, как долго я стоял там, завороженный простотой этой картины, созерцая нечто и ничто одновременно. Я понять не мог, что притягивало мой взгляд, словно магнит, чьё поле оказалось едва способно зацепить металлическую стружку на отдалении. Этого явно было недостаточно, чтобы заставить меня пройти туда, вступить под своды этой теневой арки, однако и отпускать – не отпускало. В какой-то момент я начал пристальней всматриваться, словно отыскивал признаки чего-то живого, что могло обрести форму и медленно, боязливо покидая своё укрытие – выползти под этот тусклый свет луны. Наверно это и есть подлый трюк воображения, ведь стоит позволить ему сорваться с «повода» здравого смысла и оно утаскивает тебя так далеко, где легче лёгкого потерять собственное «я»
Когда моего плеча коснулось нечто, я едва не лишился дыхания. То был вовсе не испуг, не эффект неожиданности заставший меня врасплох на грани вновь обретших возбуждение нервов. Прикосновение было лёгким, как дуновение ветерка, но в отличие от потока воздуха, эта сила не обтекала мою плоть, напротив – она находила путь сквозь меня, пробираясь через одежду, кожу, мышцы и кости – дотрагиваясь до той моей сути, что ещё совсем недавно пребывала в состоянии скорее мёртвом, чем живом.
Незнакомец, если я так могу его назвать, стоял позади меня. Он был высоким, даже для самых смелых человеческих мерок. Весь его вид лишь отражал понимание о антропоморфности, имея четыре конечности, голову – посаженную на удлинённой шеи, все атрибуты человека и столь мало человеческого в своём облике.
Он был что тень, отброшенная существом, вид которого, явись он мне в тот момент, неминуемо лишил бы меня рассудка. Его руки, если эти когтистые верхние конечности можно было так назвать, поднялись к моей голове. Когти на пальцах были столь длинны, что существо, при желании, могло легко выпотрошить меня. Я удивился, как орудуя этой своей лапой, создание не оторвало мне руку – прикоснувшись к моему плечу ранее.
Немного отведя свои руки в стороны от моей головы, тварь наклонилась, приближая своё, лишённое всяких выразительных черт, лицо ко мне. Тёмное пятно на том месте, где должно было находиться лицо, приобрело очертания, напоминавшие человеческие, однако эти черты принадлежали самой обобщённой концепции человека, и оттого казались особенно чуждыми мне. Разрез в материи тени пересёк так называемое лицо от края до края, и распахнулся беззубой пастью. Я тут же уловил сильнейший запах речной тины, застоявшейся, цветущей воды и затхлости. Это разом напомнило мне о всех моих впечатлениях, которые когда-либо я пережил, оказываясь вблизи рек, озёр, водоёмов со стоячей водой. В моём сознании всплыли все истории о утопленниках, людях – исчезнувших вблизи рек, о русалках, обитающих за кряжистыми горбылями и поджидающими своих незадачливых жертв.
Когда тварь начала говорить, всё моё внимание словно обратилось в узел, я всецело принадлежал ему.
– Назови себя! – голос создания не имел ни одной характеристики, которую я мог бы описать, как и отсутствие эмоции, из-за чего становилось по-настоящему жутко.
Я, тем не менее, не был лишён дара речи, отвечая, я словно слышал свой голос со стороны. Я назвал ему своё имя, затем кто я и как здесь оказался. Это заняло некоторое время, но казалось, что с появлением этого создание, время – как таковое – утратило свою силу и свой непрерывный ток.
– Ты знаешь кто я? – спросило создание, и на этот раз я отделался односложным, коротким ответом.
– Я жил здесь издавна, ещё с тех самых пор, когда другой, деревянный мост соединял эти два берега. И до этого, когда между берегами, разделёнными куда как более бурной рекой, протянулся подвесной мост. И до этого, когда никакого моста здесь не было и в помине, а люди жили племенами, совершая свои глупые ритуалы
– Кто ты такой? – спросил я, понимая, что создание вовсе не лишило меня способности руководить своими действиями.
– Меня называли по-разному, в зависимости от того, какие причудливые верования были свойствены жившим здесь людям. Мне приписывали самые различные черты – в то время, пока я был лишён оных. Но в одном твои собратья были правы – ни стрела, ни меч, ни пуля ни святая вода, ничего не в силах причинить мне вред. Слишком многие пытались убить меня, но я пережил их всех, поспособствовав тому, чтобы последние мгновения их несчастных жизней были окрашены в незабываемо-красные тона их крови.
– Что ты хочешь от меня? – таким был мой следующий вопрос, который заставил чудище вновь пригнуться ко мне. Всякий раз, делая это, оно пыталось увидеть во мне что-то такое, чему я не мог подобрать объяснения.
– Обычно, узрев меня, твои собратья испытывают другую эмоцию. – констатировало чудище, наконец отринув от меня, позволяя впервые за затянувшуюся паузу вздохнуть чем-то иным, нежели ароматом застоявшейся воды – Ты другой! То, что ты чувствуешь – мне не приелось!
Сколь долго я не смотрел на незнакомца, мне не удавалось определить – что именно я ощущал. То не было страхом или отвращением, вместо этого создавалось впечатление, будто чудище, непостижимым образом, опустошило меня.
– Кто ты такой? – я задал другой вопрос, не получив ответа на предыдущий – Что ты здесь делаешь?
– Меня называли по разному, на протяжении отрезков времени, что вы зовёте веками. Вам удобно отсчитывать ваши жизни этими смешными мерилами. Я же живу ровно столько, сколько существует эта земля.
В этот момент, я посмотрел туда, где ноги чудища соприкасались с поверхностью земли. К своему изумлению я обнаружил, что даже на свежем снегу не оставалось прогалин от стоп монстра. Чудище попросту не стояло на поверхности, а словно вырастало из земли – образовывая с ней непрерывную связь.
– Здесь, в Скандинавии, они называли меня «чудом», из века в век приписывая мне сумасбродные свойства.
Мой взгляд, очевидно, в тот момент, выражал полнейшее недоумение.
– Они говорили, что я живу под мостами, в страхе от лучей солнца, которые, прикоснувшись ко мне, обращают меня в безжизненный камень. Поселив меня, в своих поверьях, под мост, они приписали мне страхи, за которые сами же были в ответе, будто это я алчу их никчёмные ценности, поджидая торговцев, проезжавших в своих повозках. Якобы это я вершу насилие над их женщинами, утягивая тех за длину волос под мостовые арки. Туда же я уносил, согласно их байкам, их бестолковых детей, чтобы те ослепли и служили мне тысячу лет, опять таки – не надуманная ли цифра. Им невдомёк, что я столь часто появлялся среди них, в кабаках, во время громких попоек, слушая всю ту ахинею, что они несут. Но кое в чём они были правы. Я никогда не появлялся перед человеком просто так, без весомого на то основания.
– Весомого основания…. – повторил я, взвешивая слова чудища, пробуя их на вкус, пытаясь понять, что же он такого в них вкладывал.
– Если ты спросишь любителей баек про троллей, они дадут тебе чёткие инструкции, что нужно делать при моём появлении. – отвечало чудище – Они скажут, что перво-наперво, нельзя пожимать предложенной руки. Нельзя, ни при каких обстоятельствах, называть троллю своего имени. И не менее важное – не стоит показывать троллю своего страха.
Все эти, перечисленные одно за другим, правила, теперь имели не так уж много смысла для меня. Тролль был здесь, передо мной. Он уже знал моё имя и прикоснулся к моей руке, а что касается моего страха – он почуял нечто, что удивило его самого. Мне оставалось только ожидать участи, которую уготовило это существо. И хотя здравый смысл подсказывал бы любому на моём месте, что лучшим в данной ситуации решением было – бежать куда-подальше, я не испытывал стремления спастись, вместо пресловутого инстинкта самосохранения я испытывал нездоровое любопытство к происходящему.
– Я выбираю тех, чей дух слаб и кому настало время раствориться в действительности. – сказав это, тролль в очередной раз втянул воздух с мерзким шипением, при этом его туловище раздувалось, могло показаться, что вместе с ночным воздухом, чудовище втягивало сущность моих жизненных сил.
– Ты убьёшь меня? – наконец спросил я, уже привыкнув, глядя троллю в импровизированное лицо
– Этот термин существует лишь у вас, людей. Вы, преследуемые примитивными инстинктами, от которых так и не смогли отказаться за тысячелетия своего существования, проливаете кровь друг друга, обрекая ближнего на муки, физические страдания, во имя удовлетворения самых низменных своих потребностей.
Эта тирада показалась мне несколько затянутой, от неё веяло философией и излишним нравоучением. Однако я не решался перебить тролля, полагая, что его слова станут последним, что я слышал в своей жизни.
– Ты, человек с гордым именем, – тролль едва-заметно усмехнулся – удивляешь меня тем, что не страшишься своей участи. Однако это вовсе не пламя отваги, что согревает твоё сердце, нет-нет! Ты гоним другой эмоцией, и ради избавления от неё, ты готов поскорей спрыгнуть в могилу!
Тролль был прав, до того момента я не мог подобрать нужных слов, чтобы выразить своё состояние, в котором пребывал. Увлекшись теориями доктора Кристенсона, я позволил себе зачать пламя заранее обречённой надежды. Мои желания оказались сильнее здравомыслия, когда уже почти мёртвый дух вдруг стал подавать признаки жизни, цепляясь за призрачную надежду.
– Ты бредишь идеей, озвучить которую боишься! – продолжал тролль – Это свойственно вашему племени, лицемерие и трусость.
Чудище замолкло на мгновение и я смог ощутить дрожь, пробежавшую по моему телу. Слова, которыми тролль закончил свою тираду, вонзились мне в сердце подобно ледяным иглам и теперь холод и бессилие разливались по содрогаемому телу.
– Что бы ты сказал, человек, если бы я дал ответ на тот вопрос, которым ты себя так здорово мучаешь? – этот вопрос тролля застал меня врасплох, на секунду мне показалось, будто я готов был выйти из насланного на меня оцепенения.
– Ты можешь знать это? Но как?
Тролль, к моей полной неожиданности, схватил меня своими лапами за плечи. Когти тут же вонзились мне в плоть, но ни моя одежда, ни плоть не получили повреждений, вместо этого моё сознание на миг потухло и когда я вновь смог видеть, я был среди знакомых мне мест. Холмы, поросшие травой, раскинувшиеся по обе стороны от холмов леса, чьи верхушки мерно раскачивались на ветру, небо – наполненное мириадами звёзд и в то же время – солнце, освещающее всё обозримое пространство таким странным, не поземному холодным, светом.
Это было место из моих снов, сомнений быть не могло. Тролль заставил меня увидеть то, что я видел на пике угасания своего сознания, он ещё раз позволил мне очутиться там, где доктор Кристенсон коротал свои дни клинической смерти.
Я вспомнил о докторе, и вместе с тем моего сознания коснулась мысль – «город!» Доктор рассказывал о наблюдаемом им городе, описав примерное место расположения оного.
– Сюда теперь сбегают твои мыслишки, верно? – голос звучал приятным баритоном и принадлежал мужчине. Я увидел его в нескольких шагах от меня. Он был моего роста, худощавый, одет в странные одежды – словно материя – свёрнутая причудливым образом вокруг его тела, позволяя рукам и ногам выходить наружу. Голова мужчины, покоящаяся на тонкой шее, была украшена копной длинных, кудрявых волос, спадавших ему на плечи. Вокруг рта виднелась растительность – многодневная небритость. Из-под не густых, карих бровей на меня смотрела пара тёмных, выразительных глаз.
Я уставился на мужчину в полнейшем недоумении, а он, словно бы я должен был догадаться, продолжал говорить.
– Ты уже бывал здесь, и почему-то хочешь вернуться! Я прав?
Я отрицательно покачал головой. Не возвращения сюда я искал, меня влекла совсем другая идея.
– Мне говорили, – отвечал я – где-то здесь должен быть город.
Я посмотрел в сторону леса, что-то подсказывало мне, будто это было именно то направление, коим мне следовало идти.
Мужчина улыбнулся. Это была добрая, приятная улыбка, как если бы он искренне хотел поддержать меня.
– Если ты того желаешь, я отведу тебя туда, куда ты хочешь!
Я поглядел на незнакомца, затем вновь в сторону леса.
– Я буду признателен… – единственный ответ, пришедший мне на ум в этой ситуации.
Мы двинулись в путь. Мужчина зашагал впереди, и я не сразу заметил, как на траве под нами оставались следы моего проводника, каждое касание его стоп земной поверхности оставляло кровавый отпечаток. Однако я не задавал лишних вопросов, мне хотелось во что бы то ни стало увидеть город, о котором рассказал Кристенсон, но в отношении которого доктор сам предпочёл предать свою идею.
Мы шли быстро, преодолевая один холм за другим, однако я не чувствовал усталости и легко поспевал за своим гидом. На протяжении этого пути мы не разговаривали, пока не достигли рубежа леса. Здесь мужчина остановился, и повернувшись ко мне, сказал:
– Когда мы пройдём тропой через этот лес и ты увидишь стены города, прояви терпение, мы не сразу подступим к его стенам. Однако, когда мы всё же окажемся внутри, не удивляйся – никто из обитающих там не будет видеть тебя или слышать, ты не сможешь вступить с ними в контакт.
Меня удивило это обстоятельство, но я был не в том положении, чтобы настаивать на ответах. Слова моего проводника давали мне надежду на скорый визит в то места, куда я стремился попасть. Поэтому я шёл. Мы пробирались через лес, это было совсем не трудно, мой гид вёл меня хоженой тропой, позволяя ускользать от контакта с цепкими ветвями дико-растущего кустарника. Пространство здесь было тёмным и мрачным, но вопреки этой атмосфере, я ощущал скорее покой, нежели разумное волнение.
Я понял, что лес заканчивался по тому, как редели стволы деревьев, вскоре стало заметно светлее. Спустя ещё немного – мы стояли на краю высокого холма, с которого открывался вид, захвативший меня целиком. Это был вид на долину, небо над которой словно провисало, в буквальном смысле этого слова. Синеватое пространство с неисчислимым количеством звёзд словно выпячивалось к городу, образуя некое подобие воронки. Нечто подобное можно было видеть на компьютерных моделях «чёрных дыр», которые любили показывать в научно-популярных фильмах про космос.
Сам же город выглядел именно так, как его описывал доктор Кристенсон. Не очень обширный, он был обнесён высокой каменной стеной, с несколькими воротами в различных частях. Застройка в городе, и это было видно с нашей позиции, делилась на уровни – простые домишки в один-два этажа с черепичными крышами, затем возвышался уровень зданий в три-четыре этажа, с балконами, колонами, стены этих зданий были украшены лепниной. В центре города располагался замок – сердцевина этого образования. Он не был массивным, а его архитектура свидетельствовала скорее о функциональности, нежели стремлении впечатлять стороннего наблюдателя.
– Что мы будем делать теперь? – спросил я своего проводника, который до той поры оставался безмолвным и смотрел на город с какой-то тоской во взгляде.
– Мы дождёмся нужного часа, когда я смогу провести тебя туда, за стены города, и ты увидишь то, что так жаждешь. – сказав это, незнакомец даже не посмотрел в мою сторону – Однако пока у нас есть время, нам стоит обсудить один важный момент.
Сказав это, мужчина подошёл ко мне и я понял, где я видел его образ ранее. Я был поражён до глубины души, это заставило меня сделать несколько шагов назад. Мужчина улыбнулся.
– Распознал мой образ, да? – сказав это, он приподнял свои руки и сам осмотрел тонкие предплечья, на запястьях тут-же проступили следы от верёвок, как если бы они были длительное время перевязаны. Затем незнакомец взглянул на свои ладони. Подняв руки так, чтобы я мог их видеть, он продемонстрировал мне тыльные стороны ладоней, и я увидел как на них проявились кровавые следы – стигмы – от пронзивших их некогда гвоздей. Опустив и несколько отведя руки в сторону, мужчина позволил мне увидеть проступающее пятно крови, на его правом боку, чуть выше подреберья. Вдобавок ко всему, на лбу вырисовывались многочисленные ссадины от чего-то, что не пощадило его кожу, обвивая голову – будто венец.
Я, не в силах выносить этого вида, закрылся руками, отгораживаясь от ужасного зрелища.
– Это так много значит для вас. – говорил мужчина, – Весь этот образ, что я не мог не научиться имитировать его, в отличие от всех остальных моих «масок», эта – открывает двери в сердца людей.
Когда я набрался сил и вновь взглянул на своего проводника, от продемонстрированных минутой ранее увечий не осталось и следа. На меня вновь смотрел прежний облик.
– Тебе закрыт путь в тот город, как бы сильно ты не ломился в «парадную дверь» Твоё время ещё не пришло, Олег.
Произнеся моё имя, мужчина уничтожил остатки всяких моих сомнений. Теперь я понимал, передо мной по-прежнему стоял тролль, тот самый, что застал меня врасплох у моста.
– Однако, – продолжал тролль – ты так стремишься туда, потому что там обитает она… Я прав? Прав… Назови её имя!
Я замер в нерешительности, глядя на существо в самом прекрасном из образов.
« – не называй троллю своё имя!» – пронеслась мысль в моём сознании.
– Уже поздно, – констатировал тролль, в очередной раз, давая понять, что он мог с лёгкостью читать мои мысли – поздно для тебя и для неё.
– Инна… – выговорил я, преодолевая ком в горле, заставляя непослушный язык выполнять его исконную функцию.
Мужчина прекратил улыбаться.
– Я отведу тебя к ней, туда, за стены города. Ты увидишь её, найдёшь подтверждение своей догадке, распалив и без того воспалённую мечту… Что дальше?
Я ничего не мог ответить, ведь и в этом тролль был прав, я понятия не имел, что я мог поделать – увидев её там.
– Ты говоришь, она не сможет меня увидеть? – спросил я, запинающимся от волнения языком – Я не смогу сказать ей…
Тролль отрицательно покачал головой, давая мне ответ – который я уже знал. Однако, он сказал:
– Я могу помочь тебе.
– Помочь как?
– Я мог бы сделать так, чтобы она смогла внять твоим словам, и даже больше!
Если бы мы находились в материальном мире, услышав такое – меня бы затрясло.
– Ты хочешь сказать, – я перебил тролля – ты можешь помочь мне вернуть её обратно?
Тролль в образе самого известного в мире незнакомца улыбнулся в ответ.
Часть 2
Я пробудился под светом холодной, люминесцентной лампы, то был светильник медицинской установки, направленный на меня с некоторого возвышения. Осмотревшись, преодолевая яркие блики на еще не привыкших к свету глазах, я вдруг понял, что находился в больничной палате. Отчасти мне была знакома эта среда, ведь до приезда в Шиксаль, мне уже доводилось побывать в подобных условиях. Разумеется, здесь всё выглядело куда цивильнее, но сути это не меняло. Наверное, даже обитатель самых нищих африканских деревень, раз побывав в лазарете, никогда не забудет самые яркие впечатления от этого опыта. Так и я, вдохнув запах дезинфекционных растворов, устранил всякие сомнения в отношении места моего пребывания. Обретённое осознание отдалось невыносимой болью. Это не было физическим ощущением, разумеется. Я испытывал лёгкое головокружение, и то лишь от того, что мне дали какой-то препарат. Меня настигло отчаянье, которое, уподобившись остервенелому «церберу», вгрызлось мне в самое солнечное сплетение, нащупав там нерв и теперь пыталось вырвать всё моё содержимое наружу.
